Любовь с чистого листа

Я смотрю на нее, моргая.

– Но ведь… А что насчет твоей конфиденциальности?

Она снова пожимает плечами.

– Поэтому-то я и буду хорошим примером, верно? Я доверяю тебе, а значит, и они могут.

– Ларк, я не могу это принять.

– Можешь. Как ты и сказала. Мы друзья.

– О! – восклицает Сибби. – А мы устроим пижамную вечеринку? Потому что сейчас самое время!

– Можно устроить. Позвоню Джейд и попрошу завести мне кое-какие вещи, – говорит Ларк.

– А кто такая Джейд?

– Моя ассистентка, – отвечает Ларк, от чего у Сибби глаза на лоб лезут.

– Вот это да, – произносит она, сбив все слоги в кучу от удивления. – Нам столько всего надо обсудить!

Сидя на ковре, я наблюдаю за тем, как легко они общаются, и меня это греет. «Это тоже любовь», – говорю я себе, вспоминая большую отметину на сердце. Мои друзья здесь, со мной, и помогают мне собрать по кусочкам жизнь после этого скандала.

И все равно, всю ночь я жду звонка, сообщения, имейла.

Всю ночь ощущаю отсутствие того, кого люблю.

Глава 20

Наверное, я ушла, потому что ищу знак.

В свете утреннего воскресного солнца я встаю с горы одеял и подушек (мои веки тут ни при чем, кстати, из всего, что я перепробовала, их вид значительно улучшился только благодаря приложенным чайным пакетикам), нагроможденной на полу моей гостиной. От такого сна у меня болят все до единой косточки, даже о существовании которых я не знала, но вряд ли хочу их лишиться. Сибби еще спит, зарывшись с головой в мое покрывало, из-под которого торчат только ее черные кудряшки. Ларк на диване раскинулась в позе истинной принцессы: руки-ноги как попало, рот открыт, из него доносится тихий храп. Ни одна из них не двигается от того, что я проснулась, – наверное, все потому, что они легли намного позже меня. Скорее всего, меня вырубило где-то на пятом эпизоде нашего марафона «Холостячки», и на пути в кухню я мельком думаю, стоит ли поискать свой лифчик в холодильнике.

Но я сразу же достаю телефон, проверяю сообщения. Дурацкая затея – от него ничего нет, как и от новостных сайтов и блогов со сплетнями: все то же самое, поданное под соусом якобы новых подробностей. Чтобы не понизить кликабельность.

Можно начать работу, заняться организацией встреч в кофейнях, с которыми Ларк хочет мне помочь. Но в такую рань в воскресенье – да и вообще в воскресенье – многого я не добьюсь. К тому же прямо сейчас, когда сердце у меня – все еще оплетенное этой дурацкой «Л» – сжалось и болит, работа будет лишь очередным способом спрятаться. Если я так сильно скучаю по Риду, то почувствовать себя ближе к нему поможет одно.

Я тихо умываюсь и чищу зубы, одеваюсь, избегая любых вещей с озорными узорами, надеваю удобные кроссовки. Беру клочок бумаги со своего стола и корявым, незаметным почерком пишу записку.

Ушла гулять. Буду скоро.

Целую, Мэг.

Оставляю ее на подушке рядом с Сибби и ухожу. Небо на улице ясное. Уже тепло, но совсем не такое марево, как вчера. Идя от квартала к кварталу, я дышу свежим воздухом. Все знаки мне знакомы, и я не могу придумать с ними ни одной игры. Вспоминаю слова Рида тем вечером в «Свинтусе»: как он ходит с моей тенью за спиной, и, лишь подумав об этом, понимаю, что мои отношения с Нью-Йорком и его знаками навсегда изменились: теперь они полны воспоминаний о нас с Ридом.

«Он подавал тебе знаки», – думаю я каждый раз, как на меня накатывает шок от произошедшего. Его отвращение к работе, стресс от нее, нежелание говорить о ней подробно. И тот случай с телефоном – сколько проблем возникло, когда он просто не отвечал на сообщения в свой «больничный» отгул. Его разочарование в людях этого бизнеса. Уверенность в том, что к концу лета он покинет НьюЙорк, сложно представить, будто все может быть иначе.

Но без него я не могу прочесть другие его знаки. Нашу последнюю встречу и его лицо при виде Эйвери. Его решительность, когда он появился в магазине со свадебной программой в руках. Они расстались не так уж и хорошо? Неужели он рассказал всем о зашифрованном в моих буквах послании, а затем нашел меня, потому что не мог забыть о ней?

«Нет, – пытаюсь убедить я себя в отчаянии. – Нет, он давал и другие знаки». Наши откровенные разговоры, его прикосновения. Наши прогулки, наши занятия любовью. Это ведь тоже знаки. «Помни о них, – приказываю я себе. – Помни и жди».

Если бы только мы могли поговорить. Позвонить, написать, отправить имейл. Хоть как-нибудь. Вот что у меня в мыслях по дороге домой. Кожа покрылась испариной, в ногах усталость. Я забыла солнцезащитные очки, поэтому щурюсь от яркого утреннего солнца, и когда я уже в нескольких зданиях от дома, меня почти ослепляют блики на капоте автомобиля у моего подъезда. Я недовольно складываю ладонь козырьком. Здесь нельзя парковаться, повсюду знаки!

Но, подойдя, вижу у машины женщину, которая будто охраняет ее от любых попыток сунуть под дворник штраф за стоянку. Женщина смотрит на часы, нахмурившись, в явном нетерпении. В целом здесь ничего необычного, только вот, когда она поднимает взгляд, у меня возникает ощущение, будто меня она и ждала все это время. Она вытягивается и напрягается, будто есть риск, что я сбегу.

Может, и сбегу. И мне не стыдно признать, что в эту секунду я всерьез думаю развернуться и пойти прочь. Неужели интерес к моему участию в этом скандале настолько высок, что репортеры выследили, где я живу?

И все же я остаюсь.

Подхожу к ней, морально готовясь к разговору.

– Здесь нельзя парковаться, – говорю я прямо. Рид бы мной гордился.

Женщина вздергивает бровь.

– Вы Маргарет Макворт?

Я тоже вздергиваю бровь.

– А вы?

У нее дергается правый уголок рта.

– Ваша соседка сказала, что вы скоро вернетесь. Я спецагент Шоре Тирмизи. ФБР.


Она не дает мне это осмыслить. Просто вытягивает кожаный футляр из кармана и показывает мне, клянусь богом, значок. Значок! Теперь мне кажется, что она выглядит, как служитель порядка, какими я их себе представляла. На ней костюм, как у Оливии Бенсон из «Закона и порядка»! И она высокая.

– Да, – отвечаю я. – Я Мэг. С ним вс…

Она не дает мне договорить.

– Мы с напарником работали с Ридом Сазерлендом последние восемь с половиной месяцев.

Я смотрю на нее, моргая.

– Я думала, шесть.

– Не верьте всему, что пишут в газетах.

– С ним все в порядке? – тараторю я, пока она снова не перебила.

– С ним все хорошо. После ареста ему пришлось сделать много заявлений. А учитывая, какие обвинения в его адрес высказываются в прессе… – Она прерывается и многозначительно смотрит на меня, будто знает, что я компульсивно просматривала в интернете сплетни с этими обвинениями: Рид и его миссия отмщения, Рид организовывает математическую игру ради подставы Алистера Костера.

– Итак, – говорит она, – мы стараемся ограничить чей-либо доступ к нему на несколько дней.

Я хмурю бровь.

– Но ведь я… – Даже не знаю, как закончить предложение. Я не «кто-либо»? Не стараюсь получить к нему доступ, чтобы узнать, что из этих сплетен в новостях правда?

Я кряхчу, и она смотрит на меня, не торопя. Или, может быть, это такая тактика выведывания информации. Если дело в этом, то она довольно эффективная, потому что мне вдруг захотелось признаться агенту, как я таскала ириски Werther’s Original из отдела конфет в магазине. Мне было восемь.

– У меня нет для вас информации, – произношу я наконец, подчиняясь ее положению. – Он не говорил мне…

– Я знаю, – прерывает она, и тон ее значит, что она знает Рида и доверяет ему. – Я пришла по его просьбе.

Впервые с пятницы сердце у меня затрепетало надеждой. Из внутреннего кармана ее куртки в стиле Оливии Бенсон агент Тирмизи достает конверт, туго набитый бумагой. Сквозь него я вижу «Мэг» почерком Рида.

Письмо. Ну конечно же!

Я очень сильно хочу взять его, рвануть в квартиру, захлопнуть дверь и чахнуть, чахнуть над ним, но держусь. Она протягивает мне конверт, и я спокойно беру его.

– Спасибо, – говорю я.

Снова этот многозначительный взгляд.

– Вам следует благодарить больше, чем за это письмо.

И смотрю на нее, моргая в замешательстве. Она и правда ждет чего-то конкретного?

– Э-э… ой! – восклицаю я, сообразив что-то не слишком хорошее, но зато что-то. – Да. Спасибо… за вашу работу?

Как же неловко. Я совершенно очевидно тоже против финансовых преступлений, но дело такое. Кажется неизбежным, учитывая обстоятельства.

Кажется, ей стало жаль меня, хотя, может, с таким лицом она просто пытается не засмеяться.

– Рид упоминал о вас весной, – говорит она.

– Правда?

Она кивает.

– Когда вы пригласили его встретиться, написав имейл. Это было самое напряженное время. На той неделе мы виделись с ним несколько раз.

– Вот как. – Силюсь представить, какими были эти встречи. Комната без окон, стол и два стула, Рид и агент ФБР сидят друг напротив друга под светом электрической лампочки? Или его посадили в пустую, но приятную комнату? Угостили чаем, мило и ободряюще общались? Можно спросить агента Тирмизи, но, как и со множеством других вопросов, я хочу задать их только Риду.

– Я предложила ему согласиться на встречу. Отдохнуть от всего этого.

Я смотрю вниз, прикрыв глаза и пытаясь вспомнить Рида в тот день на Променаде. Его выходной наряд, суровое лицо, печальный взгляд. «Мне недавно сказали, что надо чем-то отвлечься».

Письмо тяжелеет в руке, я провожу пальцем по тому месту, где Рид написал мое имя. Вот бы он сильнее нажимал на бумагу. Вот бы ощутить следы движения его руки при письме. Конверт не запечатан, только клапан вправлен внутрь. Я смотрю на агента Тирмизи.

– Я его читала, – говорит она, пожимая плечами. – Следую протоколу ради блага вас обоих.

– Ясно, – отвечаю я, заливаясь краской и сжимая конверт.

Сердце не перестает колотиться в ожидании. Агент Тирмизи, конечно, милая, и жаль насчет ее жены, но мне бы хотелось сейчас уйти. И прочитать письмо в уединении.

– Она чаще оставляет записки на холодильнике.