Любовница поневоле

Я ничего не сказала Оуэну, когда мы вышли из кафе. Да и смысл? Он выполняет приказы. Так что говорить нужно с Домиником. И меня просто разрывало от желания высказать ему все!

К счастью, меня привезли в Мантон-Бэй, а не в отель, и в холле меня встречал сам альфа. Со сложенными на груди руками и звериным прищуром на лице.

— Что это значит, Шарлин?

— Хотела спросить то же самое.

— Ты ужинала с другим мужчиной.

— Пила кофе, — поправила я, так же, как и он, скрестив руки. — В компании своего знакомого и твоих вервольфов. Тебе разве не доложили, что все было более чем целомудренно?

Судя по нахмуренным бровям, доложили, и прицепиться не к чему.

— Кстати, о вервольфах, Доминик. Это уже перебор. Не станут же на меня нападать в общественном месте?

— Ты не должна рисковать собой, пока я не решу эту проблему.

— И когда ты ее решишь? Ответь. Мне кажется, что тебе выгодно ее не решать.

Мы впились друг в друга взглядами. Мой — испытующий, а его — злой. Тем неожиданнее было, когда Доминик шагнул ко мне и привлек в свои объятия.

— Две недели.

— Что?

— Дай мне пару недель, Шарлин.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

— Кампала назначил мне встречу.

Я мигом забываю обо всем, что хотела сказать, и переспрашиваю:

— Через две недели? Почему именно через две недели?

— Бесы его знают почему.

Доминик вдыхает запах моих волос, и от этого привычного жеста мне становится тепло. Только сейчас осознаю, что после новости про самопровозглашенного альфу все у меня внутри застыло, а вот объятия были согревающими. Защищающими.

Две недели. Это много или мало?

— Все равно хорошая новость, — говорю я.

Доминик проводит ладонью по моей спине.

— У меня есть две недели, чтобы убедить тебя остаться.

— Ты же знаешь, что это вряд ли. — Я отстраняюсь, и он мрачнеет, сжимает губы в тонкую линию.

— Зачем ты виделась с Хантером Бичэмом?

Интересно. Ему Оуэн ничего не рассказал? Или Доминик так сверяет показания?

— Он пишет книгу о вервольфах.

— Если хочешь узнать что-либо о вервольфах, можешь спросить у меня.

— И ты мне ответишь?

— На любой вопрос.

Я приподнимаю брови и говорю первое, что приходит в голову:

— Тогда расскажи, что чувствуешь, когда принимаешь обличье зверя.

— Об этом Дэнвер тоже не говорил?

— Нет.

Я все больше понимаю, что практически не знала мужа. Он не пускал меня в собственный мир, а в моем ему было слишком тесно.

— Мы можем сделать кое-что получше, — предлагает Доминик. — Я покажу тебе, как становлюсь волком.

Учитывая, что у нас был секс, а еще мы спим в соседних спальнях, его слова и тон звучат необычайно интимно. Будто вервольф предлагает мне подсмотреть за чем-то совершенно непристойным. И в первое мгновение мне хочется отказаться, но он все «портит», добавив:


— Если ты, конечно, не испугаешься.

Вот теперь, если откажусь, буду выглядеть трусихой!

— Снова хочешь развести меня на слабо?

Он широко улыбается, а во взгляде знакомый вызов.

— С тобой иначе не получается, Шарлин. Все время приходится держать ухо востро.

— Как это по-волчьи! — смеюсь я.

— Я и есть волк.

— Что правда, то правда. — Я прикусываю нижнюю губу и делаю вид, что раздумываю. Потому что уже все решила: любопытство полностью поглотило здравый смысл. — Так в чем подвох?

— После того, как приму человеческий облик, мною все равно будут владеть звериные инстинкты.

— Захочешь откусить от меня кусочек?

— Вроде того.

От его многообещающего взгляда по телу проносится жаркая волна, так что сразу понятно, что волка Доминика я интересую не с точки зрения гастрономии. Готова ли я тоже поддаться инстинктам? Все во мне шепчет «да». Только мозг напоминает, что еще ничего не понятно с темой той девушки, из-за которой передрались сильнейшие альфы. Пусть даже это всего лишь предположение одного историка.

Но мой опыт с Дэном все-таки говорит об обратном. Да и тот же Оуэн реагировал на меня нормально. С чего я вообще решила, что я особенная?

— Хорошо, я согласна.

— Тогда оденься потеплее.

— Теплее?

— Мы пойдем на пляж. Когда перекинусь, мне понадобится много пространства.

Поворачивать назад я не хочу, поэтому поднимаюсь в гардеробную и радуюсь, что у меня есть джинсы и свитер: на побережье в это время года совсем не жарко. Сверху надеваю пальто и застегиваю его на все пуговицы. Когда спускаюсь в холл, Доминик ждет меня на том же месте. В отличие от меня он не оделся, наоборот — стянул пиджак и отбросил его в кресло.

— А ты разве не оденешься?

— Это лишнее, — усмехается он, и до меня доходит, что сказала глупость. — Мне практически не бывает холодно.

— Даже, когда ты в человеческом облике?

— Да. Сейчас у меня не настолько острое зрение или слух, как у моего зверя, но с обонянием и выносливостью полный порядок.

Мы выходим из дома через задний двор, проходим мимо бассейна, накрытого брезентом, и покидаем территорию дома через небольшие ворота, ведущие на песчаный пляж. Здесь до моря рукой подать, но я ежусь от близости воды и сырого пронизывающего ветра. Шапка сейчас бы здорово пригодилась.

— И в какой ипостаси тебе лучше? — спрашиваю я, когда мы отходим на приличное расстояние от дома. Сейчас отлив, и пляж кажется просто гигантским. Настолько, что до кромки воды почти не достает свет из окон особняков.

— Разницы нет.

— Но не хочется подольше оставаться зверем?

— Когда я был подростком, то мог несколько месяцев ходить волком и общаться с остальными с помощью воя и рычания. Деда это здорово раздражало.

— Шутишь?

— Ни капли. Но с тех пор стараюсь так не делать. Очень сложно было заново привыкать есть вилкой и не облизывать тарелку.

Я смотрю на него с недоверием, на мгновение даже о холоде забываю. Пытаюсь представить облизывающего посуду Доминика — и не могу. Только когда он начинает смеяться, понимаю, что меня разыгрывают.

— Как тебе не стыдно! А еще предлагаешь рассказать о вервольфах!

— Так я и рассказываю.

— Хорошо. С волком все понятно, а что насчет человека? Можно же все время оставаться мужчиной.

— Можно, но, если зверя долго сдерживать, ни к чему хорошему это не приводит. Поэтому иногда нужно его отпускать.

Доминик отвечает не задумываясь, будто рассказывает о своем волке каждый день. Дэнвера подобные разговоры бесили, он тут же все пресекал. Но кажется, мне пора перестать их сравнивать.

— И давно ты его отпускал?

— Давно.