Лето

3




Ну и в начале 1950-х, в двадцать с чем-то лет Лоренца Маццетти приезжает в Англию с группой студентов университета Флоренции, приглашенных в связи с инициативой по привозу людей из материковой Европы для помощи в работе на британских фермах.

Это режиссер, чьи образы я описала раньше: образ двух не говорящих и не слышащих мужчин, которые пересекают руины, беседуя друг с другом, и образ мужчины с двумя чемоданами на краю высокого здания.

Итальянские студенты высадились в Дувре, и первым делом полиция подвергла каждого полному личному обыску, а затем досмотру багажа. Полиция забрала у Маццетти паспорт. Когда его вернули, она с удивлением обнаружила, что там проставили штамп «нежелательный иностранный гражданин».

Кстати говоря, для работы на ферме Маццетти не подходила: чересчур уж слабая и нервная. Если оглянуться назад, то оно и понятно, ведь она пережила самую настоящую войну: в 1944 году, когда Маццетти была еще подростком, группа нацистских офицеров прибыла в дом в Тоскане, где они вместе с сестрой-близнецом Паолой воспитывались в семье сестры их отца, Нины: мать близнецов Маццетти умерла вскоре после родов, и они всю свою жизнь переходили от одного человека к другому, из одной семьи в другую. Но теперь они наконец-то оказались дома, жили с Ниной и ее мужем, Робертом Эйнштейном, который был двоюродным братом Альберта Эйнштейна, и своими двоюродными сестрами чуть старше, Люче и Анной-Марией.

В то лето немцев в Италии оттесняли наступающие войска союзников. Как-то прекрасным солнечным днем в дом пришли офицеры вермахта и, не сумев найти Роберта, который скрылся в лесах, зная, что охотятся за ним, совершили две вещи:

Разрушили дом.

Убили всех Эйнштейнов, которых сумели найти, – Нину и ее детей.

Они решили не убивать Лоренцу Маццетти и ее сестру, поскольку фамилия у них была не Эйнштейн.

Близнецы, которых заперли вместе с другими жителями деревни на время бойни, вернулись в дом и увидели трупы своих двоюродных сестер и тетки.

Дядя тоже вернулся к телам. Вскоре после этого он покончил с собой.

Учитывая подобную предысторию, можно себе представить, что теперь в Англии Маццетти близка к нервному срыву. Она бесит фермера, за которым ее закрепили, ведь у нее не хватает сил таскать тяжелые мешки, у нее не получается хорошо отбирать плохую картошку на транспортерной ленте, она сжигает ужин, который должна приготовить для других студентов, и слишком медленно убирает навозную кучу.

Хозяин прогоняет ее с фермы.

Ну и она добирается до Лондона, чтобы найти работу и какое-нибудь жилье.

Но что-то глубоко внутри у нее сломано, и это означает, что любая работа, за которую она берется, оборачивается каким-то сюром.

Женщина из пригорода нанимает ее служанкой с проживанием, но в конце концов вышвыривает все ее пожитки на дорогу, вызывает полицию и обвиняет в воровстве. (Позднее Маццетти узнает, что женщина сама ее обворовывала.)

Милая счастливая семья с милым счастливым домом в городе предлагает ей место служанки и радушно впускает в свою милую жизнь. Но в милой счастливой семье Лоренцу вдруг с новой силой окружают призраки, которые стоят, сидят и ходят вокруг, молчат, улыбаются, истекают кровью в тех местах, где она подростком видела оставленные пулями отверстия.

«Я убежала со своим чемоданом в поисках какого-нибудь несчастья».

Она бродит по улицам одна.

Ее преследуют мужчины, до нее домогаются.

Но оказывается, что лондонские полисмены к ней исключительно добры. Они укрывают ее от дождя, угощают чаем и не раз позволяют провести зимнюю ночь в теплом полицейском участке. И однажды, когда она потерянно бродит по улицам, какая-то семья замечает ее потерянность и приглашает к себе поесть. Так она впервые в жизни пробует карри.

Со временем Маццетти получает место официантки и посудомойки в ресторане рядом с Черинг-Кросс, где подают лишь омлеты да суп.

Эту работу ей удается сохранить.

Но это не настоящая ее работа. Ведь она с детства была художницей. На самом закате жизни, которая окажется долгой (она умрет в Риме в начале 2020 года, в возрасте девяноста двух лет), ее друг Руджеро будет вспоминать, как его собственная семья, когда он был еще ребенком, проснувшись после сиесты, обнаруживала, что их сад заполняют прислоненные к каждому дереву картины обеих сестер-близнецов.

Ну и пока Маццетти чудом выживала в эти туманные лондонские годы, она все время писала картины и рисовала.

Однажды она берет свои работы и относит в Школу изящных искусств Слейда.

Маццетти стоит в вестибюле и просит принять ее в школу.

Ей вежливо отказывают. Объясняют, что нельзя просто так прийти с улицы и попросить, чтобы тебя приняли в школу.

Маццетти стоит в парадном вестибюле и не двигается с места. Она повторяет. Она хочет, чтобы ее приняли в школу искусств.

Ей строго говорят, что здесь так не принято, и строго просят уйти.

Она начинает кричать, что хочет увидеть директора школы.

На шум из комнаты выходит мужчина. Спрашивает, зачем ей директор. Она говорит, что хочет, чтобы ее приняли в школу. Говорит, что она гений.

Он смотрит на ее рисунки.

Говорит: «Ладно, с завтрашнего дня вы наша студентка».

(Директор – это он.)


Вскоре после поступления в школу искусств Маццетти проходит мимо шкафчика с надписью: «КИНОКЛУБ». Она открывает дверцы. Там навалом киноаппаратуры.

Она никогда не снимала кино. Но собирает нескольких друзей, они берут столько аппаратуры, сколько могут удержать, и переносят к ней на квартиру.

Вместе с этими друзьями и при помощи каких-то очень добрых незнакомцев она снимает короткометражку по мотивам одного из самых любимых своих рассказов – «Превращение» Франца Кафки. «Превращение», – рассказывала она гораздо позже, – представляется мощным обвинительным актом, предъявленным житейской рутине, которая делает нас равнодушными к прошлой, нынешней и будущей несправедливости». Фильм называется «К.» Счет за «весьма сложную» техническую работу над ним, проявку, озвучку и так далее Маццетти отправляет университету.

Через несколько дней ее вызывают к директору.

Он спрашивает насчет крупной суммы денег, под которой она расписалась от имени университета, ни у кого не спросив разрешения.

Он предупреждает, что она может угодить в тюрьму, если подделала подпись в финансовом документе.

Она дрожит. Но рассказывает ему о фильме.

«Ладно, – говорит он. – Вот как мы поступим. Мы покажем фильм остальным студентам, я посмотрю, нравится он им или нет, и решу, что с вами делать».

На первом показе фильма директор школы искусств знакомит ее с человеком, которого тоже пригласил посмотреть фильм, – директором Британского института кино.

Директор Британского института кино, директор школы искусств и студенты школы искусств аплодируют и восторженно кричат в конце снятого ею фильма.

БИК выделяет ей грант на экспериментальный фильм.

На эти деньги она начинает работу над новым фильмом.

Это рассказ о двух глухонемых, которые живут и работают среди руин, на фоне старинной архитектуры лондонского Ист-Энда. Они ходят по улицам, разговаривая друг с другом на языке жестов о любви, о том, как сохранять чистый и приличный вид в неопрятное послевоенное время, и о том, что они считают странным либо красивым. Их нередко преследует толпа насмешливых и жестоких детей.

Этот фильм называется «Вместе».

Подобно фильму «К.», он маленький, изящный и чрезвычайно мощный, будничный, но при этом почти апокалиптический, и он совершенно не похож на то, что снимают другие режиссеры этого времени.

Маццетти знакомится с режиссером Линдсеем Андерсоном[54].

Он помогает ей с монтажом фильма «Вместе».

Совместно с ним, Карелом Рейшем и Тони Ричардсоном[55] она становится одной из основательниц движения «Свободное кино». Их кинопроизведения и телепрограммы радикально изменяют возможности британского кинематографа. Тем временем на Каннском фестивале 1956 года фильму «Вместе» рукоплещут и его с восторгом принимают как критики, так и зрители.

Примерно в тот же период Лоренца Маццетти возвращается в Италию и недолго живет со своей сестрой-близнецом. Только не подумайте, что к этому времени призраки оставили ее в покое: истекающие кровью призраки по-прежнему сопутствуют ей, где бы она ни была и что бы ни делала. «Они слишком долго сидели у меня в подсознании».

Ну и она пишет роман под названием «Il Cielo Cade» – «Небо падает». Это книга про убийство ее семьи, о религиозных и политических раздорах, разделяющих людей и управляющих ими, и все события показаны глазами очень маленького ребенка.

После этого Маццетти пишет еще один роман, «Con Rabbia», что дословно переводится «С яростью» или «Сердито». Это продолжение книги «Небо падает», и повествование ведется с позиции революционно настроенной девушки, взбешенной тем равнодушием, которое она встречает после войны повсюду, несмотря на то что произошло со столькими людьми. «Я больше не могла жить в спокойствии и скуке. Моя рука коснулась крови и трагедии, и я знаю, что, пока скука усыпляла, реальность подготавливала апокалипсис».

Всю свою жизнь Маццетти будет писать картины, выставляться и печататься во многих формах, а в перерывах снимать новые короткометражки: как и все ее творчество, эти фильмы повествуют о разрыве, который случается при столкновении невинности и опыта, и о том, как сохранить эту невинность даже в самой глубине размозженной взрослой психики. Маццетти построит кукольный театр на Кампо-деи-Фиори в центре Рима и много лет будет ставить для бесчисленных зрителей свою версию «Панча и Джуди».

Ее последний большой проект, «Album di Famiglia», или «Семейный альбом» – серия картин с портретами ее родственников еще до момента их убийства и c образами тосканской природы великолепным, солнечным летом, с нацистами под деревьями и фашистами, обучающими школьников, – будет напоминать таких художников, как Анри Матисс и Шарлотта Саломон[56], своим стилем, общим пониманием того, как ложится свет, куда бы он ни ложился, и своими чистыми цветами.



Кончается ли жизнь смертью?

Какое определение дать жизни?

Как мы приходим к пониманию того, что такое время? Что мы будем с ним делать, что оно сделает с нами?

«Линия жизни у всех где-нибудь да обрывается».

Многое из того, что я вам здесь рассказала, можно найти в романах Лоренцы Маццетти и ее мемуарах, «Diario Londinese», опубликованных по-английски под названием «Лондонские дневники».

Английское слово summer («лето») происходит от древнеанглийского sumor, от протоиндоевропейского корня sam, означающего как «один», так и «вместе».

Не могу вспомнить, откуда взята следующая цитата, которую вы сейчас прочтете. Она никак не связана с Маццетти, хотя и тесно связана с нею и со всеми нами. Но я переписала ее в блокнот много лет назад и теперь не могу найти источник.

«Творчество относится к культуре не потому, что это ее производное, а потому что оно стремится исцелить культуру. Искусство, насыщенное подсознанием, действует на индивида, подобно компенсирующему сновидению: оно пытается восстановить равновесие и обращается к глубоко укорененным проблемам».



Маццетти рассказывает, как вскоре после летней расправы над ее родственниками передовой отряд союзных войск приходит к дому в Италии, где они были убиты. Английские и шотландские солдаты находят парочку контуженных детей, сидящих возле недавно засыпанных могил.

Первым делом солдаты учат этих детей петь английские песенки.

Первая песня, которой они их учат?

«Ты мое солнышко»[57].