«Линия Сталина». «Колыбель» Победы
Часть 21 из 24 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Как интересно все получается…
Гловацкий задумался надолго, уставившись взглядом в стену. Перед глазами замелькали тысячи книжных страниц и проглядываемых когда-то в интернете документов. Память неожиданно стала давать все новые и новые данные, когда-то им прочитанные и которые, как ему казалось, он забыл навсегда. Но нет, они хранились в каком-то дальнем углу головного «диска» и теперь появились на свет извлеченные, так сказать, из сервера. Теперь многое встало на свои места – можно, конечно, и заблуждаться в малом, но ведь не зря, совсем не зря в 1953 году быстро расстреляли практически все руководство НКВД, что было в военные годы. Ведь не на пустом месте многие подозревали, что в Берлин быстро уходит информация о советских планах ведения войны. Военные, в том числе и будущий маршал Жуков, грешили на изменника, что «окопался» в наркомате обороны. Подозревали верно! Вот только не в том месте поначалу – немцы практически не владели информацией по военным операциям. Знали, что идут перевозки туда и туда, но вот где конкретно будет нанесен удар и какими силами – о том не знали. Могли предполагать, но вот точно не знали. А потому постоянно, начиная с лета этого 1941 года им командование РККА постоянно подносило весьма неожиданные сюрпризы. Так что изменники или предатели не столько у нас в армии, а скорее в той структуре, которая по положению может знать много, включая воинские перевозки, но не знать конкретных планов операций. А такая всего одна – НКВД. А ведь читал, что был у немцев агент «Макс», про которого только глухие намеки – расшифровать предателя не удалось, но вот информация от него поступала политическая и стратегическая, но отнюдь не военная на оперативном уровне.
– Все страньше и страньше, сказала Алиса…
Гловацкий продолжал размышлять – картина прорисовывалась четче. – «Сталина отравили, тут к бабке не ходи. За что, тоже ясно. Но перед этим грамотно вывели его начальника охраны Власика, и тут же помер вождь. Как там говорил незабвенный Шерлок Холмс – ищите, кому выгодно! А уцелел из товарищей с васильковыми фуражками Серов, пока никто и звать его никак. И разные партийные товарищи наверх густо полезли, чтобы страной рулить, как по куцему разумению надо кукурузу сажать. Бог с ними – но вот за что Кузнецова, Вознесенского и других по «ленинградскому делу» расстреляли, становится ясно. Если все детали по отдельности взять, то ничего странного, но если вместе – то картина интересная вырисовывается. Если мне их хорошенько спровоцировать, чтобы задергались, то вообще все ясно станет. Так, решено – дней осталось мало, пора кое-кого под монастырь подводить, так что нужно приниматься за это грязное дело. Если удастся, то десятки людей спасу, как того Таубина, которого в Куйбышеве вместе с летчиками расстреляли. И не только их – по приказу Берии, без всякого суда, шлепнули многих, словно заметая следы чего-то грязного, о котором и говорить нельзя.
Ведь откровенный вздор пишут, что Павла Рычагова расстреляли за возражения Сталину или за ту же высокую аварийность в советских ВВС. При нынешнем развитии техники, чтобы научить летать, пилоты не один самолет угробят. Или за то, что перед войной при растущем авиапарке ВВС приказал оставить на прежнем уровне наземно-технический персонал. Вот и «вредительство»! Чушь собачья! С началом войны численность самолетов и пилотов стала стремительно сокращаться, первые падали сбитые, гробились в авариях да просто ломались, а вторые гибли или становились негодными к полетам – тоже весьма часто из-за тех же болезней или перегрузок нервных. А вот количество техников, если и уменьшилось, то незначительно – в тылу ведь потери только случайные от бомбежек или болезней. Так что Павел Васильевич прав – незачем было наземный персонал увеличивать. В Германии люфтваффе раздули безмерно, когда численность самолетов сократилась и возникла нужда в пехоте, то массу техников и зенитчиков потом пришлось отправлять в авиаполевые дивизии. Возникает вопрос – зачем истратили уйму средств и сил для подготовки квалифицированного состава ВВС и ПВО, абсолютно ненужного в скукожившемся люфтваффе и ставшего обычным «пушечным мясом». Нет, надо это сделать, ведь просто преступно дозволять предателям вот так легко истреблять людей, что могут и желают сражаться за родину. Да и не верю, что масса Героев Советского Союза оказалась сплошь и рядом вульгарными изменниками. Не верю!»
– В общем, так, Сергей Петрович, пугаться не надо – предатели могут быть рядом, а их отношение к НКВД только усугубляет ситуацию. Разберусь с этим подлым делом, не впервой. Все, что ты мне сказал сейчас, в бумаги перенесено, с подписями и протоколами, включая опознание?
– Все тут есть, уже в папке подшито. – Козин протянул Гловацкому обычную картонную папку, что в канцеляриях рядами на полках стоят, как гренадеры в строю. Николай Михайлович развязал тесемки и стал перебирать листы, внимательно рассматривая и удовлетворенно хмыкая. Сложил снова, аккуратно завязал бантиком. Вывел ручкой гриф – «Совершенно секретно. Особой важности». Размашисто расписался, поставив дату, тщательно вывел свои должность и звание. Хмыкнул.
– Со всеми побеседую лично, включая мальчишек. «Особистам» пока ни слова, сам разгребу ситуацию. У меня для того политотделы с трибуналом под рукою, целый дивюрист займется. Но после… Пока же я переговорю с компетентными товарищами, что помогут прояснить ситуацию на текущий момент времени. Так что работай по-прежнему, это теперь не твоя головная боль. Ты все понял, Сергей Петрович?!
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
На лице Козина проявилось необычайное облегчение, словно тяжкий груз с плеч сбросил. Вот и удобно его новой работой загрузить, полковник сейчас из кожи вон вывернется, чтобы подальше от страшной папки быть, той, что у Ворошилова и Жданова скоро появится.
– Авиаразведку ты поставил, хорошо. Войсковую тоже – хвалю! Но мне диверсии нужны, мосты взорванные, вражеские эшелоны под откос летящие! Где это все? Есть, но мало! Централизация нужна, как маршал Ворошилов приказал. Так что давай предметно с тобой побеседуем по данным вопросам. Докладывай, что там у тебя есть и о своих задумках!
Командир 3‐го механизированного корпуса генерал-майор Черняховский
Валга
Танки с крестами на башнях, угловатые коробки бронетранспортеров, обгорелые остовы автомашин – растянувшаяся на добрый километр длинная колонна вражеской техники, еще вчера бодро двигавшаяся на Валгу, навечно застыла на пожелтевшей от солнца траве и выбитых на ней колеях грунтовой дороги. Черный дым продолжал бледными струйками подниматься к небу, кое-где еще виднелись жадные языки пламени, пожиравшие резину и траву. Трупы, везде трупы в ненавистной, цвета дохлых мышей форме. Наверное, будь тут сейчас хороший художник с мольбертом, то сразу бы написал, как знаменитый с царских времен баталист Верещагин, что погиб на броненосце «Петропавловск» в Порт-Артуре, свой «апофеоз войны».
– Удобную позицию выбрали, очень удачную, Иван Данилович! Рота КВ старшего лейтенанта Зиновия Колобанова закупорила немцам горловину, полковая группа подполковника Егорова била с гребня, как фашисты встали намертво! Длинная такая кишка получилась – я все огневые средства по ней задействовал, да так стреляли, что снарядов и мин почти не осталось. Все по врагу израсходовали…
– Будут боеприпасы, Дмитрий Александрович, вечером тебе доставят. Нет, но такое побоище я еще никогда не видел – это же сколько вы немцев тут уничтожили?!
– Почти семьдесят единиц бронетехники, из них ровно 43 на счету КВ. Сам Колобанов подбил или уничтожил более половины – 22 штуки, прошел на своем «Климе» от головы колонны до ее середины – в бортах и на башне свыше полусотни отметин, но ни один снаряд брони не пробил, – чумазый молодой танкист с четырьмя «шпалами» на петлицах гимнастерки, воротник которой виднелся из расстегнутого промасленного комбинезона, лучился от радости. Лучи солнца отражались и от маленькой золотой звездочки Героя Советского Союза, что виднелась у него на груди. Полковнику Погодину было чем гордиться, и заслуженно – мастерски приготовленная засада на пути продвижения немецкой 1‐й танковой дивизии сделала свое дело.
– Одних только трупов насчитали три с половиной сотни, да неизвестно сколько их изжарилось в танках – но пованивает «жарехой» изрядно, как раз для каннибалов, про которых в юности книги читал, – Погодин усмехнулся, а Черняховский только кивнул на его слова – приходилось такие книги и ему читать. Одна особенно запомнилась, где маори из Новой Зеландии поедали английских солдат, убитых ими в бою. Наверное, это единственный случай, когда война имеет самое прямое сходство с охотой. Но сказал другое, то, что заботило больше всего в настоящий момент:
– Что докладывает разведка, Дмитрий Александрович?
– Отходят немцы, Иван Данилович, как есть отходят. Выставили против меня крепкие заслоны и уходят на юг, в Латвию…
– Мне о том уже из штаба КМГ сообщили – вражеская пехота оставила рубежи по реке Навесте, колоннами уже отошла за Вильянди и южнее Пярну. Они в кольцо у нас попали, вот и решили не повторять судьбу окруженных в Локновском укрепрайоне дивизий.
– Мы их здесь тоже окружили?!
– Почти. Вот только дырки такие большие, что нас самих окружить запросто могут. А так вроде гладко… Конница генерала Фоменко сегодня вышла к Рижскому заливу одной дивизией, а другой продвинулась к самому Вендену. А от него до Риги рукой подать. Так что у нас есть возможность круто изменить здесь все положение и выйти к Западной Двине – тогда война может пойти совсем по-другому! Если бы не одно «но»!
– И что делать? Их же нельзя выпускать…
– Сил у нас нет, чтобы сразу три корпуса остановить. И как наступать на них дальше, если резервов нет? Так что занимайте здесь крепкую оборону, на всем протяжении, пополняйтесь, технику свою ремонтируйте. Атаковать будут другие наши бригады, да 1‐й мехкорпус. Вы свое дело совершили, вон какой погром устроили здесь немцам, любо-дорого посмотреть. Да, вот еще что. Вчера какие потери понесла твоя бригада?
– Два БТ потерял безвозвратно, оба сгорели. КВ и три Т‐34 подлежат ремонту. Одну «тридцатьчетверку» отправим в Ленинград, остальные своими силами наладим. УСВ и полковой миномет потеряли, несколько пулеметов. Погибло два десятка красноармейцев, еще с полсотни ранено, многие легко – остались в строю.
– Замечательно, товарищ полковник, – усмехнулся Черняховский, но тут голос его заметно посуровел. – Потому извольте ответить, что случилось сегодня у хутора Пальмераа рано утром?
– Полковая группа подполковника Егорова своим авангардом в засаду попала, – радостное настроение с лица Погодина мгновенно исчезло, у губ пролегла горестная складка. – Один БТ‐7 сгорел вместе с экипажем, еще там потеряли мотоцикл с коляской. Восемь человек в бою было убито, включая пятерых десантников, трое ранено.
– Потому я хочу вас спросить, товарищ полковник, – для чего приказы пишут? У ваших подчиненных, командиров батальонов, рот и взводов уже головокружение от успехов началось?! Так излечим, пропишем им по ведру скипидара с еловыми иголками! Сказано – не переть наобум, впереди идут на разведку мотоциклисты и броневики, а не танки с десантом на броне! Только потому, что легко отделались, накануне победу над врагом одержали, вы тут передо мной стоите, не перед командармом Гловацким. Вот тогда бы с вами совсем другой разговор пошел – и очень крутенько бы обошлись. А вашим командирам, в первую очередь подполковнику Егорову, дали бы винтовочку в руки, и вперед в атаку! А так отделались легко, все же есть старое правило – победителей не судят!
– Виноват, товарищ генерал-майор! Нужно было выделить разведвзвод, а я всю роту направил севернее, фланг прикрывал.
– Больше так не делайте, мелочей не бывает, а потому и глупых потерь тоже не должно быть! Ладно, будем считать, что очередной урок от немцев усвоен. Пополнения нужны?
– Только в запасную роту, ее полностью исчерпали. И танки – сейчас в строю 13 Т‐34, по штату 17, 32 БТ‐7 – по штату 43. Не хватает еще трех броневиков, артвзвода и еще бы одну минометную батарею.
– Нормально, не прибедняйтесь, в 5‐й бригаде и то меньше. Но вас до штатов доведем полностью – вместо Т‐34 получите новенькие Т‐50 прямо с завода, вместе с БТ‐7Э. Так экранированные танки решено именовать – лоб башни и корпуса на них до 40 миллиметров утолщен, теперь главное – борт в бою не подставлять. Полтора десятка получите, треть «полтинников», остальные БТ. Но только в Пскове, туда эшелоны подадут из Ленинграда. И пополнение будет, пушки дадим. Батарею минометов еще? Где только ее взять можно? Ладно, найдем и выделим вам вместе с «полуброневиками» – иных пока нет, только эти, зато в достатке – сами знаете, что за неимением гербовой бумаги пишут на простой.
– В Пскове? А как же здесь…
– Через три дня вашу бригаду и весь наш мехкорпус сменит стрелковая дивизия. А мы отправляемся обратно. – Черняховский увидел, как удивленно вытянулось лицо Погодина, усмехнулся – наверное, у него утром было точно такое изумление и непонимание. Еще бы – один рывок танков и они уже на берегу Рижского залива, враг окружен полностью и его надо только добить. А тут странный приказ, который походит на строительство «золотого моста» противнику, дает ему возможность беспрепятственно отступить. Сомнения он тут же изложил генералу Лелюшенко и был поражен, когда тот сказал – «я впервые материл Гловацкого, про себя, конечно, он же стоп-приказ отдал! Но как командарм объяснил мне, стал материть уже себя! Роток мы раскрыли. А кусок огромен – подавимся!»
– Видишь ли, Дмитрий Александрович. – Черняховский достал коробку папирос, и танкисты задымили. – Мы не сможем остановить немцев. У них восемь дивизий, пусть потрепанных, но вполне боеспособных. Мы нависли над флангом с тыла – три наших корпуса, вот только каждый силой в одну вражескую дивизию. Сможем ли мы их остановить? На 8‐ю армию надежды нет, она продвигается вперед очень медленно. Наши 9 бригад, плюс слабая кавалерия – вполовину меньше. Резервов нет, зарвемся в наступлении и на два мехкорпуса станет меньше – нас попросту обескровят. Немцы в Ригу уже начали переброску соединений. Сам понимать должен, что может произойти здесь?! А мехкорпуса себя хорошо показали, не так как в июне, эффективней намного, хотя и уменьшились больше чем вдвое. Командование фронтом считает, что нельзя обескровливать наши подвижные соединения – ты сам на примере фашистов видишь, чем это чревато. Мираж победы тебя поманил? А как вражескую дивизию из-под Тарту упустили?! Нет, товарищ полковник, лучше синица в руке, чем журавль в небе! И уж не дятел на темечке!
Танкисты негромко рассмеялись, скорее устало, потом Погодин тихо поинтересовался:
– Нас выведут в резерв или перебросят?
– Думаю, через три-четыре дня, но не позже, как подойдут стрелковые дивизии. Передадим им фронт и двинемся в обратную сторону. А потому я прошу все оборонительные работы не вести спустя рукава, а закапываться в землю так, будто нам здесь сражаться предстоит. Так что не расхолаживай своих, наоборот, приложи все силы и копайте траншеи. Теперь здесь будем оборону держать, а навалятся на нас, будет время отойти на старые рубежи – там ведь позиции тоже продолжают укреплять. Нет у нас еще сил в достатке, чтобы наступать, нет…
Черняховский закурил еще одну папиросу, задумался и обвел взглядом поле вчерашнего победного боя. Это успех, и таких будет больше, но только не сейчас. Противник силен, и то, что удалось, – лишь небольшой праздник на маленьком участке огромного тысячеверстного фронта. И то временный – а потому враг произведет перегруппировку, залижет раны и снова ударит, и на этот раз намного сильнее, сделает для себя выводы и больше подставляться так по-глупому не станет.
– И еще одно – представления подготовь, наградим отличившихся. Но экипажи КВ всех поименно к орденам и медалям, а Зиновия Колобанова к Герою Советского Союза!
Главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм
Хельсинки
– Айво, мы не имеем никакого морального права уложить цвет нашего народа в безнадежном наступлении. Слишком мало финнов, намного меньше русских, что живут от Ленинграда до Карелии с Мурманском. Мы не имеем права ставить будущее нашей страны в зависимость от неясной перспективы длительного пробивания вражеской обороны. Нацисты не преодолели доты «Линии Сталина» под Псковом, более того, судя по сообщениям Би-би-си, они понесли там жуткие потери. Окружен и уничтожен целый корпус, сразу полдесятка дивизий разгромлены или хорошо потрепаны. Нет, Айво, перейти в наступление всеми силами не стоит… По крайней мере сейчас… А там как ситуация южнее Петербурга сложится…
Маршал говорил в задумчивости, делая долгие паузы. Старый человек, давно перешагнувший семидесятилетний рубеж, сохранил трезвый холодный ум и ту отличную строевую выправку, которую получали на всю свою жизнь офицеры Российской императорской гвардии. Маннергейм, пройдя немного, остановился у старинного дубового письменного стола, на котором всегда держал фотографию последнего русского императора Николая II в простой деревянной рамочке. Как ни странно, но разговор между двумя финскими военными шел сейчас на русском языке – все же оба долго служили в той армии, что оставила свой отпечаток на всю жизнь, к тому же Карл-Густав на финском языке говорил с трудом, обрусевший швед в серьезном разговоре часто переходил на язык нынешнего противника, если собеседник его знал в должной мере. Полковник Хаскиляйнен окончил до Русско-японской войны кадетский корпус в Выборге и Павловское военное училище в Петербурге – заслуженный офицер рухнувшей в небытие императорской армии.
– У нас не было выбора вариантов, Айво. Мы просто оказались между Германией и большевиками. Последние стали абсолютно неприемлемы после «зимней войны», с первыми мы можем вернуть утраченное, если… Но это не значит, что мы теперь должны таскать для нацистов каштаны из огня. У нас идет своя, у них своя война, и цели совпадают только в той мере, на какую были обоюдные договоренности. Но скажу сразу – Гитлеру я не верю так же, как и Сталину. И даже больше…
Маршал тяжело опустился в кресло, откинулся на высокую спинку. И было над чем подумать – ведь никаких письменных договоренностей между правительствами рейха и Финляндии не было, никаких. Это значит – немцы в любую минуту могут не признать будущие завоевания финнов, если те после освобождения потерянного Перешейка и Приладожской Карелии попробуют дойти до реки Свири, Онежского озера и Беломорско-Балтийского канала. И вот тогда возникнет вопрос – а для чего страна «тысячи озер» воевала?! Устные договоренности со штабом ОКВ и Гитлером есть, но много ли они стоят в случае победы рейха?!
А вот если произойдет поражение Германии в войне, несмотря на столь отличное начало, то все эти разговорные соглашения уже не будут стоить ничего, даже рваной кроны в кармане последнего гельсингфорсского золотаря – так говорили четверть века назад в еще великом княжестве Финляндском, и правильно. С проигравшими никогда не церемонятся, тем более Англия со своими доминионами поддерживает СССР, за спиной «Туманного Альбиона» вся экономическая мощь США. Исход войны, если быстрого крушения большевицкого режима не произойдет, предстанет для немцев неприятной перспективой, до точности повторится 1918 год. И что самое печальное, финны окажутся рядом с проигравшими немцами – такой расклад маршала категорически не устраивал, потому от письменных соглашений с нацистами под любым предлогом уклонялся.
Но договоренности имелись, фактически он, маршал Карл Маннергейм, позволил немцам с территории Финляндии нападать на русских. Именно с финских аэродромов взлетали бомбардировщики для бомбежки Таллина и Ханко, от Петсамо перешли в наступление на Мурманск и Кандалакшу части германской горной армии Дитля. Даже сама договоренность со штабом ОКВ предусматривала, что с северной Финляндии будут наступать 4 немецких и 2 финских дивизии 3‐го армейского корпуса – 6‐я и 3‐я пехотные.
От Ухты до Выборга сразу полтора десятка финских дивизий при поддержке только одной германской должны были взломать фронт русских 7‐й и 23‐й армий. И в шхерах находились германские минные заградители и торпедные катера, что начали действовать еще с вечера 21 июня, за несколько часов до официального объявления войны. Так что, когда в Хельсинки заговорили о «нейтралитете», то его как такового уже не было. Да, сами финны не воевали, зато с их территории начал боевые действия их союзник. Так какой здесь нейтралитет?!
Вот большевики потому так и восприняли эти акции, и сами нанесли 25 июня удары своей авиацией по многим аэродромам и городам Суоми. Теперь спровоцированная финскими и немецкими генералами война возникла самой настоящей реальностью, без всякой маскировки. Вот только ход ее стал не таким, каким рисовался раньше. Маннергейм взглянул на карту – ход боевых действий на ней, отображенный синими и красными кружками и стрелками, оказался совсем иным, не победоносным стремительным наступлением, а мучительным прогрызанием русских позиций как в заполярной тундре, так и в дремучих карельских лесах и болотах.
На севере наступали на Мурманск горные стрелки Дитля, две дивизии попытались опрокинуть две русских. Не удалось, едва прошли 30 километров на восток, к Мурманску. На реке Западная Лица вот уже три недели шли ожесточенные схватки, оставшееся вдвое большее расстояние до Мурманска, судя по всему, немцы пройти уже не смогут, их силенок едва хватило только на часть пути. И самое худшее еще только впереди – 31 июля британские самолеты с авианосца бомбили тылы германцев на финской территории. По этому поводу правительство заявило протест и отозвало финского посла из Лондона, адекватно ответили и британцы. Война, правда, не объявлена, сам Маннергейм ее категорически не желал, да и англичане не горели желанием начинать, памятуя о своем дружеском отношении к финнам в ходе «зимней войны». Через посла в Швеции неофициально предупредили – с пониманием отнесутся к выходу финской армии на границу 1939 года, существовавшую до советского нападения, но резко выступят против, если финны со своей бывшей территории вторгнутся в русские земли.
Вторая группировка германских войск в составе дивизии СС «Норд» и 169‐й пехотной дивизии при поддержке 6‐й финской начали наступление на Кандалакшу. С трудом освободив поселки Кулоярви и Алакуртти, которые захватили большевики в ходе «зимней войны», сейчас остановились на старой финской границе, не в силах продвинуться дальше. Правда, немцы собирались перебросить эсэсовцев на Кестеньгу, но Маннергейм сомневался, что там им удастся проломить русскую оборону – противнику провозить подкрепления там намного легче по железной дороге, чем немцам сквозь камни и болота по утопающим грунтовкам.
А вот южнее начиналась уже финская зона ответственности, и удары наносились на Ухту 3‐й и на Реболы 14‐й пехотной дивизиями. Эти два села с финско-карельским населением большевики по мирному соглашению 1922 года оттяпали в свою пользу, хотя они были заняты финнами еще в далеком 1918 году. Так что здесь Маннергейм надеялся на понимание британского правительства, хотя наступление на первое село было остановлено красными в десяти километрах западнее его. Леса, озера, камни, речки, болота и почти полное отсутствие пригодных дорог делали войну здесь затяжной и долгой, и чем усилить 3‐ю дивизию, Маннергейм не знал. А русская 54‐я дивизия уже получила подкрепления из ополченцев, причем значительные. И теперь взять Ухту станет совершенно невозможным делом.
С Реболами получилось подобно – 14‐я дивизия полковника Рааппавиа с трудом подошла к райцентру, обороняемому 337‐м стрелковым полком и погранотрядом русских. Но со станции Кочкома большевики перебросили на помощь полк НКВД, несколько истребительных и ополченческих батальонов с артиллерией – все эти части, по сообщениям разведки, были уже сведены в 27‐ю дивизию, достаточно полнокровную и обеспеченную необходимым. Да еще ожидалось прибытие стрелковой бригады – перспективы наступления на Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал становились уже откровенно мизерными. Да и взять Реболы не получится.
– Господин маршал, может быть, следует усилить Карельскую армию генерала Хейнрихса? Ведь продвижение на Питкеранту и реку Толуокси уже остановилось, и к нашей старой границе мы не выйдем.
– Нет, Айво, у него 5 пехотных дивизий, 2 егерских и кавалерийская бригада, вполне достаточные силы, снабжать которые пока проблематично. А русские осуществляют перевозки своих войск по железной дороге быстрее, их группировка наращивается каждый день.
Маршал задумался – еще 30 июня он назначил наступление на 10 июля, ожидая, что к этому времени немцы захватят Псков и проломят русские доты «Линии Сталина» на старой советской границе. Вот только у союзника дела пошли скверно – весьма чувствительные потери в танках и пехоте заставили германские войска топтаться на месте, а потом и перейти к обороне. Такой ход событий насторожил Карла Маннергейма, и он дважды переносил начало наступления Карельской армии – на 16-е, а потом на 21 июля. И теперь ругал себя за нерешительность – собранное в Ленинграде огромное ополчение массами хлынуло на фронт, причем не только на Псковщину и в Эстонию, но на Перешеек и в Карелию.
В сводках разведывательного отдела появлялись все новые и новые номера советских дивизий, бригад и полков. Если бы 10 июля финны нанесли бы удар по 7‐й армии, то войскам бывшего начальника Генштаба Хейнрихса противостояли бы 71‐я и 168‐я дивизии, 26‐й укрепрайон в Сортавале и два погранотряда общей силой в егерский полк. Была еще 237‐я дивизия, но ее русские 7 июля перебросили под Псков. Задержка наступления сразу на 11 дней стоила дорого. Укрепрайон насытили ополченцами, численность довели до полнокровной бригады, если не больше. Вместо убывшей дивизии взамен появилось управление 19‐го стрелкового корпуса с тремя сформированными горнострелковыми бригадами, и к ним добавились две стрелковые бригады с номерами дивизий, что закрывали границу. Более того, в Петрозаводске и Олонце уже закончилось формирование еще двух горных бригад. И это все не считая отдельных батальонов и батарей, что большевики создавали прямо стремительно, быстрее только пироги пекут. Вот эти мысли он и озвучил – и лицо собеседника приняло угрюмое выражение.
– Против нас крупный промышленный центр, население которого равно Финляндии, а производство значительно превышает наше, Айво. Даже если корпусу Тайвела и удастся выйти к Ладоге западнее Сортавалы, это ничего нам не даст – на пути преградой станет Кексгольмский укрепрайон. А его уже пополнили ополченцами, как и Выборгский УР, и каждую из 6 дивизий, что противостоят на Перешейке. Причем 67‐ю и 84‐ю дивизии перебросили к нам из Петербурга, заново сформировав из ополчения, как и одну горную бригаду. Добавь к ним 50‐й стрелковый корпус из трех новых бригад, что пока у них во второй линии – и это только то, что нам известно. Чем усилить армию Хейнрихса прикажете?! Вместе с резервом у нас только 8 дивизий, и новых не будет – мы задействовали всех годных к службе мужчин. Русских на Перешейке уже больше, и они прибывают каждый день.
В кабинете воцарилось молчание, маршал и его старый товарищ долго размышляли, время от времени бросая напряженные взгляды на карту, будто ища на ней решение. Наконец Маннергейм негромко заговорил:
– Я ненавижу большевиков, но перед нами русские, причем отнюдь не крестьяне, а гораздо более грамотные рабочие, многие из которых воевали против нас прошлый раз. А потому знают, как это правильно делать в наших лесах и болотах. Знаешь, Айво, мы сможем наступать, если большевики хотя бы треть своих сил уберут из Карелии – это произойдет только в том случае, если немцы прорвут «Линию Сталина». К сожалению, этого уже не будет, вернее, маловероятно. Выбить русскую пехоту с позиций, когда она почувствовала вкус побед, невероятно сложно. Вспомни Луцкий прорыв?
– Вы правы, господин маршал. Но что нам делать тогда?
– Попытаться освободить наши территории, выйти на старые границы. И это все – больше только в случае, если немцы будут под Москвой. В этом, правда, я начал сомневаться, и сильно, хотя они в Смоленске и под Киевом. Но если они не пройдут дальше, если их остановят… Я не хочу связывать судьбу Финляндии с Третьим рейхом господина Гитлера.
– И каким вы видите выход?
– При посредничестве Англии заключить мир с Москвой на прежних границах 1939 года. Помните тот первый вариант соглашения, что выдвинул генерал-квартирмейстер Айро?
– Возвращение к старой советско-финской границе, но при этом мы принимаем русские предложения, которые они нам сделали в том октябре до начала «зимней войны»?
– Да, – кивнул Маннергейм, – взамен уступки части Перешейка и наших островов в восточной части Финского залива, мы корректируем восточную границу от Ладоги до Куусамо на основе русского плана. Возьмем те болота, леса, пустоши. Со временем освоим эти земли, ведь нам предложили вдвое больше в обмен. Дадим в аренду Ханко, если большевики будут настаивать. Но только при гарантиях Англии и США, что очень желательно, пока они не вступили в войну. А президент Рузвельт от нее в стороне не останется. И не будем давить на русских – я запретил авиации не только бомбить Петербург, но даже летать над ним. Надеюсь, мистер Черчилль оценит это наше решение и сам предложит выступить посредником на переговорах – усиление Советов не в интересах Британской империи и США.
– А как же немцы?!
– У нас нет с ними договора. А потому с нашей территории мы можем их выпроводить. Опять же, при гарантиях Англии. Нам в этой войне лучше быть нейтральными, Айво. Я думаю, что, несмотря на все эти победы, Гитлер потерпит неизбежное поражение. Потому должны выбрать самый удобный момент, чтобы выйти из войны без ощутимых потерь, и желательно притом быть среди победителей. Мы не имеем права бесцельно рисковать судьбою своего маленького народа!
Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Гловацкий
Псков
Гловацкий задумался надолго, уставившись взглядом в стену. Перед глазами замелькали тысячи книжных страниц и проглядываемых когда-то в интернете документов. Память неожиданно стала давать все новые и новые данные, когда-то им прочитанные и которые, как ему казалось, он забыл навсегда. Но нет, они хранились в каком-то дальнем углу головного «диска» и теперь появились на свет извлеченные, так сказать, из сервера. Теперь многое встало на свои места – можно, конечно, и заблуждаться в малом, но ведь не зря, совсем не зря в 1953 году быстро расстреляли практически все руководство НКВД, что было в военные годы. Ведь не на пустом месте многие подозревали, что в Берлин быстро уходит информация о советских планах ведения войны. Военные, в том числе и будущий маршал Жуков, грешили на изменника, что «окопался» в наркомате обороны. Подозревали верно! Вот только не в том месте поначалу – немцы практически не владели информацией по военным операциям. Знали, что идут перевозки туда и туда, но вот где конкретно будет нанесен удар и какими силами – о том не знали. Могли предполагать, но вот точно не знали. А потому постоянно, начиная с лета этого 1941 года им командование РККА постоянно подносило весьма неожиданные сюрпризы. Так что изменники или предатели не столько у нас в армии, а скорее в той структуре, которая по положению может знать много, включая воинские перевозки, но не знать конкретных планов операций. А такая всего одна – НКВД. А ведь читал, что был у немцев агент «Макс», про которого только глухие намеки – расшифровать предателя не удалось, но вот информация от него поступала политическая и стратегическая, но отнюдь не военная на оперативном уровне.
– Все страньше и страньше, сказала Алиса…
Гловацкий продолжал размышлять – картина прорисовывалась четче. – «Сталина отравили, тут к бабке не ходи. За что, тоже ясно. Но перед этим грамотно вывели его начальника охраны Власика, и тут же помер вождь. Как там говорил незабвенный Шерлок Холмс – ищите, кому выгодно! А уцелел из товарищей с васильковыми фуражками Серов, пока никто и звать его никак. И разные партийные товарищи наверх густо полезли, чтобы страной рулить, как по куцему разумению надо кукурузу сажать. Бог с ними – но вот за что Кузнецова, Вознесенского и других по «ленинградскому делу» расстреляли, становится ясно. Если все детали по отдельности взять, то ничего странного, но если вместе – то картина интересная вырисовывается. Если мне их хорошенько спровоцировать, чтобы задергались, то вообще все ясно станет. Так, решено – дней осталось мало, пора кое-кого под монастырь подводить, так что нужно приниматься за это грязное дело. Если удастся, то десятки людей спасу, как того Таубина, которого в Куйбышеве вместе с летчиками расстреляли. И не только их – по приказу Берии, без всякого суда, шлепнули многих, словно заметая следы чего-то грязного, о котором и говорить нельзя.
Ведь откровенный вздор пишут, что Павла Рычагова расстреляли за возражения Сталину или за ту же высокую аварийность в советских ВВС. При нынешнем развитии техники, чтобы научить летать, пилоты не один самолет угробят. Или за то, что перед войной при растущем авиапарке ВВС приказал оставить на прежнем уровне наземно-технический персонал. Вот и «вредительство»! Чушь собачья! С началом войны численность самолетов и пилотов стала стремительно сокращаться, первые падали сбитые, гробились в авариях да просто ломались, а вторые гибли или становились негодными к полетам – тоже весьма часто из-за тех же болезней или перегрузок нервных. А вот количество техников, если и уменьшилось, то незначительно – в тылу ведь потери только случайные от бомбежек или болезней. Так что Павел Васильевич прав – незачем было наземный персонал увеличивать. В Германии люфтваффе раздули безмерно, когда численность самолетов сократилась и возникла нужда в пехоте, то массу техников и зенитчиков потом пришлось отправлять в авиаполевые дивизии. Возникает вопрос – зачем истратили уйму средств и сил для подготовки квалифицированного состава ВВС и ПВО, абсолютно ненужного в скукожившемся люфтваффе и ставшего обычным «пушечным мясом». Нет, надо это сделать, ведь просто преступно дозволять предателям вот так легко истреблять людей, что могут и желают сражаться за родину. Да и не верю, что масса Героев Советского Союза оказалась сплошь и рядом вульгарными изменниками. Не верю!»
– В общем, так, Сергей Петрович, пугаться не надо – предатели могут быть рядом, а их отношение к НКВД только усугубляет ситуацию. Разберусь с этим подлым делом, не впервой. Все, что ты мне сказал сейчас, в бумаги перенесено, с подписями и протоколами, включая опознание?
– Все тут есть, уже в папке подшито. – Козин протянул Гловацкому обычную картонную папку, что в канцеляриях рядами на полках стоят, как гренадеры в строю. Николай Михайлович развязал тесемки и стал перебирать листы, внимательно рассматривая и удовлетворенно хмыкая. Сложил снова, аккуратно завязал бантиком. Вывел ручкой гриф – «Совершенно секретно. Особой важности». Размашисто расписался, поставив дату, тщательно вывел свои должность и звание. Хмыкнул.
– Со всеми побеседую лично, включая мальчишек. «Особистам» пока ни слова, сам разгребу ситуацию. У меня для того политотделы с трибуналом под рукою, целый дивюрист займется. Но после… Пока же я переговорю с компетентными товарищами, что помогут прояснить ситуацию на текущий момент времени. Так что работай по-прежнему, это теперь не твоя головная боль. Ты все понял, Сергей Петрович?!
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
На лице Козина проявилось необычайное облегчение, словно тяжкий груз с плеч сбросил. Вот и удобно его новой работой загрузить, полковник сейчас из кожи вон вывернется, чтобы подальше от страшной папки быть, той, что у Ворошилова и Жданова скоро появится.
– Авиаразведку ты поставил, хорошо. Войсковую тоже – хвалю! Но мне диверсии нужны, мосты взорванные, вражеские эшелоны под откос летящие! Где это все? Есть, но мало! Централизация нужна, как маршал Ворошилов приказал. Так что давай предметно с тобой побеседуем по данным вопросам. Докладывай, что там у тебя есть и о своих задумках!
Командир 3‐го механизированного корпуса генерал-майор Черняховский
Валга
Танки с крестами на башнях, угловатые коробки бронетранспортеров, обгорелые остовы автомашин – растянувшаяся на добрый километр длинная колонна вражеской техники, еще вчера бодро двигавшаяся на Валгу, навечно застыла на пожелтевшей от солнца траве и выбитых на ней колеях грунтовой дороги. Черный дым продолжал бледными струйками подниматься к небу, кое-где еще виднелись жадные языки пламени, пожиравшие резину и траву. Трупы, везде трупы в ненавистной, цвета дохлых мышей форме. Наверное, будь тут сейчас хороший художник с мольбертом, то сразу бы написал, как знаменитый с царских времен баталист Верещагин, что погиб на броненосце «Петропавловск» в Порт-Артуре, свой «апофеоз войны».
– Удобную позицию выбрали, очень удачную, Иван Данилович! Рота КВ старшего лейтенанта Зиновия Колобанова закупорила немцам горловину, полковая группа подполковника Егорова била с гребня, как фашисты встали намертво! Длинная такая кишка получилась – я все огневые средства по ней задействовал, да так стреляли, что снарядов и мин почти не осталось. Все по врагу израсходовали…
– Будут боеприпасы, Дмитрий Александрович, вечером тебе доставят. Нет, но такое побоище я еще никогда не видел – это же сколько вы немцев тут уничтожили?!
– Почти семьдесят единиц бронетехники, из них ровно 43 на счету КВ. Сам Колобанов подбил или уничтожил более половины – 22 штуки, прошел на своем «Климе» от головы колонны до ее середины – в бортах и на башне свыше полусотни отметин, но ни один снаряд брони не пробил, – чумазый молодой танкист с четырьмя «шпалами» на петлицах гимнастерки, воротник которой виднелся из расстегнутого промасленного комбинезона, лучился от радости. Лучи солнца отражались и от маленькой золотой звездочки Героя Советского Союза, что виднелась у него на груди. Полковнику Погодину было чем гордиться, и заслуженно – мастерски приготовленная засада на пути продвижения немецкой 1‐й танковой дивизии сделала свое дело.
– Одних только трупов насчитали три с половиной сотни, да неизвестно сколько их изжарилось в танках – но пованивает «жарехой» изрядно, как раз для каннибалов, про которых в юности книги читал, – Погодин усмехнулся, а Черняховский только кивнул на его слова – приходилось такие книги и ему читать. Одна особенно запомнилась, где маори из Новой Зеландии поедали английских солдат, убитых ими в бою. Наверное, это единственный случай, когда война имеет самое прямое сходство с охотой. Но сказал другое, то, что заботило больше всего в настоящий момент:
– Что докладывает разведка, Дмитрий Александрович?
– Отходят немцы, Иван Данилович, как есть отходят. Выставили против меня крепкие заслоны и уходят на юг, в Латвию…
– Мне о том уже из штаба КМГ сообщили – вражеская пехота оставила рубежи по реке Навесте, колоннами уже отошла за Вильянди и южнее Пярну. Они в кольцо у нас попали, вот и решили не повторять судьбу окруженных в Локновском укрепрайоне дивизий.
– Мы их здесь тоже окружили?!
– Почти. Вот только дырки такие большие, что нас самих окружить запросто могут. А так вроде гладко… Конница генерала Фоменко сегодня вышла к Рижскому заливу одной дивизией, а другой продвинулась к самому Вендену. А от него до Риги рукой подать. Так что у нас есть возможность круто изменить здесь все положение и выйти к Западной Двине – тогда война может пойти совсем по-другому! Если бы не одно «но»!
– И что делать? Их же нельзя выпускать…
– Сил у нас нет, чтобы сразу три корпуса остановить. И как наступать на них дальше, если резервов нет? Так что занимайте здесь крепкую оборону, на всем протяжении, пополняйтесь, технику свою ремонтируйте. Атаковать будут другие наши бригады, да 1‐й мехкорпус. Вы свое дело совершили, вон какой погром устроили здесь немцам, любо-дорого посмотреть. Да, вот еще что. Вчера какие потери понесла твоя бригада?
– Два БТ потерял безвозвратно, оба сгорели. КВ и три Т‐34 подлежат ремонту. Одну «тридцатьчетверку» отправим в Ленинград, остальные своими силами наладим. УСВ и полковой миномет потеряли, несколько пулеметов. Погибло два десятка красноармейцев, еще с полсотни ранено, многие легко – остались в строю.
– Замечательно, товарищ полковник, – усмехнулся Черняховский, но тут голос его заметно посуровел. – Потому извольте ответить, что случилось сегодня у хутора Пальмераа рано утром?
– Полковая группа подполковника Егорова своим авангардом в засаду попала, – радостное настроение с лица Погодина мгновенно исчезло, у губ пролегла горестная складка. – Один БТ‐7 сгорел вместе с экипажем, еще там потеряли мотоцикл с коляской. Восемь человек в бою было убито, включая пятерых десантников, трое ранено.
– Потому я хочу вас спросить, товарищ полковник, – для чего приказы пишут? У ваших подчиненных, командиров батальонов, рот и взводов уже головокружение от успехов началось?! Так излечим, пропишем им по ведру скипидара с еловыми иголками! Сказано – не переть наобум, впереди идут на разведку мотоциклисты и броневики, а не танки с десантом на броне! Только потому, что легко отделались, накануне победу над врагом одержали, вы тут передо мной стоите, не перед командармом Гловацким. Вот тогда бы с вами совсем другой разговор пошел – и очень крутенько бы обошлись. А вашим командирам, в первую очередь подполковнику Егорову, дали бы винтовочку в руки, и вперед в атаку! А так отделались легко, все же есть старое правило – победителей не судят!
– Виноват, товарищ генерал-майор! Нужно было выделить разведвзвод, а я всю роту направил севернее, фланг прикрывал.
– Больше так не делайте, мелочей не бывает, а потому и глупых потерь тоже не должно быть! Ладно, будем считать, что очередной урок от немцев усвоен. Пополнения нужны?
– Только в запасную роту, ее полностью исчерпали. И танки – сейчас в строю 13 Т‐34, по штату 17, 32 БТ‐7 – по штату 43. Не хватает еще трех броневиков, артвзвода и еще бы одну минометную батарею.
– Нормально, не прибедняйтесь, в 5‐й бригаде и то меньше. Но вас до штатов доведем полностью – вместо Т‐34 получите новенькие Т‐50 прямо с завода, вместе с БТ‐7Э. Так экранированные танки решено именовать – лоб башни и корпуса на них до 40 миллиметров утолщен, теперь главное – борт в бою не подставлять. Полтора десятка получите, треть «полтинников», остальные БТ. Но только в Пскове, туда эшелоны подадут из Ленинграда. И пополнение будет, пушки дадим. Батарею минометов еще? Где только ее взять можно? Ладно, найдем и выделим вам вместе с «полуброневиками» – иных пока нет, только эти, зато в достатке – сами знаете, что за неимением гербовой бумаги пишут на простой.
– В Пскове? А как же здесь…
– Через три дня вашу бригаду и весь наш мехкорпус сменит стрелковая дивизия. А мы отправляемся обратно. – Черняховский увидел, как удивленно вытянулось лицо Погодина, усмехнулся – наверное, у него утром было точно такое изумление и непонимание. Еще бы – один рывок танков и они уже на берегу Рижского залива, враг окружен полностью и его надо только добить. А тут странный приказ, который походит на строительство «золотого моста» противнику, дает ему возможность беспрепятственно отступить. Сомнения он тут же изложил генералу Лелюшенко и был поражен, когда тот сказал – «я впервые материл Гловацкого, про себя, конечно, он же стоп-приказ отдал! Но как командарм объяснил мне, стал материть уже себя! Роток мы раскрыли. А кусок огромен – подавимся!»
– Видишь ли, Дмитрий Александрович. – Черняховский достал коробку папирос, и танкисты задымили. – Мы не сможем остановить немцев. У них восемь дивизий, пусть потрепанных, но вполне боеспособных. Мы нависли над флангом с тыла – три наших корпуса, вот только каждый силой в одну вражескую дивизию. Сможем ли мы их остановить? На 8‐ю армию надежды нет, она продвигается вперед очень медленно. Наши 9 бригад, плюс слабая кавалерия – вполовину меньше. Резервов нет, зарвемся в наступлении и на два мехкорпуса станет меньше – нас попросту обескровят. Немцы в Ригу уже начали переброску соединений. Сам понимать должен, что может произойти здесь?! А мехкорпуса себя хорошо показали, не так как в июне, эффективней намного, хотя и уменьшились больше чем вдвое. Командование фронтом считает, что нельзя обескровливать наши подвижные соединения – ты сам на примере фашистов видишь, чем это чревато. Мираж победы тебя поманил? А как вражескую дивизию из-под Тарту упустили?! Нет, товарищ полковник, лучше синица в руке, чем журавль в небе! И уж не дятел на темечке!
Танкисты негромко рассмеялись, скорее устало, потом Погодин тихо поинтересовался:
– Нас выведут в резерв или перебросят?
– Думаю, через три-четыре дня, но не позже, как подойдут стрелковые дивизии. Передадим им фронт и двинемся в обратную сторону. А потому я прошу все оборонительные работы не вести спустя рукава, а закапываться в землю так, будто нам здесь сражаться предстоит. Так что не расхолаживай своих, наоборот, приложи все силы и копайте траншеи. Теперь здесь будем оборону держать, а навалятся на нас, будет время отойти на старые рубежи – там ведь позиции тоже продолжают укреплять. Нет у нас еще сил в достатке, чтобы наступать, нет…
Черняховский закурил еще одну папиросу, задумался и обвел взглядом поле вчерашнего победного боя. Это успех, и таких будет больше, но только не сейчас. Противник силен, и то, что удалось, – лишь небольшой праздник на маленьком участке огромного тысячеверстного фронта. И то временный – а потому враг произведет перегруппировку, залижет раны и снова ударит, и на этот раз намного сильнее, сделает для себя выводы и больше подставляться так по-глупому не станет.
– И еще одно – представления подготовь, наградим отличившихся. Но экипажи КВ всех поименно к орденам и медалям, а Зиновия Колобанова к Герою Советского Союза!
Главнокомандующий финской армией маршал Маннергейм
Хельсинки
– Айво, мы не имеем никакого морального права уложить цвет нашего народа в безнадежном наступлении. Слишком мало финнов, намного меньше русских, что живут от Ленинграда до Карелии с Мурманском. Мы не имеем права ставить будущее нашей страны в зависимость от неясной перспективы длительного пробивания вражеской обороны. Нацисты не преодолели доты «Линии Сталина» под Псковом, более того, судя по сообщениям Би-би-си, они понесли там жуткие потери. Окружен и уничтожен целый корпус, сразу полдесятка дивизий разгромлены или хорошо потрепаны. Нет, Айво, перейти в наступление всеми силами не стоит… По крайней мере сейчас… А там как ситуация южнее Петербурга сложится…
Маршал говорил в задумчивости, делая долгие паузы. Старый человек, давно перешагнувший семидесятилетний рубеж, сохранил трезвый холодный ум и ту отличную строевую выправку, которую получали на всю свою жизнь офицеры Российской императорской гвардии. Маннергейм, пройдя немного, остановился у старинного дубового письменного стола, на котором всегда держал фотографию последнего русского императора Николая II в простой деревянной рамочке. Как ни странно, но разговор между двумя финскими военными шел сейчас на русском языке – все же оба долго служили в той армии, что оставила свой отпечаток на всю жизнь, к тому же Карл-Густав на финском языке говорил с трудом, обрусевший швед в серьезном разговоре часто переходил на язык нынешнего противника, если собеседник его знал в должной мере. Полковник Хаскиляйнен окончил до Русско-японской войны кадетский корпус в Выборге и Павловское военное училище в Петербурге – заслуженный офицер рухнувшей в небытие императорской армии.
– У нас не было выбора вариантов, Айво. Мы просто оказались между Германией и большевиками. Последние стали абсолютно неприемлемы после «зимней войны», с первыми мы можем вернуть утраченное, если… Но это не значит, что мы теперь должны таскать для нацистов каштаны из огня. У нас идет своя, у них своя война, и цели совпадают только в той мере, на какую были обоюдные договоренности. Но скажу сразу – Гитлеру я не верю так же, как и Сталину. И даже больше…
Маршал тяжело опустился в кресло, откинулся на высокую спинку. И было над чем подумать – ведь никаких письменных договоренностей между правительствами рейха и Финляндии не было, никаких. Это значит – немцы в любую минуту могут не признать будущие завоевания финнов, если те после освобождения потерянного Перешейка и Приладожской Карелии попробуют дойти до реки Свири, Онежского озера и Беломорско-Балтийского канала. И вот тогда возникнет вопрос – а для чего страна «тысячи озер» воевала?! Устные договоренности со штабом ОКВ и Гитлером есть, но много ли они стоят в случае победы рейха?!
А вот если произойдет поражение Германии в войне, несмотря на столь отличное начало, то все эти разговорные соглашения уже не будут стоить ничего, даже рваной кроны в кармане последнего гельсингфорсского золотаря – так говорили четверть века назад в еще великом княжестве Финляндском, и правильно. С проигравшими никогда не церемонятся, тем более Англия со своими доминионами поддерживает СССР, за спиной «Туманного Альбиона» вся экономическая мощь США. Исход войны, если быстрого крушения большевицкого режима не произойдет, предстанет для немцев неприятной перспективой, до точности повторится 1918 год. И что самое печальное, финны окажутся рядом с проигравшими немцами – такой расклад маршала категорически не устраивал, потому от письменных соглашений с нацистами под любым предлогом уклонялся.
Но договоренности имелись, фактически он, маршал Карл Маннергейм, позволил немцам с территории Финляндии нападать на русских. Именно с финских аэродромов взлетали бомбардировщики для бомбежки Таллина и Ханко, от Петсамо перешли в наступление на Мурманск и Кандалакшу части германской горной армии Дитля. Даже сама договоренность со штабом ОКВ предусматривала, что с северной Финляндии будут наступать 4 немецких и 2 финских дивизии 3‐го армейского корпуса – 6‐я и 3‐я пехотные.
От Ухты до Выборга сразу полтора десятка финских дивизий при поддержке только одной германской должны были взломать фронт русских 7‐й и 23‐й армий. И в шхерах находились германские минные заградители и торпедные катера, что начали действовать еще с вечера 21 июня, за несколько часов до официального объявления войны. Так что, когда в Хельсинки заговорили о «нейтралитете», то его как такового уже не было. Да, сами финны не воевали, зато с их территории начал боевые действия их союзник. Так какой здесь нейтралитет?!
Вот большевики потому так и восприняли эти акции, и сами нанесли 25 июня удары своей авиацией по многим аэродромам и городам Суоми. Теперь спровоцированная финскими и немецкими генералами война возникла самой настоящей реальностью, без всякой маскировки. Вот только ход ее стал не таким, каким рисовался раньше. Маннергейм взглянул на карту – ход боевых действий на ней, отображенный синими и красными кружками и стрелками, оказался совсем иным, не победоносным стремительным наступлением, а мучительным прогрызанием русских позиций как в заполярной тундре, так и в дремучих карельских лесах и болотах.
На севере наступали на Мурманск горные стрелки Дитля, две дивизии попытались опрокинуть две русских. Не удалось, едва прошли 30 километров на восток, к Мурманску. На реке Западная Лица вот уже три недели шли ожесточенные схватки, оставшееся вдвое большее расстояние до Мурманска, судя по всему, немцы пройти уже не смогут, их силенок едва хватило только на часть пути. И самое худшее еще только впереди – 31 июля британские самолеты с авианосца бомбили тылы германцев на финской территории. По этому поводу правительство заявило протест и отозвало финского посла из Лондона, адекватно ответили и британцы. Война, правда, не объявлена, сам Маннергейм ее категорически не желал, да и англичане не горели желанием начинать, памятуя о своем дружеском отношении к финнам в ходе «зимней войны». Через посла в Швеции неофициально предупредили – с пониманием отнесутся к выходу финской армии на границу 1939 года, существовавшую до советского нападения, но резко выступят против, если финны со своей бывшей территории вторгнутся в русские земли.
Вторая группировка германских войск в составе дивизии СС «Норд» и 169‐й пехотной дивизии при поддержке 6‐й финской начали наступление на Кандалакшу. С трудом освободив поселки Кулоярви и Алакуртти, которые захватили большевики в ходе «зимней войны», сейчас остановились на старой финской границе, не в силах продвинуться дальше. Правда, немцы собирались перебросить эсэсовцев на Кестеньгу, но Маннергейм сомневался, что там им удастся проломить русскую оборону – противнику провозить подкрепления там намного легче по железной дороге, чем немцам сквозь камни и болота по утопающим грунтовкам.
А вот южнее начиналась уже финская зона ответственности, и удары наносились на Ухту 3‐й и на Реболы 14‐й пехотной дивизиями. Эти два села с финско-карельским населением большевики по мирному соглашению 1922 года оттяпали в свою пользу, хотя они были заняты финнами еще в далеком 1918 году. Так что здесь Маннергейм надеялся на понимание британского правительства, хотя наступление на первое село было остановлено красными в десяти километрах западнее его. Леса, озера, камни, речки, болота и почти полное отсутствие пригодных дорог делали войну здесь затяжной и долгой, и чем усилить 3‐ю дивизию, Маннергейм не знал. А русская 54‐я дивизия уже получила подкрепления из ополченцев, причем значительные. И теперь взять Ухту станет совершенно невозможным делом.
С Реболами получилось подобно – 14‐я дивизия полковника Рааппавиа с трудом подошла к райцентру, обороняемому 337‐м стрелковым полком и погранотрядом русских. Но со станции Кочкома большевики перебросили на помощь полк НКВД, несколько истребительных и ополченческих батальонов с артиллерией – все эти части, по сообщениям разведки, были уже сведены в 27‐ю дивизию, достаточно полнокровную и обеспеченную необходимым. Да еще ожидалось прибытие стрелковой бригады – перспективы наступления на Кировскую железную дорогу и Беломорско-Балтийский канал становились уже откровенно мизерными. Да и взять Реболы не получится.
– Господин маршал, может быть, следует усилить Карельскую армию генерала Хейнрихса? Ведь продвижение на Питкеранту и реку Толуокси уже остановилось, и к нашей старой границе мы не выйдем.
– Нет, Айво, у него 5 пехотных дивизий, 2 егерских и кавалерийская бригада, вполне достаточные силы, снабжать которые пока проблематично. А русские осуществляют перевозки своих войск по железной дороге быстрее, их группировка наращивается каждый день.
Маршал задумался – еще 30 июня он назначил наступление на 10 июля, ожидая, что к этому времени немцы захватят Псков и проломят русские доты «Линии Сталина» на старой советской границе. Вот только у союзника дела пошли скверно – весьма чувствительные потери в танках и пехоте заставили германские войска топтаться на месте, а потом и перейти к обороне. Такой ход событий насторожил Карла Маннергейма, и он дважды переносил начало наступления Карельской армии – на 16-е, а потом на 21 июля. И теперь ругал себя за нерешительность – собранное в Ленинграде огромное ополчение массами хлынуло на фронт, причем не только на Псковщину и в Эстонию, но на Перешеек и в Карелию.
В сводках разведывательного отдела появлялись все новые и новые номера советских дивизий, бригад и полков. Если бы 10 июля финны нанесли бы удар по 7‐й армии, то войскам бывшего начальника Генштаба Хейнрихса противостояли бы 71‐я и 168‐я дивизии, 26‐й укрепрайон в Сортавале и два погранотряда общей силой в егерский полк. Была еще 237‐я дивизия, но ее русские 7 июля перебросили под Псков. Задержка наступления сразу на 11 дней стоила дорого. Укрепрайон насытили ополченцами, численность довели до полнокровной бригады, если не больше. Вместо убывшей дивизии взамен появилось управление 19‐го стрелкового корпуса с тремя сформированными горнострелковыми бригадами, и к ним добавились две стрелковые бригады с номерами дивизий, что закрывали границу. Более того, в Петрозаводске и Олонце уже закончилось формирование еще двух горных бригад. И это все не считая отдельных батальонов и батарей, что большевики создавали прямо стремительно, быстрее только пироги пекут. Вот эти мысли он и озвучил – и лицо собеседника приняло угрюмое выражение.
– Против нас крупный промышленный центр, население которого равно Финляндии, а производство значительно превышает наше, Айво. Даже если корпусу Тайвела и удастся выйти к Ладоге западнее Сортавалы, это ничего нам не даст – на пути преградой станет Кексгольмский укрепрайон. А его уже пополнили ополченцами, как и Выборгский УР, и каждую из 6 дивизий, что противостоят на Перешейке. Причем 67‐ю и 84‐ю дивизии перебросили к нам из Петербурга, заново сформировав из ополчения, как и одну горную бригаду. Добавь к ним 50‐й стрелковый корпус из трех новых бригад, что пока у них во второй линии – и это только то, что нам известно. Чем усилить армию Хейнрихса прикажете?! Вместе с резервом у нас только 8 дивизий, и новых не будет – мы задействовали всех годных к службе мужчин. Русских на Перешейке уже больше, и они прибывают каждый день.
В кабинете воцарилось молчание, маршал и его старый товарищ долго размышляли, время от времени бросая напряженные взгляды на карту, будто ища на ней решение. Наконец Маннергейм негромко заговорил:
– Я ненавижу большевиков, но перед нами русские, причем отнюдь не крестьяне, а гораздо более грамотные рабочие, многие из которых воевали против нас прошлый раз. А потому знают, как это правильно делать в наших лесах и болотах. Знаешь, Айво, мы сможем наступать, если большевики хотя бы треть своих сил уберут из Карелии – это произойдет только в том случае, если немцы прорвут «Линию Сталина». К сожалению, этого уже не будет, вернее, маловероятно. Выбить русскую пехоту с позиций, когда она почувствовала вкус побед, невероятно сложно. Вспомни Луцкий прорыв?
– Вы правы, господин маршал. Но что нам делать тогда?
– Попытаться освободить наши территории, выйти на старые границы. И это все – больше только в случае, если немцы будут под Москвой. В этом, правда, я начал сомневаться, и сильно, хотя они в Смоленске и под Киевом. Но если они не пройдут дальше, если их остановят… Я не хочу связывать судьбу Финляндии с Третьим рейхом господина Гитлера.
– И каким вы видите выход?
– При посредничестве Англии заключить мир с Москвой на прежних границах 1939 года. Помните тот первый вариант соглашения, что выдвинул генерал-квартирмейстер Айро?
– Возвращение к старой советско-финской границе, но при этом мы принимаем русские предложения, которые они нам сделали в том октябре до начала «зимней войны»?
– Да, – кивнул Маннергейм, – взамен уступки части Перешейка и наших островов в восточной части Финского залива, мы корректируем восточную границу от Ладоги до Куусамо на основе русского плана. Возьмем те болота, леса, пустоши. Со временем освоим эти земли, ведь нам предложили вдвое больше в обмен. Дадим в аренду Ханко, если большевики будут настаивать. Но только при гарантиях Англии и США, что очень желательно, пока они не вступили в войну. А президент Рузвельт от нее в стороне не останется. И не будем давить на русских – я запретил авиации не только бомбить Петербург, но даже летать над ним. Надеюсь, мистер Черчилль оценит это наше решение и сам предложит выступить посредником на переговорах – усиление Советов не в интересах Британской империи и США.
– А как же немцы?!
– У нас нет с ними договора. А потому с нашей территории мы можем их выпроводить. Опять же, при гарантиях Англии. Нам в этой войне лучше быть нейтральными, Айво. Я думаю, что, несмотря на все эти победы, Гитлер потерпит неизбежное поражение. Потому должны выбрать самый удобный момент, чтобы выйти из войны без ощутимых потерь, и желательно притом быть среди победителей. Мы не имеем права бесцельно рисковать судьбою своего маленького народа!
Командующий Северо-Западным фронтом генерал-лейтенант Гловацкий
Псков