Лягушачий король
Часть 68 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Карточка была плотная, осязаемая.
– Видишь, как лицо изуродовано? – негромко сказал Бузина. – Я, когда вошел в ее квартиру, сразу сказал себе: Федя, это не ограбление. Ванна была в каплях воды, там убийца смывал кровь. Кто-то ей отомстил! А вот за что – это я не сумел выяснить. Каюсь! Если бы мы все силы бросили на это убийство… А тогда у меня столько дел было в производстве, крутился, как волчок.
«Как Волчок», – повторил про себя Илюшин, не в силах оторвать взгляда от разметавшихся по полу темно-каштановых волос убитой девушки. Ему представился Костик, крутящий с вымученной улыбкой пируэты на освещенной сцене, пока из темного зала ему аплодируют красавица Домбровская, Демьян, бессовестный журналист Марк Пронин, которого он ни разу не видел, и Егор Олейников.
Колье из искусственного жемчуга обхватывает шею. Голубое кружевное платье забрызгано кровью. Белые туфли лежат в стороне, каблук у одной сломан.
«Все-таки они были правы, – сказал себе Макар. – Женщины были правы, мне стоило сразу прислушаться к ним, а не внимать благодушным романтическим бредням мужчин. Они видели Грибалеву насквозь. Ох, бедная дурочка. Жадная, глупая. Решившая, что она всех перехитрит и получит свое».
– Можно я заберу у вас эту фотографию? – спросил он у Бузины. – Обещаю вернуть.
– Нельзя! Можете сфотографировать на память. А отдать – не отдам. Вдруг с вами что случится!
Макар усмехнулся. Верно: вдруг Хроникер доберется до него первым. Это было бы очень обидно. Тем более сейчас, когда он понял, наконец, кто и почему совершил все это.
Он взглянул на Бузину. Пенсионер ничем не напоминал Истрика, но Макар легко мог представить на его месте постаревшего Алексея Борисовича. Быть может, у того где-нибудь тоже спрятан свой сейф.
Цепкие, умные, профессиональные. Бузина не смог раскрыть дело, и Макар уже видел, где тот ошибся. Но Федор Васильевич сделал все, чтобы его смог раскрыть кто-то другой.
Ему осталось всего две встречи. Два крошечных недостающих пазла – и картина будет завершена.
На звонок в дверь Иван Ельчуков сперва не отреагировал. Лежал на диване, курил в потолок. Ждал, когда все затихнет. Однако звонивший не унимался. По комнате рассыпалось дребезжание, противное, как горсть снега за шиворот. Иван подумал, что сейчас выйдет и затушит сигарету о чью-то наглую небритую харю.
Нет, это соседка. Вечно орет, что он шумит и курит в квартире. «Я в своей квартире хоть поджечь себя могу, выдра старая», – однажды вежливо заметил он. С тех пор она совсем озверела.
Звонок все надрывался. Иван не глядя затушил сигарету, встал и пошел в коридор. Успел подумать в ярости: «Если мужик – ему хана» – и распахнул дверь.
В первую секунду Иван опешил. На лестничной клетке стоял давешний козел, едва не разбивший его гитару. Спокойный настолько, что поначалу Иван решил: «Не он, другой». Но какого черта – другой! С кем он смог бы спутать эту чистенькую самодовольную рожу вчерашнего студентика!
– Прежде чем вы начнете махать кулаками, Иван Денисович, у меня к вам один-единственный вопрос, – сказал козел. – Какого цвета были туфли Эллы Домбровской?
– Чего? – изумленно переспросил Иван.
– Туфли. Какого они были цвета?
– Чувак, ты офигел?
Чувак шагнул вперед и оказался прямо перед Иваном.
– Вы не могли не запомнить, – вкрадчиво сказал он. – Вас стошнило на туфли девушки, которая вам нравилась. Такие подробности врезаются в память навсегда.
Мягкий голос гипнотизировал. Иван мотнул головой и очнулся.
– Да пошел ты!
Он собирался захлопнуть дверь, но парень протянул руку и придержал его за локоть.
Любому другому Ельчуков сломал бы запястье. Но заглянул визитеру в глаза – и растерял всю самоуверенность.
В них полыхала холодная ярость. Он вдруг испугался, испугался всерьез, хотя давно отвык бояться за себя. Но этот парень с глазами такими светлыми, что они, казалось, светятся расплавленным серебром в сумраке лестничной клетки, показался ему опаснее всех, кого он встречал. «Ножом пырнет и не заметит», – растерянно подумал он.
– Мне нужен только цвет туфель, – нежно сказал парень. От этой нежности у Ельчукова мороз побежал по коже. – Вспомните: какие они были?
– Синие, – выдавил Ельчуков. – Темно-синие.
– Спасибо, Иван Денисович, – церемонно поблагодарил парень, выпуская локоть Ивана. – Вы мне очень помогли. Хорошего дня!
И ушел.
На лестничной клетке остался шлейф сладковато-горьких духов.
Вдова Льва Котляра встретила Макара в кимоно с белыми журавлями. «Журавль символизирует процветание и семейное счастье», – вспомнил Илюшин.
– Юлия Марковна, я задержу вас ненадолго, – пообещал он.
Кошки выбежали в прихожую, окружили его, стали тереться, не издавая ни звука.
Макар вытащил из кармана фотографию. Человек на снимке был сфотографирован снаружи, через окно: он сидел за столиком кафе.
– Вы узнаете его?
Женщина вгляделась, сдвинулась так, чтобы на фото падал свет.
– Впервые вижу. Какая-то невыразительная личность.
Илюшин никогда не назвал бы человека на снимке невыразительным. Возражать он не стал; вместо этого достал другое фото.
– А этот?
– О, помню этого импозантного подлеца! Тот самый, который обедал с моим мужем. Я видела его два или три раза.
– Юлия Марковна, вы уверены?
– Разумеется! Я прекрасно запомнила этот профиль. Приплюснутый нос, высокий лоб с залысинами. Да, это он. Как вы его отыскали?
– На этих фотографиях изображен один и тот же человек, – сказал Макар.
Юлия Марковна уставилась на него.
– В каком это смысле?
– В прямом. Посмотрите сами. Там, где вы видите респектабельного джентльмена, в фотошопе наложены усы, борода и пиджак.
«Значит, для встреч с Котляром он использовал маскировку. Неужели уже тогда задумывался о том, что ему придется убить юриста? Нет, вряд ли. Скорее всего, интуитивно не хотел показывать свое лицо».
– Бог ты мой! – Юлия Марковна сверила два снимка. – Никогда бы не подумала, что борода может так облагородить невзрачную личность. Это действительно он!
Макар забрал у нее фотографии. Кошки следили за ним желтыми глазами.
– Послушайте, чем от вас пахнет? – спросила вдова, принюхиваясь. – Что за чудесный аромат?
– За любовь к этому аромату были убиты две женщины. Вы, кажется, назвали парфюм вашего мужа первомайским парадом мертвых старух? Это дало ему несколько месяцев жизни. Если бы Лев Семенович пользовался этими духами, его убили бы гораздо раньше.
«И я даже знаю, – сказал про себя Илюшин, – какая именно мертвая старуха идет во главе этого парада. Нина Тихоновна, я нашел вашего убийцу».
Глава 17
Песни ангелов Московской области
Первый аккорд: жасмин и роза. Пышная роза выходит из-за кулис, клонит вниз тяжелую голову в короне. За стенами театра жасминовый сад облетает под струями дождя. Сладость, густая сладость во влажном воздухе… Стук капель неотличим от аплодисментов.
Аккорд второй: гвоздика. Под шорох рассыпавшихся древесно-коричневых почек распахиваются махровые лепестки огненно-красного бутона – а-ах! Жужжание пчел, благоухание сада. И пряности, пряности! Острые, яркие, резкие. И снова мед и амброзия, специи и смола. Жарко. Знойно.
Третий аккорд: амбра и мох. Горечь, влажное дыхание земли. Бесконечно далеко наверху ветер покачивает цветы, но здесь, среди теней и сырости, воздух затхлый и плотный. Вспыхивает облачко раздавленного табачного гриба и медленно оседает на траву.
Илюшин смотрел сквозь панорамное окно, как человек идет по улице. Улыбается знакомым. Шутливо отдает кому-то честь. Взбегает по ступенькам. Открывает дверь и входит в кафе. Подходит к его столу.
– В этот раз обед за твой счет, – предупредил Егор Олейников, садясь. – Привет! Что теперь решил разузнать?
Илюшин наблюдал, как меняется его лицо. Как сквозь знакомые черты проступает другой образ.
– Девушка, мне кофе принесите, пожалуйста, – попросил Егор сдавленным голосом. – Что? Нет, эспрессо.
Он уставился на Макара. Как ни трудно ему было, он все же взял себя в руки.
– Официантка новая… Я вроде бы всех здесь знаю.
Илюшин молчал.
– Зачем ты меня вызвал, Макар Андреевич? Слушай, давай в темпе, у меня времени в обрез.
– Я хочу рассказать тебе одну историю, Егор…
– Извини, – перебил Олейников. – Она имеет отношение ко мне?
– Жил-был мальчик, который очень любил свою маму.
– Видишь, как лицо изуродовано? – негромко сказал Бузина. – Я, когда вошел в ее квартиру, сразу сказал себе: Федя, это не ограбление. Ванна была в каплях воды, там убийца смывал кровь. Кто-то ей отомстил! А вот за что – это я не сумел выяснить. Каюсь! Если бы мы все силы бросили на это убийство… А тогда у меня столько дел было в производстве, крутился, как волчок.
«Как Волчок», – повторил про себя Илюшин, не в силах оторвать взгляда от разметавшихся по полу темно-каштановых волос убитой девушки. Ему представился Костик, крутящий с вымученной улыбкой пируэты на освещенной сцене, пока из темного зала ему аплодируют красавица Домбровская, Демьян, бессовестный журналист Марк Пронин, которого он ни разу не видел, и Егор Олейников.
Колье из искусственного жемчуга обхватывает шею. Голубое кружевное платье забрызгано кровью. Белые туфли лежат в стороне, каблук у одной сломан.
«Все-таки они были правы, – сказал себе Макар. – Женщины были правы, мне стоило сразу прислушаться к ним, а не внимать благодушным романтическим бредням мужчин. Они видели Грибалеву насквозь. Ох, бедная дурочка. Жадная, глупая. Решившая, что она всех перехитрит и получит свое».
– Можно я заберу у вас эту фотографию? – спросил он у Бузины. – Обещаю вернуть.
– Нельзя! Можете сфотографировать на память. А отдать – не отдам. Вдруг с вами что случится!
Макар усмехнулся. Верно: вдруг Хроникер доберется до него первым. Это было бы очень обидно. Тем более сейчас, когда он понял, наконец, кто и почему совершил все это.
Он взглянул на Бузину. Пенсионер ничем не напоминал Истрика, но Макар легко мог представить на его месте постаревшего Алексея Борисовича. Быть может, у того где-нибудь тоже спрятан свой сейф.
Цепкие, умные, профессиональные. Бузина не смог раскрыть дело, и Макар уже видел, где тот ошибся. Но Федор Васильевич сделал все, чтобы его смог раскрыть кто-то другой.
Ему осталось всего две встречи. Два крошечных недостающих пазла – и картина будет завершена.
На звонок в дверь Иван Ельчуков сперва не отреагировал. Лежал на диване, курил в потолок. Ждал, когда все затихнет. Однако звонивший не унимался. По комнате рассыпалось дребезжание, противное, как горсть снега за шиворот. Иван подумал, что сейчас выйдет и затушит сигарету о чью-то наглую небритую харю.
Нет, это соседка. Вечно орет, что он шумит и курит в квартире. «Я в своей квартире хоть поджечь себя могу, выдра старая», – однажды вежливо заметил он. С тех пор она совсем озверела.
Звонок все надрывался. Иван не глядя затушил сигарету, встал и пошел в коридор. Успел подумать в ярости: «Если мужик – ему хана» – и распахнул дверь.
В первую секунду Иван опешил. На лестничной клетке стоял давешний козел, едва не разбивший его гитару. Спокойный настолько, что поначалу Иван решил: «Не он, другой». Но какого черта – другой! С кем он смог бы спутать эту чистенькую самодовольную рожу вчерашнего студентика!
– Прежде чем вы начнете махать кулаками, Иван Денисович, у меня к вам один-единственный вопрос, – сказал козел. – Какого цвета были туфли Эллы Домбровской?
– Чего? – изумленно переспросил Иван.
– Туфли. Какого они были цвета?
– Чувак, ты офигел?
Чувак шагнул вперед и оказался прямо перед Иваном.
– Вы не могли не запомнить, – вкрадчиво сказал он. – Вас стошнило на туфли девушки, которая вам нравилась. Такие подробности врезаются в память навсегда.
Мягкий голос гипнотизировал. Иван мотнул головой и очнулся.
– Да пошел ты!
Он собирался захлопнуть дверь, но парень протянул руку и придержал его за локоть.
Любому другому Ельчуков сломал бы запястье. Но заглянул визитеру в глаза – и растерял всю самоуверенность.
В них полыхала холодная ярость. Он вдруг испугался, испугался всерьез, хотя давно отвык бояться за себя. Но этот парень с глазами такими светлыми, что они, казалось, светятся расплавленным серебром в сумраке лестничной клетки, показался ему опаснее всех, кого он встречал. «Ножом пырнет и не заметит», – растерянно подумал он.
– Мне нужен только цвет туфель, – нежно сказал парень. От этой нежности у Ельчукова мороз побежал по коже. – Вспомните: какие они были?
– Синие, – выдавил Ельчуков. – Темно-синие.
– Спасибо, Иван Денисович, – церемонно поблагодарил парень, выпуская локоть Ивана. – Вы мне очень помогли. Хорошего дня!
И ушел.
На лестничной клетке остался шлейф сладковато-горьких духов.
Вдова Льва Котляра встретила Макара в кимоно с белыми журавлями. «Журавль символизирует процветание и семейное счастье», – вспомнил Илюшин.
– Юлия Марковна, я задержу вас ненадолго, – пообещал он.
Кошки выбежали в прихожую, окружили его, стали тереться, не издавая ни звука.
Макар вытащил из кармана фотографию. Человек на снимке был сфотографирован снаружи, через окно: он сидел за столиком кафе.
– Вы узнаете его?
Женщина вгляделась, сдвинулась так, чтобы на фото падал свет.
– Впервые вижу. Какая-то невыразительная личность.
Илюшин никогда не назвал бы человека на снимке невыразительным. Возражать он не стал; вместо этого достал другое фото.
– А этот?
– О, помню этого импозантного подлеца! Тот самый, который обедал с моим мужем. Я видела его два или три раза.
– Юлия Марковна, вы уверены?
– Разумеется! Я прекрасно запомнила этот профиль. Приплюснутый нос, высокий лоб с залысинами. Да, это он. Как вы его отыскали?
– На этих фотографиях изображен один и тот же человек, – сказал Макар.
Юлия Марковна уставилась на него.
– В каком это смысле?
– В прямом. Посмотрите сами. Там, где вы видите респектабельного джентльмена, в фотошопе наложены усы, борода и пиджак.
«Значит, для встреч с Котляром он использовал маскировку. Неужели уже тогда задумывался о том, что ему придется убить юриста? Нет, вряд ли. Скорее всего, интуитивно не хотел показывать свое лицо».
– Бог ты мой! – Юлия Марковна сверила два снимка. – Никогда бы не подумала, что борода может так облагородить невзрачную личность. Это действительно он!
Макар забрал у нее фотографии. Кошки следили за ним желтыми глазами.
– Послушайте, чем от вас пахнет? – спросила вдова, принюхиваясь. – Что за чудесный аромат?
– За любовь к этому аромату были убиты две женщины. Вы, кажется, назвали парфюм вашего мужа первомайским парадом мертвых старух? Это дало ему несколько месяцев жизни. Если бы Лев Семенович пользовался этими духами, его убили бы гораздо раньше.
«И я даже знаю, – сказал про себя Илюшин, – какая именно мертвая старуха идет во главе этого парада. Нина Тихоновна, я нашел вашего убийцу».
Глава 17
Песни ангелов Московской области
Первый аккорд: жасмин и роза. Пышная роза выходит из-за кулис, клонит вниз тяжелую голову в короне. За стенами театра жасминовый сад облетает под струями дождя. Сладость, густая сладость во влажном воздухе… Стук капель неотличим от аплодисментов.
Аккорд второй: гвоздика. Под шорох рассыпавшихся древесно-коричневых почек распахиваются махровые лепестки огненно-красного бутона – а-ах! Жужжание пчел, благоухание сада. И пряности, пряности! Острые, яркие, резкие. И снова мед и амброзия, специи и смола. Жарко. Знойно.
Третий аккорд: амбра и мох. Горечь, влажное дыхание земли. Бесконечно далеко наверху ветер покачивает цветы, но здесь, среди теней и сырости, воздух затхлый и плотный. Вспыхивает облачко раздавленного табачного гриба и медленно оседает на траву.
Илюшин смотрел сквозь панорамное окно, как человек идет по улице. Улыбается знакомым. Шутливо отдает кому-то честь. Взбегает по ступенькам. Открывает дверь и входит в кафе. Подходит к его столу.
– В этот раз обед за твой счет, – предупредил Егор Олейников, садясь. – Привет! Что теперь решил разузнать?
Илюшин наблюдал, как меняется его лицо. Как сквозь знакомые черты проступает другой образ.
– Девушка, мне кофе принесите, пожалуйста, – попросил Егор сдавленным голосом. – Что? Нет, эспрессо.
Он уставился на Макара. Как ни трудно ему было, он все же взял себя в руки.
– Официантка новая… Я вроде бы всех здесь знаю.
Илюшин молчал.
– Зачем ты меня вызвал, Макар Андреевич? Слушай, давай в темпе, у меня времени в обрез.
– Я хочу рассказать тебе одну историю, Егор…
– Извини, – перебил Олейников. – Она имеет отношение ко мне?
– Жил-был мальчик, который очень любил свою маму.