Любава

Илия понимал, что для девочки, привыкшей прятаться ото всех, а особенно от матери, спрятаться от чужаков в родной деревне труда не составило. Неделю ездили инспекторы в надежде забрать ребенка, неделю ее искал священник — безрезультатно. Любава исчезла. Но даже подать в розыск пропавшего ребенка было невозможно — по документам Любавы вообще не существовало.

В последний свой приезд инспекторы посоветовали священнику обратиться к психиатру, окончательно уверившись, что у того явные галлюцинации. Добиться же от задержанной Зоськи, также, как и от ее сожителя, хотя бы слова о якобы ее дочери так и не удалось. Страдая от страшного похмелья, та вообще не понимала, о чем и о ком ее спрашивают, будучи даже не в состоянии осознать, что она родила ребенка. А уж о существующем она и вовсе не помнила.

Мэр свою угрозу выполнил, и к концу недели в деревню нагрянули представители епархии во главе с епископом. Тот, попытавшись разобраться в ситуации, понял только одно: иерей сошел с ума. Очевидно, на фоне какого-то весьма заразного вируса, ибо с ума сошли и все, находившиеся в этой убогой деревушке — все как один твердили о призраках. Иерей же, отрицая наличие тех самых призраков, твердил о девочке, якобы приходившей к нему.

Илия же, к тому времени и сам начавший сомневаться в здравости собственного рассудка, уже будучи совершенно не уверен в том, что Любава и впрямь оказалась живым ребенком, скрыть свои сомнения не мог.

Епископ, будучи в весьма рассерженном состоянии, в довольно резких выражениях отчитал священника за распространение и укоренение среди местного населения ереси, противной его служению Господу. В конце отповеди он сообщил нерадивому иерею, что тот, в связи со сложившимися весьма неприятными обстоятельствами, отзывается с места службы и направляется в один из отдаленных монастырей на послушание до окончания разбирательства по его делу. И в обязательном порядке священник обязан был пройти освидетельствование у психиатра.

Также епископ сообщил опальному священнику, что в Ивантеевку будут направлены двое других священнослужителей, которые, во избежание повторения сложившейся ситуации, будут проживать в Бережках.

Неожиданно даже для самого себя Илия в ответ сообщил епископу, что желает сложить с себя сан.

Глава 20.1

Уезжал Илия с тяжелым сердцем. Всю неделю он чувствовал, что сходит с ума. Даже сам себе не мог он ответить на вопрос, привиделась ему живая Любава или нет. Поиски девочки не привели ни к чему. За все десять дней с тех пор, как сбежала, Любава не появилась ни разу. Ее никто не видел. Конфеты, по-прежнему регулярно оставляемые строителями, лежали сиротливыми кучками там же, где те их оставили. Ночами девочка больше не приходила, и еда, которую Илия оставлял на столе, оставалась нетронутой. Девочка исчезла.

Единственное, что утешало мужчину, было то, что вместе с Любавой исчезли и кроссовки, и курточка, и рюкзак, которые он покупал для нее. Хотя, по прошествии нескольких дней он уже не был уверен даже в том, покупал ли, или это игры его больного воображения. Но, если покупал, и если девочка все-таки существует, тогда ей хотя бы тепло.

Старики, видя, как он потерянно бродит по округе, крестились и значительно переглядывались. Периодически он слышал, как они шептались, что история повторяется, и вскоре начал замечать, что за ним тенью бродит кто-нибудь из стариков или строителей, старательно делая вид, что проходили мимо случайно.

Узнав, что он сложил с себя сан, они всей деревней собрались ехать в епархию, чтобы просить епископа вернуть им их батюшку. Илия с трудом уговорил их оставить все как есть, убеждая в том, что это только его решение — не мог он более служить Господу с той истовостью и верой, что и раньше. Встреча с Любавой перевернула его жизнь с ног на голову, и сейчас он и сам не мог понять, куда он идет и во что верит.



Наступил день отъезда. С утра Илия обошел все ставшие дорогими его сердцу места, посмотрел на растущий потихоньку храм, сожалея, что уже не увидит, как он будет расти и воссияет прежней красотою, навестил каждого из стариков, попрощавшись. Утешая плачущую баб Маню, он пообещал забрать их с Петровичем к себе, как только устроится в мирской жизни. Расставаться было тяжело со всеми стариками, хотя он и знал, что Анна не даст им пропасть, но с баб Маней и Петровичем, ставшими ему совсем родными, расставание было особенно тяжким.

Плотно закрыв ставни так полюбившегося ему домика и с тянущей тоской в душе попрощавшись с Настасьей и Любавой, с огромным трудом подавив в себе желание забрать портреты с собой, Илия, подхватив невероятно потяжелевшую и ставшую какой-то неудобной дорожную сумку, плотно притворил двери в дом, и, постояв еще минутку, мысленно прощаясь с дорогим его сердцу местом, в котором столько всего произошло за столь короткий отрезок времени, Илия от всей души пожелал удачи Любаве и, развернувшись, зашагал к Ниве.

Сдав в администрации ключи от машины и попросив передать Протасовой подготовленный для нее пакет, он, не заходя к мэру — незачем — отправился на вокзал. Выйдя из здания администрации, Илия, почувствовав взгляд, сверлящий ему спину, поднял глаза вверх. Возле окна с победным видом стоял Сергей Николаевич, и смотрел ему вслед. Увидев, что Илия его заметил, он с ехидной улыбочкой издевательски послал воздушный поцелуй и медленно покачал открытой ладонью, изображая прощание. Вздохнув и качнув головой, мужчина развернулся и ушел.



Дождавшись поезда, Илия зашел в купе. По счастливой случайности ехать ему предстояло в одиночестве, по крайней мере, до следующей станции, чему он был рад. Видеть сейчас никого не хотелось, разговаривать тем более. Поставив сумку возле своей полки, он присел, спрятав лицо в ладонях. Посидев так какое-то время, пытаясь собрать разбегавшиеся мысли, он вздохнул, достал из бокового кармана сумки полотенце и отправился умываться в надежде, что холодная вода поможет ему прийти в себя.

Взяв на обратном пути чай, он, постояв у окна и с тоской посмотрев на убегающую назад тайгу, поплелся в купе. Открыв дверь, Илия едва не выронил свой стакан. На нижней полке возле раскрытой пустой дорожной сумки с хитрым выражением маленькой мордашки лежала Любава и смотрела на него.

Илия свободной от чая рукой протер глаза. Любава не исчезла. Он подошел и присел рядом. Дотронулся до ноги. Вполне себе настоящая нога, осязаемая. Поставил чай на столик и вышел. Постоял у окна, потер глаза. Встряхнул головой.

— Это наваждение. Я схожу с ума… Господи, помоги! Убери пелену с глаз моих и защити от Лукавого… — перекрестившись, пробормотал он.

Постояв еще немного и убедив себя в том, что девочка снова ему привиделась, и, снова войдя в купе, он никого не увидит, Илия повернулся и открыл дверь.

Любава сидела и беззастенчиво пила чай.

— Я есть хочу, — увидев появившегося на пороге мужчину, подняла она на него свои огромные глаза.

— Ты где была? — присаживаясь рядом, спросил Илия.

— Там… — неопределенно махнула рукой девочка.

Мужчина устало прикрыл глаза. Она была где-то «там»… А он медленно сходил с ума.

— Что ты ела? Ты почему конфеты не забирала? — не выдержал мужчина.

— Дяди плохие… — исподлобья посмотрела на него девочка. — Я с тобой.

Илия вздохнул. И что теперь делать? Всю дорогу держать ее в сумке? А потом? Ему же прямая дорога на нары!

Мужчина схватился за голову и застонал.

— Любава… Что же ты творишь…

— Не плачь, — девчушка посмотрела на него своими невероятными глазами. — Я с тобой.

— Угу… И что мы с тобой теперь делать будем? — взглянув на девочку, спросил Илия.

— Кушать? — с надеждой спросила Любава и, протянув руку, погладила его по голове.

Илия вздохнул и улыбнулся.

— Кушать, — подтвердил он и достал из кармана сумки бутерброды.

Вслед за бутербродами, зацепившись за целлофан, из кармана выпал телефон. Илия взял его в руки, чтобы убрать обратно, и замер.


— Анна! — со вспыхнувшей надеждой пробормотал он и включил телефон.

Анна не отвечала довольно долго. Илия мрачнел с каждым гудком — надежда на помощь с ее стороны начинала стремительно таять, а мозг вновь судорожно метаться в поисках оптимального решения проблемы. Наконец, попытавшись дозвониться до Анны трижды, Илия нажал на кнопку отбоя и, опустив руки с зажатым в них телефоном, глядя на с любопытством следившую за ним Любаву, вздохнул.

В выразительных и слишком взрослых глазах девочки появилась тревога. Перестав жевать бутерброд, она положила его на стол и испытующим взглядом уставилась на Илию.

Зазвонил телефон. Анна перезвонила сама.

— Добрый день, батюшка! Вы в Алуханске? — колокольчиком зазвенел веселый голос Протасовой.

— Добрый! — против воли улыбнувшись в ответ, отозвался Илия. — Нет, я не в Алуханске. И… Анна, мне нужна ваша помощь.

— Где вы? В Бережках? Или по дороге застряли? Скажите, где вы находитесь, я сейчас приеду, — голос Анны посерьезнел.

— Нет, не застрял. Я в поезде. И рядом со мной Любава, — произнес Илия.

Молчание длилось довольно долго — видимо, Анна пыталась переварить информацию, и подбирала слова для ответа.

— Любава? — наконец, осторожно переспросила она.

— Эм… Вы с ней знакомы. Как ее зовут на самом деле, я не знаю. Сама девочка или не хочет говорить, или не знает, а от Зоськи я так и не смог добиться имени ее дочери, — ответил Илия.

— Ты сейчас пытаешься мне сказать, что рядом с тобой ЖИВАЯ девочка? — видимо, в волнении от догадки перейдя на ты, нервно проговорила Анна. И даже по телефону Илия услышал и сбившееся дыхание, и щелчок ингалятора. — Вы где?

— Именно живая. Мы в поезде, — подтвердил Илия.

— Зоськина дочь… Боже… Могли бы и догадаться… — пробурчала Анна. — В каком поезде? Как вы туда попали? И как ты провел туда девочку? — Протасова пыталась разобраться в ситуации. — И, главное, зачем?

— Я возвращаюсь домой. Сложил с себя сан. А Любава… Эта лисичка умудрилась забраться в мою сумку, а в поезде, когда мы были уже довольно далеко от станции, выбралась из нее, — со вздохом пояснил Илия. — Анна, если ее у меня обнаружат… Сами понимаете: киднеппинг и еще десяток статей мне гарантированы. Наш любезный Сергей Николаевич не успокоится.

— Таак… Я сейчас вообще ничего не понимаю. Приеду, разберемся. Засовывай ее туда, где и была, и выходи на первой же станции. Найди гостиницу, сними одиночный номер и жди меня там. Позвонишь и скажешь адрес. Я сейчас кое-кого возьму с собой и выезжаю, — Протасова перешла на инструкции.

— Хорошо, — облегченно ответил Илия и отключился.

Глава 20.2

На первой же станции Илия вышел из поезда. Осмотревшись и выйдя на городскую площадь, он взял такси до гостиницы. Несмотря на настоятельные просьбы водителя такси поставить сумку в багажник, Илия аккуратно поместил ее в салон и сам сел рядом, бережно придерживая свой драгоценный багаж.

В гостинице он ни на секунду не поставил ее на пол, и, пока оформлял комнату на двое суток, все время держал сумку на плече, то и дело касаясь ее рукой, словно хотел убедиться, что она все еще с ним. Наконец, оказавшись в номере, он запер его на ключ, предварительно вывесив с другой стороны двери табличку «Не беспокоить», и открыл сумку.

Девочка сладко спала, подложив под щеку сложенные ладошки.

Илия аккуратно достал ее из сумки. Любава открыла глаза и, обняв его теплыми ручонками за шею, умостила головку ему на плечо. На секунду крепко обняв, мужчина осторожно уложил ее на кровать и укрыл пледом. Закутавшись в него поплотнее, Любава засопела.



Разбудила их Анна.

Следом за ней в номер вошел представительного вида мужчина, нагруженный коробками и пакетами. Сама Анна тоже несла несколько пакетов.

— Здравствуйте, батюшка, — с порога поздоровалась Анна, едва Илия кинулся к ней забрать из рук тяжелые пакеты. Забившаяся в угол кровати Любава напряженно следила за бурной деятельностью в номере испуганными глазами.

— Где же наша Любавушка? — обнаружив перепуганную девочку на кровати, которая по самые глаза завернувшись в плед, всем тельцем вжалась в стену, явно стараясь слиться с ней воедино и исчезнуть из комнаты, Анна остановилась. Брови ее вскинулись вверх, а глаза предательски увлажнились. Она уже не услышала ответ Илии о том, что он уже не батюшка более. Она уже ничего и никого не видела в этот миг, кроме огромных серых глаз Любавы. В комнате повисла напряженная тишина.

Первым заговорил статный мужчина:

— Ну что же, батюшка, ох, простите, Илия, знакомьте нас со своим сокровищем, — голос его был басовит, но приятный, добрый и какой-то надежный. Такому человеку хотелось доверять.

Улыбнувшись, Анна сделала шаг и остановилась в изножье кровати, чтобы не напугать ребенка, следившего за ней любопытным и напряженным взглядом.

- Не бойся, Любавушка, — присев на край кровати, Илия погладил девочку по голове, поправил прядь волос и тихонько стянул уголок пледа с ее лица. — Это хорошие люди. Ты их не бойся, девочка, они нам помочь приехали.

Анна тихонько, боясь сделать лишнее движение, присела на другой край кровати и, нежно улыбнувшись, смахнула со щеки выкатившуюся слезинку.

— Привет! — тихонько поздоровалась она. — Помнишь меня?

Любава, подумав, кивнула. Но Анна молчала, с ласковой улыбкой глядя на девочку, ожидая ее ответа. Та, поставив брови домиком, непонимающе смотрела на эту странную тетеньку, а потом вдруг, вытянув из пледа ручонку, поднесла ее к своему лицу, сделав характерное для ингалятора движение.

— Это называется ингалятор, — широко улыбнулась Анна и продемонстрировала его девочке. — Там внутри лекарство. Ты мне очень помогла. Спасибо.

Любава робко улыбнулась.

— Меня зовут Анна, — с внезапно усилившимся акцентом и легкой дрожью в голосе произнесла женщина. — Можно просто тетя Аня. А ты Любава, верно?