Любовь с чистого листа
Часть 11 из 42 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Вряд ли, – отвечает он, опустив голову и одернув рукав куртки. – Я не самый известный шутник.
«Кто же ты, Рид?» – думаю я, но не успеваю спросить, как на все кафе раздается крик:
– Маг!
Я закатываю глаза.
– Маг, блин… – бубню я, протискиваясь к прилавку, куда выставили две большие картонные тарелки с едой. Думаю, он понимает, что меня зовут не Маг, просто неправильное произношение имени – это своеобразный ритуал в общепите Нью-Йорка. Ощущаю Рида за спиной, слышу его «извольте», когда мы пробираемся через толпу подростков у кассы. Им, наверное, придется погуглить это слово.
К счастью, нам удается найти два стула у неширокой стойки – как раз чтобы поместились наши тарелки. И, несмотря на неловкость между нами, мы неплохо справляемся с ролью обычных посетителей кафе: Рид идет к кассе за салфетками и пластиковыми вилками, а я занимаю его стул сумкой, распрямляю наши тарелки и беру бутылочку острого соуса со стойки, затем он возвращается и раскладывает то, что принес.
Два друга сидят в кафе. Вместе.
Мы наконец усаживаемся, берем вилки, и чтобы отогнать желание уткнуться в него, решаю полностью сосредоточиться на еде: склоняюсь ближе к блюду, чтобы насладиться ароматом лучшего фалафеля, который я когда-либо видела, обжаренных с чесноком морковок, салата из огурцов с помидорами, куда хочу вмешать лежащий рядом хумус. Ммм.
– Твое полное имя Меган? – Рид прерывает мой маленький ритуал. Я выпрямляюсь и смотрю на него. Он застыл, занеся вилку над блюдом, как будто не может опустить ее без знания моего полного имени. Очень надеюсь, он спрашивает не для того, чтобы упомянуть меня в молитве перед едой – в таком случае наш обед превратится в нечто не совсем нормальное. Или даже совсем ненормальное.
– О, нет, – говорю я, смешивая салат с хумусом. Я чувствую его взгляд на себе – поклясться готова, он считает это отвратительным. Пожимаю плечами. – Маргарет.
– Маргарет, – повторяет он.
– Да, знаю, старомодное. – Вроде традиционного в нашей семье, хотя кому это интересно. Кладу вилку в рот. Святые тапочки. Может, помолиться и стоит. Эти морковки – настоящий гастрономический оргазм.
– Я люблю старомодное, – отвечает Рид, и мне сразу же хочется сострить: «Да неужели?!» Но затем я перевожу взгляд на него и вижу, как он, сосредоточенно нахмурившись, смешивает свой салат с хумусом. Отворачиваюсь к своей тарелке, пряча улыбку за прядью волос.
Он старается. Снова старается.
Следующие минуты мы едим молча, и все бы неплохо, только вот вокруг далеко не молчание. Очередь до сих пор выходит на улицу, рядом с нами сидят какие-то люди, пара за мной то и дело взрывается смехом. За окном шумит проезжающий мимо грузовик, пускает за собой клубы черного дыма, заставляя прохожих прятать лица в вороты одежды. Почему-то мне стыдно за это и хочется сказать: «Давай же, НьюЙорк, ты можешь лучше», чтобы Рид не выглядел как в прошлый раз. Как будто он еле это выносит. Я вспоминаю его письмо и сколько раз он упомянул шум в этом отлично выстроенном тексте.
НьюЙорк шумит заглавными буквами. Всегда. Написанными толстым перманентным маркером. Не замечать этого невозможно.
– Ой, посмотри, – вдруг произносит Рид, указывая на улицу, не на клубящийся от грузовика дым, а через дорогу, на какой-то обветшалый бар по диагонали от нас. – Она рукописная, верно?
Верно. Черная виниловая вывеска точно была напечатана в типографии, но под бордюром, который разделяет бар от этажей выше, виднеется длинный прямоугольник черной краски вроде той, какую я буду использовать для кухни Ларк. На нем неровным шрифтом с засечками написано название бара – неровная «С», ножка «Т» заваливается вперед. Сами буквы темно-оранжевого цвета, а обводка кирпичного оттенка, прямо как стены здания этажом выше. Тут в голову мне приходит идея: эта яркая необычная гамма и изящность надписи на присланном Ридом фото.
– Метко подмечено, – говорю я, доставая телефон, чтобы сделать снимок. Можно, конечно, дождаться, пока мы выйдем на улицу, но это напомнило мне те редкие случаи в разгаре работы, когда ум трудится не переставая, и я даже сплю с блокнотом на случай, если проснусь посреди ночи в порыве вдохновения. У меня давно такого не было.
Положив телефон, я чуть ли не ерзаю на стуле от радости.
– Спасибо, говорю я, – снова берясь за вилку.
Рид кряхтит и спрашивает:
– Ты слышала когда-нибудь о Джоне Хортоне Конвейе?
Рот набит фалафелем, так что я не могу ответить и мотаю головой в надежде, что Джон Хортон Конвей – это не отец-основатель или какая-то известная историческая личность, про которую я точно должна знать, но ничего не могу вспомнить, ведь эта еда просто божественна.
– Он математик.
– Как ты, – говорю, то есть невнятно мычу я, все еще жуя фалафель.
Рид трясет головой.
– Нет, он уже профессор. – Он размазывает свой салат с хумусом по тарелке – думаю, этот эксперимент оказался не в его вкусе. На секунду он как будто задумывается, но затем говорит: – Это гений. В математике он делает просто невероятные вещи.
– Правда? – говорю я, не осознавая, что понятия не имею, что в математике «невероятное». Множественное деление, наверное.
– Еще он постоянно во что-то играет. Говорят, у него всегда с собой кости, или пружинка, или игральные карты. Первые годы, когда он только начинал, то все время проводил за играми. Нарды, шахматы, новые, придуманные им самим.
– Звучит весело, – я замолкаю на секунду, прежде чем решиться на осторожный ход. Эта встреча, этот обед сами по себе одна большая игра – та, в которой надо строить башню, вытаскивая из нее брусочки и кладя наверх. Это риск, ведь башня может упасть в любой момент. – Наверное, он любил пошутить.
Рид смотрит на меня и улыбается той изогнутой полуулыбкой. Башня держится, я могу себе поаплодировать.
– Люди и даже он сам считали, что игры – это трата времени. Но в самом деле он… все это время занимался математикой. Подготавливал мозг для новых идей.
– Ты тоже это делаешь?
– Нет, теперь нет. Я подумал о твоем… – он замолкает. Я почти вижу, как он вытаскивает брусок из самого низа.
– Рид, ты хочешь дать мне совет по бизнесу?
Он чуть двигается на стуле.
– Нет.
Я жду. Он совершенно точно собирался дать мне совет по бизнесу.
– Это был совет по идеям. – Брусок благополучно оказывается на вершине башни.
Я демонстративно вздыхаю, но внутри я улыбаюсь. Мне хочется услышать этот совет по идеям не меньше, чем хотелось увидеть его почерк.
– Хорошо, я слушаю.
Он берет салфетку – которую раньше положил себе на бедра, будто мы в шикарном ресторане, – вытирает рот и аккуратно складывает у своей картонной тарелки. – Я думал о твоем списке.
Кажется, я в шоке.
– Это отличный список, – тут же прибавляет он. – Очень рациональный.
– Но-о, – подначиваю его я, прежде чем съесть последний кусок.
– Это было нервно. Пытаться следовать пунктам и выискивать что-то… запланированное. – Снова кряхтит. – Мне пришла в голову мысль, что неплохо помнить о том, что знаки, эм… – он замолкает и смотрит через улицу, – часто возникают неожиданно.
Снова захотелось добавить: «Прямо как ты».
– Я знаю, что твоя задача – найти вдохновение. Но что, если добавить немного веселья? Сделать это игрой.
Я моргаю, едва проглатываю кусок. Любой, кто бы нас сейчас видел, любой, кто заметил бы хорошие манеры Рида за столом, правильную осанку и презентабельный вид, а рядом – меня в футболке с динозавриком, скрюченную над тарелкой и не догадавшуюся положить салфетку на бедра, – любой подумал бы, что это я скорее предложу сделать что-то веселое, легкое. Поиграть.
– Но это не мое дело, – говорит он в ответ на мое молчание и собирается взять тарелку.
– Стой, – произношу я, и он замирает. Даже я так подумала бы. Но Рид в качестве дру… спутника для прогулок – вполне может заставить меня передумать. В этом крошечном недорогом кафе мы двое построили уже достаточно высокую башню.
– Это и твое дело, – продолжаю я. – Ведь мы вместе это делаем.
Мы смотрим друг на друга, наша высокая башня дрожит. Он напряг уголки губ, словно пытается сдержать эмоции. В кафе все еще очень шумно, но я слышу его следующие слова, простое тихое обещание:
– Вместе, – говорит он.
♥ ♥ ♥
– Маргарет, – произносит Рид полтора часа спустя, смотря в телефон. – Мы закончили.
– Мы уже все посмотрели? – в моем голосе звучит нотка досады. «Так быстро?» – думаю я, хотя небо уже темнеет, а ноги у меня гудят от усталости.
Я подхожу к нему достаточно близко – теперь это уже привычно – и заглядываю через плечо, все еще стараясь не задеть его своими непослушными волосами. Точно – на восьми фотографиях в телефоне Рида восемь букв моего имени, полного, того, которым ко мне никто не обращается, но составившего половину нашего приключения после кафе.
Для первой партии в игру Рида мы выбрали нечто попроще. Задача такая: каждый из нас должен найти интересные варианты букв имени другого. Чтобы условия были равные, Рид подсказал его второе имя, Хейл, передающееся по маминой линии. Правила очень простые: на одну вывеску только одна буква, нерукописные не в счет.
На самом деле мы не то чтобы соревновались, это не та игра, в которой хочется разбить соперника. Это ближе к совместному решению кроссворда, но, вместо того чтобы постоянно дергать газету туда-сюда и выменивать подсказки, мы с Ридом показывали друг другу знаки, которые замечали по дороге. И точно так же, как кроссворд не обходится без хотя бы одного заглядывания в «Гугл», мы с Ридом меняли правила на ходу. Особенно выдающаяся «Х» на виниловой вывеске подала идею «карты-исключения»: одна буква с нерукописной вывески. В лучших традициях «Камня, ножниц, бумаги» мы выбирали, кому достанется одна из двух букв – «Е», «Р» – которые встречаются в обоих наших именах.
– «Р», – говорит Рид, в сторону расписанной стены на Бликер-стрит. Потрясающий, черно-белый с красным портрет Джоуи Рамона в кожаной куртке и боксерских перчатках, глаза полностью закрыты челкой. На этой стене не так много леттеринга: малиновые буквы с логотипа музыкального клуба CBGB, узкие светло-зеленые буквы имени Джоуи, внизу узкими заглавными формула С + П, а рядом, как бы водопадом льющиеся вниз все заглавные фамилии Рамон.
Рид увеличил кадр и сфотографировал «Р» в «РАМОН» – заглавные буквы фамилии как бы водопадом льются вниз рядом с певцом. «Р» темно-коричневая, немного наклонена вправо, жирные линии, без засечек – суровая на вид. Даже в расположенных не по порядку фотографиях букв в его телефоне – правила искать их последовательно нет – легко узнать буквы для моего имени. В его снимках «Маргарет» не выглядит так старомодно. Это яркие, радостные, разноцветные буквы. Больше похожие на «Мэг», чем на «Маргарет».
Я просматриваю галерею на своем телефоне, показываю Риду куски снятых мной зданий. Рид Хейл. Его имя звучит… старомодно. А еще высокомерно. Но как и буквы моего имени, «Р-и-д» выглядит иначе на фото. Шумно, энергично и весело, как сама игра и эта улица Бауэри, готовящаяся к субботнему вечеру.
Руки чешутся от желания сделать набросок. Рид снова кряхтит и выпрямляется – я только теперь замечаю, что из-за ветра мои волосы снова оказались у него на лице.
– Я могу отправить их тебе, – говорит он, одергивая рукав. Вечер теплый, такой, что я даже не стала доставать джинсовку из сумки, но Рид провел в куртке все время.
– Да, было бы круто! – Я обрадовалась предложению, потому что игра все же закончилась и мы с Ридом вернулись к нашему обычному поведению. Мне едва ли удается сдержать вздох досады. Во время прогулки Рид не то чтобы расслабился, но был очень активным, заинтересованным, хотел достичь цели. Правда, его проявление вовлеченности – это время от времени указывать куда-то, красиво изогнув бровь, но и в этом что-то есть. Что-то милое, дружелюбное и приятное.
– Это и правда был отличный совет по идеям, – благодарю я Рида.
– Он помог?
– Помог.
Рид кивает – и этот кивок, словно точка. Точка в предложении, которое мы оба наконец высказали.
Мы вернулись на угол, где толпа ждет светофора, чтобы перейти Бауэри. Здесь можно было попрощаться, я бы развернулась и пошла одна, встретила бы по дороге еще пару знаков, прошла бы район с другими буквами – символами не известного мне языка. Потом вызвала бы такси у Манхэттен-бридж. Блажь, конечно, ведь цены немаленькие, но я ее заслужила.
Вот только… я хочу ненадолго задержаться. Подвести итоги игры, пересмотреть фотографии и найти, что меня интересует и вдохновляет. Рядом есть кофейня – для кофе, правда, уже поздно, – несколько столиков не заняты. Представляю, как сижу там с блокнотом, карандашом Staedtler и этими фотографиями, – и во мне поднимается знакомое чувство тревоги. Руки подрагивают. А что если ничего не выйдет? Что если я снова впаду в ступор и не смогу…
– Тебе надо выбрать одну букву, – прерывает мои мысли Рид. Я моргаю и перевожу взгляд на него. – Выбери одну и напиши в этом стиле одно из наших имен или… название месяца для твоего проекта. Только в стиле этой буквы. Пусть будет еще одна игра.
– Ух ты, – говорю я, улыбаясь его искусству читать мысли. – Может, тебе и в самом деле стоит стать консультантом по бизнесу.
«Кто же ты, Рид?» – думаю я, но не успеваю спросить, как на все кафе раздается крик:
– Маг!
Я закатываю глаза.
– Маг, блин… – бубню я, протискиваясь к прилавку, куда выставили две большие картонные тарелки с едой. Думаю, он понимает, что меня зовут не Маг, просто неправильное произношение имени – это своеобразный ритуал в общепите Нью-Йорка. Ощущаю Рида за спиной, слышу его «извольте», когда мы пробираемся через толпу подростков у кассы. Им, наверное, придется погуглить это слово.
К счастью, нам удается найти два стула у неширокой стойки – как раз чтобы поместились наши тарелки. И, несмотря на неловкость между нами, мы неплохо справляемся с ролью обычных посетителей кафе: Рид идет к кассе за салфетками и пластиковыми вилками, а я занимаю его стул сумкой, распрямляю наши тарелки и беру бутылочку острого соуса со стойки, затем он возвращается и раскладывает то, что принес.
Два друга сидят в кафе. Вместе.
Мы наконец усаживаемся, берем вилки, и чтобы отогнать желание уткнуться в него, решаю полностью сосредоточиться на еде: склоняюсь ближе к блюду, чтобы насладиться ароматом лучшего фалафеля, который я когда-либо видела, обжаренных с чесноком морковок, салата из огурцов с помидорами, куда хочу вмешать лежащий рядом хумус. Ммм.
– Твое полное имя Меган? – Рид прерывает мой маленький ритуал. Я выпрямляюсь и смотрю на него. Он застыл, занеся вилку над блюдом, как будто не может опустить ее без знания моего полного имени. Очень надеюсь, он спрашивает не для того, чтобы упомянуть меня в молитве перед едой – в таком случае наш обед превратится в нечто не совсем нормальное. Или даже совсем ненормальное.
– О, нет, – говорю я, смешивая салат с хумусом. Я чувствую его взгляд на себе – поклясться готова, он считает это отвратительным. Пожимаю плечами. – Маргарет.
– Маргарет, – повторяет он.
– Да, знаю, старомодное. – Вроде традиционного в нашей семье, хотя кому это интересно. Кладу вилку в рот. Святые тапочки. Может, помолиться и стоит. Эти морковки – настоящий гастрономический оргазм.
– Я люблю старомодное, – отвечает Рид, и мне сразу же хочется сострить: «Да неужели?!» Но затем я перевожу взгляд на него и вижу, как он, сосредоточенно нахмурившись, смешивает свой салат с хумусом. Отворачиваюсь к своей тарелке, пряча улыбку за прядью волос.
Он старается. Снова старается.
Следующие минуты мы едим молча, и все бы неплохо, только вот вокруг далеко не молчание. Очередь до сих пор выходит на улицу, рядом с нами сидят какие-то люди, пара за мной то и дело взрывается смехом. За окном шумит проезжающий мимо грузовик, пускает за собой клубы черного дыма, заставляя прохожих прятать лица в вороты одежды. Почему-то мне стыдно за это и хочется сказать: «Давай же, НьюЙорк, ты можешь лучше», чтобы Рид не выглядел как в прошлый раз. Как будто он еле это выносит. Я вспоминаю его письмо и сколько раз он упомянул шум в этом отлично выстроенном тексте.
НьюЙорк шумит заглавными буквами. Всегда. Написанными толстым перманентным маркером. Не замечать этого невозможно.
– Ой, посмотри, – вдруг произносит Рид, указывая на улицу, не на клубящийся от грузовика дым, а через дорогу, на какой-то обветшалый бар по диагонали от нас. – Она рукописная, верно?
Верно. Черная виниловая вывеска точно была напечатана в типографии, но под бордюром, который разделяет бар от этажей выше, виднеется длинный прямоугольник черной краски вроде той, какую я буду использовать для кухни Ларк. На нем неровным шрифтом с засечками написано название бара – неровная «С», ножка «Т» заваливается вперед. Сами буквы темно-оранжевого цвета, а обводка кирпичного оттенка, прямо как стены здания этажом выше. Тут в голову мне приходит идея: эта яркая необычная гамма и изящность надписи на присланном Ридом фото.
– Метко подмечено, – говорю я, доставая телефон, чтобы сделать снимок. Можно, конечно, дождаться, пока мы выйдем на улицу, но это напомнило мне те редкие случаи в разгаре работы, когда ум трудится не переставая, и я даже сплю с блокнотом на случай, если проснусь посреди ночи в порыве вдохновения. У меня давно такого не было.
Положив телефон, я чуть ли не ерзаю на стуле от радости.
– Спасибо, говорю я, – снова берясь за вилку.
Рид кряхтит и спрашивает:
– Ты слышала когда-нибудь о Джоне Хортоне Конвейе?
Рот набит фалафелем, так что я не могу ответить и мотаю головой в надежде, что Джон Хортон Конвей – это не отец-основатель или какая-то известная историческая личность, про которую я точно должна знать, но ничего не могу вспомнить, ведь эта еда просто божественна.
– Он математик.
– Как ты, – говорю, то есть невнятно мычу я, все еще жуя фалафель.
Рид трясет головой.
– Нет, он уже профессор. – Он размазывает свой салат с хумусом по тарелке – думаю, этот эксперимент оказался не в его вкусе. На секунду он как будто задумывается, но затем говорит: – Это гений. В математике он делает просто невероятные вещи.
– Правда? – говорю я, не осознавая, что понятия не имею, что в математике «невероятное». Множественное деление, наверное.
– Еще он постоянно во что-то играет. Говорят, у него всегда с собой кости, или пружинка, или игральные карты. Первые годы, когда он только начинал, то все время проводил за играми. Нарды, шахматы, новые, придуманные им самим.
– Звучит весело, – я замолкаю на секунду, прежде чем решиться на осторожный ход. Эта встреча, этот обед сами по себе одна большая игра – та, в которой надо строить башню, вытаскивая из нее брусочки и кладя наверх. Это риск, ведь башня может упасть в любой момент. – Наверное, он любил пошутить.
Рид смотрит на меня и улыбается той изогнутой полуулыбкой. Башня держится, я могу себе поаплодировать.
– Люди и даже он сам считали, что игры – это трата времени. Но в самом деле он… все это время занимался математикой. Подготавливал мозг для новых идей.
– Ты тоже это делаешь?
– Нет, теперь нет. Я подумал о твоем… – он замолкает. Я почти вижу, как он вытаскивает брусок из самого низа.
– Рид, ты хочешь дать мне совет по бизнесу?
Он чуть двигается на стуле.
– Нет.
Я жду. Он совершенно точно собирался дать мне совет по бизнесу.
– Это был совет по идеям. – Брусок благополучно оказывается на вершине башни.
Я демонстративно вздыхаю, но внутри я улыбаюсь. Мне хочется услышать этот совет по идеям не меньше, чем хотелось увидеть его почерк.
– Хорошо, я слушаю.
Он берет салфетку – которую раньше положил себе на бедра, будто мы в шикарном ресторане, – вытирает рот и аккуратно складывает у своей картонной тарелки. – Я думал о твоем списке.
Кажется, я в шоке.
– Это отличный список, – тут же прибавляет он. – Очень рациональный.
– Но-о, – подначиваю его я, прежде чем съесть последний кусок.
– Это было нервно. Пытаться следовать пунктам и выискивать что-то… запланированное. – Снова кряхтит. – Мне пришла в голову мысль, что неплохо помнить о том, что знаки, эм… – он замолкает и смотрит через улицу, – часто возникают неожиданно.
Снова захотелось добавить: «Прямо как ты».
– Я знаю, что твоя задача – найти вдохновение. Но что, если добавить немного веселья? Сделать это игрой.
Я моргаю, едва проглатываю кусок. Любой, кто бы нас сейчас видел, любой, кто заметил бы хорошие манеры Рида за столом, правильную осанку и презентабельный вид, а рядом – меня в футболке с динозавриком, скрюченную над тарелкой и не догадавшуюся положить салфетку на бедра, – любой подумал бы, что это я скорее предложу сделать что-то веселое, легкое. Поиграть.
– Но это не мое дело, – говорит он в ответ на мое молчание и собирается взять тарелку.
– Стой, – произношу я, и он замирает. Даже я так подумала бы. Но Рид в качестве дру… спутника для прогулок – вполне может заставить меня передумать. В этом крошечном недорогом кафе мы двое построили уже достаточно высокую башню.
– Это и твое дело, – продолжаю я. – Ведь мы вместе это делаем.
Мы смотрим друг на друга, наша высокая башня дрожит. Он напряг уголки губ, словно пытается сдержать эмоции. В кафе все еще очень шумно, но я слышу его следующие слова, простое тихое обещание:
– Вместе, – говорит он.
♥ ♥ ♥
– Маргарет, – произносит Рид полтора часа спустя, смотря в телефон. – Мы закончили.
– Мы уже все посмотрели? – в моем голосе звучит нотка досады. «Так быстро?» – думаю я, хотя небо уже темнеет, а ноги у меня гудят от усталости.
Я подхожу к нему достаточно близко – теперь это уже привычно – и заглядываю через плечо, все еще стараясь не задеть его своими непослушными волосами. Точно – на восьми фотографиях в телефоне Рида восемь букв моего имени, полного, того, которым ко мне никто не обращается, но составившего половину нашего приключения после кафе.
Для первой партии в игру Рида мы выбрали нечто попроще. Задача такая: каждый из нас должен найти интересные варианты букв имени другого. Чтобы условия были равные, Рид подсказал его второе имя, Хейл, передающееся по маминой линии. Правила очень простые: на одну вывеску только одна буква, нерукописные не в счет.
На самом деле мы не то чтобы соревновались, это не та игра, в которой хочется разбить соперника. Это ближе к совместному решению кроссворда, но, вместо того чтобы постоянно дергать газету туда-сюда и выменивать подсказки, мы с Ридом показывали друг другу знаки, которые замечали по дороге. И точно так же, как кроссворд не обходится без хотя бы одного заглядывания в «Гугл», мы с Ридом меняли правила на ходу. Особенно выдающаяся «Х» на виниловой вывеске подала идею «карты-исключения»: одна буква с нерукописной вывески. В лучших традициях «Камня, ножниц, бумаги» мы выбирали, кому достанется одна из двух букв – «Е», «Р» – которые встречаются в обоих наших именах.
– «Р», – говорит Рид, в сторону расписанной стены на Бликер-стрит. Потрясающий, черно-белый с красным портрет Джоуи Рамона в кожаной куртке и боксерских перчатках, глаза полностью закрыты челкой. На этой стене не так много леттеринга: малиновые буквы с логотипа музыкального клуба CBGB, узкие светло-зеленые буквы имени Джоуи, внизу узкими заглавными формула С + П, а рядом, как бы водопадом льющиеся вниз все заглавные фамилии Рамон.
Рид увеличил кадр и сфотографировал «Р» в «РАМОН» – заглавные буквы фамилии как бы водопадом льются вниз рядом с певцом. «Р» темно-коричневая, немного наклонена вправо, жирные линии, без засечек – суровая на вид. Даже в расположенных не по порядку фотографиях букв в его телефоне – правила искать их последовательно нет – легко узнать буквы для моего имени. В его снимках «Маргарет» не выглядит так старомодно. Это яркие, радостные, разноцветные буквы. Больше похожие на «Мэг», чем на «Маргарет».
Я просматриваю галерею на своем телефоне, показываю Риду куски снятых мной зданий. Рид Хейл. Его имя звучит… старомодно. А еще высокомерно. Но как и буквы моего имени, «Р-и-д» выглядит иначе на фото. Шумно, энергично и весело, как сама игра и эта улица Бауэри, готовящаяся к субботнему вечеру.
Руки чешутся от желания сделать набросок. Рид снова кряхтит и выпрямляется – я только теперь замечаю, что из-за ветра мои волосы снова оказались у него на лице.
– Я могу отправить их тебе, – говорит он, одергивая рукав. Вечер теплый, такой, что я даже не стала доставать джинсовку из сумки, но Рид провел в куртке все время.
– Да, было бы круто! – Я обрадовалась предложению, потому что игра все же закончилась и мы с Ридом вернулись к нашему обычному поведению. Мне едва ли удается сдержать вздох досады. Во время прогулки Рид не то чтобы расслабился, но был очень активным, заинтересованным, хотел достичь цели. Правда, его проявление вовлеченности – это время от времени указывать куда-то, красиво изогнув бровь, но и в этом что-то есть. Что-то милое, дружелюбное и приятное.
– Это и правда был отличный совет по идеям, – благодарю я Рида.
– Он помог?
– Помог.
Рид кивает – и этот кивок, словно точка. Точка в предложении, которое мы оба наконец высказали.
Мы вернулись на угол, где толпа ждет светофора, чтобы перейти Бауэри. Здесь можно было попрощаться, я бы развернулась и пошла одна, встретила бы по дороге еще пару знаков, прошла бы район с другими буквами – символами не известного мне языка. Потом вызвала бы такси у Манхэттен-бридж. Блажь, конечно, ведь цены немаленькие, но я ее заслужила.
Вот только… я хочу ненадолго задержаться. Подвести итоги игры, пересмотреть фотографии и найти, что меня интересует и вдохновляет. Рядом есть кофейня – для кофе, правда, уже поздно, – несколько столиков не заняты. Представляю, как сижу там с блокнотом, карандашом Staedtler и этими фотографиями, – и во мне поднимается знакомое чувство тревоги. Руки подрагивают. А что если ничего не выйдет? Что если я снова впаду в ступор и не смогу…
– Тебе надо выбрать одну букву, – прерывает мои мысли Рид. Я моргаю и перевожу взгляд на него. – Выбери одну и напиши в этом стиле одно из наших имен или… название месяца для твоего проекта. Только в стиле этой буквы. Пусть будет еще одна игра.
– Ух ты, – говорю я, улыбаясь его искусству читать мысли. – Может, тебе и в самом деле стоит стать консультантом по бизнесу.