Лик полуночи

Де-Лия собрала тарелки и поставила их в раковину.

– Я почти уверена, что это Клайв ЛеМар, как ты и подозревала. Не думаю, что в Лутадоре есть еще целители с точно такими же инициалами и такими же инструментами? Но даже если они его, у нас нет никаких доказательств, что он использовал их для убийства.

– Мадемуазель Дюпон. Она же учится у мастера ЛеМара, значит она могла ими воспользоваться. И она вела себя подозрительно, когда мы с Треем опрашивали ее, хотя и не обманывала нас. Но и не сказала ничего определенного. И ничего особенного, что требовало бы принять меры.

– Так ты считаешь, что это она убивает? Или она просто участвовала в краже?

– Не знаю.

У татуированного мужчина были такие же травмы, как и у мадам Айендар.

Кроме того, Дюпон было бы совсем не трудно заманить своих жертв и убить их. Она была ученицей целителя, наверняка оказывала ему помощь и выглядела совершенно невинно. Она могла опоить или уколоть их чем-нибудь, чтобы исключить сопротивление, а потом нанести удар.

– Ты предлагаешь арестовать ее? – спросила Де-Лия.

– Пока не стоит. Но надо за ней внимательно последить. Она скоро выходит замуж. Церемония состоится у Айендаров. Через несколько дней.

– Наверное, нам стоит попросить приглашение.

– Наверное.

Тут в дверях щелкнул замок, вернулась Асель.

– Привет, девочки, – весело сказала она, нагруженная продуктами, завернутыми в бумагу.

– А где были вы, юная леди? – поддразнила ее Крона.

– Любезничала с мясником на первом этаже, – радостно ответила Асель. – Он передает вам привет, – и она подняла его дары.

– Дай-ка угадаю, – сказала Де-Лия. – Опять огузок?

Асель кивнула.

– Ну нет в человеке тонкости, – засмеялась Крона, откинувшись на спинку стула.

Она продолжала смаковать остатки горького чая, который теперь не казался таким горьким благодаря хорошему настроению матери. Она снова улыбнулась, удивляясь, какое значение имеет семья – может заставить тебя съежиться, но снова засиять через мгновение.





Глава 28

Луи




Десять лет назад

Сад песка и игровая площадка в третьем районе Лутадора, ближе к вечеру



Мне не следовало сюда приходить. С этой мыслью в голове Шарбон подходил все ближе и ближе. Детскую игровую площадку обрамляли старые красивые деревья. Иногда налетал ветер, и его порывы срывали с них коричневые и желто-красные листья, унося их с собой.

На самом дальнем участке располагались песочницы. Подростки не старше тринадцати лет оставляли у деревянных рамок маленькие безделушки, а маленькие ребятишки самозабвенно копались в песке – строили маленькие замки и лепили животных как дань уважения Времени. На небольшом расстоянии за происходящим следили внимательные родители и няни, чтобы никто не ссорился и не топтал чужие произведения.

Ближе к Шарбону стояла устрашающее игровое сооружение, имитирующее первый дворец Великих маркизов. Он устремлялся вверх в осеннее небо и был довольно высоким – примерно в три раза выше взрослого человека. Поэтому дети, взобравшись на это сооружение, оказывались на опасной высоте от покрытой щепой земли.

Он наблюдал – с некоторым трепетом, который известен всем родителям, – как его младшая дочь поднялась по спиральным ступеням посеревшего деревянного сооружения и начала штурмовать препятствия. Она запрыгнула на шаткий висячий мост из планок, который раскачивался от ее движений и заставлял ее кричать от радости. Потом она взобралась еще выше, иногда она сильно перегибалась через перила, иногда ставила ногу прямо на край, и у Шарбона внутри все замирало от страха за нее. Он бормотал себе под нос советы, чтобы она следила за равновесием и смотрела, куда наступает. Мимо нее прошмыгнули два маленьких мальчика, играющих в погоню. Они сильно толкнули ее, и она стукнулась о столб. Шарбон напрягся, ожидая, что она заплачет, но она сдержалась. Надин всегда была сильной. Она фыркнула в сторону мальчишек и продолжила прыгать вперед и вверх.

Даже если бы она упала, она бы поднялась и отправилась дальше. Этот ребенок знает, как выжить в этом мире.

Он отвел взгляд от малышки и оглядел парк в поисках старшей дочери.

Чуть дальше перед инструктором стояла группа девочек лет двенадцати. Дети постарше предпочитали организованные игры. Женщина, скорее всего, помощница по хозяйству, построила девочек в два ряда. И он заметил Габриэль, которая как раз втискивалась в один из рядов. Периодически они менялись местами, корчили рожи и прыгали с ноги на ногу. Наверное, эта игра была одним из вариантов игры «Папочка, любимый» или «Мама, а можно мне…».

В парке были обе девочки, Шарбон был уверен, что их мать тоже находится неподалеку.

Он рассеянно перебрался через кучу листьев, бредя по самому краю парка. Воздух был плотным, наполненным влагой недавнего дождя. И хотя мертвые листья пахли гнилью, эта гниль была свежей – естественной и обновляющей.

Это напомнило ему о его обязанностях. Смерть – отвратительна. Уродлива. Почти всегда нежеланна. Никто не должен умирать раньше времени. Он знал это, чувствовал это всем своим телом, ощущал расшатанными нервами. Он понимал, что поступает неправильно, но также понимал и то, что это необходимо. Даже само рассечение тела имело огромное значение.


Значение имела и его отделение от семьи. Было больно – и ему, и им, но иначе и быть не могло. Тало сказал ему, что путь к познанию даров божества Непознанного будет грязен и ужасен, и он согласился только потому, что в результате наступит лучшая жизнь – для всех, а значит, и для его девочек.

Я пришел к вам, потому что вы – истинно верующие, произнес Тало. Потому что вы сильны. Потому что вы ищете истину.

По крайней мере, последнее было правдой. Хотя он искал правду при помощи науки и медицины, и никогда раньше – при помощи магии.

Фиона была его оборотной стороной. Она всегда обучалась мастерству магии. Сначала училась на эмоциатора – мага, работающего с эмоциями. Потом занялась магией металла и стала металлатором, потом стеклатором, а когда вышла замуж, вдохновилась деревом и стала древатором. Магия была ее храмом, и все же…

И все же сутью этой гонки владел он.

Тало долго его уговаривал присоединиться к ним. Но Шарбон не соглашался и отказывался. А сейчас иногда – по ночам – ему хотелось, чтобы он никогда не давал своего согласия на это.

– Как человек может спрятать бога? – спросил Матисс.

Когда марионетки явились перед ними во второй раз, они принесли с собой иглы – те, которые используются для изъятия налога на время, налога на эмоции и… прочего. Магические предметы, в которых Шарбон ничего не понимал. И они дали шприц Матиссу и приказали ему уколоть Шарбона, будто он был новоявленным младенцем. А потом дали ему кучу пилюль, чтобы он проглотил их для силы духа и твердости рук. Шарбон принял пилюли, но продолжал отказываться. Слишком долго он сопротивлялся. Позволил многим новым жизням висеть на волоске.

Наконец Шарбон вырвался из воспоминаний и сосредоточился на Габриэль, когда она торжествующе вскрикнула, выиграв первый раунд игры. Она засмеялась и взъерошила волосы, улыбаясь, как будто с миром все в порядке.

Его внимание привлекло движение напротив нее – за другим высоким деревом, с которого опадала листва. Там притаилась знакомая фигура, прижавшись к коре, как хищник, готовый к нападению К счастью, ее взгляд был направлен на Шарбона, а не на детей.

Тайная слежка Фионы дала ему некоторое представление о своей внешности – каким его видят няни и родители, бдительно присматривающие за детьми. Для них он был странный мужчина, оборванный и грязный, как будто только что выбрался из сточной канавы, крадущийся по краю детской площадки – наверняка с сомнительными намерениями.

Зачем она везде следит за мной? проворчал он про себя. Когда их глаза встретились, он покачал головой и впился в нее полным ярости взглядом. В ответ она широко усмехнулась, показав зубы.

Если хочет поговорить с ним, пусть ждет. Он не собирается обсуждать очередное убийство в такой близости к своим дочерям. Раздраженно фыркнув, он развернулся, готовый увести волка подальше от ягнят.

А развернувшись, резко остановился. Перед ним стояла его жена Уна. Когда это она научилась двигаться так неслышно, как подлый вор?

– Что ты здесь делаешь, Луи?

В вопросе слышалось удивление и одновременно облегчение.

Вид у нее был суровый, изможденный, но она все равно была прекрасна. Сердце его заныло. Ему захотелось обнять ее, прижать к груди, но вместо этого он отвернулся.

– Пожалуйста, представь себе, что все это тебе привиделось, а на самом деле нашей встречи никогда не было.

Уна была невысокой, но крупной женщиной, и вела она себя всегда как крупная женщина. Теперь она преградила ему путь, не позволив сбежать.

– Где ты был? И почему не идешь домой?

В ее каштановых волосах, обрамлявших лицо, как ореол, уже серебрилась седина, и вокруг глаз сгущались гусиные лапки, когда она изучала его. Ее губы трепетно приоткрылись, готовясь ответить на все его возражения и извинения.

– Я скучаю по тебе.

И он скучал по ней. По ее смеху. По ее ярким остротам. Когда он спал, ему снились только два вида снов: сновидения были либо заполнены кровью, либо ею.

– Я сказал тебе, что меня не будет долго…

– Уже полгода прошло. По крайней мере расскажи мне, что происходит, что ты делал…

– Не могу, – с болью произнес он.

Она сжала челюсть.

– Это ответ труса.

– Да, ты права. Только трус мог выбраться сюда. Мне надо быть сильнее. У меня есть работа, и я должен ее закончить. И как только я ее закончу, я вернусь. Я обязательно вернусь. Верь мне.

– Верю.

Она коснулась пальцами отворота его туники, провела по рваной одежде, как будто не верила, что он настоящий.

– Верю во имя Пятерых божеств. Если бы я не верила, не знаю, что бы я делала… Твоя семья думает, что ты погиб. Я сказала им, что ты за границей и жив – в творческом отпуске, как ты сказал – но твоя мать безутешна. А девочки… – Она посмотрела на детей. – Они верят мне. И они были бы рады с тобой увидеться. Хотя бы на несколько минут.

Она взяла его за руку. Он отступил назад, выскользнув из ее пальцев.

– Нет. Не могу.

Если я обниму их хоть на мгновение, я пропал. После это я не смогу вернуться к Непознанному.

– Прости. Своим приходом я лишь усложнил все и для себя, и для вас.

– Луи, – резко сказала она, и он застыл на месте от ее тона. – Скажи мне хоть что-нибудь. Тебя не было так долго, и тут ты вдруг появляешься и снова исчезаешь. Скажи мне хоть что-нибудь, что помогло бы мне ждать тебя. Я верю тебе, верю, но почему ты все так усложняешь?

Если бы она знала… Конечно, она не поймет. Шарбон понимал всю серьезность того, что совершил. Убийства. Он никогда не уклонялся от употребления этого слова. Его заменители были для слабых духом, а он не мог верить в святость своих действий, поскольку понимал их кощунство. Порядочные люди не позволили бы втянуть себя в такую опасную ситуацию. Если бы Уна узнала, что он убивает, не говоря уже о том, скольких он убил – и скольких еще собирается убить, – она бы сбежала от него в отвращении и ужасе.