Лягушачий король

Григорий вскочил, занял стойку. На его стороне был опыт драк без правил. Зато его противника учили профессионалы.

Именно сейчас Бабкину стоило бы вмешаться. Но он сгорал от любопытства: кто победит? На кого стоит поставить в этом махалове? Перед ним, в широком смысле, развивалось столкновение не личностей, а идеологий.

Первая же минута боя принесла ответ. Илья побеждал с разгромным счетом. Бабкину только теперь бросилось в глаза, что, по сравнению с сутулым Богуном, программист высок и крепок. Быть может, это не было бы преимуществом, не дерись Илья с таким хладнокровием.

Пока Богун бессмысленно, хоть и свирепо, размахивал кулаками, Харламов технично врезал ему пару раз. Бабкину показалось, что он щадит своего противника. От первого удара Григорий согнулся пополам. Вторым его отбросило на траву.

Ахнула женщина, и в начинающем темнеть воздухе Сергей разглядел высокую фигуру. Татьяна! Она не кинулась разнимать мужчин, как он ожидал. От веранды за ней торопливо ковыляла Люся.

Богун поднялся, шатаясь, и вновь кинулся на противника. Теперь им руководила одна лишь слепая ярость. Ему снова досталось бы, если б не старушка.

– Что вы здесь устроили? Возмутительно! Безобразие! – Голос ее дрожал от негодования. – Как не стыдно! На глазах у детей!

К удивлению Сергея, это воззвание подействовало. Григорий остановился, покачиваясь, как пьяный.

– Прости, Люсенька, – виновато сказал Илья. – Мы больше не будем, обещаю. Дурачились, увлеклись…

– Дурачились, – хрипловато подтвердил Богун. – Увлеклись. Грешны, Людмила Васильевна! Но обещаем исправиться. Верно, Илья?

Григорий протянул ему руку. Программист, поколебавшись, пожал ее.

«Отпечатки! – мысленно взвыл Сергей. – Сейчас-то бы их и снять!» У него была техника снятия отпечатков при рукопожатии, но вот беда: ладонь сжимали не ему.

– А вы что стоите, как, извините, столб? – накинулась на него Люся. Она даже ругалась смешно: негромко, с такой четкой артикуляцией, будто начитывала радиопьесу. – Ей-богу, не ожидала от вас страсти к гладиаторским боям.

– Скорее уж, к цирку, – подал голос Богун и ухмыльнулся. – Клоун я, клоун! Больше не буду паясничать, Людмила Васильевна. Не тревожьтесь. Пойдемте чай пить!

Бабкин заметил, что Богун вернулся к прежней манере речи. Приблатненные интонации и словечки исчезли.

– Вы меня заставили поволноваться, – доносился до него укоризненный голос Люси. Григорий, полуобняв за плечи, вел ее к дому. Илья невесть откуда взявшимся фонариком освещал им путь. «Идиллическая картина», – восхитился Бабкин.

– В самом деле, почему вы их не разняли?

Татьяна стояла в нескольких шагах, положив ладонь на корявый ствол яблони. Челка ее растрепалась от быстрой ходьбы, лицо казалось бледнее обычного.

– А вы? – вопросом на вопрос ответил он.

– Я-то не умею драться. В отличие от вас!

– Вы бы закричали, и все прекратилось само собой. Вон как Люся.

Татьяна покачала головой.

– У Люси особый дар, – с нежностью заметила она. – Люся – миротворец. Она – наша Эйрена.

– А вы, значит, Эрида?

От него не укрылся ее удивленный взгляд, и Бабкин самодовольно усмехнулся про себя. Маша в прошлом месяце вместе с подругой-художницей корпела над иллюстрациями к пересказам греческих мифов для детей. Они столько обсуждали этих чертовых богов и богинь, складки на их хитонах, атрибуты их божественной силы, что он в конце концов кое-кого запомнил.

– Ни в коем случае. Кстати, нам с вами пора. Сейчас Григорий умоется, и, чтобы сгладить неловкость, всех позовут есть пирог.

– Тут уже кое-кто, я слышал, отведал пирога. – Она дернулась, и Бабкин тотчас раскаялся в своей грубости. – Простите! Фирменный врачебный цинизм!

– Вот почему вы их не разнимали, – после недолгого молчания утвердительно сказала Татьяна. – Боялись повредить руки, да?

– Вроде того. Послушайте, зачем вы приезжаете сюда каждое воскресенье?

Она сжала пальцами переносицу, постояла так и грустно улыбнулась Сергею.

– Превратно понятое чувство долга, быть может?

– Да ну. Бросьте.

В доме зажегся свет, и пронзительный голос Ульяны перекрыл шелест осеннего сада: Харламова-старшая увидела боевые раны Григория.

– Хорошо, – решительно сказала Татьяна. – Тогда представьте, что ваша жена – у вас ведь есть жена, что бы вы там ни говорили… Так вот, представьте, что ваша жена… Вы, кстати, любите ее?

– Очень, – сказал Бабкин быстрее, чем успел подумать.

На этот раз ее взгляд задержался на нем дольше.

– Тогда вам будет проще включить воображение. Ваша жена зависима от своих близких. От отца, от матери… Не важно, почему! Так получилось. Но если она бывает у них без вас, то возвращается не просто без сил, нет! Она приезжает, будто выпитая вампирами, ложится на кровать, у нее скачет давление, начинается мигрень, а ведь она молодая здоровая женщина, черт возьми… Она очень старается подняться, чтобы не тревожить вас, но выходит еще хуже. А когда вы сопровождаете ее к этим… упырям… мы сейчас с вами про воображаемых родителей, разумеется, вашей воображаемой жены! То есть нет, жена настоящая… Это не важно!


– Это очень важно!

– …когда вы едете вместе с ней, все проходит… нормально. Даже почти хорошо! Потому что вы рядом, и ее не мучают. А если и мучают, то не так сильно. И вот вы, человек, любящий свою жену… вы ведь не захотите, чтобы она умерла от инфаркта в сорок лет, правда? Просто вернулась из такой поездки в один прекрасный день, легла на кровать и умерла! Конечно, нет! Поэтому вы будете ездить с ней. Будете рядом.

– А могу я стукнуть жену и сказать ей, что ее место на нашей семейной кровати, а не возле упырей? – поинтересовался Бабкин.

– Можете, – без улыбки ответила Татьяна. – Но тогда она будет ходить стукнутая. Вот такой у вас нехитрый выбор.





Глава 12

Татьянин день




Непростительно!

Терпеть не могу эту поездную исповедальность. Утирание соплей о незнакомца в общем купе. Попытка обрести значимость, рассказывая случайному попутчику историю своей жизни.

Что на меня нашло? Отчего я разоткровенничалась с малознакомым типом?

Будем говорить начистоту: причина у меня имелась. Когда я увидела, как мой муж дерется с женихом сестры… я испугалась. Испугалась, что Богун изобьет его, что он ему что-нибудь сломает, и вообще это была ужасная сцена, ничуть не менее дикая оттого, что в тот день, казалось, все движется к какой-то неприятной развязке.

Варвара ходила сникшая: ее жених с ней почти не разговаривал. В таких случаях женщины ее склада начинают подозревать постороннюю «сердечную привязанность», как мило и старомодно выражается наша Люся.

Но, кажется, Богун был мрачен по другой причине. Мне показалось даже… нет, это нелепость, конечно… И все-таки мне показалось, что он тяготится присутствием нашего молчаливого хирурга с лицом боксера. Каждый раз при появлении Сергея Богун как-то… уплощался.

Меня он тоже слегка щелкнул по носу. Эрида! Этот человек способен удивить. Не то чтобы я считала его тупым, но мое первое впечатление оказалось ошибочным.

Больше всего удивляет, что они с Кристиной вместе. Поначалу я полагала, что хирург должен быть счастлив, раз такая девушка снизошла до него. Прекрасная, живая, веселая… Слишком юная. Но прошло немного времени, и я вновь с недоумением смотрю на эту пару. Что могло привлечь в ней такого человека, как Сергей?

Впрочем, меня это не касается. Досужие размышления.

А вот Илья, его мать и все, что связано с ними…

Я полагала, что прекрасно знаю своего мужа. Он сторонник переговоров в любой ситуации. Противник силовых решений.

Однажды в спортивном баре к нам пристал пьяный болельщик. Я сто раз пожалела, что нас занесло в тот бар, но когда этот тип, здоровый, как буйвол, гоготавший громче всех в своей компании, пяливший на меня налитые кровью буркала, встал и, покачиваясь, пошел к нам… Вот тогда я поняла, что нужно было не жалеть, а уходить. Минутой раньше, пятью минутами. Наплевать на счет, вернуться потом, объясниться…

Я не трусиха. Часто люди называют трусостью чутье, помноженное на здравый смысл. Интуиция подсказывала, что этот бык пришел, чтобы затеять драку; что его тащит вниз собственной старательно подогреваемой звериной яростью, словно здоровенную глыбу потоком селевого оползня, и что он определился с жертвой. Илья в том баре был единственным человеком в галстуке. Если даже мое присутствие не остановило глыбу, значит, дело плохо.

– Слышь, ты пялишься на мою подружку? – сказал этот парень, бухнувшись за наш столик без разрешения. – Ты при бабе сидишь и пялишься на мою подружку? На подружку мою пялишься? Глаза чешешь об мою подружку?

Он повторил это раз пять или десять. «Мою подружку». С таким стреляющим «П», при котором изо рта летят брызги слюны и так шибает пивом, словно вам его влили в нос.

Илья с улыбкой лучезарного дебила уставился на него.

– Это Вика, правда же? – радостно спросил он. – А я смотрю и не могу понять: Вика или нет! Сижу и думаю: вроде она! А вроде и не она…

– Н-ну, Вика, – подтвердил парень. Он слегка притормозил – просто от удивления.

Илья расцвел.

– Слушай, золотая девушка! Она нас с братом защищала, когда мы начали в школу ходить. У нас вечно деньги отжимали. Предки выдавали на еду. А Вика за нас заступалась. Она в четвертом была, мы в первом. Смелая такая!

– Вика смелая, да…

– Гоняла этих парней только так!

– Кулаками помахать она не дура…

– Она твоя девушка? Рад за тебя, друг!

Илья с энтузиазмом пожал руку парню. Тот покивал с глубокомысленным видом.

– Мне повезло… Ага. И ей повезло!

– Конечно, повезло! Рад, что ей повезло! Такая смелая девчонка! Защищала нас.

Я сидела, открыв рот. На моих глазах селевой поток только что, вопреки всем физическим законам, развернулся и пополз вверх.