Лик полуночи

Так что же он мог предложить ей в качестве основы для веры? Уж точно не правду.

– Я просто хочу, чтобы наши девочки росли в лучшем мире.

– Разве им лучше без отца?

– Конечно нет. Я… вскорости я могу встретиться с тобой. Давай договоримся, как…

Когда слова сорвались с его губ, он тут же пожалел о них. Он должен был защитить ее, уберечь от его зловещей работы. И он должен был оставаться сильным. А от встречи с ней он размяк. Проявил слабость…

Ему хотелось заплакать. Хотелось привлечь ее к себе, крепко поцеловать и больше никогда не отпускать.

– Только с тобой, – добавил он. – С девочками нельзя.

Уна кивнула, но явно недовольно.

Они составили планы на неделю, и он быстро ушел. Она подошла, чтобы поцеловать его, и он знал, что не может оттолкнуть ее. Если он хотел, чтобы она его ждала, чтобы поняла, что он не сбегает от нее и их жизни, он должен был позволить ей проявить хотя бы минимальную близость, несмотря на то, как сильно ему было больно.

Поцелуй был кратким, но знакомым. И многообещающим.

Когда они расстались, он ушел, не оглядываясь.

– Не знаю, почему ты не навещаешь своих дома, – раздался голос Фионы из небольшой рощицы, мимо которой он проходил. – Меня абсолютно не мучают никакие угрызения совести, и я спокойно иду к мужу в конце дня.

Она отвернулась от деревца, с которого срывала листья, и последовала за ним. Шарбон знал, что они отошли достаточно далеко от игровой площадки, и Уна не могла их увидеть, но на мгновение он все же запаниковал. Если бы она когда-нибудь заметила их вместе, что бы она подумала?

Что-нибудь ужасное. Ужасное и неправильное. Ничуть не менее убийственное, чем реальность.

– У вас нет детей, – процедил он сквозь зубы. – Если бы они у вас были, вы вели бы себя по-другому. Как можно убивать человека, видеть ужас на его лице, когда я отнимаю у него жизнь, а потом идти домой, поцеловать дочек, заниматься любовью с женой? Я так не могу. Не могу.

– Как благородно.

Он ненавидел тон, каким она это произнесла, потому что он резонировал с правдой о том, что он делал. Он уверял себя, что совершает преступления против жизни только там, где должен, что, пока он устанавливает для себя правила и следует им, у него будет возможность вернуться назад – к нормальному состоянию, к счастью. Что, может, в конечном счете он бы не превратился в монстра, если только…

Какое-то мгновение он мысленно балансировал на краю пропасти, почти проваливаясь в осознание своей новой реальности. Но быстро отступил, защищаясь. Сейчас он не мог задавать себе никакие вопросы. Только не сейчас.

– По-моему ты чересчур драматизируешь. А ужас, в который ты погрузился, просто безграничен, – сказала она. – А ведь именно такие мужчины, как ты – которые думают, что, обманывая, защищают женщин, – такие, которые причиняют боль людям только за закрытыми дверями – гораздо коварнее, чем любой, кто открыто демонстрирует свои пороки.

– Как ты?

– Как я. Мир всегда стремился засадить меня в клетку, свалить с ног и связать. И меня это ранит. Так почему же я должна притворяться, что не пытаюсь навредить миру? – и Фиона взяла его за руку, внимательно вглядываясь в его лицо. – Мой дорогой мальчик, у тебя бледный вид – пепельно-серый.

– Мне нездоровится.

– Неужели мои слова наконец-то задели тебя за живое? Или ты болен от предвкушения?

– От предвкушения, да.

– А, так ты поэтому пришел сюда? За уколом для бодрости духа.

– Да. Но мне не следовало приходить. Я знал, что это не сработает… я… Теперь будет только хуже.

Намного хуже.

– Ну, если тебе это поможет… Женщина, которую я выбрала – ночная бабочка. Выглядит здоровой, бодрой. Думаю, с ней у тебя все…

– Заткнись, – рявкнул он. – Я не хочу ничего знать. Ты и Матисс должны просто доставить ее в нужное место к нужному времени. Остальное меня не волнует. Я уверен, что вы выбрали достойную жертву.

Как и все предыдущие жертвы, которых она выбирала для убийства?

– На твоем месте я бы не выражала недовольство своими обязанностями, – сказала Фиона. – Ты избран богом, Луи. Вас таких немного, и вы должны быть благодарны за это.

– Не думаю, что истинные слуги богов когда-либо будут благодарны, – пробормотал он. – Религия – это не наслаждение. Вера – не безмятежность.

– Они будут, если ты им позволишь. Возлюби Непознанное и его задачи. Оно хочет, чтобы мы обрели целостность и свободу. Хочет, чтобы мы открыто практиковали магию, занимались исследованиями, делали открытия. За любознательность и изобретательность надо не наказывать, а вознаграждать. Оно хочет равноправия для всех в этом мире, а не только для тех, кто наверху и накапливает дары богов. Получай удовольствие от…

В мгновение ока он схватил ее за плечи и вдавил в ствол ближайшего дерева. Рукой он крепко держал ее за горло, перекрывая яд, льющийся с ее губ.

– Нет. Никогда. Мы – слуги. Знаешь, для чего нужны слуги? Мы выполняем работу, которую наши хозяева считают неприятной и неприглядной. Поэтому не жди от меня благодарности, когда приказываешь вычистить уборную. Я не могу разгребать дерьмо с улыбкой. Да, я делаю это, потому что я создан для этого, потому что кто может ослушаться богов? Но не говори мне, что я должен этому радоваться.

Она хлопнула его по руке, и он отпустил ее. Потирая горло, Фиона усмехнулась.

– Вот видишь, ты можешь грубо вести себя с дамой. Как и большинство мужчин. Те, кто много разглагольствует о добродетели, часто бывают самыми настоящими свиньями.


Она ущипнула его за щеку, и он дернулся.

– О, дорогой мальчик. В этом мире у нас есть только два варианта на выбор: довольствоваться своей судьбой или нет. Я предпочитаю радоваться своим обязанностям. Если тебе нравится быть несчастным, будь им. Будь несчастным. Но не думай, что твое негодование делает тебя праведником. Ведь ты так мастерски расправляешься с этими несчастными ублюдками, словно они молочные поросята или потенциальная телятина. Как ты думаешь, волнует их твоя злоба или гнев, когда ты их свежуешь, а?

Он не ответил, и она похлопала его по плечу.

– Давай-ка, сегодня вечером слишком сильно не погружайся в собственные страдания. Тебе надо собраться и быть готовым к работе с сегодняшней жертвой. Встретимся за несколько часов до этого в «Лилии». Марионеткам Тало нужно еще раз уколоть тебя.

– А что с Матиссом? Что-то его не видать в последнее время.

– Он работает над нашим манифестом. Над документом, в котором будут подробно описаны все преступления, совершенные властями против нас. Новые свитки, продиктованные божеством Непознанного. Он поставит на колени всех, кто поклонялся Абсолону, и докажет, что его свитки – лишь красивые россказни, сплетенные жаждущим власти человеком. Эрик тоже работает, но по-своему, чтобы раскрыть правду – как и ты. Тебе все ясно, Луи? Ты полностью осознаешь последствия того, чем мы тут занимаемся? Что в настоящий момент мы переписываем историю? Мы находимся на пороге лучшего общества. Мы служим Непознанному. Мы – его первые истинные пророки. Мы возвещаем наступление новой эпохи. Сегодня люди взглянут на твои цветы и спросят, что же они ищут? И ты, ты должен будешь дать им ответ, более обещающий и убедительный, чем они могли бы себе представить.

Шарбон сжал губы и покачал головой, уходя от нее и ее религиозных восторгов. Она ошибалась, по крайней мере, в одном. Он был уверен, что о цветах уже задают много вопросов, но этот навряд ли.





* * *


В ту ночь, под двумя лунами, рассечение тела далось ему с большим трудом: каждый надрез он делал как будто впервые, каждый срез сухожилия вызывал новый прилив тошноты и новую боль сожаления. Это было так грязно. Так неправильно. Его разум стремился наказать его за то, что делали руки. Поэтому при каждом движении он заставлял себя думать о жене и дочерях.

Ты делаешь это для них, твердил он себе. Ты делаешь это для них.

Но почему-то ему казалась, что он делает это не для них, а с ними?

Руки дрожали, ноги онемели. Работа была почти завершена. Ему осталось вырезать еще несколько органов, исследовать их, и он обязательно найдет шрамы, и этот кошмар наконец прекратится и не повторится больше никогда.

Больше никогда.

Никогда снова.

Никогда.

Снова.





Глава 29

Мелани




Два года назад



Мелани была уверена, что древатор, создавший маску Белладино, решит все ее проблемы. Подскажет ей, как избавиться от магии. Как снова стать нормальной.

С тех пор, как эхо поселилось в ней, прошел почти месяц. Они с матерью уже были дома, но она пообещала Себастьяну вернуться, как только расшифрует, кому принадлежит знак. Она жалела, что не уделила больше внимания магическому каталогу в лавке. Себастьян настаивал на том, чтобы вместе с ней пойти к магу.

Здоровье Дон-Лин тем временем улучшалось. У нее появились силы. Она уже снова могла ходить. Ела, как подросток, который растет. У нее восстановился аппетит, стали появляться мышцы.

И Мелани, к своему стыду, попыталась срезать отметину, считая, что зигзагообразный шрам лучше знака. Тогда она снова смогла бы выходить из дома без платка или шляпы на голове.

Она пыталась сделать это незаметно, тайно, среди ночи, всего неделю назад.

Мелани стояла перед стеклом, руки дрожали, сжимая охотничий нож у конца лезвия, чтобы она могла работать им как скальпелем. По лбу, по носу, по губам у нее текла кровь.

– Мелани! Мелани, прекрати!

Ее мать в мгновение ока вскочила с кровати – теперь у нее хватало силы для этого – и вцепилась в руки Мелани. Она была благодарна Белладино уже за одно это. За Дон-Лин, которая кричала на Мелани, двигалась к Мелани, отрывала руку дочери от лица.

За свою маму – за то, что она снова вела себя как мама.

Мелани призналась ей во всем, как только они вернулись домой. Дон-Лин поверила каждому ее слову. Ее дочь была плохой лгуньей – это была их семейная черта. И Мелани не любила приукрашивать истории или придумывать сказки.

К тому же у нее на лице присутствовало заметное доказательство.

Или, лучше сказать, раньше присутствовало доказательство, потому что Мелани тщательно срезала его.