Любовь с чистого листа
Часть 38 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Да, понимаю, – говорю я, будто знаю что-то об их отношениях. Я просто хочу, чтобы она ушла, но, наверное, бежать от агента ФБР не самое удачное решение. К тому же я и так устала после прогулки.
– Хотя несколько лет назад она подарила мне сборник. Самых знаменитых любовных посланий.
Ух, ладно. Она же не будет просвещать меня насчет записок, которые ее жена оставляет на холодильнике? А можно мне уже наконец уйти и прочитать…
– Я о том, что читала достаточно.
Улыбка на ее лице подсказывает, что она нарочно меня задерживает, заставляя потеть от волнения. Надеюсь, она иногда доводит плохих парней до ужаса в комнате без окон. Наверное, они выходят оттуда с такими же опухшими от слез веками. Но я выдерживаю ее взгляд, стоя на месте. На миг она широко улыбается.
С одобрением.
Кивает на письмо и смотрит мне в глаза.
– Это очень даже хорошо.
Развернувшись, она открывает дверь машины, и я понимаю, что она не только о письме.
Глава 21
Дорогая Мэг.
Возможно, писать тебе – ошибка.
Так сказала агент Тирмизи, когда я спросил, могу ли послать тебе письмо. Она в довольно грубых терминах напомнила, что я создал немало проблем в твоей жизни, проблем, о которых ты не подозревала и не имела шанса подготовиться. Она предупредила меня, что из-за всего этого ты, возможно, не захочешь оставить письмо себе, а продашь репортерам. Зная тебя так, как знаю я, не думаю, что есть такая опасность, но если она и есть… если это ошибка, Мэг, я не пожалею о том, что ее совершил. Это ошибка, последствия которой я заслужил, и если это письмо появится на новостных сайтах завтра, послезавтра или послепослезавтра, я надеюсь, ты понимаешь, что я не буду тебя обвинять.
Я заслужил это, но важнее всего то, что ты заслуживаешь знать, как много ошибок я совершил за прошедшие месяцы. Уверен, агент Тирмизи скажет тебе, что я нахожусь в ограниченном доступе с пятницы, и, помимо ответов на одни и те же вопросы, я потратил много времени размышляя над этими ошибками. Я пересчитываю их, решаю как уравнения. Отматываю назад шаг за шагом. Пытаюсь найти все моменты, где оступился.
Полагаю, первой и роковой ошибкой было прийти весной к тебе в магазин, что, к моему глубокому сожалению, вовлекло тебя в этот скандал, что, надеюсь, проясняет это письмо, я по собственной глупости и эгоизму совершенно не предвидел. В тот вечер я знал с первой секунды, что мне придется что-то скрыть, что я не смогу рассказать тебе все, что увидел в твоих буквах. Все, что я говорил о нас с Эйвери, правда: она разочаровалась во мне. Я был тихим, очень замкнутым, иногда слишком прямым, а на множестве важных для нее социальных событий не мог проявить себя так, как ей было это нужно. Как я и говорил тогда в парке, у каждого из нас были причины поддерживать эти отношения, но мы оба понимали, что ничего не выходит. Буквы твоей программы подтвердили то, что я и так знал.
Но они произвели еще кое-какой эффект. Этим я и не мог поделиться и не смогу, хотя бы еще какое-то время. Я могу поделиться тем, что в последние месяцы перед свадьбой я думал кое о чем касательно работы – дело в группе, которая работала со страхованием инвестиций. Я не мог понять, как у них выходит приносить доход настолько стабильно. Не мог понять с математической точки зрения, хотя и не ожидал наткнуться на что-то незаконное. Думаю, изначально я просто искал интересную игру, связанную с математикой, которую я так обожаю с детства. Как ты уже знаешь, я долго был от нее оторван. Так что передо мной встала задача, а решение я мог найти, только снова и снова просчитывая шаги в обратном порядке. Сначала это было сложно, как самая сложная задача в моей жизни, и мне нравилось искать решение.
Однако в конце я осознал, что решение найти не сложно. Его невозможно найти. Я не мог понять логику этих чисел, потому что в них не было смысла. Я не могу написать, кому первому передал эту информацию. Но поначалу меня заверили, что я всего лишь обнаружил ошибку, которую совершенно точно исправят.
Однажды ты сказала, что во время сильного вдохновения буквы сами вырисовываются у тебя в воображении все время: когда засыпаешь, просыпаешься, гуляешь, ждешь поезда в метро, готовишь или ешь. Думаю, это больше всего похоже на то, что происходило со мной все последующие недели. Плавая в бассейне, я видел перед собой числа. Представлял их, скользя в воде, иногда пропускал строчку на всплеске.
Слово «ошибка» застряло у меня в голове, хотя мне хотелось верить тому, что ее исправят. Оно не оставило меня и после разрыва с Эйвери, и после всех попыток убедить себя, что шифр в свадебной программе касался только наших с ней отношений. Оно застряло в голове настолько, что я решил снова проверить все вычисления. Настолько, что в какой-то момент я согласился проверить вычисления в рамках расследования, о котором больше не могу здесь говорить.
Придя к тебе впервые, Мэг, я даже и подумать не мог, что мое любопытство в твоем шифре пересечется с числами в этом расследовании. Я сказал себе, что поговорю с тобой один раз, получу нужные мне ответы, и наши пути разойдутся. Но я должен был знать, что и это ошибка. В нашу первую встречу – я сидел рядом с женщиной, на которой собирался жениться, – ты зацепила меня: твоя улыбка, речь и твои наброски. Я обманывался, думая, что в нашу вторую встречу все будет иначе. Когда ты нашла мою визитку и написала, я должен был отказаться. Когда ушла от меня в Мидтауне, должен был отпустить. Я должен был осознавать, что чем ближе мы становимся, тем большему риску скандала я тебя подвергаю. Но я, видимо, стал жадным – какая ирония, учитывая мои обвинения в сторону коллег. Я, пусть и ненадолго, хотел быть рядом с твоей улыбкой, речью, талантом и в итоге с твоим взглядом на этот город. Потом я захотел большего. Твоих поцелуев, твоего тела, твоей любви. Я хотел, чтобы ты была рядом навсегда.
Когда мы увидели Эйвери на прошлой неделе… Я понимаю, что ты подумала, и ужасаюсь тому, что, наверное, думаешь теперь. Знаю, что из-за моей шоковой реакции на нее тогда ты теперь думаешь, что в газетах пишут правду – будто я неудачник в отношениях, где что-то пошло не так, будто не смог забыть ее и поэтому ввязался в этот скандал. Как я и говорил, я правда беспокоился о ней и сейчас беспокоюсь. Увидев ее, я моментально осознал, как сложно ей будет из-за всего этого, какие ужасные последствия в ее жизни оставят преступления отца. Я осознал, что это частично, но будет моей ответственностью, и мне больно от этого. Мне больно думать, как она страдает из-за того, что я сделал.
Но мой шок даже наполовину не вызван беспокойством об Эйвери, потому что в тот миг я понял, пускай и не полностью, как этот скандал отразится на тебе. Понял, что, когда все откроется, Эйвери скажет, что видела нас вместе. И ты невольно окажешься в этой истории как девушка, которая связана со мной, которая на какое-то время была связана с нашей свадьбой. Тогда я понял (и меня даже предупредили), что меня могут скомпрометировать, что в СМИ мои намерения посчитают нечистыми. Но до того момента я не мог предвидеть, что тебя это тоже скомпрометирует.
Я думал, что могу защитить тебя. Как дурак.
Эта глупость ведет и к другой моей ошибке – той, которая причинила тебе столько боли. Это худшее, из всего, что я скрыл от тебя, о чем должен был рассказать намного раньше и что вообще не имело бы никакого значения, не приди я тогда к тебе в магазин. Я рассказал Эйвери, что увидел в той программе. В тот момент это казалось правильным и честным. Я показал ей буквы, предложил обсудить свадьбу и надо ли нам вообще жениться. Она не поверила, что «ошибка» была посланием. Думала, я вижу только то, что хочу видеть, что ищу знак. И все же, по ее собственному признанию, она испытала облегчение. Было не очень просто и комфортно, но вы расстались в хороших отношениях, и я даже не думал, что она расскажет кому-то о программе. И не знал, что у кого-то, кроме нас с ней, есть экземпляр. Само собой, семья Эйвери в отчаянном положении. И, само собой, у них есть друзья, на которых можно положиться и которые готовы защитить. Я же удобная цель. Вся моя роль в скандале теперь кажется им актом возмездия. Все это, Мэг, я должен был предвидеть.
Я пытался, отчаянно пытался это остановить. Попрощавшись с тобой тем вечером, даже не успев подумать о программе, я позвонил агенту Тирмизи и умолял о разрешении открыться тебе. Я умолял помочь мне предотвратить ужасные последствия моих ошибок. Но, как позже выяснилось, агент Тирмизи с коллегами тоже много от меня скрыли, включая некоторые другие источники информации и новую дату мистера Костера. Мэг, я правда думал, что у меня будет время тебе рассказать. Я дал тебе обещание с полным намерением его сдержать. И если у меня будут проблемы из-за написанного дальше, потому что это письмо прочитают до тебя, пускай: я бы нарушил данное им обещание ради тебя. Рассказал бы все после твоего выступления. (Как он прошло?) Я бы рискнул всем, что есть, лишь бы предупредить тебя.
Вот и все, чем я могу объяснить настоящие события. Иначе мне вымарают письмо черными полосами краски или оно не пройдет цензуру вовсе. Но я должен сказать кое-что еще и, надеюсь, ты пока читаешь.
Прошлой ночью я не мог уснуть, переживая за тебя, думая, каково тебе сейчас – читать новости, не иметь возможности связаться со мной, а я даже ни одного обещания перед тобой не выполнил. Я все пытался представить, какие знаки ты бы мне отправила, если бы считала и наши отношения ошибкой. И что, если больше года назад ты зашифровала это слово не как предупреждение мне или Эйвери? Что, если ты оберегала себя? Что, если в глубине души знала, что я – это ошибка в твоей жизни?
Мне сложно об этом думать. Но если это правда, мне очень и очень жаль. Я привнес в твою жизнь тайны и хаос, повторения которых тебе меньше всего хотелось. Я до конца жизни буду жалеть о тех последствиях для твоей души и работы, которые возникли из-за меня. Все эти месяцы я участвовал в расследовании дел человека, чьи эгоистичные решения разрушили чужие жизни. Когда все это началось, я даже не подозревал, что в конце окажусь похож на столь нечестного человека, как Алистер Костер. Но теперь это очевидно.
Не знаю, как объяснить ход своих мыслей: просчитывание ошибок, выписывание их на доске моего сознания, хотя я понимаю, что не смогу их решить, – но это единственное утешение для меня сейчас. Наверное, это слово как будто делает меня ближе к тебе, потому что, несмотря ни на что, твои буквы меня спасли. Хотя уверен, сейчас это не очевидно, но в конце концов твое послание – мне, Эйвери или самой себе – принесет большую пользу множеству людей, которые столько потеряли.
Правда, довольно забавно, во что превращается слово, когда пишешь его снова и снова? Ты начинаешь по-другому его видеть. Я всегда считал, что ошибка – это промах, просчет. Но теперь, в конце моего письма, оно напомнило мне о том, что я уже давно должен был сказать тебе. На протяжении почти всей моей жизни, когда я не был с семьей, меня воспринимали как будто бы ошибочно. За грубого, нелюдимого, скучного, равнодушного. Все мои попытки наладить связь воспринимались ошибочно. А ты первая в этом городе, с кем я почувствовал себя иначе. Смотреть на НьюЙорк твоими глазами, играть с тобой в игры, смеяться, умиляться твоим шуткам насчет моего чая, осанки и ужасного дивана, видеть, как ты создаешь прекрасное, – только благодаря этому я был собой эти месяцы. Я такого не заслуживаю, но безмерно тебе благодарен.
Садясь писать перед белым листом, мне очень хотелось отправить тебе знак, скрытый в этом извинении, который бы дал тебе понять, как много ты для меня значила, значишь и всегда будешь значить. Но, кажется, у меня уже сил не хватит скрывать что-то еще. Хорошего в ближайшем будущем предвидится мало, но я благодарен уже самой возможности быть снова честным и говорить, что действительно думаю.
Итак: прости меня. Прости меня, я люблю тебя, и время, проведенное вместе с тобой, было лучшим в моей жизни. Не важно, где я после всего этого окажусь, каждый свой шаг я буду мечтать, чтобы ты шла рядом, каждый знак судьбы буду хотеть разделись с тобой.
Может, и есть один знак, который я могу тебе подать, пусть тебе такие и не нравятся. Но с цифрами у меня всегда лучше выходит, Мэг, и эти цифры внизу ты легко расшифруешь.
Они останутся в моем сердце навсегда.
Со всей любовью,
Рид
Глава 22
Я долго всматривалась в эти цифры.
Даже не задумалась уйти с письмом домой. Я читала его прямо на тротуаре, одна, сквозь размывающее картинку море слез, а закончив, прочитала снова. Затем достала телефон, не обращая внимания на дурацкие уведомления.
Может, о цифрах я знаю немного, но о Риде, несмотря на то что он от меня скрывал, я знаю все, что нужно.
И он был прав. Цифры оказалось легко расшифровать.
Они сказали, что делать дальше.
На пассажирском сиденье последней в пункте проката машины – двухдверного «Форда» без удобств – Сибби зачитывает мне инструкции, время от времени отвлекаясь на возню с радио – старая привычка, которая бесила меня, когда мы были подростками. Теперь я слишком нервничаю, слишком сосредоточена, чтобы обращать внимание. Сзади теснится Ларк, прижав мой телефон к уху и говоря с Лашель.
– Она не дала взглянуть, – говорит она. Кажется, я слышу выкрики протеста от Лашель из трубки. – Я знаю! – отвечает Ларк.
– Скажи, что мы перезвоним, – говорю я. – Думаю, мы уже близко. – Я отталкиваю локтем руку Сибби, которая опять переключает каналы радио в поисках приличных песен.
– Что дальше? – спрашиваю я.
С помощью указаний Сибби и гугл-карт через несколько поворотов я въезжаю на стоянку милой, но непримечательной гостиницы в Нью-Джерси, с номерами длительного проживания.
– Это оно? – спрашивает Ларк, высовываясь между передних сидений, чтобы посмотреть в лобовое стекло.
– Должно быть, – отвечаю я.
– Джерси, – произносит Сибби. – Зачем им его сюда привозить?
– Однажды Кэм снимал кино о защите свидетелей, – говорит Ларк. – Может, за этим.
– Он не в программе защиты свидетелей, – говорю я, хотя на самом деле не знаю. – В таком случае они бы увезли его куда подальше Джерси.
«Почти два часа езды, – убеждаю я себя, вспоминая путь досюда. – С ним ничего не случится».
Расстегиваю ремень безопасности и открываю дверь машины, но Сибби придерживает меня за руку:
– Не хочешь сначала прическу поправить? – Я закатываю глаза, но все же откидываю зеркало заднего вида и смотрюсь в крошечное мутноватое отражение. Так, это точно выглядит так себе, но Рид не упоминал среди причин, почему любит меня, нормальные веки и уложенные волосы.
Он любит меня.
Я приглаживаю непослушную шевелюру – в основном, чтобы успокоить Сибби, и снова пытаюсь выйти.
– Мегги, – говорит она, и я смотрю на нее. – Все хорошо, да?
Они с Ларк уже не раз задали мне этот вопрос, с тех пор как я ворвалась в квартиру с письмом Рида в руке, полностью в мыслях о том, что надо делать дальше. Обе девушки, каждая по-своему, успокоили меня, заставили все обдумать. Сибби, которая уже видела меня в ситуации скандала, обеспокоенно нахмурилась.
– Мэг, это большой стресс. Подобная тайна от человека, которого ты… – Она замолчала, видимо, боясь повторить то, что я сказала ей в пятницу, – к которому ты испытываешь сильные чувства.
Ларк тоже колебалась. Может, вчера она и была исполнена оптимизма – ввиду нашей girl power ночевки – насчет того, как спасти мое дело, но в свете дня оказалась более осторожна.
– Когда тебя крутят в новостях, Мэг, – сказала она с серьезным выражением того, кто знает каково это. – Приходится решать много проблем. И если выбор стоит между ним и твоей карьерой…
Тогда она не договорила, только поджала губы, и мы с Сибби, кажется, обе подумали, что Ларк и самой надо сделать выбор.
– Все хорошо, – отвечаю я им сейчас твердым голосом, точно так же, как ответила ранее дома. Когда сказала о намерении сделать это.
И своей уверенности.
– Хочешь, мы пойдем с тобой? – с надеждой спрашивает Ларк. После дороги сюда и сопровождавшего ее разговора они теперь тоже уверены. Тоже беспокоятся, как и я.
Я встаю, оглядываюсь на них и, держась за открытую дверь машины, наклоняюсь, чтобы их видеть.
– Огромное вам спасибо за то, что поехали со мной, но, думаю, я должна пойти туда одна.
Кажется, они расстроились, но Сибби говорит:
– Понятно. Мы будем ждать здесь. Придумаем, чем себя занять.
Я улыбаюсь:
– Сыграйте во что-нибудь, – говорю я, кидая ей ключи.
Они кричат «Удачи!» мне вслед, когда я уже иду к главному входу. Ладони взмокли от нервов. Не важно, насколько я уверена, – будет непросто. Может быть, даже попасть к нему, или говорить с ним, когда попаду. А после… после меня ждет еще множество споров с врагами, которых Рид нажил за последние сорок восемь часов.
Внутри гостиница выглядит так же невзрачно, как и снаружи. Повсюду виднеются коричневые пятна стандартной для отелей мебели. В небольшой и чистой открытой гостиной несколько постояльцев пьют кофе и читают газеты. Могу лишь надеяться, что к финансовой части они не относятся. Собираясь с духом, иду к стойке регистрации.
Мужчину за стойкой зовут Грегори – не Грег, что он прояснит сразу же в случае ошибки, – и его поведение совсем не вяжется с бейджем у него на форме, где написано: «Чем могу помочь?» Но его можно понять: моя напористость может раздражать.
– Хотя несколько лет назад она подарила мне сборник. Самых знаменитых любовных посланий.
Ух, ладно. Она же не будет просвещать меня насчет записок, которые ее жена оставляет на холодильнике? А можно мне уже наконец уйти и прочитать…
– Я о том, что читала достаточно.
Улыбка на ее лице подсказывает, что она нарочно меня задерживает, заставляя потеть от волнения. Надеюсь, она иногда доводит плохих парней до ужаса в комнате без окон. Наверное, они выходят оттуда с такими же опухшими от слез веками. Но я выдерживаю ее взгляд, стоя на месте. На миг она широко улыбается.
С одобрением.
Кивает на письмо и смотрит мне в глаза.
– Это очень даже хорошо.
Развернувшись, она открывает дверь машины, и я понимаю, что она не только о письме.
Глава 21
Дорогая Мэг.
Возможно, писать тебе – ошибка.
Так сказала агент Тирмизи, когда я спросил, могу ли послать тебе письмо. Она в довольно грубых терминах напомнила, что я создал немало проблем в твоей жизни, проблем, о которых ты не подозревала и не имела шанса подготовиться. Она предупредила меня, что из-за всего этого ты, возможно, не захочешь оставить письмо себе, а продашь репортерам. Зная тебя так, как знаю я, не думаю, что есть такая опасность, но если она и есть… если это ошибка, Мэг, я не пожалею о том, что ее совершил. Это ошибка, последствия которой я заслужил, и если это письмо появится на новостных сайтах завтра, послезавтра или послепослезавтра, я надеюсь, ты понимаешь, что я не буду тебя обвинять.
Я заслужил это, но важнее всего то, что ты заслуживаешь знать, как много ошибок я совершил за прошедшие месяцы. Уверен, агент Тирмизи скажет тебе, что я нахожусь в ограниченном доступе с пятницы, и, помимо ответов на одни и те же вопросы, я потратил много времени размышляя над этими ошибками. Я пересчитываю их, решаю как уравнения. Отматываю назад шаг за шагом. Пытаюсь найти все моменты, где оступился.
Полагаю, первой и роковой ошибкой было прийти весной к тебе в магазин, что, к моему глубокому сожалению, вовлекло тебя в этот скандал, что, надеюсь, проясняет это письмо, я по собственной глупости и эгоизму совершенно не предвидел. В тот вечер я знал с первой секунды, что мне придется что-то скрыть, что я не смогу рассказать тебе все, что увидел в твоих буквах. Все, что я говорил о нас с Эйвери, правда: она разочаровалась во мне. Я был тихим, очень замкнутым, иногда слишком прямым, а на множестве важных для нее социальных событий не мог проявить себя так, как ей было это нужно. Как я и говорил тогда в парке, у каждого из нас были причины поддерживать эти отношения, но мы оба понимали, что ничего не выходит. Буквы твоей программы подтвердили то, что я и так знал.
Но они произвели еще кое-какой эффект. Этим я и не мог поделиться и не смогу, хотя бы еще какое-то время. Я могу поделиться тем, что в последние месяцы перед свадьбой я думал кое о чем касательно работы – дело в группе, которая работала со страхованием инвестиций. Я не мог понять, как у них выходит приносить доход настолько стабильно. Не мог понять с математической точки зрения, хотя и не ожидал наткнуться на что-то незаконное. Думаю, изначально я просто искал интересную игру, связанную с математикой, которую я так обожаю с детства. Как ты уже знаешь, я долго был от нее оторван. Так что передо мной встала задача, а решение я мог найти, только снова и снова просчитывая шаги в обратном порядке. Сначала это было сложно, как самая сложная задача в моей жизни, и мне нравилось искать решение.
Однако в конце я осознал, что решение найти не сложно. Его невозможно найти. Я не мог понять логику этих чисел, потому что в них не было смысла. Я не могу написать, кому первому передал эту информацию. Но поначалу меня заверили, что я всего лишь обнаружил ошибку, которую совершенно точно исправят.
Однажды ты сказала, что во время сильного вдохновения буквы сами вырисовываются у тебя в воображении все время: когда засыпаешь, просыпаешься, гуляешь, ждешь поезда в метро, готовишь или ешь. Думаю, это больше всего похоже на то, что происходило со мной все последующие недели. Плавая в бассейне, я видел перед собой числа. Представлял их, скользя в воде, иногда пропускал строчку на всплеске.
Слово «ошибка» застряло у меня в голове, хотя мне хотелось верить тому, что ее исправят. Оно не оставило меня и после разрыва с Эйвери, и после всех попыток убедить себя, что шифр в свадебной программе касался только наших с ней отношений. Оно застряло в голове настолько, что я решил снова проверить все вычисления. Настолько, что в какой-то момент я согласился проверить вычисления в рамках расследования, о котором больше не могу здесь говорить.
Придя к тебе впервые, Мэг, я даже и подумать не мог, что мое любопытство в твоем шифре пересечется с числами в этом расследовании. Я сказал себе, что поговорю с тобой один раз, получу нужные мне ответы, и наши пути разойдутся. Но я должен был знать, что и это ошибка. В нашу первую встречу – я сидел рядом с женщиной, на которой собирался жениться, – ты зацепила меня: твоя улыбка, речь и твои наброски. Я обманывался, думая, что в нашу вторую встречу все будет иначе. Когда ты нашла мою визитку и написала, я должен был отказаться. Когда ушла от меня в Мидтауне, должен был отпустить. Я должен был осознавать, что чем ближе мы становимся, тем большему риску скандала я тебя подвергаю. Но я, видимо, стал жадным – какая ирония, учитывая мои обвинения в сторону коллег. Я, пусть и ненадолго, хотел быть рядом с твоей улыбкой, речью, талантом и в итоге с твоим взглядом на этот город. Потом я захотел большего. Твоих поцелуев, твоего тела, твоей любви. Я хотел, чтобы ты была рядом навсегда.
Когда мы увидели Эйвери на прошлой неделе… Я понимаю, что ты подумала, и ужасаюсь тому, что, наверное, думаешь теперь. Знаю, что из-за моей шоковой реакции на нее тогда ты теперь думаешь, что в газетах пишут правду – будто я неудачник в отношениях, где что-то пошло не так, будто не смог забыть ее и поэтому ввязался в этот скандал. Как я и говорил, я правда беспокоился о ней и сейчас беспокоюсь. Увидев ее, я моментально осознал, как сложно ей будет из-за всего этого, какие ужасные последствия в ее жизни оставят преступления отца. Я осознал, что это частично, но будет моей ответственностью, и мне больно от этого. Мне больно думать, как она страдает из-за того, что я сделал.
Но мой шок даже наполовину не вызван беспокойством об Эйвери, потому что в тот миг я понял, пускай и не полностью, как этот скандал отразится на тебе. Понял, что, когда все откроется, Эйвери скажет, что видела нас вместе. И ты невольно окажешься в этой истории как девушка, которая связана со мной, которая на какое-то время была связана с нашей свадьбой. Тогда я понял (и меня даже предупредили), что меня могут скомпрометировать, что в СМИ мои намерения посчитают нечистыми. Но до того момента я не мог предвидеть, что тебя это тоже скомпрометирует.
Я думал, что могу защитить тебя. Как дурак.
Эта глупость ведет и к другой моей ошибке – той, которая причинила тебе столько боли. Это худшее, из всего, что я скрыл от тебя, о чем должен был рассказать намного раньше и что вообще не имело бы никакого значения, не приди я тогда к тебе в магазин. Я рассказал Эйвери, что увидел в той программе. В тот момент это казалось правильным и честным. Я показал ей буквы, предложил обсудить свадьбу и надо ли нам вообще жениться. Она не поверила, что «ошибка» была посланием. Думала, я вижу только то, что хочу видеть, что ищу знак. И все же, по ее собственному признанию, она испытала облегчение. Было не очень просто и комфортно, но вы расстались в хороших отношениях, и я даже не думал, что она расскажет кому-то о программе. И не знал, что у кого-то, кроме нас с ней, есть экземпляр. Само собой, семья Эйвери в отчаянном положении. И, само собой, у них есть друзья, на которых можно положиться и которые готовы защитить. Я же удобная цель. Вся моя роль в скандале теперь кажется им актом возмездия. Все это, Мэг, я должен был предвидеть.
Я пытался, отчаянно пытался это остановить. Попрощавшись с тобой тем вечером, даже не успев подумать о программе, я позвонил агенту Тирмизи и умолял о разрешении открыться тебе. Я умолял помочь мне предотвратить ужасные последствия моих ошибок. Но, как позже выяснилось, агент Тирмизи с коллегами тоже много от меня скрыли, включая некоторые другие источники информации и новую дату мистера Костера. Мэг, я правда думал, что у меня будет время тебе рассказать. Я дал тебе обещание с полным намерением его сдержать. И если у меня будут проблемы из-за написанного дальше, потому что это письмо прочитают до тебя, пускай: я бы нарушил данное им обещание ради тебя. Рассказал бы все после твоего выступления. (Как он прошло?) Я бы рискнул всем, что есть, лишь бы предупредить тебя.
Вот и все, чем я могу объяснить настоящие события. Иначе мне вымарают письмо черными полосами краски или оно не пройдет цензуру вовсе. Но я должен сказать кое-что еще и, надеюсь, ты пока читаешь.
Прошлой ночью я не мог уснуть, переживая за тебя, думая, каково тебе сейчас – читать новости, не иметь возможности связаться со мной, а я даже ни одного обещания перед тобой не выполнил. Я все пытался представить, какие знаки ты бы мне отправила, если бы считала и наши отношения ошибкой. И что, если больше года назад ты зашифровала это слово не как предупреждение мне или Эйвери? Что, если ты оберегала себя? Что, если в глубине души знала, что я – это ошибка в твоей жизни?
Мне сложно об этом думать. Но если это правда, мне очень и очень жаль. Я привнес в твою жизнь тайны и хаос, повторения которых тебе меньше всего хотелось. Я до конца жизни буду жалеть о тех последствиях для твоей души и работы, которые возникли из-за меня. Все эти месяцы я участвовал в расследовании дел человека, чьи эгоистичные решения разрушили чужие жизни. Когда все это началось, я даже не подозревал, что в конце окажусь похож на столь нечестного человека, как Алистер Костер. Но теперь это очевидно.
Не знаю, как объяснить ход своих мыслей: просчитывание ошибок, выписывание их на доске моего сознания, хотя я понимаю, что не смогу их решить, – но это единственное утешение для меня сейчас. Наверное, это слово как будто делает меня ближе к тебе, потому что, несмотря ни на что, твои буквы меня спасли. Хотя уверен, сейчас это не очевидно, но в конце концов твое послание – мне, Эйвери или самой себе – принесет большую пользу множеству людей, которые столько потеряли.
Правда, довольно забавно, во что превращается слово, когда пишешь его снова и снова? Ты начинаешь по-другому его видеть. Я всегда считал, что ошибка – это промах, просчет. Но теперь, в конце моего письма, оно напомнило мне о том, что я уже давно должен был сказать тебе. На протяжении почти всей моей жизни, когда я не был с семьей, меня воспринимали как будто бы ошибочно. За грубого, нелюдимого, скучного, равнодушного. Все мои попытки наладить связь воспринимались ошибочно. А ты первая в этом городе, с кем я почувствовал себя иначе. Смотреть на НьюЙорк твоими глазами, играть с тобой в игры, смеяться, умиляться твоим шуткам насчет моего чая, осанки и ужасного дивана, видеть, как ты создаешь прекрасное, – только благодаря этому я был собой эти месяцы. Я такого не заслуживаю, но безмерно тебе благодарен.
Садясь писать перед белым листом, мне очень хотелось отправить тебе знак, скрытый в этом извинении, который бы дал тебе понять, как много ты для меня значила, значишь и всегда будешь значить. Но, кажется, у меня уже сил не хватит скрывать что-то еще. Хорошего в ближайшем будущем предвидится мало, но я благодарен уже самой возможности быть снова честным и говорить, что действительно думаю.
Итак: прости меня. Прости меня, я люблю тебя, и время, проведенное вместе с тобой, было лучшим в моей жизни. Не важно, где я после всего этого окажусь, каждый свой шаг я буду мечтать, чтобы ты шла рядом, каждый знак судьбы буду хотеть разделись с тобой.
Может, и есть один знак, который я могу тебе подать, пусть тебе такие и не нравятся. Но с цифрами у меня всегда лучше выходит, Мэг, и эти цифры внизу ты легко расшифруешь.
Они останутся в моем сердце навсегда.
Со всей любовью,
Рид
Глава 22
Я долго всматривалась в эти цифры.
Даже не задумалась уйти с письмом домой. Я читала его прямо на тротуаре, одна, сквозь размывающее картинку море слез, а закончив, прочитала снова. Затем достала телефон, не обращая внимания на дурацкие уведомления.
Может, о цифрах я знаю немного, но о Риде, несмотря на то что он от меня скрывал, я знаю все, что нужно.
И он был прав. Цифры оказалось легко расшифровать.
Они сказали, что делать дальше.
На пассажирском сиденье последней в пункте проката машины – двухдверного «Форда» без удобств – Сибби зачитывает мне инструкции, время от времени отвлекаясь на возню с радио – старая привычка, которая бесила меня, когда мы были подростками. Теперь я слишком нервничаю, слишком сосредоточена, чтобы обращать внимание. Сзади теснится Ларк, прижав мой телефон к уху и говоря с Лашель.
– Она не дала взглянуть, – говорит она. Кажется, я слышу выкрики протеста от Лашель из трубки. – Я знаю! – отвечает Ларк.
– Скажи, что мы перезвоним, – говорю я. – Думаю, мы уже близко. – Я отталкиваю локтем руку Сибби, которая опять переключает каналы радио в поисках приличных песен.
– Что дальше? – спрашиваю я.
С помощью указаний Сибби и гугл-карт через несколько поворотов я въезжаю на стоянку милой, но непримечательной гостиницы в Нью-Джерси, с номерами длительного проживания.
– Это оно? – спрашивает Ларк, высовываясь между передних сидений, чтобы посмотреть в лобовое стекло.
– Должно быть, – отвечаю я.
– Джерси, – произносит Сибби. – Зачем им его сюда привозить?
– Однажды Кэм снимал кино о защите свидетелей, – говорит Ларк. – Может, за этим.
– Он не в программе защиты свидетелей, – говорю я, хотя на самом деле не знаю. – В таком случае они бы увезли его куда подальше Джерси.
«Почти два часа езды, – убеждаю я себя, вспоминая путь досюда. – С ним ничего не случится».
Расстегиваю ремень безопасности и открываю дверь машины, но Сибби придерживает меня за руку:
– Не хочешь сначала прическу поправить? – Я закатываю глаза, но все же откидываю зеркало заднего вида и смотрюсь в крошечное мутноватое отражение. Так, это точно выглядит так себе, но Рид не упоминал среди причин, почему любит меня, нормальные веки и уложенные волосы.
Он любит меня.
Я приглаживаю непослушную шевелюру – в основном, чтобы успокоить Сибби, и снова пытаюсь выйти.
– Мегги, – говорит она, и я смотрю на нее. – Все хорошо, да?
Они с Ларк уже не раз задали мне этот вопрос, с тех пор как я ворвалась в квартиру с письмом Рида в руке, полностью в мыслях о том, что надо делать дальше. Обе девушки, каждая по-своему, успокоили меня, заставили все обдумать. Сибби, которая уже видела меня в ситуации скандала, обеспокоенно нахмурилась.
– Мэг, это большой стресс. Подобная тайна от человека, которого ты… – Она замолчала, видимо, боясь повторить то, что я сказала ей в пятницу, – к которому ты испытываешь сильные чувства.
Ларк тоже колебалась. Может, вчера она и была исполнена оптимизма – ввиду нашей girl power ночевки – насчет того, как спасти мое дело, но в свете дня оказалась более осторожна.
– Когда тебя крутят в новостях, Мэг, – сказала она с серьезным выражением того, кто знает каково это. – Приходится решать много проблем. И если выбор стоит между ним и твоей карьерой…
Тогда она не договорила, только поджала губы, и мы с Сибби, кажется, обе подумали, что Ларк и самой надо сделать выбор.
– Все хорошо, – отвечаю я им сейчас твердым голосом, точно так же, как ответила ранее дома. Когда сказала о намерении сделать это.
И своей уверенности.
– Хочешь, мы пойдем с тобой? – с надеждой спрашивает Ларк. После дороги сюда и сопровождавшего ее разговора они теперь тоже уверены. Тоже беспокоятся, как и я.
Я встаю, оглядываюсь на них и, держась за открытую дверь машины, наклоняюсь, чтобы их видеть.
– Огромное вам спасибо за то, что поехали со мной, но, думаю, я должна пойти туда одна.
Кажется, они расстроились, но Сибби говорит:
– Понятно. Мы будем ждать здесь. Придумаем, чем себя занять.
Я улыбаюсь:
– Сыграйте во что-нибудь, – говорю я, кидая ей ключи.
Они кричат «Удачи!» мне вслед, когда я уже иду к главному входу. Ладони взмокли от нервов. Не важно, насколько я уверена, – будет непросто. Может быть, даже попасть к нему, или говорить с ним, когда попаду. А после… после меня ждет еще множество споров с врагами, которых Рид нажил за последние сорок восемь часов.
Внутри гостиница выглядит так же невзрачно, как и снаружи. Повсюду виднеются коричневые пятна стандартной для отелей мебели. В небольшой и чистой открытой гостиной несколько постояльцев пьют кофе и читают газеты. Могу лишь надеяться, что к финансовой части они не относятся. Собираясь с духом, иду к стойке регистрации.
Мужчину за стойкой зовут Грегори – не Грег, что он прояснит сразу же в случае ошибки, – и его поведение совсем не вяжется с бейджем у него на форме, где написано: «Чем могу помочь?» Но его можно понять: моя напористость может раздражать.