Лягушачий король
Часть 45 из 80 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Парень уже готовился устроить нашу судьбу, зазывая нас в свою компанию и гарантируя совместную поездку в Сочи. «Седня летим, слышь! Ты настоящий мужик! Жена твоя – красавица! Слышь? Я в этом понимаю, я тебе говорю: красавица!» Его, точно флюгер, развернуло от ярости к обожанию.
Илья отвел нашего нового друга к его столу, похлопывая по плечу, усадил за стол. Тот немедленно сообщил всем, что к ним сейчас придут «офигенные люди, Вика их знает, смотри, Вика, кто пришел! Узнаешь?»
Илья уже вел меня к выходу, бросив на стол деньги.
– Пойдем-пойдем, а то Вика сейчас очухается…
Мы быстро удалялись от бара.
– Ты что, не знаком с ней?
– Впервые в жизни вижу, – отозвался Илья.
– Откуда ты знаешь ее имя?
– Да просто когда шел в туалет мимо их стола, этот жлоб сказал: «Если наши проиграют, Викуся мне отсосет. Правда, Викуся?»
Я уставилась на него, а потом захохотала. И хохотала, пока мы не спустились в метро, в котором так громко ржать было попросту неприлично.
Илья рассказал мне, о чем Григорий говорил с Антоном. Когда я услышала о песочном замке, у меня глаза на лоб полезли. Но драка началась не из-за этого. По словам Ильи, Богун «не следил за языком», а в подробности мой муж вдаваться не стал.
На следующее утро Илья отправился с Антоном в песочницу. Результат его работы превзошел все ожидания. К полудню вокруг их города трудилась толпа детей, а толпа взрослых фотографировала их на свои смартфоны.
Я тоже сделала фото и вернулась к себе. Ева, поначалу скептически относившаяся к папиному замыслу, осталась в песочной куче, и меня радовало, что они будут там втроем.
Мой телефон наполнен фотографиями детей. Начнешь рассматривать последние снимки – и незаметно для себя уходишь все дальше и дальше в прошлое. Я люблю ходить этой дорогой.
В дверь постучали.
– Войдите!
Я ожидала увидеть Люсю, но вошла Варвара.
После вчерашнего мы с ней не успели поговорить. Богун быстро собрался и уехал, а Варя от огорчения легла спать; правда, перед сном, пока она ставила Люсе капельницу, они пообщались, и наша невеста немного успокоилась. Тетушка действует на нее отрезвляюще.
Новый день – новая злость.
Однако Варвара вела себя непривычно. Ей явно было не по себе. Женщины, чьи мужчины подрались, испытывают взаимную неловкость. Сначала мы осторожно и довольно косноязычно дали понять друг другу, что произошедшее нас не касается. Потом – что ужасный эпизод всем следует забыть как можно быстрее.
Варвара не спешила уходить. Она топталась, засунув руки в карманы, бросала взгляды в окно, словно стремилась запомнить вид, который наблюдала тысячу раз. Яблони. Клумбы хризантем. Отцветающие астры. Черепичные крыши домов на другой стороне улицы.
Розовые волосы, вставшие торчком, и покрасневшие глаза придавали ей сходство с панком, упоровшимся какой-то дрянью. Года три из моей бурной юности прошли в чередовании разных субкультур.
Примерить образ панка на Варвару тем смешнее, что старшая сестра Ильи – консерватор до мозга костей. Расскажи я ей хотя бы десятую часть приключений моей молодости, она бы, пожалуй, сочла меня сумасшедшей.
Помню, однажды я обмолвилась, что пару лет путешествовала автостопом. В то время это было мне необходимо: убедиться, что дорога может быть не тем местом, где придет смерть и заберет самое ценное, а всего лишь маршрутом из точки А в точку Б. Линией на карте. Запахом потной рубахи водителя большегруза. Но не смертью, не бедой.
Бедный мой папа! Как страшно ему было меня отпускать, и как он героически не говорил мне ни слова против! Я раз за разом уходила в долину теней, испытывая себя, изгоняя из нутра визжащую от страха и горя девчонку, боящуюся всего: машин, бензиновой вони, проносящихся деревьев за окном, самого движения… Я не знала тогда, что мои кошмары можно «прорабатывать» с психотерапевтом. Что таблетки, подобранные врачом, спасли бы меня от страха. Мне пришлось спасать себя самой, и я выбрала раз за разом окунаться в свой ужас, потому что не видела других способов избавиться от него.
У меня ушло два года на исцеление. Но я справилась, и я до сих пор этим горжусь.
О, надо было видеть лицо Варвары, когда я упомянула об этом опыте! Поджатые губы. Осуждение в каждом жесте.
«Порядочные женщины так себя не ведут!»
Вслух она сказала, что в чужих машинах всегда мерзко пахнет.
Согласитесь, есть некоторая ирония в том, что она собирается выйти замуж за шофера.
Варвара нервно мяла край своей футболки.
– Таня, я на тебя наехала несколько дней назад… – наконец выдавила она. – Насчет папы. Ты прости меня, пожалуйста! Не знаю, что на меня нашло.
– Все в порядке! – запротестовала я.
– Нет, не все! Я иногда дурею, ищу, на ком сорваться, а тут ты… – Простодушное ее признание позабавило меня, но жалость пересилила. – Надо бы на папу, но как на него срываться, если он только из больницы, едва живой…
– А на папу-то за что? – удивилась я. У Варвары очень нежные отношения с отцом.
Она раздраженно махнула рукой:
– Он маму подвел! Седина в бороду, бес в ребро. Тоже мне, престарелый ловелас!
Я так и села. Выходит, и от старшей дочери Виктору Петровичу не удалось скрыть своих похождений!
– Ты насчет…
– …Галины, Галины! – сердито подтвердила Варвара. – Ой, не смотри на меня так! Мы с Кристиной сначала хихикали над ним, но вообще, знаешь, это все довольно противно. Когда твой родной папаша впадает в кобелизм…
«Мы с Кристиной!»
Я-то считала, что случайно раскопала огромную тайну, а это был секрет Полишинеля!
– В общем, не держи зла, Тань. Все, побегу, подменяю сегодня кое-кого… Как думаешь, волосы еще не пора красить? – Она задержалась перед зеркалом, наклоняя голову влево-вправо, как попугай.
– Нет, пока хорошо. Розовый и синий – два цвета, которые красиво вымываются. Тебе идет.
– Вот за что люблю тебя, Танька, – всегда от тебя приятное услышишь! – с чувством сказала Варвара, захлопывая дверь.
Я улыбнулась. Она меня, конечно, не любит. Но у нее есть черта, выгодно отличающая ее от младшей сестры: Варвара умеет раскаиваться. И она, и Кристина способны согласиться с тем, что совершили дурной поступок, однако Кристина признает это как факт своей биографии, не более. «Да, я была стервой и отбила парня у старшей сестры!» На этом точка. Варвара же всегда делает следующий логический шаг. У нее есть потребность получить прощение.
Отчего-то это кажется мне важным.
После обеда я отнесла Люсе фрукты и спросила, выпила ли она лекарство. Вчера старушка распереживалась из-за драки и долго не могла уснуть.
Люся возле окна рассматривала книгу английских ботанических иллюстраций. На прошлый Новый год мы с Ильей преподнесли ей великолепно изданный альбом, и Люся пришла в такой восторг, что даже решилась на вышивку по мотивам одной из картин. Вышивка – маленький простой василек – висит в нашей квартире. В Люсином исполнении это цветок смирения и скромных ежедневных радостей, из которых складывается жизнь.
Люся с улыбкой поднялась мне навстречу. Я с облечением увидела, что ей лучше. На щеках румянец, глаза весело поблескивают.
Мы немножко поболтали. Я с удовольствием приняла Люсино приглашение задержаться. Ее комната производит на меня магическое впечатление. В ней на стенах пунктиром – вся Люсина жизнь.
Черно-белый портрет в простой металлической рамке: Люся старшеклассница в плаще и беретике. Кудряшки, пухлый подбородок, носик кнопочкой, веселый взгляд.
Еще один портрет, уже цветной. Под стекло вложены засохшие лепестки белой розы. Люся с мужем где-то на отдыхе. Лепестки сохранились от свадебного букета. Муж невыразителен, как кастрюля, а Люся по-прежнему маленькая, легкая – стоит ласточкой на парапете. За ней на берегу плещется людское море, еще дальше – настоящее.
Она вышла замуж два года спустя после окончания института за человека на четырнадцать лет старше. Муж приехал в Москву, увидел Люсю, влюбился и увез с собой в Свердловск.
Жили они безбедно. Он был известен в городе, занимал серьезную должность в обкоме партии. Люся пару лет поработала в школе. Но здоровье ее всегда было слабеньким, и по настоянию мужа она осела дома.
Декоративное блюдо с принцессой, летящей на ковре-самолете, – подарок, привезенный с гастролей ее любимой подругой. У Люси всегда было много друзей, она легко находит подход к людям. Единственная женщина, с которой она не смогла общаться, – ее родная сестра Лилия. Та на одиннадцать лет старше, всю жизнь прожила в Москве и на Люсю с ее обкомовцем смотрела сверху вниз. Сестры переписывались, но виделись редко. Виктор Петрович – сын Лилии.
Чуть выше декоративного блюда висит предмет, при взгляде на который у меня каждый раз сжимается сердце. Разделочная деревянная доска, никогда не использовавшаяся по назначению. Выжигательным аппаратом на ее лицевой стороне нарисован зайчик с букетом ромашек. Под ним выведена цифра «8» и подписано старательными кривыми буковками: «Дорогой Люсе на весенний день».
Я помню, в школьном кружке мы выжигали на таких досках простеньким аппаратом. Запах, поднимающийся вслед за движением шипящего жала по карандашному контуру, хотелось вдыхать без конца.
У Люси не было своих детей. Они с мужем взяли на воспитание ребенка из детского дома, но это закончилось как-то нехорошо. Не знаю подробностей. Эта тема для Люси болезненна. Илья говорил, что бабушка Лиля всегда осуждала этот порыв сестры, предсказывала, что ребенок сопьется, будет наркоманом, ограбит приемных родителей… Какая бы версия ни оказалась правдивой, у истории не получилось счастливого конца.
Люся любила этого малыша. Из предметов на стенах разделочная доска для нее дороже всех. Зайчик с ромашками, смешной подарок, напоминание о том времени, когда у Люси было все, о чем мечталось.
Я случайно подглядела однажды, как она гладит зайчика. Движением, полным безысходной нежности, тихо-тихо ведет по ушам, по заячьему носу, и медленно прикасается к сердцевине каждой ромашки. Раз, два, три.
На противоположной стене Люся повесила простенькую репродукцию картины Айвазовского, привезенную из Феодосии, любимого ее места отдыха. Она уезжала на целое лето, бросала своего мужа-крота и часами бродила по горам, исследовала побережье. Иногда к ней присоединялась подруга – та самая, от которой блюдо с ковром-самолетом. О Феодосии Люся вздыхает до сих пор, но ехать отказывается наотрез: «Вдруг испорчу счастливые воспоминания юности!» Да и здоровье не позволяет.
А если вернуться взглядом к зайчику, то над ним, чуть правее, я увижу быстрый карандашный набросок: река, кроны деревьев, за которыми высится ажурный купол свердловского цирка. Люся вернулась в Москву только после смерти мужа, в две тысячи пятом. Тихо жила одна, скорбела. Несколько лет семья сестры даже не знала, что Люся обретается неподалеку от них. Но в две тысячи восьмом Люся надолго попала в больницу, и после этого ее, будто измученную хромую птичку, подобрали и оставили у себя Харламовы.
Если бы я создавала пунктирную линию своей жизни, что она отразила бы?..
Люся вырвала меня из размышлений, положив ладонь на мое запястье.
– …ты чем-то озабочена, Таня?
Люся застала меня врасплох. С моих губ едва не сорвалось: «Я боюсь, что Ульяна совершила убийство», но в последнюю секунду я прикрылась профессией, как щитом.
– Непростая ситуация на работе. Никак не согласуем один проект. Он завис, заказчик рвет и мечет, мы пытаемся искать выход, но пока все попытки впустую.
– Что за проект?
Люся осторожно взяла двумя пальцами кусочек дыни, положила в рот. В такие моменты она до смешного напоминает белую мышку.
– Проект отличный. Подарок, а не проект! Представь: полтора гектара земли, на которых уже стоит здание. Когда-то там был цех. Инвестор планирует сделать из него торговый центр с уклоном в спорт. Фитнес-клуб, много детских секций, помещения для сдачи в аренду и так далее. И назвать его – «Цех». Прежде чем приступать к проекту, нужно проверить, какие градостроительные параметры установлены для этой зоны. И вот мы смотрим с моим драгоценным Назаром Григорьевичем и обнаруживаем, что у нас засада с красной линией.
– Красная линия – что это? – перебила Люся.
Илья отвел нашего нового друга к его столу, похлопывая по плечу, усадил за стол. Тот немедленно сообщил всем, что к ним сейчас придут «офигенные люди, Вика их знает, смотри, Вика, кто пришел! Узнаешь?»
Илья уже вел меня к выходу, бросив на стол деньги.
– Пойдем-пойдем, а то Вика сейчас очухается…
Мы быстро удалялись от бара.
– Ты что, не знаком с ней?
– Впервые в жизни вижу, – отозвался Илья.
– Откуда ты знаешь ее имя?
– Да просто когда шел в туалет мимо их стола, этот жлоб сказал: «Если наши проиграют, Викуся мне отсосет. Правда, Викуся?»
Я уставилась на него, а потом захохотала. И хохотала, пока мы не спустились в метро, в котором так громко ржать было попросту неприлично.
Илья рассказал мне, о чем Григорий говорил с Антоном. Когда я услышала о песочном замке, у меня глаза на лоб полезли. Но драка началась не из-за этого. По словам Ильи, Богун «не следил за языком», а в подробности мой муж вдаваться не стал.
На следующее утро Илья отправился с Антоном в песочницу. Результат его работы превзошел все ожидания. К полудню вокруг их города трудилась толпа детей, а толпа взрослых фотографировала их на свои смартфоны.
Я тоже сделала фото и вернулась к себе. Ева, поначалу скептически относившаяся к папиному замыслу, осталась в песочной куче, и меня радовало, что они будут там втроем.
Мой телефон наполнен фотографиями детей. Начнешь рассматривать последние снимки – и незаметно для себя уходишь все дальше и дальше в прошлое. Я люблю ходить этой дорогой.
В дверь постучали.
– Войдите!
Я ожидала увидеть Люсю, но вошла Варвара.
После вчерашнего мы с ней не успели поговорить. Богун быстро собрался и уехал, а Варя от огорчения легла спать; правда, перед сном, пока она ставила Люсе капельницу, они пообщались, и наша невеста немного успокоилась. Тетушка действует на нее отрезвляюще.
Новый день – новая злость.
Однако Варвара вела себя непривычно. Ей явно было не по себе. Женщины, чьи мужчины подрались, испытывают взаимную неловкость. Сначала мы осторожно и довольно косноязычно дали понять друг другу, что произошедшее нас не касается. Потом – что ужасный эпизод всем следует забыть как можно быстрее.
Варвара не спешила уходить. Она топталась, засунув руки в карманы, бросала взгляды в окно, словно стремилась запомнить вид, который наблюдала тысячу раз. Яблони. Клумбы хризантем. Отцветающие астры. Черепичные крыши домов на другой стороне улицы.
Розовые волосы, вставшие торчком, и покрасневшие глаза придавали ей сходство с панком, упоровшимся какой-то дрянью. Года три из моей бурной юности прошли в чередовании разных субкультур.
Примерить образ панка на Варвару тем смешнее, что старшая сестра Ильи – консерватор до мозга костей. Расскажи я ей хотя бы десятую часть приключений моей молодости, она бы, пожалуй, сочла меня сумасшедшей.
Помню, однажды я обмолвилась, что пару лет путешествовала автостопом. В то время это было мне необходимо: убедиться, что дорога может быть не тем местом, где придет смерть и заберет самое ценное, а всего лишь маршрутом из точки А в точку Б. Линией на карте. Запахом потной рубахи водителя большегруза. Но не смертью, не бедой.
Бедный мой папа! Как страшно ему было меня отпускать, и как он героически не говорил мне ни слова против! Я раз за разом уходила в долину теней, испытывая себя, изгоняя из нутра визжащую от страха и горя девчонку, боящуюся всего: машин, бензиновой вони, проносящихся деревьев за окном, самого движения… Я не знала тогда, что мои кошмары можно «прорабатывать» с психотерапевтом. Что таблетки, подобранные врачом, спасли бы меня от страха. Мне пришлось спасать себя самой, и я выбрала раз за разом окунаться в свой ужас, потому что не видела других способов избавиться от него.
У меня ушло два года на исцеление. Но я справилась, и я до сих пор этим горжусь.
О, надо было видеть лицо Варвары, когда я упомянула об этом опыте! Поджатые губы. Осуждение в каждом жесте.
«Порядочные женщины так себя не ведут!»
Вслух она сказала, что в чужих машинах всегда мерзко пахнет.
Согласитесь, есть некоторая ирония в том, что она собирается выйти замуж за шофера.
Варвара нервно мяла край своей футболки.
– Таня, я на тебя наехала несколько дней назад… – наконец выдавила она. – Насчет папы. Ты прости меня, пожалуйста! Не знаю, что на меня нашло.
– Все в порядке! – запротестовала я.
– Нет, не все! Я иногда дурею, ищу, на ком сорваться, а тут ты… – Простодушное ее признание позабавило меня, но жалость пересилила. – Надо бы на папу, но как на него срываться, если он только из больницы, едва живой…
– А на папу-то за что? – удивилась я. У Варвары очень нежные отношения с отцом.
Она раздраженно махнула рукой:
– Он маму подвел! Седина в бороду, бес в ребро. Тоже мне, престарелый ловелас!
Я так и села. Выходит, и от старшей дочери Виктору Петровичу не удалось скрыть своих похождений!
– Ты насчет…
– …Галины, Галины! – сердито подтвердила Варвара. – Ой, не смотри на меня так! Мы с Кристиной сначала хихикали над ним, но вообще, знаешь, это все довольно противно. Когда твой родной папаша впадает в кобелизм…
«Мы с Кристиной!»
Я-то считала, что случайно раскопала огромную тайну, а это был секрет Полишинеля!
– В общем, не держи зла, Тань. Все, побегу, подменяю сегодня кое-кого… Как думаешь, волосы еще не пора красить? – Она задержалась перед зеркалом, наклоняя голову влево-вправо, как попугай.
– Нет, пока хорошо. Розовый и синий – два цвета, которые красиво вымываются. Тебе идет.
– Вот за что люблю тебя, Танька, – всегда от тебя приятное услышишь! – с чувством сказала Варвара, захлопывая дверь.
Я улыбнулась. Она меня, конечно, не любит. Но у нее есть черта, выгодно отличающая ее от младшей сестры: Варвара умеет раскаиваться. И она, и Кристина способны согласиться с тем, что совершили дурной поступок, однако Кристина признает это как факт своей биографии, не более. «Да, я была стервой и отбила парня у старшей сестры!» На этом точка. Варвара же всегда делает следующий логический шаг. У нее есть потребность получить прощение.
Отчего-то это кажется мне важным.
После обеда я отнесла Люсе фрукты и спросила, выпила ли она лекарство. Вчера старушка распереживалась из-за драки и долго не могла уснуть.
Люся возле окна рассматривала книгу английских ботанических иллюстраций. На прошлый Новый год мы с Ильей преподнесли ей великолепно изданный альбом, и Люся пришла в такой восторг, что даже решилась на вышивку по мотивам одной из картин. Вышивка – маленький простой василек – висит в нашей квартире. В Люсином исполнении это цветок смирения и скромных ежедневных радостей, из которых складывается жизнь.
Люся с улыбкой поднялась мне навстречу. Я с облечением увидела, что ей лучше. На щеках румянец, глаза весело поблескивают.
Мы немножко поболтали. Я с удовольствием приняла Люсино приглашение задержаться. Ее комната производит на меня магическое впечатление. В ней на стенах пунктиром – вся Люсина жизнь.
Черно-белый портрет в простой металлической рамке: Люся старшеклассница в плаще и беретике. Кудряшки, пухлый подбородок, носик кнопочкой, веселый взгляд.
Еще один портрет, уже цветной. Под стекло вложены засохшие лепестки белой розы. Люся с мужем где-то на отдыхе. Лепестки сохранились от свадебного букета. Муж невыразителен, как кастрюля, а Люся по-прежнему маленькая, легкая – стоит ласточкой на парапете. За ней на берегу плещется людское море, еще дальше – настоящее.
Она вышла замуж два года спустя после окончания института за человека на четырнадцать лет старше. Муж приехал в Москву, увидел Люсю, влюбился и увез с собой в Свердловск.
Жили они безбедно. Он был известен в городе, занимал серьезную должность в обкоме партии. Люся пару лет поработала в школе. Но здоровье ее всегда было слабеньким, и по настоянию мужа она осела дома.
Декоративное блюдо с принцессой, летящей на ковре-самолете, – подарок, привезенный с гастролей ее любимой подругой. У Люси всегда было много друзей, она легко находит подход к людям. Единственная женщина, с которой она не смогла общаться, – ее родная сестра Лилия. Та на одиннадцать лет старше, всю жизнь прожила в Москве и на Люсю с ее обкомовцем смотрела сверху вниз. Сестры переписывались, но виделись редко. Виктор Петрович – сын Лилии.
Чуть выше декоративного блюда висит предмет, при взгляде на который у меня каждый раз сжимается сердце. Разделочная деревянная доска, никогда не использовавшаяся по назначению. Выжигательным аппаратом на ее лицевой стороне нарисован зайчик с букетом ромашек. Под ним выведена цифра «8» и подписано старательными кривыми буковками: «Дорогой Люсе на весенний день».
Я помню, в школьном кружке мы выжигали на таких досках простеньким аппаратом. Запах, поднимающийся вслед за движением шипящего жала по карандашному контуру, хотелось вдыхать без конца.
У Люси не было своих детей. Они с мужем взяли на воспитание ребенка из детского дома, но это закончилось как-то нехорошо. Не знаю подробностей. Эта тема для Люси болезненна. Илья говорил, что бабушка Лиля всегда осуждала этот порыв сестры, предсказывала, что ребенок сопьется, будет наркоманом, ограбит приемных родителей… Какая бы версия ни оказалась правдивой, у истории не получилось счастливого конца.
Люся любила этого малыша. Из предметов на стенах разделочная доска для нее дороже всех. Зайчик с ромашками, смешной подарок, напоминание о том времени, когда у Люси было все, о чем мечталось.
Я случайно подглядела однажды, как она гладит зайчика. Движением, полным безысходной нежности, тихо-тихо ведет по ушам, по заячьему носу, и медленно прикасается к сердцевине каждой ромашки. Раз, два, три.
На противоположной стене Люся повесила простенькую репродукцию картины Айвазовского, привезенную из Феодосии, любимого ее места отдыха. Она уезжала на целое лето, бросала своего мужа-крота и часами бродила по горам, исследовала побережье. Иногда к ней присоединялась подруга – та самая, от которой блюдо с ковром-самолетом. О Феодосии Люся вздыхает до сих пор, но ехать отказывается наотрез: «Вдруг испорчу счастливые воспоминания юности!» Да и здоровье не позволяет.
А если вернуться взглядом к зайчику, то над ним, чуть правее, я увижу быстрый карандашный набросок: река, кроны деревьев, за которыми высится ажурный купол свердловского цирка. Люся вернулась в Москву только после смерти мужа, в две тысячи пятом. Тихо жила одна, скорбела. Несколько лет семья сестры даже не знала, что Люся обретается неподалеку от них. Но в две тысячи восьмом Люся надолго попала в больницу, и после этого ее, будто измученную хромую птичку, подобрали и оставили у себя Харламовы.
Если бы я создавала пунктирную линию своей жизни, что она отразила бы?..
Люся вырвала меня из размышлений, положив ладонь на мое запястье.
– …ты чем-то озабочена, Таня?
Люся застала меня врасплох. С моих губ едва не сорвалось: «Я боюсь, что Ульяна совершила убийство», но в последнюю секунду я прикрылась профессией, как щитом.
– Непростая ситуация на работе. Никак не согласуем один проект. Он завис, заказчик рвет и мечет, мы пытаемся искать выход, но пока все попытки впустую.
– Что за проект?
Люся осторожно взяла двумя пальцами кусочек дыни, положила в рот. В такие моменты она до смешного напоминает белую мышку.
– Проект отличный. Подарок, а не проект! Представь: полтора гектара земли, на которых уже стоит здание. Когда-то там был цех. Инвестор планирует сделать из него торговый центр с уклоном в спорт. Фитнес-клуб, много детских секций, помещения для сдачи в аренду и так далее. И назвать его – «Цех». Прежде чем приступать к проекту, нужно проверить, какие градостроительные параметры установлены для этой зоны. И вот мы смотрим с моим драгоценным Назаром Григорьевичем и обнаруживаем, что у нас засада с красной линией.
– Красная линия – что это? – перебила Люся.