Любовь с чистого листа
Часть 20 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
В их глазах я как неисправная машина, которой и ощущала себя всю неделю. Обычно веселая Мэг-бот, которую замкнуло наконец показать характер. Они убрали крошечные винтики, сняли панель управления и смотрят прямо вглубь, чтобы найти причину повреждения.
– Из-за чего вы поругались? – спрашивает Лашель. – Из-за налога на прибыль? Эти парни его ненавидят.
– Нет, он… назвал вещи своими именами. Сказал то, что думает. Давил больше и больше, пока мы уже не могли общаться так же легко, как и раньше. – Раздражает, – заканчиваю я, отчасти искренне.
– Так брось его, – советует Лашель. – В мире и так уже есть кучка раздражающих мужчин, в интернете.
– Сюхей меня постоянно раздражает. На первом свидании он заявил, что я пользуюсь не той вилкой для салата.
Лашель смотрит на Сесилию так, будто ей рассказали, что у Сюхея хвост вырос.
– И в какую больницу ты его после этого отвела?
Сесилия улыбается:
– Мы правильно друг друга раздражаем. Я бы, наверное, и трех слов тогда не сказала, не ляпни он такое про вилку. Я так всех стеснялась, когда только переехала. – Она переводит мечтательный взгляд на Сюхея на той стороне ресторана. Он, как будто почувствовав, тоже смотрит на нее и улыбается.
– Это правильно, – говорит Лашель. – Я Шону весь мозг проела, чтобы ходил со мной на йогу, а теперь у него вдвое реже болит спина.
– Он правильно тебя раздражает? – спрашивает Сесилия, подняв брови. Кто-то у бара зовет ее, она злится. – Пойду общаться с гостями. Заходи в магазин на следующей неделе, ладно? Хочу знать, чем все закончится.
Кивнув, я обнимаю ее, думая улучить момент, чтобы закрутить свои винтики и уйти. Но тут Сесилия снова пробирается к нам сквозь толпу, Лашель вопросительно поднимает брови.
– Так он правильно тебя раздражает?
Вспоминаю его вопросы, повороты чашки, его печальное мнение о сладком. Вспоминаю и хочу ответить: «Да, правильно».
Но вместо этого мотаю головой.
– Вряд ли правильно, что он доводит меня до ручки. То есть я накричала на него. В Проспект-парке.
Лашель фыркает:
– Поверь, ты не первая, кто там кричит.
Я не даю ей договорить, взвинченная то ли гудением в суставах, то ли усталостью от этих мыслей за последнюю неделю.
– Просто я сказала ему такое, о чем теперь жалею. – Я сглатываю и обхватываю ладонями стакан с коктейлем, чтобы было за что держаться.
– Мэг, не кори себя так. Все иногда выходят из себя. – Я смотрю на нее: нежная, не осуждающая улыбка, нахмуренная с вниманием и беспокойством бровь.
– Ты же сама сказала, как непривычно видеть меня раздраженной.
– Да, но…
– Нет, ты права. Я намеренно так себя веду, – я прокашливаюсь. – В моем детстве родители часто ссорились. Громко или тихо – не важно. Никто никого не бил, со мной хорошо обращались, но между ними были ужасные отношения. И всю жизнь я старалась держаться в стороне.
– Звучит ужасно.
Пожимаю плечами:
– Много у кого родители не ладят. Но, повзрослев, я… – Я, достигнув предела, не хочу больше говорить. Удивительно, как много я уже рассказала. Может, в мой коктейль подмешали сыворотку правды.
– Когда я сама с ними ругалась, – продолжаю я, стараясь держать себя в рамках, – то сильно выходила из себя. Все мы говорили друг другу вещи, которые не забываются. После которых нельзя было жить, как прежде. Поэтому я стараюсь… быть дружелюбной. Мне не нравится, как я чувствую себя в ссоре.
Лашель откидывается на спинку стула, смотря на меня сочувствующим и удивленным взглядом. Удивленным, наверное, потому, что я годами говорила с ней почти только о ручках и раскладке на витрине, новых открытиях в районе, скидках в наших любимых магазинах. О том старом каштане и о погоде.
– Конечно, не нравится. Никто ведь не рассказал тебе, как вести себя в таких ситуациях. – Я издаю, как мне кажется, саркастический смешок, хотя вышло не очень похоже.
– Говорю же. Я училась у лучших.
– Неправда. Пусть я и не так долго в браке, как наша счастливая пара, но мы с Шоном вместе уже пятнадцать лет, и я училась правильно ссориться с ним точно так же, как училась правильно ссориться с сестрой и с соседкой в колледже. Пару раз это было даже с Сеси.
Увидев мое удивление при последней фразе, она пожимает плечами.
– Ее витрина могла тогда победить. Дело в том, что… иногда ссорятся не потому, что хотят уйти, а потому, что хотят остаться. Чтобы все выяснить, надо пытаться; иногда это больно, но если хочешь быть с человеком, без этого не обойтись.
В моей приборной панели вспыхивает искорка, как будто образовался новый проводок. Я годами ни с кем не ссорилась и подавляла малейшие признаки недовольства. Даже с парнями, с которыми, так или иначе, расставалась: один лгал мне, что не курит, а сам курил по ночам, другой договаривал за меня каждую фразу, а третий подозревал в измене. Не то чтобы я жалею, но я ни разу не попыталась обсудить проблему прямо. Гораздо хуже мысль о друзьях из Манхэттена и Бруклина – включая Лашель с Сесилией, – от которых я отдалилась. Все же у меня была Сибби. Сибби, которая знала все мои недостатки и с которой мне не надо было ссориться.
Правда, сейчас надо, думаю я, выпрямляясь на стуле. Вдруг я шокирующе резко отрезала. Я должна поругаться с Сибби, если хочу остаться с ней друзьями после переезда. Должна развивать конфликт с Ларк, если хочу стать ее подругой.
И должна поставить точку в ссоре с Ридом – и сделать это правильно, – если хочу, чтобы мы…
Хочу, чтобы мы стали больше, чем друзьями.
Это нелегкое открытие. Даже при мысли об этом – больше конфликтов, больше вероятности все испортить – у меня потеют ладони и слабеют пальцы.
Мельком вспоминаю свой рабочий стол: свалку тщетных попыток прошлой недели. Карандаш в руке будто весил тысячу килограммов.
– Пытаться, – повторяю я, голос звучит недоверчиво и подозрительно.
– Послушай, Мэг, – говорит Лашель, уловив мой тон. – Разве ты приехала в этот город, освоила леттеринг и открыла свое дело, потому что ты слабая? А твои клиенты любят тебя и доверяют тебе тоже поэтому? Ты училась находить с людьми общий язык. Ты точно можешь научиться обратному.
Это частично комплимент, частично указание, и Лашель выразила его с твердой уверенностью человека с хорошим опытом разбираться во всем от боли в спине и оформления витрин до глубин эмоциональной травмы человека. Она взглянула на часы, глаза ее тут же округлились.
– Черт. Мне пора, – говорит она.
Я рада мелочам, которые продлевают этот вечер: оплата счета, прощание с Сесилией и Сюхеем. Так у меня есть время осмыслить слова Лашель, продумать план действий, проникнуться хрупкой надеждой.
Мы с Лашель выходим из ресторана, она отправляет Шону короткое сообщение, что уже едет домой. А потом смотрит на меня и говорит:
– Думаю, надо ему позвонить.
Хрупкая надежда исчезает. Может, я и не выстроила за эту неделю план ссоры с Ридом, но я попыталась извиниться.
– Я пробовала, – признаюсь я. – Мне ответил автоответчик. Трижды.
Лашель смотрит на меня, моргая, будто представляет ту же картину, что и я – Рид видит мое имя на экране своего телефона, нажимает «отклонить». Гельветика Нойе. Холодная как лед.
– И какие сообщения ты там оставляла?
Я удивленно моргаю.
– Никаких. Мне ж не пятьдесят и на дворе двадцать первый век. Кто сейчас оставляет сообщения автоответчику?
Она смеется:
– Разумно. Но думаю, надо еще попробовать. – Она машет таксисту подъехавшего Uber, чтобы припарковался у обочины. – Может, он любит автоответчик, вот что с ним не так.
Она уезжает, а я еще недолго стою под козырьком ресторана, думая, не поздно ли звонить в полдесятого вечера в пятницу. Я, несомненно, снова попаду на автоответчик, но в этот раз полностью послушаю его сухую короткую фразу. Надо дождаться гудка, надо…
Телефон в руке звонит.
На минуту я смотрю на него, как на волшебный. Номер незнаком – наверное, это спам, но страшные размышления о кнопке «отклонить» не дают мне сбросить звонок.
– Алло?
В трубке невыносимый шум, пришлось отвести трубку от уха.
– Мэг? – женский голос старается перекричать обстановку. – Мэг Макворт?
– Да, здравствуйте, это Мэг, – стараюсь говорить достаточно громко, чтобы она услышала меня за этим шумом. Судя по всему, там кто-то кричит.
– Привет, я Гретхен, бармен, звоню из бара «Свинтус». Вы такой знаете?
– Эм… – В последнее время я нечасто веселюсь в ночных заведениях. В любом случае место с названием «Свинтус» не было бы в их числе. – В Бруклине! – выкрикивает она и называет перекресток, чтобы мне было понятнее.
– Ладно.
– Вы знакомы с молодым человеком по имени Рид?
– Да, знакома! – В отчаянных попытках лучше расслышать, я прижимаю палец к свободному уху, во мне возникло тяжелое ощущение тревоги. – С ним все хорошо?
Она смеется:
– Он в порядке, весь такой денди. Он, наверное, против, что я вам звоню, но мне кажется, он потерял телефон.
– Вот как, – вырывается у меня в недоумении. Как можно назвать Рида «денди»? Почему он в баре с названием «Свинтус»? И когда – это уже вопрос чисто эгоистического характера – он потерял телефон: до моих звонков или после?
– Я не… совсем понимаю, почему вы звоните мне?
– Ох, милая, – отвечает Гретхен, смеясь сквозь громкий звон льда в стакане. – Он только что попытался оплатить счет вашей визиткой!
♥ ♥ ♥
Не в таком антураже я представляла себе свою первую ссору.
«Свинтус» – это счастье туриста: зазывный бар с причудливой тематикой и кучей народу. Как ни странно, встреть мы с Ридом его фасад на прогулке, обязательно сфотографировали бы – белая кирпичная стена с надписью жирным черным шрифтом, отброшенной по градиентной диагонали, грубым, но забавным наброском свинки, самые вкусные части обведены контуром и обозначены тонким курсивом с засечками. Над арочным проходом в стене изогнутая надпись «Биргартен» указывает на внутренний дворик, где вьются и поднимаются в воздух клубы дыма от гриля.
– Из-за чего вы поругались? – спрашивает Лашель. – Из-за налога на прибыль? Эти парни его ненавидят.
– Нет, он… назвал вещи своими именами. Сказал то, что думает. Давил больше и больше, пока мы уже не могли общаться так же легко, как и раньше. – Раздражает, – заканчиваю я, отчасти искренне.
– Так брось его, – советует Лашель. – В мире и так уже есть кучка раздражающих мужчин, в интернете.
– Сюхей меня постоянно раздражает. На первом свидании он заявил, что я пользуюсь не той вилкой для салата.
Лашель смотрит на Сесилию так, будто ей рассказали, что у Сюхея хвост вырос.
– И в какую больницу ты его после этого отвела?
Сесилия улыбается:
– Мы правильно друг друга раздражаем. Я бы, наверное, и трех слов тогда не сказала, не ляпни он такое про вилку. Я так всех стеснялась, когда только переехала. – Она переводит мечтательный взгляд на Сюхея на той стороне ресторана. Он, как будто почувствовав, тоже смотрит на нее и улыбается.
– Это правильно, – говорит Лашель. – Я Шону весь мозг проела, чтобы ходил со мной на йогу, а теперь у него вдвое реже болит спина.
– Он правильно тебя раздражает? – спрашивает Сесилия, подняв брови. Кто-то у бара зовет ее, она злится. – Пойду общаться с гостями. Заходи в магазин на следующей неделе, ладно? Хочу знать, чем все закончится.
Кивнув, я обнимаю ее, думая улучить момент, чтобы закрутить свои винтики и уйти. Но тут Сесилия снова пробирается к нам сквозь толпу, Лашель вопросительно поднимает брови.
– Так он правильно тебя раздражает?
Вспоминаю его вопросы, повороты чашки, его печальное мнение о сладком. Вспоминаю и хочу ответить: «Да, правильно».
Но вместо этого мотаю головой.
– Вряд ли правильно, что он доводит меня до ручки. То есть я накричала на него. В Проспект-парке.
Лашель фыркает:
– Поверь, ты не первая, кто там кричит.
Я не даю ей договорить, взвинченная то ли гудением в суставах, то ли усталостью от этих мыслей за последнюю неделю.
– Просто я сказала ему такое, о чем теперь жалею. – Я сглатываю и обхватываю ладонями стакан с коктейлем, чтобы было за что держаться.
– Мэг, не кори себя так. Все иногда выходят из себя. – Я смотрю на нее: нежная, не осуждающая улыбка, нахмуренная с вниманием и беспокойством бровь.
– Ты же сама сказала, как непривычно видеть меня раздраженной.
– Да, но…
– Нет, ты права. Я намеренно так себя веду, – я прокашливаюсь. – В моем детстве родители часто ссорились. Громко или тихо – не важно. Никто никого не бил, со мной хорошо обращались, но между ними были ужасные отношения. И всю жизнь я старалась держаться в стороне.
– Звучит ужасно.
Пожимаю плечами:
– Много у кого родители не ладят. Но, повзрослев, я… – Я, достигнув предела, не хочу больше говорить. Удивительно, как много я уже рассказала. Может, в мой коктейль подмешали сыворотку правды.
– Когда я сама с ними ругалась, – продолжаю я, стараясь держать себя в рамках, – то сильно выходила из себя. Все мы говорили друг другу вещи, которые не забываются. После которых нельзя было жить, как прежде. Поэтому я стараюсь… быть дружелюбной. Мне не нравится, как я чувствую себя в ссоре.
Лашель откидывается на спинку стула, смотря на меня сочувствующим и удивленным взглядом. Удивленным, наверное, потому, что я годами говорила с ней почти только о ручках и раскладке на витрине, новых открытиях в районе, скидках в наших любимых магазинах. О том старом каштане и о погоде.
– Конечно, не нравится. Никто ведь не рассказал тебе, как вести себя в таких ситуациях. – Я издаю, как мне кажется, саркастический смешок, хотя вышло не очень похоже.
– Говорю же. Я училась у лучших.
– Неправда. Пусть я и не так долго в браке, как наша счастливая пара, но мы с Шоном вместе уже пятнадцать лет, и я училась правильно ссориться с ним точно так же, как училась правильно ссориться с сестрой и с соседкой в колледже. Пару раз это было даже с Сеси.
Увидев мое удивление при последней фразе, она пожимает плечами.
– Ее витрина могла тогда победить. Дело в том, что… иногда ссорятся не потому, что хотят уйти, а потому, что хотят остаться. Чтобы все выяснить, надо пытаться; иногда это больно, но если хочешь быть с человеком, без этого не обойтись.
В моей приборной панели вспыхивает искорка, как будто образовался новый проводок. Я годами ни с кем не ссорилась и подавляла малейшие признаки недовольства. Даже с парнями, с которыми, так или иначе, расставалась: один лгал мне, что не курит, а сам курил по ночам, другой договаривал за меня каждую фразу, а третий подозревал в измене. Не то чтобы я жалею, но я ни разу не попыталась обсудить проблему прямо. Гораздо хуже мысль о друзьях из Манхэттена и Бруклина – включая Лашель с Сесилией, – от которых я отдалилась. Все же у меня была Сибби. Сибби, которая знала все мои недостатки и с которой мне не надо было ссориться.
Правда, сейчас надо, думаю я, выпрямляясь на стуле. Вдруг я шокирующе резко отрезала. Я должна поругаться с Сибби, если хочу остаться с ней друзьями после переезда. Должна развивать конфликт с Ларк, если хочу стать ее подругой.
И должна поставить точку в ссоре с Ридом – и сделать это правильно, – если хочу, чтобы мы…
Хочу, чтобы мы стали больше, чем друзьями.
Это нелегкое открытие. Даже при мысли об этом – больше конфликтов, больше вероятности все испортить – у меня потеют ладони и слабеют пальцы.
Мельком вспоминаю свой рабочий стол: свалку тщетных попыток прошлой недели. Карандаш в руке будто весил тысячу килограммов.
– Пытаться, – повторяю я, голос звучит недоверчиво и подозрительно.
– Послушай, Мэг, – говорит Лашель, уловив мой тон. – Разве ты приехала в этот город, освоила леттеринг и открыла свое дело, потому что ты слабая? А твои клиенты любят тебя и доверяют тебе тоже поэтому? Ты училась находить с людьми общий язык. Ты точно можешь научиться обратному.
Это частично комплимент, частично указание, и Лашель выразила его с твердой уверенностью человека с хорошим опытом разбираться во всем от боли в спине и оформления витрин до глубин эмоциональной травмы человека. Она взглянула на часы, глаза ее тут же округлились.
– Черт. Мне пора, – говорит она.
Я рада мелочам, которые продлевают этот вечер: оплата счета, прощание с Сесилией и Сюхеем. Так у меня есть время осмыслить слова Лашель, продумать план действий, проникнуться хрупкой надеждой.
Мы с Лашель выходим из ресторана, она отправляет Шону короткое сообщение, что уже едет домой. А потом смотрит на меня и говорит:
– Думаю, надо ему позвонить.
Хрупкая надежда исчезает. Может, я и не выстроила за эту неделю план ссоры с Ридом, но я попыталась извиниться.
– Я пробовала, – признаюсь я. – Мне ответил автоответчик. Трижды.
Лашель смотрит на меня, моргая, будто представляет ту же картину, что и я – Рид видит мое имя на экране своего телефона, нажимает «отклонить». Гельветика Нойе. Холодная как лед.
– И какие сообщения ты там оставляла?
Я удивленно моргаю.
– Никаких. Мне ж не пятьдесят и на дворе двадцать первый век. Кто сейчас оставляет сообщения автоответчику?
Она смеется:
– Разумно. Но думаю, надо еще попробовать. – Она машет таксисту подъехавшего Uber, чтобы припарковался у обочины. – Может, он любит автоответчик, вот что с ним не так.
Она уезжает, а я еще недолго стою под козырьком ресторана, думая, не поздно ли звонить в полдесятого вечера в пятницу. Я, несомненно, снова попаду на автоответчик, но в этот раз полностью послушаю его сухую короткую фразу. Надо дождаться гудка, надо…
Телефон в руке звонит.
На минуту я смотрю на него, как на волшебный. Номер незнаком – наверное, это спам, но страшные размышления о кнопке «отклонить» не дают мне сбросить звонок.
– Алло?
В трубке невыносимый шум, пришлось отвести трубку от уха.
– Мэг? – женский голос старается перекричать обстановку. – Мэг Макворт?
– Да, здравствуйте, это Мэг, – стараюсь говорить достаточно громко, чтобы она услышала меня за этим шумом. Судя по всему, там кто-то кричит.
– Привет, я Гретхен, бармен, звоню из бара «Свинтус». Вы такой знаете?
– Эм… – В последнее время я нечасто веселюсь в ночных заведениях. В любом случае место с названием «Свинтус» не было бы в их числе. – В Бруклине! – выкрикивает она и называет перекресток, чтобы мне было понятнее.
– Ладно.
– Вы знакомы с молодым человеком по имени Рид?
– Да, знакома! – В отчаянных попытках лучше расслышать, я прижимаю палец к свободному уху, во мне возникло тяжелое ощущение тревоги. – С ним все хорошо?
Она смеется:
– Он в порядке, весь такой денди. Он, наверное, против, что я вам звоню, но мне кажется, он потерял телефон.
– Вот как, – вырывается у меня в недоумении. Как можно назвать Рида «денди»? Почему он в баре с названием «Свинтус»? И когда – это уже вопрос чисто эгоистического характера – он потерял телефон: до моих звонков или после?
– Я не… совсем понимаю, почему вы звоните мне?
– Ох, милая, – отвечает Гретхен, смеясь сквозь громкий звон льда в стакане. – Он только что попытался оплатить счет вашей визиткой!
♥ ♥ ♥
Не в таком антураже я представляла себе свою первую ссору.
«Свинтус» – это счастье туриста: зазывный бар с причудливой тематикой и кучей народу. Как ни странно, встреть мы с Ридом его фасад на прогулке, обязательно сфотографировали бы – белая кирпичная стена с надписью жирным черным шрифтом, отброшенной по градиентной диагонали, грубым, но забавным наброском свинки, самые вкусные части обведены контуром и обозначены тонким курсивом с засечками. Над арочным проходом в стене изогнутая надпись «Биргартен» указывает на внутренний дворик, где вьются и поднимаются в воздух клубы дыма от гриля.