«Линия Сталина». «Колыбель» Победы
Часть 22 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Мне многие говорят, что немцы по шаблону воюют! Все время одно и то же у них, – маршал Ворошилов обвел собравшихся за столом взглядом, в котором Гловацкий увидел победный блеск. А это было совсем не кстати – как метко подметил товарищ Сталин, – сие есть не просто «головокружение от успехов», а обычная форма исконно русского зазнайства.
– Да, по шаблону, Климент Ефремович, – спокойно произнес Николай Михайлович, – только оный уставом называется. А они кровью написаны! У них тоже, кстати, потому что бьют нас пока! А там, где они от своих уставов, то есть шаблонов, отошли, мы их крепко приложили. Только и всего. Сейчас фашисты будут относиться намного серьезнее, а мы начнем юшкой умываться вскорости. Если сами нужные выводы не сделаем, чтобы бить их по-нашему, «ворошиловскими ударами»!
– Какими ударами?
«Первый маршал» пребывал в растерянности – ведь столь откровенная лесть из уст Гловацкого была совершенно неуместна там, где сидели рядом с ним Жданов, Кузнецов и Ватутин. Николай Михайлович тем же спокойным тоном пояснил:
– «Ворошиловскими», не ослышались. Вот у меня к вам такой вопрос, Климент Ефремович – вы в Гражданскую войну свою 1‐ю Конную армию бросали в плотном строю на пулеметы и пушки, чтобы героически полечь всем скопом, людям и лошадям?
– Мы что, с Семеном Михайловичем придурки?! Обходили с флангов и рубили тылы!
– Удивительное дело, – хмыкнул Гловацкий, – два человека, военных академий не кончавшие, сражения охватами да обходами выигрывали. Так какого хрена сейчас многие умники дивизии под пулеметами кладут, в лоб атакуя и забыв, что у противника фланги есть и тыл. Таких поганых метлой гнать нужно – это же вредительство чистейшей воды! Потерь много – пошел вон, с дивизии на полк! Посему немцы наши ряшки еще много раз начистят, пока мы воевать правильно научимся, как надо, по-ворошиловски!
– Поясните, Николай Михайлович, вашу мысль. Кого вы под умниками понимали, было бы интересно узнать. – Жданов улыбнулся, но глаза на чуть одутловатом припухшем лице светились интересом. Живым любопытством они горели, но в любой момент могли полыхнуть молнией. Очень непростым человеком был член ЦК и секретарь Ленинградского обкома, волей Сталина задвинутый в северную столицу.
– Андрей Андреевич, как вы думаете, ополченцы в своей обученности много уступают нашим кадровым, уже обстрелянным дивизиям? Той же 111‐й, 118‐й или 235‐й?
– Вопрос чисто риторический, Николай Михайлович, и так ясно, что ваши «старые» дивизии германским мало в чем уступят, а про ополченцев и говорить нечего. Это уже лучшие дивизии РККА, насколько мне известно!
– Андрей Андреевич, простите, но сейчас я вам открою истину – чисто кадровых дивизий у нас уже нет. Все они уже дивизии народного ополчения, и чем дальше, тем быстрее Красная армия превратится в ополченческую. И войну с немцами выиграет именно такая армия! Во всех названных мною дивизиях состав на пятую часть только кадровый, остальные ленинградские рабочие. А соответственно под их обученность необходимо осваивать новую тактику действий, чтобы как можно быстрее победить врага! А иначе… Нам стоит посмотреть на новые отмобилизованные дивизии – их сейчас бросят на фронт. И что там произойдет? Бестолково погибнут, не принеся никакой пользы стране, ни ощутимого вреда врагу. А отступление на всех фронтах будет продолжаться дальше, при нашей-то растянутости и скудости резервов. А вот решить эту проблему непросто…
Гловацкий сделал паузу, вытаскивая папиросу из коробки. Жданов сам курил, продолжая внимательно смотреть на генерала, который сам понимал, что сейчас сказал то, за что другого уже сейчас бы запросто линчевали. Или под трибунал отдали «за неверие в могущество РККА». Вот только томить он столь влиятельных людей не стал, а резанул:
– Не просто, а очень просто!
– Поясни и не темни в своей манере. – Ворошилов поморщился. – Да не тяни ты жилы, тебя же слушают.
– Комсостав недостаточно обучен, прибывшие из резерва откровенно плохи, половина бойцов вообще ранее не служила. И победить немцев можно лишь тогда, когда все дивизии получат боевой опыт. Следовательно, потери в них недопустимы, серьезные я тут имею в виду. Четверть потеряли, при этом израсходовав запасной батальон – отводить в тыл на доукомплектование. Не создавать новых дивизий, а именно постоянно держать пополненными до штата. Через пару месяцев накопится боевой опыт, а значит, даже если мы и ошибемся, то такие дивизии за счет опыта выправят наши дурные ошибки. Даже раненых бойцов и командиров следует после лечения в госпиталях немедленно отправлять в их бывшие части. Это первое!
– Согласен, – кивнул Ворошилов. – Мы сейчас так и начали делать – все пополнение давно уходит сразу в действующие части. Как и легкораненые и выздоровевшие бойцы. Что во‐вторых?
– Где дивизиям легче всего получить боевой опыт и при этом меньше понести потерь? Исключительно в обороне! У нас очень удачный для этого фронт, тут не степи с равнинами, а леса с болотами главный пейзаж. Очень удобная местность именно для обороны. А если ее вести еще и правильно, то главная цель будет легко достигнута!
– Какая главная цель?
– В Германии населения вдвое меньше, чем у нас. Потому главная цель для нас максимально обескровить противника, чтобы у того со временем исчерпались резервы. Тогда враг перейдет к обороне, а мы перехватим у него инициативу. Пример перед глазами – окружение в Локновском укрепрайоне двух дивизий. Вот только с их уничтожением ничего не вышло – вырвались из «котла», к большому сожалению. Пробил им все же дорожку «покойник» Манштейн – половину немцы вывели, а мы лопухнулись. Ну да ладно, для первого раза и так хорошо, главное, потрепали мы их там изрядно. Проще говоря, нам сейчас надо уничтожить как можно больше немцев! Лишь потом мы сможем освободить наши земли! В поле они нас превосходят, их шаблон мы не сразу освоим, но в обороне кровушку у них выцедим. А потому нужно заранее перейти к преднамеренной обороне, именно преднамеренной – и пусть фашисты пытаются прогрызть дорогу на Ленинград. Но при всяком удобном моменте самим бить, и крепко – уничтожить пару дивизий и снова отбиваться от их приступов. Вот так – отмахиваться и кусать попеременно, в обороне потери будут намного меньше у нас, у врага возрастут. И пусть они штурмуют нас до посинения!
– Вроде того, что ты устроил под Псковом, – усмехнулся Ворошилов, но тут Гловацкий его невежливо перебил:
– Не я, а Ленинград, и командовали вы, товарищ маршал Советского Союза! Вот это и был только первый «ворошиловский удар» – выбрать самый слабый у противника пункт, сосредоточить сил раз в пять больше, проломить оборону, окружить – и не штурмовать в лоб, а раскатать артиллерией. Мы им снарядов накидаем, а фашисты пусть кровушкой умываются. И территорию ущипнули, и в землю поглубже вкопаемся. Даже если нас выбьют с нее, и то нам благо – цену дорогую возьмем, бойцов обучим, да на главную линию обороны снова отойдем. И пусть снова нас штурмовать попробуют. А наша главная оборона по рекам Навесте и Эмбах в Эстонии, тут Великая, Череха и Шелонь – от Пскова до Новгорода. Впереди у нас предполье – Валга, Карсава и Пушкинские Горы и дальше до Старой Руссы и Холма. Но желательно еще сдвинуть к югу – к Опочке и Великим Лукам. Тогда удар амортизировать там можно – а он последует вскоре. Фашисты на Москву сейчас не пойдут – с фланга Великие Луки нависают, какое тут наступление, если коммуникации под ударом. А значит, снимут 3‐ю танковую группу или один из ее корпусов, перебросят через Ригу 4‐ю группу и нанесут сдвоенный удар в междуречье Ловати и Великой. Вот там мы их и должны встретить во всеоружии!
– А Латвия?! Там же кавгруппа Фоменко, уже в Вендене!
– Окружить их не могли, не по силам! Зато они нашу кавалерию всерьез восприняли, раз с Эстонии отступили, пусть и ненамного. И это победа! Ведь немцы свою 4‐ю танковую группу в Ригу отводят, с одной пехотой уже нашу оборону не прорвут, так что самую северную из прибалтийских республик удержим. Продолжать наступление там нет ни смысла, ни резервов! Ключ к войне в Великих Луках – вот там 34‐я армия должна подпереть 22‐ю со стороны Холма! Там наши резервы нужны! Предлагаю – незамедлительно вывести в резерв на пополнение все пять дивизий бывшей 11‐й армии, что сейчас у Берзарина и Ершакова. И у того отвести в тыл все шесть дивизий, пока боеспособность окончательно там не потеряли. За две-три недели их пополним и снова на фронт направим – это 11 дивизий, плюс 3 отдельных стрелковых корпуса уже из бригад. Они и будут тем резервом, на котором фашисты сломают зубы!
– Так, а что взамен?! Где взять лишние дивизии?
– Лишних нет, вы правы, Климент Ефремович! Но вот перегруппировку произвести необходимо. Николай Федорович уже детально проработал этот вариант. И все необходимые расчеты проделали! И приказы готовы!
– Сговорились опять? Ладно, что там у тебя?
– 8‐я армия двумя стрелковыми корпусами – 10‐м и 11‐м, а это 6 бригад, и пятью дивизиями держит Эстонию, в резерве одна дивизия и три бригады, включая танковую. 11‐я армия генерала Морозова в Латвии точно таким же составом, только во второй линии у нее две дивизии и одна бригада, плюс 2 танковых полка. В армии Берзарина два стрелковых корпуса – 24‐й и 65‐й и 3 стрелковых дивизии. В переданную в состав фронта 22‐ю армию отправим четыре бывших «эстонских» и «латышских» дивизии и танковую бригаду. Состав сосредотачиваемой у Холма 34‐й армии прежний – 4 стрелковых и одна кавалерийская дивизия с частями усиления.
– А 48‐я армия, что прежде Новгородской группой была?
– А в нее стягиваем все наши лучшие соединения – 41‐й корпус, и пять дивизий – 70‐ю, 90‐ю, 111‐ю, 118‐ю и 235‐ю, к ним две танковые бригады и конно-механизированную группу генерал-лейтенанта Лелюшенко. Рубежи по Черехе и Великой занимают две сформированные в Ленинграде дивизии, а также выведенные в резерв соединения от Берзарина и Ершакова. Кроме трех корпусных управлений со всеми частями – они будут сразу же пополнены готовыми бригадами ленинградского и новгородского ополчения. И через неделю каждый такой корпус, по своей численности вполне равный любой германской пехотной дивизии, будет уже на фронте. Вот ими и усилим эти три армии – 27‐ю, 34‐ю и 22‐ю – по одному корпусу передадим в каждую из них. – Ватутин остановился и достал из кармана платок, вытер выступившие на лбу капельки пота.
– У нас 24 обстрелянных дивизии, в них от 8 тысяч человек и больше, плюс семь только недавно сформированных дивизий, укомплектованных по полному штату с запасными батальонами. И 11 дивизий из 27‐й и 22‐й армий, что предстоит отвести в тыл на пополнение – в них от 2 до 5 тысяч человек. Даже без отводимых в тыл соединений у нас сейчас почти вдвое большее число дивизий, чем у немцев, пусть меньших по численности и слабых по вооружению. И это без стрелковых бригад, которых три десятка, без 4 бригад морской пехоты, 3 противотанковых бригад и 4 кавалерийских дивизий. По танковым соединениям с врагом полный паритет – два мехкорпуса и четыре танковые бригады равноценны их 3 танковым дивизиям. И это без учета 3 танковых полков КВ и 8 отдельных танковых батальонов. Примерно шесть сотен танков у нас и не более двухсот у фашистов. – Ватутин подвел общий перечень перечислением всех номеров соединений и частей и остановился, глядя на маршала. Тот взял листки, внимательно посмотрел текст и цифры, передал Жданову, задумался. Потом взял ручку и, получив листы обратно, размашисто наложил резолюцию.
– Зашифровать и передать в Генштаб немедленно! Начальник штаба и член Военного Совета, – Ворошилов посмотрел на Ватутина и Кузнецова, – вы все доработайте незамедлительно, а мы с командующим еще поговорим. Да, с командующим фронтом – из Ставки пришел приказ. Так что, Николай Михайлович, готовь место для звездочки.
– Не рановато мне?! Я ведь только генерал-лейтенанта получил. Такие «прыжки» до добра не доводят!
– Вы судите верно, Николай Михайлович, – мягко произнес Жданов. – Но Климент Ефремович имел в виду не петлицы, хотя, по моему мнению, вы вполне достойны следующего звания. За разгром Псковской группировки фашистов вы удостоены звания Героя Советского Союза.
– Герои врукопашную сходятся, жизни кладут, а я по штабам больше. А тут нет ничего героического, мы просто долг свой выполняем, как умеем, Андрей Андреевич, вы уж простите…
– Ты только товарищу Сталину перечить здесь не вздумай! Видишь ли, Андрей, ты им слово, а они пять в ответ. Своенравные и с норовом! Не тебе решать, Николай Михайлович. – Ворошилов коротко хохотнул и повернулся к Жданову, который улыбался, но тут же стал серьезным. – Ладно, идите все, нам еще ряд вопросов с командующим решить нужно…
– Зачем так официально, голубчик, – в трубке прозвучал мягкий голос, который Гловацкий запомнил на всю жизнь еще в двадцатых годах, слушая на лекциях в академии. – Предложения ваши верные, перегруппировку сил Ставка разрешает. Ваш фронт единственный, что не внушает беспокойства за него. И контрудар вы провели своевременно, фактически разрезав вражескую группировку. Наступление на выбранном вами направлении разрешаю, оно, возможно, изменит ход событий. У вас есть просьбы, Николай Михайлович?
– Нет, Борис Михайлович, – негромко отозвался Гловацкий. Звонок по ВЧ нового начальника Генерального штаба маршала Шапошникова застал врасплох. Он никак не ожидал, что утренняя шифровка столь быстро будет рассмотрена в Москве и уже вечером последует звонок.
– Что касается ваших других предложений, – голос маршала прозвучал чуть тише, – то они нами внимательно рассмотрены. Ставка наблюдает за вами, и нововведения заслуживают одобрения. Как и ваши предложения о переходе к преднамеренной обороне. А потому завтра вам и члену Военного Совета необходимо быть в Москве. Самолет уже приготовлен для вылета – в полдень жду вас в Генштабе, обсудим ситуацию. А сразу поедем с нашими предложениями к товарищу Сталину. Вы сможете вылететь к нам под утро? Мне докладывали, что со здоровьем у вас не все в порядке.
– Да, я готов вылететь в указанное время, Борис Михайлович. Немного болею, но сейчас война, и состояние здоровья не помешает мне выполнять долг русского офицера – защищать Родину!
Гловацкий задохнулся, поняв, что сказал натуральную по нынешним временам «контрреволюцию». И хоть разговор шел по ВЧ, что гарантировало от вражеской прослушки, но тем не менее ни маршал, ни он сам не говорили ничего, что могло выглядеть как военная тайна. Ведь бдительность никто не отменял, а разговор мог записываться, тут нет никаких гарантий, людьми в васильковых фуражках.
– Наш общий долг – защищать свою страну, Николай Михайлович. Я вас жду. До встречи!
– Буду утром в Москве, Борис Михайлович!
Гловацкий положил трубку и задумался – события понеслись галопом. А завтра 3 августа, тот самый роковой день, который может стать последним в его жизни. Что ж, все сходится – беседа со Сталиным похожа на вход в берлогу к медведю – гарантий, что выйдешь оттуда живым, никаких. И одно очень настораживало – Гловацкий видел те взгляды, которыми обменивались Ворошилов со Ждановым, читая собранные материалы. Что они напрямую бьют по Кобулову, всесильному замнаркома НКВД и правой руке Берии, их вроде как и пугало, так и бодрило. Война идет, а кремлевские вожди плетут интриги – обычное дело. Видимо, в их потаенные расклады Кобулов никак не вписывался, свалить его чужими руками они были не прочь, переложив всю грязную и опасную работу на него самого. Расчет верный, что и подтвердил звонок по ВЧ от маршала Шапошникова, который пользовался безграничным уважением и доверием Сталина. А если взять визит Мехлиса, загадочный и непонятный, то вряд ли со стороны Самого исходит угроза. Но гадать сейчас бессмысленно, дело сделано, все, что смог, завершил. Страха нет – окончился после мясорубки у дотов, вышел вместе с вражеской и своей кровью. Если предначертанное с ним свершится, то пусть так и будет!
Командир 56‐го моторизованного корпуса генерал инфантерии Манштейн
Двинск
– Эта война особая, в ней решится судьба германского народа! И наш враг тоже особенный. – Манштейн заскрипел зубами и погладил ладонью левой руки лубок, в который врачами была уложена его десница. Нелепое ранение на первый взгляд получил он сегодня утром. Немецкий лейтенант, пожилой, с сединой на висках – таких ветеранов прошлой мировой войны сейчас было много в рядах вермахта – стал стрелять из пистолета в офицеров штаба. Каким-то обострившимся чутьем Эрих успел осознать угрозу, потому пуля и угодила в руку, не в грудь – генерал успел отшатнуться за спину своего начальника штаба. Полковник был сражен наповал, с ним погибло еще двое штабных, и только тут автоматчик охраны дал очередь и сразил убийцу. Его никто не винил за оплошность – просто подумали, что несчастный лейтенант сошел с ума – такие случаи на фронте бывали не раз. Да и как было в нем заподозрить большевицкого партизана – выправка гвардейца кайзера, манеры аристократа, безупречный язык с легким остзейским акцентом, с каким барон говорит с прислугой. Вот только генерал, подойдя к трупу, моментально его опознал – тот самый лесник Русецкий, на хуторе которого немного отдыхал перед переходом линии фронта. И мотив понятен – месть за падчерицу, что повесили как партизана по приказу генерала. Это Эрих мог понять – мстить за близкого человека может каждый человек, но тут ведь совсем иное. Нельзя офицеру мстить за пойманного и повешенного шпиона и диверсанта, он не в форме же сражался – а на таких закон не распространяется. Они вне любых юридических норм, вне правосудия в любой стране…
– Все не так пошло, совсем не так… Это все демон, прах его подери! Но он не всемогущ, нет, не по-его вышло!
Манштейн за эти дни старался проанализировать ситуацию. Вермахт победно наступал на Москву и Киев. Правда, сейчас, после шести недель этой победной кампании, требуется взять оперативную паузу. Нужно подтянуть к вырвавшимся далеко вперед танковым группам пехотные дивизии, навести порядок и подтянуть тылы, наладить бесперебойную поставку боеприпасов и необходимых войскам грузов, пополнить, наконец, части. Победа близка на первый взгляд, ведь разгромлены десятки большевицких дивизий, подбиты тысячи их танков, захвачено господство в небе. Но вот в полосе действий группы армий «Север» события начинают идти совсем по иному сценарию, и тут уже сказывается злой гений русского командарма, самого настоящего демона в человеческом обличье. Вот только никому про то не скажешь, даже не намекнешь – кто из здравых рассудком поверит, что есть некто, кому не только известен ход этой злосчастной для Германии войны, но и грядущие времена следующего тысячелетия?!
– И все же я его там переиграл, – с нескрываемым удовлетворением прошептал Манштейн и машинально погладил лубок руки – кость надрывно ныла, таково касательное ранение. А перед глазами, как кинохроника, пошли сплошной чередой кадры с титрами, роль которых взял на себя мозг, четко размышляя о том, что произошло. И чем больше Эрих думал над этим, тем больше понимал, что все дело не в сверхчеловеческой гениальности демона, хотя в уме и коварности Гловацкому не откажешь, а в ошибках и просчетах, собственно, германского командования, начиная от фельдмаршала Лееба и до самого фюрера, что возомнил себя лучшим стратегом всех времен и народов. А ведь русские правильно говорят – курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Так и оплошности немецких генералов стали теми же зернышками в клюве монстра, что совершенно изменили ситуацию.
Первая ошибка отмечена Эрихом давно – нужно 8‐й танковой дивизией форсировать Великую у Пушкинских Гор, вместе с «Мертвой головой» зайти в тыл обороняющим Псковско-Островский укрепрайон русским. Тогда бы совместным ударом двух моторизованных корпусов с фронта и тыла удалось смести 41‐й русский корпус. Лееб ошибся, Гловацкий последовательно отбил два штурма, встретив разрозненные атаки корпусов. И выиграл время, столь ему нужное для наращивания обороны, а Манштейн как раз и попал в плен. А дальше новая ошибка – неделя ушла на яростный и безуспешный штурм – а ведь в академии учат, что прорыв долговременной и насыщенной войсками обороны невозможен «с хода», данное дело если не месяцев, то нескольких недель. Отмахнулся фельдмаршал от этой аксиомы – потеряли время. А ведь за десять дней бесплодного «стояния» танковая группа могла нанести удар в той же Эстонии, смяв и уничтожив по ходу русскую 8‐ю армию. Вот еще одна утерянная победа!
Дальше – больше собственных ошибок! Не вышел штурм, так прекрати – займи оборону, не долбись лбом в стену. Нет, пехота продолжает пытаться пройти под мощным артогнем русских, а моторизованные корпуса опять делят и перебрасывают. Куда? Да его 56‐й корпус гонят обратно в болота, из которых он еле выбрался перед этим. Лучше бы оставили на месте – тогда бы русских можно отбросить мощным встречным контрударом, и на их спинах ворваться в глубь укрепрайона. Эту возможность бездарно упустили, начав судорожные передвижения сотен танков и тысяч автомобилей. Подождать не могли, что ли, дать время инфантерии надежно укрепиться. К чему эта глупая спешка, которая нужна, на взгляд русских, только при ловле блох!
А потому удар советской 11‐й армии в центре достиг результата сразу, разрезав фронт двух германских армий!
И опять из всех вариантов выбирают самый бездарный, в котором нет проблеска оперативной мысли, лишь судорожный ответ на действия русских. Зачем? Нельзя отдавать врагу инициативу и не бросать навстречу дивизии, что рассекались и отбрасывались, попадали в засады, как та несчастная 6‐я танковая. Нет, будь на месте Лееба, Эрих выставил бы сильные заслоны против мехкорпусов, а нанес бы мощный удар главными силами танковой группы к побережью Финского залива. И все – красный фронт в Эстонии рухнул, и тут же перевод подвижных дивизий к Эмбаху – переправа через реку и выход в тыл всей ударной группировки большевиков, и с оголенными укреплениями Пскова справа. И это снова утерянная победа! Пропавшая по вине полных бестолочей, с красными лампасами на отглаженных брюках, золотым шитьем на петлицах. И вместо победы – чудовищный разгром 6‐й танковой дивизии, которая на марше к месту прорыва русских попала в засаду. Группа Рауса погибла в чудовищной ловушке на плацдарме за Великой. Теперь настала очередь группы Зекендорфа – русские танки хладнокровно, метко, как в тире, расстреляли больше половины оставшихся танков и БТР.
Манштейн вздохнул – ошибки командования и лично фельдмаршала Лееба привели к тяжелым потерям, каких в вермахте не было. В Германию поехали на переформирование жалкие остатки 6‐й панцердивизии, четыре десятка оставшихся в ней танков и бронемашин отправили по двум другим танковым дивизиям. 290‐я пехотная дивизия из его корпуса была поставлена на направлении главного удара русских и погибла почти целиком, как и 11‐я дивизия, чей отчаянный прорыв из западни стоил огромных потерь. Ошметки в 3—4 тысячи уцелевших и деморализованных солдат от каждой из них уже отправились в Германию по железной дороге. 207‐я охранная дивизия просто разбежалась, и когда ее соберут непонятно. Вырвавшиеся из окружения 1‐я и 58‐я дивизии потеряли треть личного состава и много тяжелого вооружения, но оставлены держать протяженный фронт. Резервов попросту нет, и, чтобы разбить русских, нужна перегруппировка.
Почему так произошло?!
Да потому, что противник явно начал делать нетривиальные ходы, на которые нужны верные, а отнюдь не правильные, как положено, решения. Да не было попытки окружения 18‐й армии и 4‐й танковой группы, это лишь имитация, прорыв казаков к Вендену напугал Лееба. Тьфу! Сам Манштейн на такое внимания не обратил, продолжал бы гнуть свою линию, но штабы ОКХ и группы армий «Север» решением отвести 41‐й моторизованный корпус в очередной раз упустили победу и получили заслуженное поражение. Просто демон дьявольски просчитывает реакцию противника, морочит его своими ходами и заставляет делать глупые ошибки.
– Мы потеряли время, это так! Но шансы на победу еще не утратили, – Эрих улыбнулся: час назад он говорил по телефону с Гитлером и мысленно возликовал – фюрер назначил его командовать 4‐й танковой группой вместо трагически погибшего Гепнера. И произвел в чин генерал-оберста – за вывод из окружения частей 1‐го армейского корпуса. Похвала Гитлера произвела на Манштейна ошеломляющее впечатление – наконец-то его оценили!
Поезд дернулся и тихо пополз вдоль перрона. Двинск был захвачен удачным броском его корпуса и потому не пострадал. Железная дорога и мосты целехоньки, исправно функционируют. Несколько часов пути, и ночью он будет в Кенигсберге, где его ожидает встреча с Гитлером. И что он может предложить фюреру, чтобы как можно быстрее сбить с дороги на Ленинград русские армии. Эрих закурил папиросу – теперь он предпочитал «Беломор», как говорят русские. Взгляд уткнулся в карту на коробке, и тут словно током пробило. Он понял, на какой его ход демон просто не среагирует – да вообще никому в голову такое прийти не может.
Нетривиальный ход! Безумный для профессионального взора военного, но именно только он дает надежду к сентябрю поставить «колыбель русской революции» днищем вверх. Так – в голове стали просчитываться варианты. Между Псковом и Новгородом большевики строят крепость, по своей мощи не слабее «Линии Сталина». Прорыв или невозможен, или будет стоить таких потерь, что сил продвинуться на Ленинград просто не будет. Зато если идти дальше – то идеальный вариант – справа река Волхов прикрывает фланг, впереди Ладожское озеро. Рывок танковых дивизий, и город блокирован. Да, если фюрер передаст корпус из 3‐й танковой группы Гота, то можно ударить. Проломить! Попытаться раздавить русских и уйти в прорыв!
Нет! Нельзя! Демон ждет правильных решений, а это именно такое! А если… Ну и что, что Волхов будет слева?! Он же станет преградой на пути русских, что будут прорываться из блокированного Ленинграда. Надежным рубежом обороны! Все правильно, вот такого большевики просто не ждут. А решение так красиво – взять Старую Руссу и Новоржев – пехотные дивизии ведут подготовку к прорыву Псковско-Новгородского рубежа. А его не будет – 4‐я танковая группа обойдет Ильменское озеро с востока, неожиданным ударом захватит Новгород. И все – путь к Ладоге открыт для танков. Одним корпусом нужно ударить в тыл оборонительной полосы у Шимска – тогда в пролом можно ввести несколько дивизий пехоты.
Это победа! Да, победа, четкая и безупречная! Красивая! На обширной территории окружены несколько большевицких армий, огромный город и флот. Деваться некуда – массу людей нужно кормить, завоз продовольствия прервут немцы за Волховом. Месяц в такой блокаде промариновать хорошо, большевики от голода сами массами сдаваться будут. Тогда с пророчествами демона и разобраться можно будет. А за взятие Ленинграда награды будут щедрые! И мечта получить вожделенный жезл фельдмаршала не такая уж неосуществимая. И когда он увидит волны Ладоги…
– Доннерветтер!
Поезд заскрипел всеми колесными парами, экстренно тормозя. Эриха отбросило на стенку купе, и он вырвался из мира грез. Взрыв тряхнул поезд, за окнами фермы мостов, внизу голубая гладь Двины, на которой пляшут багровые пятна от кровавого закатного солнца. Генерал высунулся в окно и онемел – мостовых ферм впереди не стояло. Только густой столб черного дыма окутывал остатки железных конструкций, искрученных взрывом. И он посмотрел в небо, уже понимая, откуда был нанесен удар. И, увидев отвесно летящий вниз самолет, а за ним еще один, свалившийся в пикирование, понял все моментально.
– Русские быстро учатся и перенимают опыт, – пробормотал Манштейн в изумлении. Вот почему не стреляют зенитки – внезапный налет с закатной стороны, от рейха! Прах подери, большевики постоянно используют такие уловки что на земле, что в небе. Ведь никто не ждет врага со своей стороны, а он коварно бьет в спину!
Манштейн хотел закрыть глаза, но не мог это сделать. Двухмоторный бомбардировщик с раздвоенными хвостовыми килями на глазах вырастал в размерах. Душераздирающая сирена разорвала тишину неба, и только сейчас судорожно захлопали зенитные пушки.
Поздно, поздно!
Капли бомб свалились из-под крыльев и полетели вниз, как показалось генералу, прямо на него. И тут на память пришла девчонка, что проклинала его, стоя у виселицы. Проклятая ведьма, надо было ей забить кляп в глотку!
Чудовищный взрыв полутонной бомбы прервал и мысли, и жизнь так и несостоявшегося фельдмаршала…
Эпилог
Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Гловацкий
Москва, 3 августа 1941 года
– Да, по шаблону, Климент Ефремович, – спокойно произнес Николай Михайлович, – только оный уставом называется. А они кровью написаны! У них тоже, кстати, потому что бьют нас пока! А там, где они от своих уставов, то есть шаблонов, отошли, мы их крепко приложили. Только и всего. Сейчас фашисты будут относиться намного серьезнее, а мы начнем юшкой умываться вскорости. Если сами нужные выводы не сделаем, чтобы бить их по-нашему, «ворошиловскими ударами»!
– Какими ударами?
«Первый маршал» пребывал в растерянности – ведь столь откровенная лесть из уст Гловацкого была совершенно неуместна там, где сидели рядом с ним Жданов, Кузнецов и Ватутин. Николай Михайлович тем же спокойным тоном пояснил:
– «Ворошиловскими», не ослышались. Вот у меня к вам такой вопрос, Климент Ефремович – вы в Гражданскую войну свою 1‐ю Конную армию бросали в плотном строю на пулеметы и пушки, чтобы героически полечь всем скопом, людям и лошадям?
– Мы что, с Семеном Михайловичем придурки?! Обходили с флангов и рубили тылы!
– Удивительное дело, – хмыкнул Гловацкий, – два человека, военных академий не кончавшие, сражения охватами да обходами выигрывали. Так какого хрена сейчас многие умники дивизии под пулеметами кладут, в лоб атакуя и забыв, что у противника фланги есть и тыл. Таких поганых метлой гнать нужно – это же вредительство чистейшей воды! Потерь много – пошел вон, с дивизии на полк! Посему немцы наши ряшки еще много раз начистят, пока мы воевать правильно научимся, как надо, по-ворошиловски!
– Поясните, Николай Михайлович, вашу мысль. Кого вы под умниками понимали, было бы интересно узнать. – Жданов улыбнулся, но глаза на чуть одутловатом припухшем лице светились интересом. Живым любопытством они горели, но в любой момент могли полыхнуть молнией. Очень непростым человеком был член ЦК и секретарь Ленинградского обкома, волей Сталина задвинутый в северную столицу.
– Андрей Андреевич, как вы думаете, ополченцы в своей обученности много уступают нашим кадровым, уже обстрелянным дивизиям? Той же 111‐й, 118‐й или 235‐й?
– Вопрос чисто риторический, Николай Михайлович, и так ясно, что ваши «старые» дивизии германским мало в чем уступят, а про ополченцев и говорить нечего. Это уже лучшие дивизии РККА, насколько мне известно!
– Андрей Андреевич, простите, но сейчас я вам открою истину – чисто кадровых дивизий у нас уже нет. Все они уже дивизии народного ополчения, и чем дальше, тем быстрее Красная армия превратится в ополченческую. И войну с немцами выиграет именно такая армия! Во всех названных мною дивизиях состав на пятую часть только кадровый, остальные ленинградские рабочие. А соответственно под их обученность необходимо осваивать новую тактику действий, чтобы как можно быстрее победить врага! А иначе… Нам стоит посмотреть на новые отмобилизованные дивизии – их сейчас бросят на фронт. И что там произойдет? Бестолково погибнут, не принеся никакой пользы стране, ни ощутимого вреда врагу. А отступление на всех фронтах будет продолжаться дальше, при нашей-то растянутости и скудости резервов. А вот решить эту проблему непросто…
Гловацкий сделал паузу, вытаскивая папиросу из коробки. Жданов сам курил, продолжая внимательно смотреть на генерала, который сам понимал, что сейчас сказал то, за что другого уже сейчас бы запросто линчевали. Или под трибунал отдали «за неверие в могущество РККА». Вот только томить он столь влиятельных людей не стал, а резанул:
– Не просто, а очень просто!
– Поясни и не темни в своей манере. – Ворошилов поморщился. – Да не тяни ты жилы, тебя же слушают.
– Комсостав недостаточно обучен, прибывшие из резерва откровенно плохи, половина бойцов вообще ранее не служила. И победить немцев можно лишь тогда, когда все дивизии получат боевой опыт. Следовательно, потери в них недопустимы, серьезные я тут имею в виду. Четверть потеряли, при этом израсходовав запасной батальон – отводить в тыл на доукомплектование. Не создавать новых дивизий, а именно постоянно держать пополненными до штата. Через пару месяцев накопится боевой опыт, а значит, даже если мы и ошибемся, то такие дивизии за счет опыта выправят наши дурные ошибки. Даже раненых бойцов и командиров следует после лечения в госпиталях немедленно отправлять в их бывшие части. Это первое!
– Согласен, – кивнул Ворошилов. – Мы сейчас так и начали делать – все пополнение давно уходит сразу в действующие части. Как и легкораненые и выздоровевшие бойцы. Что во‐вторых?
– Где дивизиям легче всего получить боевой опыт и при этом меньше понести потерь? Исключительно в обороне! У нас очень удачный для этого фронт, тут не степи с равнинами, а леса с болотами главный пейзаж. Очень удобная местность именно для обороны. А если ее вести еще и правильно, то главная цель будет легко достигнута!
– Какая главная цель?
– В Германии населения вдвое меньше, чем у нас. Потому главная цель для нас максимально обескровить противника, чтобы у того со временем исчерпались резервы. Тогда враг перейдет к обороне, а мы перехватим у него инициативу. Пример перед глазами – окружение в Локновском укрепрайоне двух дивизий. Вот только с их уничтожением ничего не вышло – вырвались из «котла», к большому сожалению. Пробил им все же дорожку «покойник» Манштейн – половину немцы вывели, а мы лопухнулись. Ну да ладно, для первого раза и так хорошо, главное, потрепали мы их там изрядно. Проще говоря, нам сейчас надо уничтожить как можно больше немцев! Лишь потом мы сможем освободить наши земли! В поле они нас превосходят, их шаблон мы не сразу освоим, но в обороне кровушку у них выцедим. А потому нужно заранее перейти к преднамеренной обороне, именно преднамеренной – и пусть фашисты пытаются прогрызть дорогу на Ленинград. Но при всяком удобном моменте самим бить, и крепко – уничтожить пару дивизий и снова отбиваться от их приступов. Вот так – отмахиваться и кусать попеременно, в обороне потери будут намного меньше у нас, у врага возрастут. И пусть они штурмуют нас до посинения!
– Вроде того, что ты устроил под Псковом, – усмехнулся Ворошилов, но тут Гловацкий его невежливо перебил:
– Не я, а Ленинград, и командовали вы, товарищ маршал Советского Союза! Вот это и был только первый «ворошиловский удар» – выбрать самый слабый у противника пункт, сосредоточить сил раз в пять больше, проломить оборону, окружить – и не штурмовать в лоб, а раскатать артиллерией. Мы им снарядов накидаем, а фашисты пусть кровушкой умываются. И территорию ущипнули, и в землю поглубже вкопаемся. Даже если нас выбьют с нее, и то нам благо – цену дорогую возьмем, бойцов обучим, да на главную линию обороны снова отойдем. И пусть снова нас штурмовать попробуют. А наша главная оборона по рекам Навесте и Эмбах в Эстонии, тут Великая, Череха и Шелонь – от Пскова до Новгорода. Впереди у нас предполье – Валга, Карсава и Пушкинские Горы и дальше до Старой Руссы и Холма. Но желательно еще сдвинуть к югу – к Опочке и Великим Лукам. Тогда удар амортизировать там можно – а он последует вскоре. Фашисты на Москву сейчас не пойдут – с фланга Великие Луки нависают, какое тут наступление, если коммуникации под ударом. А значит, снимут 3‐ю танковую группу или один из ее корпусов, перебросят через Ригу 4‐ю группу и нанесут сдвоенный удар в междуречье Ловати и Великой. Вот там мы их и должны встретить во всеоружии!
– А Латвия?! Там же кавгруппа Фоменко, уже в Вендене!
– Окружить их не могли, не по силам! Зато они нашу кавалерию всерьез восприняли, раз с Эстонии отступили, пусть и ненамного. И это победа! Ведь немцы свою 4‐ю танковую группу в Ригу отводят, с одной пехотой уже нашу оборону не прорвут, так что самую северную из прибалтийских республик удержим. Продолжать наступление там нет ни смысла, ни резервов! Ключ к войне в Великих Луках – вот там 34‐я армия должна подпереть 22‐ю со стороны Холма! Там наши резервы нужны! Предлагаю – незамедлительно вывести в резерв на пополнение все пять дивизий бывшей 11‐й армии, что сейчас у Берзарина и Ершакова. И у того отвести в тыл все шесть дивизий, пока боеспособность окончательно там не потеряли. За две-три недели их пополним и снова на фронт направим – это 11 дивизий, плюс 3 отдельных стрелковых корпуса уже из бригад. Они и будут тем резервом, на котором фашисты сломают зубы!
– Так, а что взамен?! Где взять лишние дивизии?
– Лишних нет, вы правы, Климент Ефремович! Но вот перегруппировку произвести необходимо. Николай Федорович уже детально проработал этот вариант. И все необходимые расчеты проделали! И приказы готовы!
– Сговорились опять? Ладно, что там у тебя?
– 8‐я армия двумя стрелковыми корпусами – 10‐м и 11‐м, а это 6 бригад, и пятью дивизиями держит Эстонию, в резерве одна дивизия и три бригады, включая танковую. 11‐я армия генерала Морозова в Латвии точно таким же составом, только во второй линии у нее две дивизии и одна бригада, плюс 2 танковых полка. В армии Берзарина два стрелковых корпуса – 24‐й и 65‐й и 3 стрелковых дивизии. В переданную в состав фронта 22‐ю армию отправим четыре бывших «эстонских» и «латышских» дивизии и танковую бригаду. Состав сосредотачиваемой у Холма 34‐й армии прежний – 4 стрелковых и одна кавалерийская дивизия с частями усиления.
– А 48‐я армия, что прежде Новгородской группой была?
– А в нее стягиваем все наши лучшие соединения – 41‐й корпус, и пять дивизий – 70‐ю, 90‐ю, 111‐ю, 118‐ю и 235‐ю, к ним две танковые бригады и конно-механизированную группу генерал-лейтенанта Лелюшенко. Рубежи по Черехе и Великой занимают две сформированные в Ленинграде дивизии, а также выведенные в резерв соединения от Берзарина и Ершакова. Кроме трех корпусных управлений со всеми частями – они будут сразу же пополнены готовыми бригадами ленинградского и новгородского ополчения. И через неделю каждый такой корпус, по своей численности вполне равный любой германской пехотной дивизии, будет уже на фронте. Вот ими и усилим эти три армии – 27‐ю, 34‐ю и 22‐ю – по одному корпусу передадим в каждую из них. – Ватутин остановился и достал из кармана платок, вытер выступившие на лбу капельки пота.
– У нас 24 обстрелянных дивизии, в них от 8 тысяч человек и больше, плюс семь только недавно сформированных дивизий, укомплектованных по полному штату с запасными батальонами. И 11 дивизий из 27‐й и 22‐й армий, что предстоит отвести в тыл на пополнение – в них от 2 до 5 тысяч человек. Даже без отводимых в тыл соединений у нас сейчас почти вдвое большее число дивизий, чем у немцев, пусть меньших по численности и слабых по вооружению. И это без стрелковых бригад, которых три десятка, без 4 бригад морской пехоты, 3 противотанковых бригад и 4 кавалерийских дивизий. По танковым соединениям с врагом полный паритет – два мехкорпуса и четыре танковые бригады равноценны их 3 танковым дивизиям. И это без учета 3 танковых полков КВ и 8 отдельных танковых батальонов. Примерно шесть сотен танков у нас и не более двухсот у фашистов. – Ватутин подвел общий перечень перечислением всех номеров соединений и частей и остановился, глядя на маршала. Тот взял листки, внимательно посмотрел текст и цифры, передал Жданову, задумался. Потом взял ручку и, получив листы обратно, размашисто наложил резолюцию.
– Зашифровать и передать в Генштаб немедленно! Начальник штаба и член Военного Совета, – Ворошилов посмотрел на Ватутина и Кузнецова, – вы все доработайте незамедлительно, а мы с командующим еще поговорим. Да, с командующим фронтом – из Ставки пришел приказ. Так что, Николай Михайлович, готовь место для звездочки.
– Не рановато мне?! Я ведь только генерал-лейтенанта получил. Такие «прыжки» до добра не доводят!
– Вы судите верно, Николай Михайлович, – мягко произнес Жданов. – Но Климент Ефремович имел в виду не петлицы, хотя, по моему мнению, вы вполне достойны следующего звания. За разгром Псковской группировки фашистов вы удостоены звания Героя Советского Союза.
– Герои врукопашную сходятся, жизни кладут, а я по штабам больше. А тут нет ничего героического, мы просто долг свой выполняем, как умеем, Андрей Андреевич, вы уж простите…
– Ты только товарищу Сталину перечить здесь не вздумай! Видишь ли, Андрей, ты им слово, а они пять в ответ. Своенравные и с норовом! Не тебе решать, Николай Михайлович. – Ворошилов коротко хохотнул и повернулся к Жданову, который улыбался, но тут же стал серьезным. – Ладно, идите все, нам еще ряд вопросов с командующим решить нужно…
– Зачем так официально, голубчик, – в трубке прозвучал мягкий голос, который Гловацкий запомнил на всю жизнь еще в двадцатых годах, слушая на лекциях в академии. – Предложения ваши верные, перегруппировку сил Ставка разрешает. Ваш фронт единственный, что не внушает беспокойства за него. И контрудар вы провели своевременно, фактически разрезав вражескую группировку. Наступление на выбранном вами направлении разрешаю, оно, возможно, изменит ход событий. У вас есть просьбы, Николай Михайлович?
– Нет, Борис Михайлович, – негромко отозвался Гловацкий. Звонок по ВЧ нового начальника Генерального штаба маршала Шапошникова застал врасплох. Он никак не ожидал, что утренняя шифровка столь быстро будет рассмотрена в Москве и уже вечером последует звонок.
– Что касается ваших других предложений, – голос маршала прозвучал чуть тише, – то они нами внимательно рассмотрены. Ставка наблюдает за вами, и нововведения заслуживают одобрения. Как и ваши предложения о переходе к преднамеренной обороне. А потому завтра вам и члену Военного Совета необходимо быть в Москве. Самолет уже приготовлен для вылета – в полдень жду вас в Генштабе, обсудим ситуацию. А сразу поедем с нашими предложениями к товарищу Сталину. Вы сможете вылететь к нам под утро? Мне докладывали, что со здоровьем у вас не все в порядке.
– Да, я готов вылететь в указанное время, Борис Михайлович. Немного болею, но сейчас война, и состояние здоровья не помешает мне выполнять долг русского офицера – защищать Родину!
Гловацкий задохнулся, поняв, что сказал натуральную по нынешним временам «контрреволюцию». И хоть разговор шел по ВЧ, что гарантировало от вражеской прослушки, но тем не менее ни маршал, ни он сам не говорили ничего, что могло выглядеть как военная тайна. Ведь бдительность никто не отменял, а разговор мог записываться, тут нет никаких гарантий, людьми в васильковых фуражках.
– Наш общий долг – защищать свою страну, Николай Михайлович. Я вас жду. До встречи!
– Буду утром в Москве, Борис Михайлович!
Гловацкий положил трубку и задумался – события понеслись галопом. А завтра 3 августа, тот самый роковой день, который может стать последним в его жизни. Что ж, все сходится – беседа со Сталиным похожа на вход в берлогу к медведю – гарантий, что выйдешь оттуда живым, никаких. И одно очень настораживало – Гловацкий видел те взгляды, которыми обменивались Ворошилов со Ждановым, читая собранные материалы. Что они напрямую бьют по Кобулову, всесильному замнаркома НКВД и правой руке Берии, их вроде как и пугало, так и бодрило. Война идет, а кремлевские вожди плетут интриги – обычное дело. Видимо, в их потаенные расклады Кобулов никак не вписывался, свалить его чужими руками они были не прочь, переложив всю грязную и опасную работу на него самого. Расчет верный, что и подтвердил звонок по ВЧ от маршала Шапошникова, который пользовался безграничным уважением и доверием Сталина. А если взять визит Мехлиса, загадочный и непонятный, то вряд ли со стороны Самого исходит угроза. Но гадать сейчас бессмысленно, дело сделано, все, что смог, завершил. Страха нет – окончился после мясорубки у дотов, вышел вместе с вражеской и своей кровью. Если предначертанное с ним свершится, то пусть так и будет!
Командир 56‐го моторизованного корпуса генерал инфантерии Манштейн
Двинск
– Эта война особая, в ней решится судьба германского народа! И наш враг тоже особенный. – Манштейн заскрипел зубами и погладил ладонью левой руки лубок, в который врачами была уложена его десница. Нелепое ранение на первый взгляд получил он сегодня утром. Немецкий лейтенант, пожилой, с сединой на висках – таких ветеранов прошлой мировой войны сейчас было много в рядах вермахта – стал стрелять из пистолета в офицеров штаба. Каким-то обострившимся чутьем Эрих успел осознать угрозу, потому пуля и угодила в руку, не в грудь – генерал успел отшатнуться за спину своего начальника штаба. Полковник был сражен наповал, с ним погибло еще двое штабных, и только тут автоматчик охраны дал очередь и сразил убийцу. Его никто не винил за оплошность – просто подумали, что несчастный лейтенант сошел с ума – такие случаи на фронте бывали не раз. Да и как было в нем заподозрить большевицкого партизана – выправка гвардейца кайзера, манеры аристократа, безупречный язык с легким остзейским акцентом, с каким барон говорит с прислугой. Вот только генерал, подойдя к трупу, моментально его опознал – тот самый лесник Русецкий, на хуторе которого немного отдыхал перед переходом линии фронта. И мотив понятен – месть за падчерицу, что повесили как партизана по приказу генерала. Это Эрих мог понять – мстить за близкого человека может каждый человек, но тут ведь совсем иное. Нельзя офицеру мстить за пойманного и повешенного шпиона и диверсанта, он не в форме же сражался – а на таких закон не распространяется. Они вне любых юридических норм, вне правосудия в любой стране…
– Все не так пошло, совсем не так… Это все демон, прах его подери! Но он не всемогущ, нет, не по-его вышло!
Манштейн за эти дни старался проанализировать ситуацию. Вермахт победно наступал на Москву и Киев. Правда, сейчас, после шести недель этой победной кампании, требуется взять оперативную паузу. Нужно подтянуть к вырвавшимся далеко вперед танковым группам пехотные дивизии, навести порядок и подтянуть тылы, наладить бесперебойную поставку боеприпасов и необходимых войскам грузов, пополнить, наконец, части. Победа близка на первый взгляд, ведь разгромлены десятки большевицких дивизий, подбиты тысячи их танков, захвачено господство в небе. Но вот в полосе действий группы армий «Север» события начинают идти совсем по иному сценарию, и тут уже сказывается злой гений русского командарма, самого настоящего демона в человеческом обличье. Вот только никому про то не скажешь, даже не намекнешь – кто из здравых рассудком поверит, что есть некто, кому не только известен ход этой злосчастной для Германии войны, но и грядущие времена следующего тысячелетия?!
– И все же я его там переиграл, – с нескрываемым удовлетворением прошептал Манштейн и машинально погладил лубок руки – кость надрывно ныла, таково касательное ранение. А перед глазами, как кинохроника, пошли сплошной чередой кадры с титрами, роль которых взял на себя мозг, четко размышляя о том, что произошло. И чем больше Эрих думал над этим, тем больше понимал, что все дело не в сверхчеловеческой гениальности демона, хотя в уме и коварности Гловацкому не откажешь, а в ошибках и просчетах, собственно, германского командования, начиная от фельдмаршала Лееба и до самого фюрера, что возомнил себя лучшим стратегом всех времен и народов. А ведь русские правильно говорят – курочка по зернышку клюет, да сыта бывает. Так и оплошности немецких генералов стали теми же зернышками в клюве монстра, что совершенно изменили ситуацию.
Первая ошибка отмечена Эрихом давно – нужно 8‐й танковой дивизией форсировать Великую у Пушкинских Гор, вместе с «Мертвой головой» зайти в тыл обороняющим Псковско-Островский укрепрайон русским. Тогда бы совместным ударом двух моторизованных корпусов с фронта и тыла удалось смести 41‐й русский корпус. Лееб ошибся, Гловацкий последовательно отбил два штурма, встретив разрозненные атаки корпусов. И выиграл время, столь ему нужное для наращивания обороны, а Манштейн как раз и попал в плен. А дальше новая ошибка – неделя ушла на яростный и безуспешный штурм – а ведь в академии учат, что прорыв долговременной и насыщенной войсками обороны невозможен «с хода», данное дело если не месяцев, то нескольких недель. Отмахнулся фельдмаршал от этой аксиомы – потеряли время. А ведь за десять дней бесплодного «стояния» танковая группа могла нанести удар в той же Эстонии, смяв и уничтожив по ходу русскую 8‐ю армию. Вот еще одна утерянная победа!
Дальше – больше собственных ошибок! Не вышел штурм, так прекрати – займи оборону, не долбись лбом в стену. Нет, пехота продолжает пытаться пройти под мощным артогнем русских, а моторизованные корпуса опять делят и перебрасывают. Куда? Да его 56‐й корпус гонят обратно в болота, из которых он еле выбрался перед этим. Лучше бы оставили на месте – тогда бы русских можно отбросить мощным встречным контрударом, и на их спинах ворваться в глубь укрепрайона. Эту возможность бездарно упустили, начав судорожные передвижения сотен танков и тысяч автомобилей. Подождать не могли, что ли, дать время инфантерии надежно укрепиться. К чему эта глупая спешка, которая нужна, на взгляд русских, только при ловле блох!
А потому удар советской 11‐й армии в центре достиг результата сразу, разрезав фронт двух германских армий!
И опять из всех вариантов выбирают самый бездарный, в котором нет проблеска оперативной мысли, лишь судорожный ответ на действия русских. Зачем? Нельзя отдавать врагу инициативу и не бросать навстречу дивизии, что рассекались и отбрасывались, попадали в засады, как та несчастная 6‐я танковая. Нет, будь на месте Лееба, Эрих выставил бы сильные заслоны против мехкорпусов, а нанес бы мощный удар главными силами танковой группы к побережью Финского залива. И все – красный фронт в Эстонии рухнул, и тут же перевод подвижных дивизий к Эмбаху – переправа через реку и выход в тыл всей ударной группировки большевиков, и с оголенными укреплениями Пскова справа. И это снова утерянная победа! Пропавшая по вине полных бестолочей, с красными лампасами на отглаженных брюках, золотым шитьем на петлицах. И вместо победы – чудовищный разгром 6‐й танковой дивизии, которая на марше к месту прорыва русских попала в засаду. Группа Рауса погибла в чудовищной ловушке на плацдарме за Великой. Теперь настала очередь группы Зекендорфа – русские танки хладнокровно, метко, как в тире, расстреляли больше половины оставшихся танков и БТР.
Манштейн вздохнул – ошибки командования и лично фельдмаршала Лееба привели к тяжелым потерям, каких в вермахте не было. В Германию поехали на переформирование жалкие остатки 6‐й панцердивизии, четыре десятка оставшихся в ней танков и бронемашин отправили по двум другим танковым дивизиям. 290‐я пехотная дивизия из его корпуса была поставлена на направлении главного удара русских и погибла почти целиком, как и 11‐я дивизия, чей отчаянный прорыв из западни стоил огромных потерь. Ошметки в 3—4 тысячи уцелевших и деморализованных солдат от каждой из них уже отправились в Германию по железной дороге. 207‐я охранная дивизия просто разбежалась, и когда ее соберут непонятно. Вырвавшиеся из окружения 1‐я и 58‐я дивизии потеряли треть личного состава и много тяжелого вооружения, но оставлены держать протяженный фронт. Резервов попросту нет, и, чтобы разбить русских, нужна перегруппировка.
Почему так произошло?!
Да потому, что противник явно начал делать нетривиальные ходы, на которые нужны верные, а отнюдь не правильные, как положено, решения. Да не было попытки окружения 18‐й армии и 4‐й танковой группы, это лишь имитация, прорыв казаков к Вендену напугал Лееба. Тьфу! Сам Манштейн на такое внимания не обратил, продолжал бы гнуть свою линию, но штабы ОКХ и группы армий «Север» решением отвести 41‐й моторизованный корпус в очередной раз упустили победу и получили заслуженное поражение. Просто демон дьявольски просчитывает реакцию противника, морочит его своими ходами и заставляет делать глупые ошибки.
– Мы потеряли время, это так! Но шансы на победу еще не утратили, – Эрих улыбнулся: час назад он говорил по телефону с Гитлером и мысленно возликовал – фюрер назначил его командовать 4‐й танковой группой вместо трагически погибшего Гепнера. И произвел в чин генерал-оберста – за вывод из окружения частей 1‐го армейского корпуса. Похвала Гитлера произвела на Манштейна ошеломляющее впечатление – наконец-то его оценили!
Поезд дернулся и тихо пополз вдоль перрона. Двинск был захвачен удачным броском его корпуса и потому не пострадал. Железная дорога и мосты целехоньки, исправно функционируют. Несколько часов пути, и ночью он будет в Кенигсберге, где его ожидает встреча с Гитлером. И что он может предложить фюреру, чтобы как можно быстрее сбить с дороги на Ленинград русские армии. Эрих закурил папиросу – теперь он предпочитал «Беломор», как говорят русские. Взгляд уткнулся в карту на коробке, и тут словно током пробило. Он понял, на какой его ход демон просто не среагирует – да вообще никому в голову такое прийти не может.
Нетривиальный ход! Безумный для профессионального взора военного, но именно только он дает надежду к сентябрю поставить «колыбель русской революции» днищем вверх. Так – в голове стали просчитываться варианты. Между Псковом и Новгородом большевики строят крепость, по своей мощи не слабее «Линии Сталина». Прорыв или невозможен, или будет стоить таких потерь, что сил продвинуться на Ленинград просто не будет. Зато если идти дальше – то идеальный вариант – справа река Волхов прикрывает фланг, впереди Ладожское озеро. Рывок танковых дивизий, и город блокирован. Да, если фюрер передаст корпус из 3‐й танковой группы Гота, то можно ударить. Проломить! Попытаться раздавить русских и уйти в прорыв!
Нет! Нельзя! Демон ждет правильных решений, а это именно такое! А если… Ну и что, что Волхов будет слева?! Он же станет преградой на пути русских, что будут прорываться из блокированного Ленинграда. Надежным рубежом обороны! Все правильно, вот такого большевики просто не ждут. А решение так красиво – взять Старую Руссу и Новоржев – пехотные дивизии ведут подготовку к прорыву Псковско-Новгородского рубежа. А его не будет – 4‐я танковая группа обойдет Ильменское озеро с востока, неожиданным ударом захватит Новгород. И все – путь к Ладоге открыт для танков. Одним корпусом нужно ударить в тыл оборонительной полосы у Шимска – тогда в пролом можно ввести несколько дивизий пехоты.
Это победа! Да, победа, четкая и безупречная! Красивая! На обширной территории окружены несколько большевицких армий, огромный город и флот. Деваться некуда – массу людей нужно кормить, завоз продовольствия прервут немцы за Волховом. Месяц в такой блокаде промариновать хорошо, большевики от голода сами массами сдаваться будут. Тогда с пророчествами демона и разобраться можно будет. А за взятие Ленинграда награды будут щедрые! И мечта получить вожделенный жезл фельдмаршала не такая уж неосуществимая. И когда он увидит волны Ладоги…
– Доннерветтер!
Поезд заскрипел всеми колесными парами, экстренно тормозя. Эриха отбросило на стенку купе, и он вырвался из мира грез. Взрыв тряхнул поезд, за окнами фермы мостов, внизу голубая гладь Двины, на которой пляшут багровые пятна от кровавого закатного солнца. Генерал высунулся в окно и онемел – мостовых ферм впереди не стояло. Только густой столб черного дыма окутывал остатки железных конструкций, искрученных взрывом. И он посмотрел в небо, уже понимая, откуда был нанесен удар. И, увидев отвесно летящий вниз самолет, а за ним еще один, свалившийся в пикирование, понял все моментально.
– Русские быстро учатся и перенимают опыт, – пробормотал Манштейн в изумлении. Вот почему не стреляют зенитки – внезапный налет с закатной стороны, от рейха! Прах подери, большевики постоянно используют такие уловки что на земле, что в небе. Ведь никто не ждет врага со своей стороны, а он коварно бьет в спину!
Манштейн хотел закрыть глаза, но не мог это сделать. Двухмоторный бомбардировщик с раздвоенными хвостовыми килями на глазах вырастал в размерах. Душераздирающая сирена разорвала тишину неба, и только сейчас судорожно захлопали зенитные пушки.
Поздно, поздно!
Капли бомб свалились из-под крыльев и полетели вниз, как показалось генералу, прямо на него. И тут на память пришла девчонка, что проклинала его, стоя у виселицы. Проклятая ведьма, надо было ей забить кляп в глотку!
Чудовищный взрыв полутонной бомбы прервал и мысли, и жизнь так и несостоявшегося фельдмаршала…
Эпилог
Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Гловацкий
Москва, 3 августа 1941 года