Лягушачий король
Часть 60 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Щербатых – гей? – спросил Макар, скрывая удивление.
Он помнил многочисленные статьи о подружках Демьяна. Весь фандом с замиранием сердца следил за тем, кто станет очередной избранницей кумира.
– Если бы ты видел Пронина, ты бы и сам стал геем, лапушка, – промурлыкала Домбровская. – Сладкий-гадкий, ммм! Так бы и съела!
Через несколько дней после грехопадения Пронин сообщил Демьяну, что у него есть фотографии. Так случайно вышло. Их снимали. «Неужели я не предупредил?» Он назвал сумму, которую должен был заплатить Щербатых, чтобы фото не утекли в СМИ.
Да, это был чистой воды шантаж.
Марк пообещал, что если Демьян обратится в органы, снимки все равно будут выложены в Сеть.
– Для Демьяна это был бы конец, – с мрачным удовлетворением сказала Элла. – У нас таких вещей не прощают. Нигде не прощают. Думаешь, почему Круз или Ди Каприо скрываются? Никто не торопится выйти из шкафа, ни один! Все эти подставные браки… Он ей – роли и карьеру, она ему – прикрытие… Самое смешное, что Демьяша как раз не гей. Даже не би! Повело один раз парня, бывает… Но так глупо попасться!
– Он заплатил?
– А ты как думаешь! Пронин ободрал его как липку. Ничего не оставил. Помнишь, Демьян два года подряд снимался во всяком шлаке? Потом еще в клинику загремел? Все говорили, из-за наркоты… Ничего подобного! Он был выжатый, как лимон. Натуральная депрессия. Потом еще полгода на таблетках выкарабкивался. Лично я считаю, что таблетки – это зло. Они как бы меняют личность, ты согласен? Человек все может вылечить сам, достаточно знать резервы своего тела…
При этих словах Домбровская откинулась назад и свела плечи.
– Да-да, – рассеянно согласился Макар, с трудом отводя взгляд от резервов.
– Только не выдавай меня, понял? – Она вдруг встревожилась. – Пронин – мой друг!
Илюшин вопросительно поднял брови.
– Марк про меня пишет! – созналась Элла. – Раз в три месяца делает материал.
Он понял: в мире актрисы, где забвение означало смерть, человеку, вытаскивавшему ее из небытия, прощалось все.
Однако Илюшин не мог сообразить, отчего Демьян выбрал именно Марка Пронина для совместной работы. Пронин дорого стоил. Пронин ему не подходил. Он никогда не занимался мемуарами.
– Костик его подсунул, – засмеялась Элла, когда он спросил ее об этом. – У Костика с Марком был роман. – Лицо ее выразило брезгливость. – Марку потребовались деньги, и наш Волчок подогнал подходящего клиента. Демьян у нас мальчик обеспеченный. Жалко только, глупый. Ты бы стал выпускать книгу по воспоминаниям какой-то полоумной старухи?
– Если она хорошо помнила известных артистов своего времени – почему бы и нет?
Элла уставилась на него. От выпитого глаза у нее не помутнели, а засияли ярче.
– Да кому какое дело, что они там друг другу рассказывали? – четко выговорила она. – Они же все мертвые! Мертвые! Кому интересно, что они говорили!
Глава 15
Сергей Бабкин
Арендованная «Тойота» хорошо держала дорогу, несмотря на колею. На этот раз Сергей решил не связываться с таксистами и второй час спокойно ехал по хорошей трассе, разглядывая пейзажи и обдумывая, что ему предстоит.
Контраст с дорогой в Зеленец впечатлял. Здесь трава по обочинам была скошена, деревца стояли с побеленными стволами. Ни мусора, ни ям. Вдалеке выплывали и пропадали большие живописные села, и в приоткрытое окно ветер приносил сладковатый запах дыма – то ли жгли костры, то ли топили бани.
В середине пути Сергей остановился заправиться. Заодно и перекусил. Еда была такая, как он любил: много теста и мяса. Все сытное, вкусное. И сладости действительно… сладкие! В три раза слаще, чем все, что он ел в Москве.
Он ехал, зная, что невидимый клубок послушно катится перед ним, и ниточка зажата в его пальцах. Логически рассуждая, можно было обойтись и без сумасшедшего перелета в Сыктывкар. Он провел бы день в Казани, затем встретился бы с Леной.
Однако Бабкин знал, что без посещения родины Богуна ничего не получилось бы. Идея попросить о помощи казанскую профессоршу пришла к нему в самолете на обратном пути. А останься он в Казани, не пришла бы вовсе; Бабкин, собственно, в первый же день позабыл о существовании Тарбеевой и, как пить дать, не вспомнил бы.
Иногда, он знал, события как-то так увязываются друг с другом, так сцепляются петельками и крючочками, что одно тянет за собой другое, и нельзя безнаказанно вынуть из этой цепочки фрагмент, как нельзя убрать несколько штук из выставленных костяшек домино. Движение прекратится; нарушится правильный ход вещей. Он стал шариком, катившимся по лабиринту предметов. Иногда выпадали нелепые или странные, но не было ни одного лишнего.
Он ехал в Усть-Чекан, потому что побывал в Зеленце. Одно вытекало из другого.
Усть-Чекан и Вятку разделяло шесть километров. Бабкин решил, что когда закончит все дела в деревне, доедет до берега реки и предастся там… черт, надо все-таки вспомнить это японское слово. Очень трудно предаваться тому, чему не знаешь названия.
«Через полтора километра съезд», – предупредил навигатор. Дорога вела его сначала через перелесок, затем через широкое желто-зеленое поле кукурузы. Всякий раз, видя кукурузу, Сергей изумлялся, как ребенок, ее высоте. Он приоткрыл оба окна и под шуршание подсохших листьев, напоминающее дождь, выехал к Усть-Чекану.
Деревня встретила его разноголосицей. Вопили дети, беззлобно лаяли псы; длинноногие, точно балерины, белые куры вылетали из-под машины с кудахтаньем, хотя он тащился едва-едва. Проезжая мимо прогона, он заметил вдалеке леваду, в которой гуляли четыре крепких гнедых лошадки. Откуда-то доносилось противное блеянье коз. Бабкин не сомневался, что если покатается вокруг, где-нибудь в окрестностях обнаружит коровье стадо.
В деревне, где жила его старая родственница, последнюю корову зарезали десять лет назад.
За окном проплыла небольшая мечеть. Возле нее стоял указатель: «На родник».
Ему вспомнился Зеленец, который был впятеро больше Усть-Чекана. Разрушающиеся дома, пустые улицы, по которым ветер гнал мусор и листья.
Бабкин в некотором ошеломлении объехал всю деревню. Сфотографировал для Маши резные наличники с тюльпанами и черно-белого козленка, доверчивого, как щенок, который подошел, когда Бабкин выбрался из машины. Сергей отломил для дурачка кусок лепешки, купленной на заправке. Козленок счастливо взмемекнул, выхватил угощение редкими зубами, едва не отхряпав Бабкину полпальца, и ускакал, взбивая пыль.
По его представлениям, Усть-Чекан был полноценным селом, а не деревней, как его обозначали на картах. Сергей видел школу, объединенную с детским садом, Дом культуры, два магазина и даже парикмахерскую. Семьи здесь, по всей видимости, жили большие. На его глазах родители лет сорока погрузили в «Газель» девятерых отпрысков и унеслись под собачий лай.
Он вспомнил Лидию Рушановну. «Газификация, мой дорогой, – вот первый столп благополучия. Посмотрите на наши деревни! Сколько процентов из них газифицировано? Сколько стариков вынуждены топить дровами? А ведь это тяжело, тяжело и дорого, и русская печь, при всех ее достоинствах, не выдерживает никакой конкуренции с обыкновенным газовым отоплением». В Усть-Чекане ее наблюдение подтверждалось: он не увидел ни одного дома, по стене которого не поднималась бы тонкая газовая труба.
«Когда нет необходимости связываться с дровами, высвобождается – что, Сережа? Верно, высвобождается ресурс. Я знаю, о чем говорю, поверьте: до моих пятнадцати лет наша семья жила в доме, который отапливался русской печкой и голландкой. Газ – это жизнь, мой дорогой».
Он оставил машину в тени старого тополя. Перед магазином на солнце играли чумазые ребятишки лет пяти-шести. При виде Бабкина они притихли, но не разлетелись, а лишь подвинулись.
«Второй столп – многодетность и трудолюбие. Я объединяю их в один пункт, поскольку все это не что иное как традиции, Сережа. Число больших семей неуклонно уменьшается, в этом отношении поступь прогресса неумолима, как и везде, но их все равно много. Я могу вам доказать с цифрами в руках, как говорится…»
В магазине стоял крепкий яблочный дух. Бабкин обогнул ящики, доверху наполненные яблоками, и подошел к продавщице.
Он набрал сладостей, не глядя отложил какие-то консервы. Они не были ему нужны, но он всегда придерживался правила: прежде чем расспрашивать человека, оставь ему что-нибудь на память. Лучше всего – деньги.
Забрав пакеты, он спросил:
– Простите, вы давно здесь работаете? Я ищу мужчину, который приезжал три года назад…
Продавщица внимательно взглянула на фотографию Богуна, взятую им из новогодней газеты.
– Понимаю, что прошло много времени. Он был тут в двадцатых числах августа. Зовут Григорий Богун.
– Я такого не помню. – Женщина покачала головой. – Лицо неприметное, но на память не жалуюсь. Не было его у меня в магазине. Может быть, к Залиловой заходил? Это вторая точка, на соседней улице.
Сергей поблагодарил и ушел. Он расспросил Залилову. Он заглянул в Дом культуры, перед которым играли в нарды пожилые мужчины, показал Богуна и им, и трем работницам Дома культуры, и парню, выпасавшему коз, и водителю грузовика, привезшего молочные продукты к Залиловой… Никто не узнавал Григория.
Когда Бабкин сказал, что это его друг, который пропал три года назад, вокруг него образовалась небольшая толпа. Немногословные люди, которых он не назвал бы приветливыми, сопровождали его, заходили во дворы, выкрикивали хозяев – иногда по-татарски, иногда по-русски. Его отвели в подобие гостевой избы, где мог остановиться приезжий, но и там старая татарка в платке, надвинутом на глаза, отрицательно качнула головой. Сергей вглядывался в лица, но ни на одном не видел и тени сомнений.
Он заметил темноглазую девчушку лет десяти, следовавшую за ним в отдалении. Мимоходом пожалел, что у него не осталось Машиных игрушек. С другой стороны, леший его знает, как здесь отнесутся к мужчине, который раздает игрушки девочкам. Время от времени он ловил на себе неприязненные взгляды, но не мог понять, чем они вызваны.
Переходя от дома к дому, Бабкин понял, что Усть-Чекан – деревня смешанная. Здесь жили пенсионеры, дачники, фермеры, жили многодетные семьи, где отец работал вахтовым методом и уезжал на полгода, и те, кто трудился на земле.
«Третья причина, Сережа, в том, что татары – народ малопьющий…»
Ему попался на глаза один-единственный нежилой дом – вдалеке, на большом запущенном участке, где обрастал травой ржавый скелет бороны.
К концу второго часа он убедился, что ни Богуна, ни лже-Богуна никто не видел. Это рушило на корню всю его теорию, согласно которой Григорий встретился здесь с человеком, которому отдал свои документы. Не факт, что это был московский лже-Богун, паспорт мог попасть к тому через вторые-третьи руки…
Бабкин сел на скамейку перед Домом культуры и стал думать.
Богуна здесь не было.
Лже-Богуна тоже.
Григорий отправил смс начальнику, из которого следовало, что отдыхать ему понравилось, а работать – нет. Но это не значит, что речь шла об отдыхе в Усть-Чекане. Могло произойти что угодно. Встретил в автобусе девушку и позабыл про корешей. Напился с другими приятелями и никуда не поехал.
А как все хорошо складывалось! И Тарбеева блестяще сыграла свою роль, и стеснительная Лена вспомнила все без гипноза, и Усть-Чекан подходил по всем признакам.
К Сергею постепенно теряли интерес. Сопровождавшие разбрелись, вернулись к делам. Пожилые мужчины – медленно говорившие, степенно двигавшиеся – вновь сидели за нардами. Кто-то курил в стороне, женщины обсуждали растущие цены.
– А ничего у вас не происходило в августе две тысячи шестнадцатого, люди добрые? – спросил Сергей. – Числах эдак в двадцатых?
Он спросил задумчиво, скорее, размышляя вслух, чем ожидая ответа. И потому удивился, когда к нему обернулись все.
Разговоры стихли.
Одна из женщин испуганно прижала ладонь к губам.
Позже он ругал себя за то, что не сообразил спросить об этом раньше. Был уверен, что Богун приезжал в Усть-Чекан надолго, размахивал перед жителями его фотографией, будто флагом, надеясь добиться от них капитуляции в виде признания, что они встречали Григория. И не подумал о других вариантах.
Эти люди не связали между собой его интерес к какому-то парню, которого никто никогда не видел, и страшные события августа, хотя в деревне о них знал каждый.
Своим вопросом он будто открыл шлюз. Заговорили сразу все.
Бабкин только успевал поворачиваться от одного к другому. Ему было не до записей – понять бы, в чем дело!
– Подождите! – взмолился он наконец. – Давайте по порядку!
Седой, но с моложавым скуластым лицом мужчина кивнул.
Он помнил многочисленные статьи о подружках Демьяна. Весь фандом с замиранием сердца следил за тем, кто станет очередной избранницей кумира.
– Если бы ты видел Пронина, ты бы и сам стал геем, лапушка, – промурлыкала Домбровская. – Сладкий-гадкий, ммм! Так бы и съела!
Через несколько дней после грехопадения Пронин сообщил Демьяну, что у него есть фотографии. Так случайно вышло. Их снимали. «Неужели я не предупредил?» Он назвал сумму, которую должен был заплатить Щербатых, чтобы фото не утекли в СМИ.
Да, это был чистой воды шантаж.
Марк пообещал, что если Демьян обратится в органы, снимки все равно будут выложены в Сеть.
– Для Демьяна это был бы конец, – с мрачным удовлетворением сказала Элла. – У нас таких вещей не прощают. Нигде не прощают. Думаешь, почему Круз или Ди Каприо скрываются? Никто не торопится выйти из шкафа, ни один! Все эти подставные браки… Он ей – роли и карьеру, она ему – прикрытие… Самое смешное, что Демьяша как раз не гей. Даже не би! Повело один раз парня, бывает… Но так глупо попасться!
– Он заплатил?
– А ты как думаешь! Пронин ободрал его как липку. Ничего не оставил. Помнишь, Демьян два года подряд снимался во всяком шлаке? Потом еще в клинику загремел? Все говорили, из-за наркоты… Ничего подобного! Он был выжатый, как лимон. Натуральная депрессия. Потом еще полгода на таблетках выкарабкивался. Лично я считаю, что таблетки – это зло. Они как бы меняют личность, ты согласен? Человек все может вылечить сам, достаточно знать резервы своего тела…
При этих словах Домбровская откинулась назад и свела плечи.
– Да-да, – рассеянно согласился Макар, с трудом отводя взгляд от резервов.
– Только не выдавай меня, понял? – Она вдруг встревожилась. – Пронин – мой друг!
Илюшин вопросительно поднял брови.
– Марк про меня пишет! – созналась Элла. – Раз в три месяца делает материал.
Он понял: в мире актрисы, где забвение означало смерть, человеку, вытаскивавшему ее из небытия, прощалось все.
Однако Илюшин не мог сообразить, отчего Демьян выбрал именно Марка Пронина для совместной работы. Пронин дорого стоил. Пронин ему не подходил. Он никогда не занимался мемуарами.
– Костик его подсунул, – засмеялась Элла, когда он спросил ее об этом. – У Костика с Марком был роман. – Лицо ее выразило брезгливость. – Марку потребовались деньги, и наш Волчок подогнал подходящего клиента. Демьян у нас мальчик обеспеченный. Жалко только, глупый. Ты бы стал выпускать книгу по воспоминаниям какой-то полоумной старухи?
– Если она хорошо помнила известных артистов своего времени – почему бы и нет?
Элла уставилась на него. От выпитого глаза у нее не помутнели, а засияли ярче.
– Да кому какое дело, что они там друг другу рассказывали? – четко выговорила она. – Они же все мертвые! Мертвые! Кому интересно, что они говорили!
Глава 15
Сергей Бабкин
Арендованная «Тойота» хорошо держала дорогу, несмотря на колею. На этот раз Сергей решил не связываться с таксистами и второй час спокойно ехал по хорошей трассе, разглядывая пейзажи и обдумывая, что ему предстоит.
Контраст с дорогой в Зеленец впечатлял. Здесь трава по обочинам была скошена, деревца стояли с побеленными стволами. Ни мусора, ни ям. Вдалеке выплывали и пропадали большие живописные села, и в приоткрытое окно ветер приносил сладковатый запах дыма – то ли жгли костры, то ли топили бани.
В середине пути Сергей остановился заправиться. Заодно и перекусил. Еда была такая, как он любил: много теста и мяса. Все сытное, вкусное. И сладости действительно… сладкие! В три раза слаще, чем все, что он ел в Москве.
Он ехал, зная, что невидимый клубок послушно катится перед ним, и ниточка зажата в его пальцах. Логически рассуждая, можно было обойтись и без сумасшедшего перелета в Сыктывкар. Он провел бы день в Казани, затем встретился бы с Леной.
Однако Бабкин знал, что без посещения родины Богуна ничего не получилось бы. Идея попросить о помощи казанскую профессоршу пришла к нему в самолете на обратном пути. А останься он в Казани, не пришла бы вовсе; Бабкин, собственно, в первый же день позабыл о существовании Тарбеевой и, как пить дать, не вспомнил бы.
Иногда, он знал, события как-то так увязываются друг с другом, так сцепляются петельками и крючочками, что одно тянет за собой другое, и нельзя безнаказанно вынуть из этой цепочки фрагмент, как нельзя убрать несколько штук из выставленных костяшек домино. Движение прекратится; нарушится правильный ход вещей. Он стал шариком, катившимся по лабиринту предметов. Иногда выпадали нелепые или странные, но не было ни одного лишнего.
Он ехал в Усть-Чекан, потому что побывал в Зеленце. Одно вытекало из другого.
Усть-Чекан и Вятку разделяло шесть километров. Бабкин решил, что когда закончит все дела в деревне, доедет до берега реки и предастся там… черт, надо все-таки вспомнить это японское слово. Очень трудно предаваться тому, чему не знаешь названия.
«Через полтора километра съезд», – предупредил навигатор. Дорога вела его сначала через перелесок, затем через широкое желто-зеленое поле кукурузы. Всякий раз, видя кукурузу, Сергей изумлялся, как ребенок, ее высоте. Он приоткрыл оба окна и под шуршание подсохших листьев, напоминающее дождь, выехал к Усть-Чекану.
Деревня встретила его разноголосицей. Вопили дети, беззлобно лаяли псы; длинноногие, точно балерины, белые куры вылетали из-под машины с кудахтаньем, хотя он тащился едва-едва. Проезжая мимо прогона, он заметил вдалеке леваду, в которой гуляли четыре крепких гнедых лошадки. Откуда-то доносилось противное блеянье коз. Бабкин не сомневался, что если покатается вокруг, где-нибудь в окрестностях обнаружит коровье стадо.
В деревне, где жила его старая родственница, последнюю корову зарезали десять лет назад.
За окном проплыла небольшая мечеть. Возле нее стоял указатель: «На родник».
Ему вспомнился Зеленец, который был впятеро больше Усть-Чекана. Разрушающиеся дома, пустые улицы, по которым ветер гнал мусор и листья.
Бабкин в некотором ошеломлении объехал всю деревню. Сфотографировал для Маши резные наличники с тюльпанами и черно-белого козленка, доверчивого, как щенок, который подошел, когда Бабкин выбрался из машины. Сергей отломил для дурачка кусок лепешки, купленной на заправке. Козленок счастливо взмемекнул, выхватил угощение редкими зубами, едва не отхряпав Бабкину полпальца, и ускакал, взбивая пыль.
По его представлениям, Усть-Чекан был полноценным селом, а не деревней, как его обозначали на картах. Сергей видел школу, объединенную с детским садом, Дом культуры, два магазина и даже парикмахерскую. Семьи здесь, по всей видимости, жили большие. На его глазах родители лет сорока погрузили в «Газель» девятерых отпрысков и унеслись под собачий лай.
Он вспомнил Лидию Рушановну. «Газификация, мой дорогой, – вот первый столп благополучия. Посмотрите на наши деревни! Сколько процентов из них газифицировано? Сколько стариков вынуждены топить дровами? А ведь это тяжело, тяжело и дорого, и русская печь, при всех ее достоинствах, не выдерживает никакой конкуренции с обыкновенным газовым отоплением». В Усть-Чекане ее наблюдение подтверждалось: он не увидел ни одного дома, по стене которого не поднималась бы тонкая газовая труба.
«Когда нет необходимости связываться с дровами, высвобождается – что, Сережа? Верно, высвобождается ресурс. Я знаю, о чем говорю, поверьте: до моих пятнадцати лет наша семья жила в доме, который отапливался русской печкой и голландкой. Газ – это жизнь, мой дорогой».
Он оставил машину в тени старого тополя. Перед магазином на солнце играли чумазые ребятишки лет пяти-шести. При виде Бабкина они притихли, но не разлетелись, а лишь подвинулись.
«Второй столп – многодетность и трудолюбие. Я объединяю их в один пункт, поскольку все это не что иное как традиции, Сережа. Число больших семей неуклонно уменьшается, в этом отношении поступь прогресса неумолима, как и везде, но их все равно много. Я могу вам доказать с цифрами в руках, как говорится…»
В магазине стоял крепкий яблочный дух. Бабкин обогнул ящики, доверху наполненные яблоками, и подошел к продавщице.
Он набрал сладостей, не глядя отложил какие-то консервы. Они не были ему нужны, но он всегда придерживался правила: прежде чем расспрашивать человека, оставь ему что-нибудь на память. Лучше всего – деньги.
Забрав пакеты, он спросил:
– Простите, вы давно здесь работаете? Я ищу мужчину, который приезжал три года назад…
Продавщица внимательно взглянула на фотографию Богуна, взятую им из новогодней газеты.
– Понимаю, что прошло много времени. Он был тут в двадцатых числах августа. Зовут Григорий Богун.
– Я такого не помню. – Женщина покачала головой. – Лицо неприметное, но на память не жалуюсь. Не было его у меня в магазине. Может быть, к Залиловой заходил? Это вторая точка, на соседней улице.
Сергей поблагодарил и ушел. Он расспросил Залилову. Он заглянул в Дом культуры, перед которым играли в нарды пожилые мужчины, показал Богуна и им, и трем работницам Дома культуры, и парню, выпасавшему коз, и водителю грузовика, привезшего молочные продукты к Залиловой… Никто не узнавал Григория.
Когда Бабкин сказал, что это его друг, который пропал три года назад, вокруг него образовалась небольшая толпа. Немногословные люди, которых он не назвал бы приветливыми, сопровождали его, заходили во дворы, выкрикивали хозяев – иногда по-татарски, иногда по-русски. Его отвели в подобие гостевой избы, где мог остановиться приезжий, но и там старая татарка в платке, надвинутом на глаза, отрицательно качнула головой. Сергей вглядывался в лица, но ни на одном не видел и тени сомнений.
Он заметил темноглазую девчушку лет десяти, следовавшую за ним в отдалении. Мимоходом пожалел, что у него не осталось Машиных игрушек. С другой стороны, леший его знает, как здесь отнесутся к мужчине, который раздает игрушки девочкам. Время от времени он ловил на себе неприязненные взгляды, но не мог понять, чем они вызваны.
Переходя от дома к дому, Бабкин понял, что Усть-Чекан – деревня смешанная. Здесь жили пенсионеры, дачники, фермеры, жили многодетные семьи, где отец работал вахтовым методом и уезжал на полгода, и те, кто трудился на земле.
«Третья причина, Сережа, в том, что татары – народ малопьющий…»
Ему попался на глаза один-единственный нежилой дом – вдалеке, на большом запущенном участке, где обрастал травой ржавый скелет бороны.
К концу второго часа он убедился, что ни Богуна, ни лже-Богуна никто не видел. Это рушило на корню всю его теорию, согласно которой Григорий встретился здесь с человеком, которому отдал свои документы. Не факт, что это был московский лже-Богун, паспорт мог попасть к тому через вторые-третьи руки…
Бабкин сел на скамейку перед Домом культуры и стал думать.
Богуна здесь не было.
Лже-Богуна тоже.
Григорий отправил смс начальнику, из которого следовало, что отдыхать ему понравилось, а работать – нет. Но это не значит, что речь шла об отдыхе в Усть-Чекане. Могло произойти что угодно. Встретил в автобусе девушку и позабыл про корешей. Напился с другими приятелями и никуда не поехал.
А как все хорошо складывалось! И Тарбеева блестяще сыграла свою роль, и стеснительная Лена вспомнила все без гипноза, и Усть-Чекан подходил по всем признакам.
К Сергею постепенно теряли интерес. Сопровождавшие разбрелись, вернулись к делам. Пожилые мужчины – медленно говорившие, степенно двигавшиеся – вновь сидели за нардами. Кто-то курил в стороне, женщины обсуждали растущие цены.
– А ничего у вас не происходило в августе две тысячи шестнадцатого, люди добрые? – спросил Сергей. – Числах эдак в двадцатых?
Он спросил задумчиво, скорее, размышляя вслух, чем ожидая ответа. И потому удивился, когда к нему обернулись все.
Разговоры стихли.
Одна из женщин испуганно прижала ладонь к губам.
Позже он ругал себя за то, что не сообразил спросить об этом раньше. Был уверен, что Богун приезжал в Усть-Чекан надолго, размахивал перед жителями его фотографией, будто флагом, надеясь добиться от них капитуляции в виде признания, что они встречали Григория. И не подумал о других вариантах.
Эти люди не связали между собой его интерес к какому-то парню, которого никто никогда не видел, и страшные события августа, хотя в деревне о них знал каждый.
Своим вопросом он будто открыл шлюз. Заговорили сразу все.
Бабкин только успевал поворачиваться от одного к другому. Ему было не до записей – понять бы, в чем дело!
– Подождите! – взмолился он наконец. – Давайте по порядку!
Седой, но с моложавым скуластым лицом мужчина кивнул.