Ловец душ и навья невеста

– Ты снова воркуешь как голубь, – ответила она, убрав руку. – Это не свидание, помнишь? Так куда деваются старые кристаллы?

– Я сдаю их в полицейский участок. Потом их утилизируют в гильдии в столице. Послушай, чего ты хочешь от меня? Я свою работу выполнил, и даже больше, – в двойном размере за одну плату…

– Тебе бы не пришлось выполнять двойную работу, если бы ты не попытался обмануть заказчика, – заметила Карна.

– А ты что, мой голос совести?

– Ну, раз своей у тебя нет…

Рихард с отвращением отодвинул от себя тарелку. Возле стола материализовался официант:

– Вас все устраивает? Хотите заказать десерт?

– Обойдусь, – ответила Карна.

– Да, а это заверните с собой, как обычно делаете для дамы, – добавил Рихард.

Кивнув, официант послушно забрал тарелки и исчез, а Карна взяла сумочку и поднялась. Ножки стула с громким треском проехались по полу.

– Ты знал, – обвинила она.

– Конечно, я знал, только мне непонятно, почему обижаешься ты. Странно у тебя получается: когда вру я, то виноват я, и когда врешь ты, то все равно виноват я. Это тебя в Институте благородных девиц научили такой логике?

– Все это было ошибкой, – процедила Карна. – Я ухожу.

– Куда это ты собралась? Ты на меня работаешь!

– Я не подписывала контракт.

– Ты обещала…

– Ничего я не обещала. А вот ты – обещал. Без поцелуев – я сказала об этом сразу, при встрече. И что?

– Ты сама поцеловала меня!

– Я думала, что целую Эдмона!

– О нет, ты целовала меня, – усмехнулся Рихард. – С ним ты не чувствовала такого возбуждения. Я был в твоем воспоминании и знаю точно. Забыть и не вспоминать? И как это сделать, скажи на милость? Ты исцарапала мне плечи, как дикая кошка. Ты извивалась, стонала, просила еще и хотела меня, а не своего мертвого Эдмона!

Карна схватила бокал с недопитым вином и выплеснула в лицо Рихарду. Ловец облизнул губы и усмехнулся, а Карна вдруг поняла, что в ресторане стоит гробовая тишина. Даже скрипка и виолончель больше не пели, и лишь струйка воды с журчанием текла из золотого гусиного клюва. Весь персонал и редкие посетители повернули головы и смотрели в их сторону с восторгом и жадным любопытством.

Развернувшись так, что подол черного платья взметнулся, Карна быстрым шагом направилась к гардеробу. Схватив поданный ей плащ и шляпку, выбежала из ресторана, задыхаясь от возмущения. Надо было уехать сразу же. Надо было вовсе не приезжать! Завидев экипаж с открытой дверкой, она вскочила в него, не дожидаясь помощи кучера.

– Крыжовенный переулок! – громко приказала она.

Ловец любит ходить пешком – вот пусть и идет себе куда подальше. Она доберется первой, возьмет фотографию Эдмона и уедет навсегда. Слезы брызнули, перед глазами все поплыло. Карна стиснула зубы и пошарила в сумочке. Вынула носовой платок и аккуратно промокнула глаза.

– Нахал, – буркнула она. – Дурак. Урод. – Покопавшись в памяти, выудила еще ругательные слова: – Говнюк, мерзавец и подлец.

Копыта мерно стучали, и экипаж, покачиваясь, быстро ехал по дороге. Карна глянула в окно и увидела мелькнувшую между домами черную гладь, подернутую туманом. Странно, если они едут к ловцу, то река должна быть по левую руку.

– Простите, вы верно услышали адрес? – спросила она. – Крыжовенный переулок. Это в самом конце Рывни. Жуткая дыра.

Кучер ничего не ответил, и Карна нахмурилась. Через маленькое окошко она видела лишь его плечи и белую полоску шеи. Может, по-другому к дому ловца на экипаже не добраться? Она откинулась на спинку сиденья, крепче сжала ручки сумочки, посмотрела в окно. Река снова мелькнула между домами. Туман стелился по ней, заползал на пустынные улицы города, и даже нутро экипажа будто заволокло белой дымкой.

А потом Карна почуяла запах. Очень слабый и вроде даже приятный, но в животе у нее вдруг словно скрутился узел от ужаса.

На сиденье напротив лежала ветка пиона. Белый цветок совсем не примялся, и пышный ворох лепестков топорщился маленьким облаком. Ее любимые цветы…

Пионы не цветут в октябре.

Медленно, с усилием преодолевая оцепенение окаменевших от страха мышц, Карна наклонилась вперед и снова посмотрела в окошко, отделяющее ее от кучера.

Черная полоса плеч, белая шея, рыжие кончики волос.

Карна быстро зажала себе рот рукой, сдерживая рвущийся вопль ужаса.

Волосы были не ярко-рыжими, а скорее каштановыми – темными от воды. Капля сорвалась со слипшейся прядки, упала на белую шею и затекла под черный воротник.

Не давая себе времени на раздумья, Карна дернула ручку двери и выпрыгнула наружу. Она упала на обочину, скатилась по грязи, оцарапав ладони и сбив колени. Экипаж дернулся и застыл, вороная лошадь встала как вкопанная, не шевелясь, и, кажется, даже черные бока не вздымались, и несколько мучительных мгновений Карна ждала, что вот сейчас кучер спрыгнет, повернется, и она увидит его лицо. Она и хотела, и боялась этого больше всего на свете, но вздрогнули вожжи, и лошадь сорвалась с места, унося экипаж прочь, а Карна увидела бегущего к ней ловца.




Рассчитавшись с официантом, Рихард сгреб розовый ошейник со стола и направился вслед за Карной – и едва успел увидеть черный экипаж, сворачивающий в проулок. За колесами взметнулись густые темные завихрения, и Рихард замер, раздувая ноздри. Две дамы, прогуливающиеся вдоль витрин, глянули на него и зачирикали, как глупые птицы, склонив друг к другу головы, украшенные шляпками с разноцветными перьями. Кажется, он случайно задел одну из женщин, когда бросился вслед за экипажем, за которым тянулся черный шлейф, не видимый другим людям.

Хоть бы Карна пошла пешком. Хоть бы ее не было там – в покачивающейся на колесах коробке без гербов на дверях и опознавательных знаков. Он срезал углы, сворачивая в узкие проулки, через которые экипаж бы не протиснулся, и бежал так быстро, что в глазах темнело, однако расстояние между ними не сокращалось. Вороная лошадь скакала все быстрее, хотя кучер не подстегивал ее и не подгонял. Воняло навью – липкий запах забивался в ноздри, драл горло, и Рихард с ужасом осознал, что может не догнать, упустить. Он понял, куда едет экипаж: к мосту, ведущему в Красный лес, и рванул еще быстрее, когда дверка экипажа распахнулась, и Карна выпрыгнула на обочину и скатилась в сторону. Шляпка с черным пером отлетела и плюхнулась в лужу.

Экипаж затормозил, и Рихард вспомнил, что оставил кинжал дома. Еще даже солнце не зашло, отчего эта тварь, кем бы она ни была, вылезла сейчас? Когда колеса сдвинулись и экипаж снова тронулся, Рихард выдохнул и бросился к Карне.

– Ты в порядке? – спросил он, помогая ей встать, ощупывая, поворачивая ее голову. Волосы разметались и одна щека оцарапана, но, кажется, несерьезно. – Где болит?

– Я порядке, – ответила Карна, вздернув подбородок. – Убери от меня свои грязные руки!

А потом, как и полагается благородной девице, потеряла сознание, и он еле успел подхватить обмякшее тело.

Рихард поднял ее, наклонился за сумочкой. Едва не выронил Карну в грязь и, подумав, перекинул ее через плечо – так идти оказалось куда удобнее. Он быстро спустился вниз к реке, свернул на улицу, перед которой высились деревянные ворота, украшенные черепами животных, и направился к хижине, напротив которой горел костер.

Женщина, подбрасывающая в огонь белесые гладкие ветки – или кости, как знать, – подняла голову. Седые косы обрамляли странно молодое лицо, словно выточенное из орехового дерева, глаза, рыжие и живые, горели на нем, как пламя.

– Кого принес, ловец? – спросила она.

– Осмотри ее, ведьма, я заплачу.

– Куда ж ты денешься, – улыбнулась она, показав острые треугольные зубы. – Кто она?

– Вдова, аристократка, выпускница Института благородных девиц, моя помощница… – перечислил ловец. – Не знаю.

– Она дорога тебе? – Ведьма склонила голову к плечу, глядя на него блестящими глазами.

– Да, – ответил он.

Кивнув, она легко поднялась с цветастого коврика и, откинув полог, вошла в хижину. Рихард последовал за ведьмой и положил Карну на подстилку из лисьих шкур.

– Красивая, – заметила ведьма. – Несчастная. Отчего без сознания?

– Только что выпрыгнула из экипажа на полном ходу.

Ведьма присела, и колени ее вдруг вывернулись в обратную сторону. Узкие четырехпалые кисти с загнутыми когтями быстро обхватили руку Карны, ведьма склонилась и осторожно прокусила ей кожу на запястье. Задумчиво обвела узким языком губы, слизывая кровь.

– Вкусная… Ни проклятий, ни наговоров – чистая. Кровь горячая.

– О да, – хмыкнул Рихард.

– У нее жар начинается, болван.

– Заболела? – встревожился он.

Ведьма склонилась к тонкой белой руке – Карна забыла или не успела надеть перчатки – и слизнула струйку крови. Зажмурилась от удовольствия, причмокивая тонкими губами.

– Повреждений нет. Очень испугалась. Ночь полихорадит – и пройдет. Дашь ей чая Бормотухи. С тобой ей будет спокойно, ловец? – Она внимательно посмотрела на него, и Рихарду вдруг показалось, что теперь его видят насквозь – со всеми темными мыслишками и низменными желаниями.

– Не факт, – честно признался он.

Ведьма прикусила свое запястье и поднесла к губам Карны. Тяжелая густая капля крови упала ей в рот.

– Это ее успокоит, – пояснила ведьма. – Последствий испуга не будет.

Карна облизнула губы, застонала, открыла глаза и, вскрикнув, взметнула руку. Ведьма быстро отклонилась от пощечины.

– Тихо, тихо… – Рихард быстро присел возле нее. – Это… доктор.

– Это даже не человек! – воскликнула Карна, и ведьма широко улыбнулась, показав острые зубы.

– Забирай ее, – сказала она. – Ишь какая резкая. Пусть хорошенько выспится. И не оставляй ее одну. Ты ведь знаешь, что на ней навкин след?

– Знаю, – буркнул Рихард. – Сколько с меня?

– Не деньгами… Посмотри в меня, – прошептала ведьма, блеснув огненными очами. – Дай мне прожить это снова…

Вздохнув, он шагнул к женщине, обхватил тонкую птичью шею ладонью и приблизил лицо – казалось, еще немного, и их губы соприкоснутся. Ведьма прерывисто вздохнула, запрокидывая голову, зрачки в ее рыжих глазах мгновенно расширились, затопив всю радужную оболочку, и Рихард обнял ее второй рукой, не давая упасть.

Это длилось несколько минут, а потом он медленно отодвинулся, и зрачки ведьмы снова сузились в точки.

– Спасибо, – медленно проговорила она, и глаза ее заблестели от слез. – Уходите. Оставьте меня одну! Прочь!

Рихард кивнул, помог Карне подняться и отодвинул полог, открывая выход из хижины.

Они не встретили по пути экипажей, но Карна и не заставила бы себя сесть ни в один из них. Рихард придерживал ее за талию, и у нее не было сил возражать. Ее шатало, голова горела, как утюг, полный углей, и когда Карна вошла в дом, то силы покинули ее, и она готова была улечься прямо у подножия лестницы. Рихард помог ей снять плащ, стащил ботинки и отвел в спальню. А потом она словно упала в реку и поплыла, влекомая течением куда-то за реальность.