Ловец душ и навья невеста

Грета лишь отмахнулась, а Карна непроизвольно подалась к ловцу.

– Мог бы и подождать со своими вестями, пока не останемся одни, – неодобрительно заметил Рихард, приобняв Карну и на миг прижав к себе. – Ладно. Пошли.

Он сдернул с вешалки пальто, сунул ноги в ботинки и вышел вслед за полицейским.

– И снова без завтрака, – заметила Грета. – Так что у вас вчера произошло?



Рихард сел в экипаж с гербами полиции на дверках и недовольно покосился на Зейна. Так-то он относился к нему неплохо – куда лучше, чем к большинству людей: да, зануда, бюрократ и себе на уме, но именно сегодня он вдруг стал его дико раздражать.

– Что за труп? – спросил Рихард, решив выяснить детали дела заранее. А может, и понять, отчего ему хочется врезать Зейну по физиономии. Неужели навь осталась внутри?

С утра все было прекрасно. Он проснулся задолго до Карны – по-видимому, благородным девицам полагается спать не меньше восьми часов, потому что дрыхнет она как сурок, – и хорошенько ее рассмотрел. Спящей и без этих ее вдовьих одежд она казалась совсем юной. На белой шее красовалась очередь из маленьких синяков – следы его поцелуев. Такая нежная кожа, в следующий раз надо будет быть осторожнее… И этот следующий раз просто обязан случиться.

Карна оказалась такой пылкой, такой отзывчивой. Вулкан страстей за благопристойной оболочкой – так он и думал. Правда, она упорно звала его Эдмоном, но Рихарда это особо не смущало. Пусть зовет хоть аббатисой Августиной, лишь бы целовала в ответ.

– Мужчина, работал на серебряных шахтах, тело вытащили ночью из Червы, – ответил Зейн.

– Патруль его заметил?

– Оборотни, – кивнул Зейн. – Твой ручной кабан не рассказал?

Рихард пристально посмотрел на следователя, и тот прикрыл глаза и отвернулся.

– Уго, – исправился он. – На теле жертвы следы сексуального насилия и истязаний. Голова отсутствует. То ли это особый почерк убийцы, то ли, что вероятнее, он знает, что в городе есть ловец, и решил так подстраховаться. Подозреваемый – муж его сестры. Они давно не ладили и несколько раз дрались.

– Причина?

– Вот ты мне и скажешь. – Зейн повернулся к нему: – Карна – кто она?

Рихард словно загипнотизированный уставился на узкую рыжую полоску усов над губой Зейна. Неужели это и есть разгадка? Зейн – рыжий, как и хлыщ Эдмон в воспоминаниях Карны, и поэтому стал его раздражать?

– Слушай, а не мог бы ты надеть шляпу? – Рихард взял полицейскую фуражку с сиденья рядом с Зейном и нахлобучил ему на голову. – И еще прикрой рукой нижнюю часть лица.

Зейн снял фуражку и положил снова на сиденье, пригладил волосы пальцами. Ноздри его слегка раздулись, лицо, и без того угловатое, напряглось и будто окаменело.

– Рихард, я, конечно, высоко ценю твой вклад в защиту города, но не зарывайся.

– Ладно. – Он отвернулся к окну.

– Так кто такая Карна? Это ее настоящее имя?

– Кто она такая, тебя не касается, – отрезал Рихард, глянув на него. – Она живет со мной. Даже не смотри в ее сторону, понял?

Зейн удивленно приподнял брови – отвратительно рыжие.

– И хорошо бы ты перекрасил волосы, – проворчал Рихард.

Остаток пути до полицейского участка они проделали в полном молчании. Узкими коридорами, выкрашенными в депрессивно-серый цвет, прошли к камере, где держали подозреваемого.

– Если ты ничего не увидишь, мы вынуждены будем отпустить его, – сказал Зейн. – Зацепок нет. Дело тухлое.

– Открывай, – кивнул Рихард.

– Не скажешь, что за дичь про цвет волос?

Рихард покачал головой и толкнул дверь.

Мужчина, вскочивший с узкой койки, тут же попятился к стене. Выставив перед собой длинные жилистые руки, он закричал куда-то в сторону:

– Помогите! Не имеете права! Я буду жаловаться!

– Уймись, Венкель, – поморщился Зейн. Он быстро приблизился к мужчине и заломил ему пальцы на руке, так что тот заохал и заплясал на цыпочках. – Чего тебе бояться, если ты невиновен? Рихард, чего ждешь?

Рихард сплюнул на и без того заплеванный пол, шагнул к Венкелю, схватил того за русый чуб и прижал к стене. Глаза его были грязно-болотными, с частыми красными прожилками на белках, и окунаться в его душу оказалось все равно что плавать в болотной жиже. Вынырнув, Рихард отпустил сальный чуб и брезгливо вытер ладонь о рубаху самого Венкеля.

– Он бьет свою жену, поэтому они ссорились с погибшим. Украл три шендера у булочника. Любитель выпить. Даже, я бы сказал, профессионал.

– А по делу? – спросил Зейн, рассматривая Венкеля, застывшего у стены изваянием.

– Невиновен.

Рихард взял алюминиевую кружку с водой и плеснул Венкелю в лицо. Тот выдохнул, закашлялся, едва не сполз по стене. Зейн поймал его за грудки, тряхнул и усадил на узкую койку.


– Он в порядке? – спросил он с легкой тревогой.

– Будет, к вечеру. А может, и к утру, – пожал плечами Рихард. – Я глубоко покопался и не был с ним нежен.

Зейн протянул ему руку, и Рихард ее пожал.

– Передай Карне мое восхищение, – улыбнулся Зейн, концы его рыжих усиков приподнялись, и он тут же охнул и выдернул ладонь из рукопожатия, ставшего слишком сильным.

Рихард пошел прочь и вдруг понял, что тоже улыбается. Он ревнует. Чувство это было новым, странным, немного болезненным, но отчего-то приятным. Выходит, теперь у него есть женщина, которую он не намерен отдавать другому.





Глава 8




Когда Рихард ушел, Карна трусливо сбежала наверх от расспросов Греты. Неизвестно, какими талантами обладала служанка, но иногда Карне казалось, что та, с бельмами на глазах, видит еще больше ловца. В ванной Карна сняла халат и поняла, на что так пристально смотрел рыжий следователь: на ее шее красовалась цепочка из маленьких синяков. Засосы. Пошлое, вульгарное слово. Она услышала его еще в институте – от девушки, которая вышла замуж сразу после первого курса, и поговаривали, что для спешки была причина.

И вот теперь ее шея покрыта засосами. И ладно бы их поставил законный муж!

Карна собрала волосы, приподняла их вверх и, повернув голову, скосила глаза в отражение. Пожалуй, придется надеть платье с высоким воротником или вовсе повязать на шею платок.

Карна спустила с плеч бретельки сорочки и застыла, глядя на еще один след поцелуя, оставшийся под левым соском. Она прижала ладони к пылающим щекам. Так стыдно! И от произошедшего, и особенно оттого, что где-то в глубине души – или порочного тела, ей жаль, что все не зашло еще дальше.

Когда она вышла из ванной, то наткнулась на Грету.

– Собираюсь постельное белье менять, – заявила та. – Вам как стелить: одну постель?

– Конечно, две! – взвилась Карна.

– Но ведь эту ночь вы провели вместе, – не сдавалась Грета. – Вот я и подумала…

– Мало ли что вы там подумали! Мы живем и спим в разных комнатах, и так будет и впредь!

Она вошла в спальню и демонстративно захлопнула за собой дверь.

– Думаю, недолго, – донеслось до нее.



Походив туда-сюда по спальне, Карна вытянула чемодан из-под кровати. Надо признать, дальнейшая работа у ловца невозможна. Хоть он и пообещал забыть и не вспоминать, но ясно же, что ничего забывать он не собирается. Карна взяла фотографию Эдмона и положила ее в чемодан. Но судя по тому, как Рихард целовал ее, как уверенно ласкал и какой отклик сумел вызвать в ее теле, опыт у него немалый. Вполне вероятно, что ночные поцелуи для него – лишь приятный эпизод. И тогда срываться с места глупо. Она вынула фотографию из чемодана. Но, если для него это ничего не значит, то ей тем более лучше уехать. Она не собирается стоять в одном ряду со шлюхами из борделя мадам Роуз, чьи имена Рихард даже не удосуживается запоминать. Карна вернула фотографию в чемодан, села на кровать и закрыла лицо руками. Но он был так слаб вчера и так просил не уезжать… Это будет подло с ее стороны – оставить его без поддержки. Тем более что результат проверки очень важен.

Когда стук в дверь прервал ее терзания, Карна с облегчением бросилась из комнаты.

– Я открою! – крикнула она, но Греты, кажется, и след простыл.

Сбежав по ступенькам, Карна распахнула дверь, за смотровым окошком которой маячили пышные усы личного слуги Мирабеллы Свон.

– День добрый, – сказал он, приподняв шляпу одной рукой. Слегка испуганно глянул в дом и заходить не стал. – Вот. Просили передать.

Карна взяла у него небольшую закрытую корзинку, в которой что-то пошевелилось, приподняла крышку.

– Собачка? – удивилась она. – Что, снова?..

– Не тревожьтесь, – ответил слуга. – Ведет себя спокойно, и повода для ажитации нет. Мирабелла просила передать ловцу, что интервью прошло удачно. Собака ей больше не требуется, к тому же вызывает у нее негативные эмоции.

– Хорошо, – растерянно кивнула Карна.

– Всего светлого. – Мужчина снова приподнял шляпу и быстро спустился по ступенькам к ожидающему его экипажу.

Карна задумчиво посмотрела ему вслед и вернулась в дом. Опустив корзинку на пол, откинула крышку. Собачка, в чью родословную наверняка затесались мыши, страдающие запором, вжалась в дно, выстеленное бархатным одеяльцем, и затравленно вытаращила глаза на Карну.

– Бедняжка, – вздохнула та. – Не думала, что когда-нибудь это скажу, но лучше бы ты оставалась в борделе.

Она протянула руку и легонько почесала за остроконечным ухом. Фифи задрожала, но потом вытянула шею, перетянутую розовой ленточкой, подставив голову под ласку. Карна погладила ее, взяла на руки. Лысый хвостик неуверенно дернулся.

– Не бойся, все закончилось, – пообещала ей Карна. – Теперь никакая навь тебя не тронет. Рихард не позволит.

Она села на диван, и Фифи устроилась на ее коленях, глядя на Карну с обожанием. Та погладила горячую лысую спинку, почесала шею. Пальцы то и дело цеплялись за розовую ленточку, усыпанную блестяшками. Карна развязала ее и поднесла к глазам, поддела ногтем сверкающий камешек. Конечно, не бриллиант, а обычное стекло, хоть и удачно обработанное.

Собака на ее коленях перевернулась, вольготно раскинув лапы, и Карна машинально погладила бархатистое пузико, рассматривая ленточку. Потом потянула ее за концы в разные стороны. В розовой ткани поблескивали серебряные нити, лента эластичная, но не слишком, а ведь она сдавливала шею жруна и не лопнула. Заговоренная? Стал бы кто-то заморачиваться заговором на собачий ошейник, украшенный стеклом? Карна сняла Фифи с колен, усадила на пол и подошла к окну. В солнечном свете ленточка засверкала, как новогодняя мишура.