Любовь с чистого листа

В воскресенье меня так поглотила работа, что я даже не слышала, чем в квартире занимается Сибби.

Выйдя наконец днем из комнаты, чтобы подкрепиться, я в шоке уставилась на ряд коробок в коридоре.

– Ой, – произнесла я, чуть не врезавшись в Сибби, когда та выходила из своей комнаты. – Я и не заметила, как…

Говорить было нечего, и я замолчала. Больно, ну конечно же это больно. Но не так, что становится сложно дышать или хочется запереться где-то и плакать. Я даже помогла ей после перекуса злаковым батончиком разобрать старый стеллаж из ДСП, который мы пару лет назад собрали за ужином из пиццы и переслащенного вина, а на заднем фоне играла музыка из телефона Сибби. В этот же раз мы трудились в тишине, взаимной сдержанности. Я подсказала ей завернуть некоторые полки в старые пляжные полотенца, которые она хранит под кроватью, и она сказала спасибо. Она спросила, хочу ли я взять ее прикроватную тумбочку, потому что в новой квартире она ей не понадобится, но я отказалась.

Затем я с нетерпением вернулась в свою комнату, чтобы продолжить работу.

А теперь ерзаю на стуле, скользя взглядом по страницам на столе. Не надо расстраиваться, ведь я сама согласилась на эту работу, и она нужна мне, особенно из-за всех этих коробок у меня в коридоре. Большинство моих клиентов заранее знают, чего хотят, или полностью доверяются мне. Но для Ларк это в новинку, как и НьюЙорк, как и необходимость принимать решения за себя и своего мужа.

Так что надо быть терпеливее.

– Я знаю, что это странно, – говорит она, проводя пальцами по линии роста волос у виска. За последние три часа я выяснила: этот жест означает, что она в тупике. Что происходит довольно часто.

Правда, часто.

– Просто это же… будет на стенах.

Я мягко улыбаюсь. В таких случаях моя жизнерадостность очень помогает, и я использую ее во всю силу.

– Если вам не понравится, вы всегда сможе-те закрасить надпись. А мел? Пфф, – я взмахиваю рукой, – немного специального средства, большая губка – и у вас снова чистая стена. Никаких проблем!

Ларк смотрит на меня, моргая.

– Я бы не смогла, – произносит она в шоке. Эта женщина и правда вовсе не похожа на принцессу Фредди, дерзкую и непокорную бунтарку. – Это же ваши старания!

Очень мило с ее стороны так думать о моей работе, так серьезно к ней относиться. Но если проблема именно в этом, она может изменить мнение. Краеугольная черта моей работы – ее временность. Конечно, в планерах я работаю чернилами, тем более клиентам нравится пролистывать их и любоваться разворотами. Но смысл планеров и календарей в том, что ты двигаешься по времени, выполняешь задачи и перелистываешь страницу. Что не стоишь на месте.

Я уже открыла рот, чтобы ее переубедить, но тут мне в голову пришла мысль.

«А что если добавить немного веселья?»

Я уже не первый раз вспоминаю Рида с нашей субботней встречи – его низкий серьезный голос и красивое суровое лицо, его тайную длину ресниц и мягкий изгиб от подбородка, когда он рад. Каждая нарисованная буква напоминала мне об игре и о том, как нам было весело. Но неизбежно в памяти всплывали и болезненные последние минуты в кофейне – то, как мы позволили недосказанности повиснуть в воздухе, так что я пыталась не думать о нем какое-то время.

Теперь же я цепляюсь за воспоминания: о нем в ресторане, о нашей прогулке и как мы выдумывали правила на ходу. Не говоря Ларк ни слова, я сгребаю вместе все девять листов, парочка помялась. Она взволнованно ахает, но я не обращаю внимания, торопливо собирая листы.

– Так. А давайте кое-что попробуем. – Я смотрю на переднюю часть магазина: облокотившись на прилавок, Лашель пролистывает каталог продукции. Я зову ее, и она мчится сюда, как будто хочет спасти от мучительной пытки. Я благодарно улыбаюсь и объясняю свой план. Правила не очень продуманные и немного дурацкие: каждая из нас берет по три листа, затем у нас есть десять минут – всего десять, потому что я не хочу втянуть Ларк в очередной вакуум выбора, – чтобы превратить каждый лист в бумажное летающее средство. Когда время выйдет, мы все встанем в линию за столом и по очереди запустим все самолетики в пространство магазина.

И два самых дальних…

Их я и возьму за основу шрифтов в оформлении.

Я не ставлю никаких условий, не говорю Ларк, что эти шрифты еще не финальная версия, что я на самом деле могу комбинировать друг с другом все стили, которые есть на этих девяти листах. Прямо сейчас все это неважно, и точно так же в начале нашей с Ридом прогулки неважно было то, что я потом сделаю с теми буквами. Важно только, что Ларк выйдет из своей скорлупы хоть на несколько минут.

– А телефоном можно пользоваться? – спрашивает Лашель. Как будто мы боремся за десять тысяч долларов. Надо было это предвидеть – Лашель настоящий игрок. В прошлом году какое-то заведение на нашей улице проводило конкурс витрин на Хеллоуин, и Лашель практически завербовала Сесилию – которой этот конкурс вообще был неинтересен – и меня работать до поздней ночи над украшениями к конкурсу. Когда мы взяли второе место, а не первое, Лашель заявила, что судьи подтасовали голоса. Она до сих пор это припоминает. «Жулики», – бурчит она, тряся головой.

– Конечно, почему нет? – я не успеваю договорить, она уже что-то печатает, наверняка вбива-ет в строку поиска видеоуроки по бумажным самолетикам.

Я начинаю складывать лист тем самым базовым способом, которому учат в детском саду, а Ларк несколько секунд просто вертит головой, смотря то на меня, то на Лашель, как будто разница в наших подходах стала для нее новой неразрешимой дилеммой. Наконец она вынимает телефон и, заглянув в интернет, тоже начинает складывать. Каждые несколько минут Лашель довольно хмыкает, а один раз даже говорит: «Приготовься как следует, Мэг», – на что Ларк мягко посмеивается.

К тому времени как мы выстраиваемся за столом, у нас уже образовалось какое-то странное бумажно-самолетное соперничество. Лашель называет мои руки лапшой после первой проваленной мной попытки. При виде боевой стойки Лашель, будто она на Олимпийских играх, Ларк прикрывает ладонью рот. Заметив это, Лашель восклицает: «Вы не будете так смеяться, когда я выиграю, принцесса!» – но мы от этих слов только сильнее смеемся. Совершенно ясно, что я в этой игре слабое звено, и это дает неплохую фору моим соперницам. Я вовсе не против их подколов. Тут мне на ум снова приходит Рид. Наверное, он бы спроектировал идеальный бумажный самолетик, исходя из своего знания математики. А как хорошо он бросал бы с такими широкими плечами!

Но не надо о них думать.

– Мы остались один на один, принцесса! – говорит Лашель, искоса смотря на Ларк, и запускает самолетик. Он приземляется, чуть перелетев первый, а это значит, что два из трех ее самолетов могут стать победителями. Я смотрю на Ларк – последний из ее самолетов еще даже не собран. Она виновато смотрит на меня.

– У меня не хватило времени. – Она прижимает листок бумаги написанным к себе, и даже не зная ее, можно кое-что понять.

Время у нее было.

Не успеваю я и слова сказать, объяснить ей, что я могу взять этот шрифт, несмотря на правила, как она с решительным видом комкает листок.

И кидает – как питчер в бейсболе – прямо к двери магазина, почти достав до нее.

– Черт возьми, – восклицает Лашель. – Я не знала, что так можно!

– Правила это не запрещают, – пожимаю я плечами.

Ларк улыбается во весь рот, ничуть этого не стесняясь.

– Мел или краска победителю? – спрашиваю я.

– Краска, – она будто удивляется самой себе.


В ликовании мне хочется взметнуть руки в воздух. Лашель, кстати, так и делает, хотя она наверняка будет припоминать мне об этом комке еще несколько месяцев.

Но мы наконец-то что-то решили.

♥ ♥ ♥

Когда Ларк вышла из магазина, я уже собралась и попрощалась с Лашель (да, она припомнила мне бумажный комок). Уже половина пятого, и я довольная, но очень уставшая. Зудящее желание вернуться домой к рабочему столу почти сошло на нет: я так устала сидеть, что ни минуты дольше не вынесу. Моя пятая точка уже, наверное, превратилась в блинчик или лаваш. Или в пиццу.

И да, я голодная.

Пусть в выходные я неплохо справилась со сборами Сибби, сейчас мне не очень хочется возвращаться домой. Ведь если я не собираюсь запереться в комнате и работать, то буду лишь острее ощущать ее неминуемое отсутствие. К тому же еще день, на улице свежо и тепло, почему бы не…

Прогуляться.

Поиграть.

Иду по улице, мешковатая сумка ритмично бьется о бедро на каждом шагу, а я думаю о телефоне внутри, хочу достать его и написать Риду. Сегодня меня расстроила неспособность Ларк принимать решения, но чем я лучше, если избегаю мыслей о Риде, о его настрое против меня? Было ли ему интересно при выходе из кофейни, позвоню я ему или нет? Может, моя сосредоточенность на проекте «Счастье сбывается» в последние дни и есть своеобразная неспособность определиться с… нашей встречей? Я дошла до «Пиццы Джо», даже не думая, если только чувствовать запах пиццы – это не форма мышления. В узенькой кафешке – время ужина еще не настало, и людей не так много – заказываю кусочек, но решаю поесть на улице и выхожу с пиццей на промасленной картонной тарелке. Риду бы это понравилось: кафе и пицца. Ему бы точно не понравились картонные тарелки или то, что я взяла лишь две салфетки, хотя здесь явно нужны четыре, – но нельзя иметь сразу все, знаете ли.

Я сижу на бордовой деревянной скамейке, окружающей дерево у «Пиццы Джо», разглядываю изогнутую вывеску и чуть выше – белую виниловую наклейку. Честно сказать, в ней мало интересного – разве что маленькие засечки букв, опирающиеся на изображение морозилки для фасованного итальянского мороженого. Закончив есть, я вытираю руки (двух салфеток и правда недостаточно) и наконец определяюсь.

Последние минуты встречи с Ридом были неприятными, они напомнили о том, как мы познакомились. Неприятно было снова думать, пусть и немного, о том, что я натворила. Но ведь многое в нашей встрече, до этих минут, было приятным. С ним было легко играть. А потом было легко работать над «Счастье сбывается». С Ларк сегодня тоже было легко.

Так что, возможно, эта неловкость, этот риск накала того стоят.

Я выбрасываю мусор и беру еще салфетку, затем достаю телефон из сумки. Фотографирую вывеску и рекламу «Пиццы Джо». И в «пицце», «Г» и «Р» в рекламе мороженого с горгонзолой, «А» в «без перерыва». Жду, пока часы на телефоне не переключатся с 16:59 до 17:00, а затем прикрепляю все четыре фотографии в сообщении Риду. В тексте сообщения ставлю только знак вопроса, нажимаю «отправить» и жду.

Через несколько минут телефон звонит, и я не могу сдержать улыбку, ведь знаю, что это он, даже не смотря на экран. Нажимаю кнопку наушников в надежде, что мой радостный «Эй, привет!» прогонит повисшее над нами с прошлого разговора напряжение.

– Хм, – произносит он, и лишь от этого слога осознаю, как скучала по его голосу. – Ты не нашла знак вопроса на вывеске?

Я еще сильнее расплываюсь в улыбке. Оно того стоит.

– Вот же, угадал!

Возникает пауза. Надеюсь, Рид тоже сейчас улыбается, но не кому-то конкретному в непосредственной близости, поскольку я бы, наверное, немного ревновала, если бы кто-то имел счастье насладиться улыбкой Рида, которую вызвала я. Вряд ли правильно питать к Риду чувство сиротской привязанности, но как же хорошо ощущать что-то кроме стресса, одиночества и ступора.

– Ты гуляешь? – В трубке вдруг становится шумно, словно Рид только что вышел на улицу. Приятно думать, что он позвонил мне, не дождавшись ухода с работы. Что ему было настолько интересно.

– Да. Правда, по Бруклину.

– Вот как. – Он разочарован? Сложно сказать по телефонному разговору.

– Я думал, что ты идешь с работы, и мы могли бы, может…

Я отхожу в сторону от людей на переходе. Не хочу, чтобы эти двое за мной – хотя им явно до меня дела нет – стали невольными свидетелями моего отказа.

– …пройтись вместе?

Я оборачиваюсь – они все еще в своих телефонах. Один из них хаотично водит большим пальцем по экрану, где в разные стороны летают маленькие пушистые монстры. Как по мне, игра ужасная.

«Вот видите? – хочу я довольно заявить им. – Как хорошо, что я ему все-таки написала!»

– Да. То есть надо придумать игру, само собой, – говорю я в телефон, переходя улицу.

– Само собой, – повторяет он, и я точно слышу что-то необычное в его тоне. Неужели радость от предстоящей встречи? Тут я занервничала: я не думала об играх до этого звонка, а времени мало.

Собирать наши имена было просто, очевидно, безопасно. Можно предложить банальность в том же духе: собрать месяц, в котором родился, или кличку первого питомца. Но это до смешного напоминает схему кражи персональных данных, к тому же мне хочется подойти к Риду с другой стороны.

– Хорошо, – я делаю глубокий вдох. – Пусть будет одно слово, которое описывает твой день.

Кажется, я слышу раздраженный стон и от удивления замираю – так необычно для него. Так неприкрыто.

Я сглатываю и собираюсь с мыслями. Собираю все неподобающие мысли о ничем не прикрытом Риде.

– Можем выбрать что-то другое.

– Нет, одно слово… – пауза, – это честно. Только рукописные буквы?

– Что? Хочешь пойти легким путем?

– Увы, – отвечает он, и я уже начинаю пугаться количеству своих сексуальных фантазий в стиле «Антологии драмы». Увы, увы, увы. Он договаривает, и я думаю о сочетании «шейный платок». – Мы находимся в месте не столь знаменитом своими ремеслами.

Кажется, он это о центре Нью-Йорка. Городе фаллических небоскребов и людей со зрачками в форме доллара. Галстуков, а не шейных платков, что очень печально.