Ловец душ и навья невеста

– Больно надо, – хмыкнул он. – Скажи лучше, в Рывне есть еще рыжие извозчики?

– Я не рыжий, – возразил кучер, подгоняя пятнистую кобылку, и экипаж резво тронулся с места. – То борода от табака як ржавая. Травленый попался. Взял на рынке целый мешок по дешевке, такая гадость: горло дерет, воняет, еще и борода порыжела.

– Так выкинь.

– Так четыре шендера с четвертиной! – Кучер возмущенно посмотрел на Рихарда.

– А не видел черный экипаж без гербов на дверках? Вчера тут ездил. С рыжим кучером.

– Не видел, – задумался тот. – Куда везти-то тебя, господин ловец?

– Сначала в общину, – ответил тот, и кучер заметно повеселел, когда понял, что дорога будет длинной.

– А что, натворил он чего, этот рыжий? – поинтересовался кучер.

– Не успел. Передай своим, что, если увидят такого, пусть держатся подальше, а лучше сразу дуют ко мне.

– Навка, что ли? – скривился кучер и сплюнул в сторону оранжевой слюной.

Рихард кивнул. До общины они доехали молча. Там Уго вышел и, махнув, потрусил к воротам, с которых скалились черепа животных. Дождь еще усилился, и теперь по дорогам Рывни бежали целые реки, а Черва набухла и покрылась рябью от капель.

– Теперь в полицейский участок, – скомандовал Рихард.

– Ежели ты меня пытаешься к этому делу пришить, то невиновный я! – возмутился кучер и, посопев, вдруг выдернул из бороды клочок волос. – Посмотри, у корня русые!

От потряс перед носом Рихарда зажатыми в кулаке волосинами, потом стащил фуражку и склонил к Рихарду бугристую плешку в обрамлении редких патл. Рихард надел ему фуражку и кивнул.

– По другому делу еду, – сказал он, но кучер все равно косился на него с подозрением и даже не стал клянчить на чай, когда Рихард с ним расплатился. Лишь поторопил пятнистую кобылку и скрылся за поворотом.

В полицейском участке Рихард кивнул стажеру за приемным оконцем и направился прямиком к Зейну, но столкнулся с Грегором.

– Харди! – воскликнул тот, разводя руки на всю ширину коридора, – не проскочишь. – Какие люди!

Однако когда Рихард подошел, то поспешно вытащил из внутреннего кармана темные очки и нацепил на нос, покрытый красноватыми прожилками.

– Сам понимаешь – есть вещи, которых тебе лучше не знать, – пояснил он виновато. – Начальник полиции должен беречь чужие секреты.

Рихард пожал протянутую ему руку – крепкую, но слегка влажную. Сесть бы Грегору на диету, что ли, или хоть побегать по утрам: синий мундир едва не трещал по швам, хотя был новеньким и явно сшитым на заказ не так давно, а нос, и без того похожий на сливу, все багровел.

– Как дела? Как Нэнси?

– Прекрасно, прекрасно, – ответил тот, потирая ладони. – А ты по какому вопросу? Готовишься к проверке? – Он склонился к Рихарду и понизил голос: – Я сделал все, что мог. Соврал, что тест оказался испорченным, но новый могут прислать на днях. И тогда я вынужден буду просить тебя пройти проверку заново.

– Понимаю. Все должно пройти хорошо.

– Слышал, у тебя объявилась помощница. – Грегор растянул губы в улыбке. – Кто она?

– Ее прислала аббатиса, – ответил Рихард. – Будущая монахиня. Светлая душа, невинные помыслы…

Тяжелая рука, взрывной темперамент и красивая грудь. Острый язык, баранье упрямство и сладкие губы… Он вдруг понял, что соскучился. Интересно, Карна все еще спит? Вот когда спит, она само совершенство.

– Что ж, рад, – кивнул Грегор. – Заходи, если что. Может, как-нибудь приведешь свою монашку к нам с Нэнси? Посидим, поболтаем… Нэнси скучает в Рывне. Все рвется в столицу и жалуется, что здесь ей не с кем даже поговорить… А твоя монахиня в миру из какой семьи была?

– Она вряд ли захочет об этом вспоминать, – ответил Рихард и протиснулся мимо начальника. Кивнув на прощанье, толкнул дверь в кабинет Зейна.

– Стучать не пробовал? – буркнул тот, бросив на него взгляд.

Рихард сел на стул напротив и уставился на следователя.

– И убери с меня свои гляделки. Точно гвозди в лоб заколачиваешь.

– Как продвигается безголовое дело?

– Никак, – проворчал Зейн, откидываясь на спинку кресла. – Тело передано безутешной вдове вместе с вспомоществованием от городской управы. Зацепок никаких, и Венкеля тоже пришлось отпустить. Он, кстати, грозился, что пожалуется на тебя в Эйбергский суд.

– Удачи ему, – кивнул Рихард. – Можешь оказать мне ответную услугу?

– Это твоя обязанность – оказывать содействие полиции, – возразил Зейн. – Так что ни о какой моей ответной услуге речи не идет. Но я помогу тебе, разумеется. Бескорыстно.

Он выделил последнее слово интонацией, и Рихард внутренне застонал, поняв, что эта просьба наверняка ему аукнется какой-нибудь муторной работенкой.

– Что тебе надо? – спросил Зейн. – Только не говори, чтобы я перекрасился.

Рихард посмотрел на его медные волосы, уложенные над высоким лбом, и поморщился. Синий полицейский мундир сидел на Зейне безупречно, хотя вряд ли был индивидуального пошива, а вот белые манжеты рукавов явно не по уставу. Пижон. На серых казенных стенах благодарственные письма и грамоты в деревянных рамочках. Висят ровно, как по линейке. Ох недолго осталось Грегору сидеть в кресле начальника: или сам помрет от удара, или Зейн его подсидит.


– Можешь достать мне список выпускниц Института благородных девиц прошлого года? – спросил Рихард.

Зейн удивленно изогнул рыжую бровь, криво усмехнулся, и в серых глазах мелькнуло понимание.

– А напрямик спросить у Карны ее настоящее имя не пробовал? Или посмотреть?

– Я смотрю только то, что она сама мне показывает, – нехотя пояснил Рихард. – А на вопросы она не отвечает и юлит.

– Ладно, достану, – согласился Зейн. – Она благородная дама, Харди, так что не зарывайся.

– А ты не зови меня Харди! – приказал он, склонившись к столу. – Я тебе такого позволения не давал.

Зейн благоразумно отвел взгляд.

– Если это все, то проваливай, – процедил он.

– Не все. В городе появилась навка. Вотум. Рыжий. Ездит на черном экипаже.

– Думаешь, он мог отрезать голову тому бедняге? – оживился Зейн.

– Не исключено, но маловероятно. Вотумы привязаны к конкретному человеку.

– Дай угадаю, к кому привязан рыжий возничий…

– Не надо, – буркнул Рихард и встал. – Сообщи, когда получишь список выпускниц.



Мужчина в синем полицейском мундире подошел к окну и, немного сдвинув белый тюль, посмотрел на ловца. Тот вышел из здания полицейского участка, огляделся по сторонам и побежал вниз по улице, сразу взяв хороший темп. Дождь почти утих, но все еще накрапывал по подоконнику. Мужчина задумчиво побарабанил пальцами по стене в такт дождю.

Приказ был нечетким. Он такие не любил. Убить ловца или женщину. Кого именно, когда, как – всех этих деталей очень не хватало. Ловца было жаль, женщину тоже, а особенно мужчина жалел себя, потому что если ловец узнает о нависшей над ним угрозе или о тайне, то мало не покажется никому.

А ведь он может узнать, если покушение провалится. В Рывне хватает отморозков, готовых вонзить ножик в печень в глухой подворотне или выпустить пулю из-за угла. Но что, если наемный убийца промахнется? Ловец посмотрит ему в глаза и поймет, кто стоит за покушением… И даже если удар окажется точным, но жертвой будет женщина, то ловец сможет понять. Нырнет в ее остановившиеся глаза, а потом явится со своим кинжалом, или пистолетом, или… Да кто его знает, как он будет мстить. В одном мужчина был уверен – это будет неприятно.

Он задернул тюль, вернулся за стол и выдвинул полку. Вынув черную бархатную коробочку, открыл плотную крышку и полюбовался на белые камешки. Он оставил несколько себе. Как знал, что пригодится. Ловец, конечно, профессионал, но из глаз навки он не узнает ничего. А если на него нападет целая стая, то увидит он лишь свою собственную смерть.



Проснувшись и открыв глаза, Карна едва не подскочила. Фифи лежала нос к носу и смотрела на нее с преданным обожанием. Увидев, что новоприобретенная хозяйка не спит, собачка тут же принялась посвистывать и тявкать, быстро рассказывая что-то на своем лысосвиристельском языке.

– Кушать хочешь? – предположила Карна, и Фифи тявкнула, вскочила, перебирая лапками. – Или в туалет?

Судя по тусклому свету за окном, время уже послеобеденное. После завтрака и рассказа Рихарда о Гекторе она поднялась к себе и снова уснула, и теперь чувствовала себя потерявшейся во времени. Ссадины больше не болели, и шишка на голове ныла, только если ее потрогать. Гектор стоял тут же, на полке у изголовья кровати, закрывая фото Эдмона, и теперь вызывал не ужас, а любопытство. Череп святого, надо же.

Взяв Фифи под мышку, Карна спустилась по лестнице и, открыв дверь во двор, выпустила собачку наружу. Та тут же устремилась к клочку еще зеленеющей травы, нарезала пару кругов и присела. Карна деликатно отвела глаза и увидела будку Уго.

Непонятно, чем руководствовался кабан, – по-видимому, мечтами о многочисленном потомстве, но будка оказалась трехэтажной. Первый, самый широкий и основательный, мог бы вместить хорошего цепного пса или даже пони, второй, чуть поменьше, был с круглым окном размером с тыкву, а третий, самый маленький, ютился под треугольной крышей. Пожалуй, он бы подошел Фифи, но оставалось загадкой, как собака должна на него забираться. Лестницу Уго не предусмотрел, а прыгать на полтора метра свиристелка вряд ли умела.

– Теперь ты просто обязана ему дать, – заметила Грета из-за плеча Карны. – Руку, сердце или просто…

– Придержите язык! – возмутилась она. – Я не виновата, что он сам себе что-то придумал.

– А в том, что по Рывне разъезжает твой мертвый муж, тоже нет твоей вины? – спросила Грета, наклонив голову набок.

Карна посмотрела в ее белые глаза и не сразу смогла оторваться. Жутко и притягательно одновременно: в глазах служанки словно собрался весь туман, что так часто стелился над рекой.

– Я не знаю, – ответила Карна. – Может, мне просто привиделось.

– Я на тебе навкин след сразу почуяла. Что ему надо? Это ты убила его?

– Разумеется, нет, – устало вздохнула Карна.

Фифи обнаружила в траве какого-то жука и теперь радостно скакала вокруг, то припадая к земле, то подпрыгивая столбиком вверх.

– Ты надругалась над его телом?

Обернувшись, Карна набрала в грудь воздух для гневной тирады.

– Просто накидываю варианты, – невозмутимо пожала плечами Грета.

– Я не убивала его и не делала ничего плохого. Я любила Эдмона!

– Ну, знаешь, всяко бывает в жизни. От любви до ненависти… Может, он бил тебя, а ты дала сдачи, и он свалился с лестницы и сломал шею.