Леди, которая любила готовить

- А чем вы ее обидите? Вниманием?

- Тем, что… - Демьян запнулся, не зная, как объяснить. – Выходит, что это не само, а по приказу… и… я ее подозреваю… и вообще.

Он замолчал.

- Само там или не само, дело десятое, - Никанор Бальтазарович тросточку принял. – Главное, с выводами не спешите, да… спешка, она ни к чему хорошему не приводит. И еще… возможно, не следовало бы мне говорить, только… вы дотошны и наблюдательны, да и честь для вас не пустой звук. Такого человека вслепую использовать глупо.

Тросточка мягко коснулась пола, и ручка резная повернулась в пальцах Никанора Бальтазаровича.

- Имеется информация, что именно здесь, на курортах, их и ищут, романтичных барышень, которые готовы отдать все по-за ради любви, а потом и революции.



[1]Лидия Августовна (Петровна) Стуре (1884 — 17 февраля 1908, Петербург) — российская революционерка, дочь полковника, член Северного боевого летучего отряда, повешена за участие в подготовке покушения на министра юстиции.

[2] В свое время существовало негласное разделение имен, и не всякий батюшка позволил бы окрестить ребенка незнатного, скажем, Николаем или Александром, или иными, «знатными» именами.





Глава 19




Глава 19

Он погладил резную ручку.

- В позапрошлом году… мало кто знает, ибо сделано было все, чтобы замолчать некрасивое это дело, но… покончила с собой единственная дочь статского советника Онежского. Девица весьма себе разумная, сдержанная и образования хорошего. Было ей девятнадцать. И я лично был знаком и с ней, и с ее отцом, который после случившегося оставил службу. Так вот… говорю же, девушка отличалась поразительной просто разумностью. Отец ее… он весьма искренне полагал, что женский разум ни в чем мужскому не уступает.

Никанор Бальтазарович вздохнул.

- Как она…

- Спрыгнула с моста в Петербурге.

Не самый редкий, однако и не самый частый способ. Все ж дамы предпочитают самоубиваться иначе, особенно если разумные и образованные, понимающие, что смерть от падения болезненна, не говоря уже о стылой Невской воде.

- Ее нашли-то на третий день. Еще несколько дней Оленька провела в мертвецкой, пока опознавали… - пальцы Никанора Бальтазаровича оглаживали трость, ласкали костяные ее изгибы. – И дело закрыли, да…

- Это ведь не все?

Мало ли девиц самоубивается от несчастной ли любви, от собственных ли фантазий.

- Не все, - Никанор Бальтазарович подошел к окну. – Присяду, если не возражаете… так вот, ее батюшка занимал высокое положение и даже входил в свиту великого князя…

Он вдруг осунулся, разом постарев и утратив напускной внешний лоск.

- …на которого и было совершено покушение. Причем весьма продуманное, едва не закончившееся смертью. Князь был ранен, некоторые сопровождавшие его лица погибли.

И усы потемнели, а в светлых волосах вдруг мелькнули нити седины.

- Отдельно следует упомянуть, что покушение состоялось близ дома некой особы, к которой князь проявлял глубочайшую личную симпатию, однако, поскольку особа эта была несвободна…

- О ней не знали?

- Знали. Малый круг людей, в который и входил мой старый приятель.

Все-таки приятель, не случайный знакомый.

- Так уж вышло, что расследование весьма скоро показало, что Боевая группа обладала полной информацией как о свите князя, так и о перемещениях его, о многих привычках…

…о всем том, что во много раз повышает шансы террористов на успех.

- Он сам связал смерть Оленьки и… это дело. Верно, изначально подозревал нечто неладное, а может, просто не был готов смириться. Иногда я радуюсь, что Господь не дал мне детей. Слишком все… непросто. Так вот… он обыскал покои дочери. Вновь. И затем опять. И нашел дневник, не тот, что лежал на виду. В нем девочка писала всякие глупости про шляпки, наряды и стишки. Именно то, что и положено писать юной барышне хорошей семьи.

- А в другом?

- В другом… о да… там были вещи совсем иного толку. Ее размышления о социальной справедливости, вернее несправедливости. Очерки, то ли переписанные из газет, то ли… написанные для этих самых газет, тут уж не поймешь, что было сперва. Но литературный талант у Оленьки имелся. Отчеты, куда уходили деньги… все началось с малого. Отец никогда-то не ограничивал ее в расходах, полагаясь на разум. Впрочем, никогда-то он и особого внимания гардеробу не уделял. Будь жива матушка, она бы, возможно, и заметила неладное, но… увы… Оленька брала деньги на наряды, только уходили они не на шляпки с бантами, а на нужды партии.

Во рту появился мерзковатый привкус металла.


- Только сами понимаете, этого было мало… она стала подделывать документы, благо, подпись отца знала прекрасно, да и кто заподозрит? Она снимала со счетов сперва малые суммы, затем все большие… затем, в какой-то момент она вдруг осознала, что платит не только деньгами.

Мерзко.

Демьян понял, что произошло дальше. Если девушка была умна, то в какой-то момент сумела избавиться от морока прекрасных идей, оглянуться и ужаснуться тому, что натворила.

- До… того у них с отцом случались разногласия. И потому тот был несказанно рад, когда дочь образумилась, перестала обвинять его во всех смертных грехах. Стала интересоваться жизнью, расспрашивать… он решил, что Оленьку заинтересовал кое-кто из свитских, и был вовсе не против этого интереса, надеясь, что он обернется чем-то большим. Но все…

…закончилось печально.

- Все произошедшее стало слишком сильным потрясением. Мой друг… умер. А я получил от него тот дневник и пару строк от руки, - Никанор Бальтазарович потянул воротничок. – Извините, но и у меня есть слабости…

Он замолчал. А Демьян не стал торопить.

- Я прочел ту тетрадку от корки до корки… очевидно, что Оленька увлеклась социалистическими идеями, все ж выглядят они вполне привлекательно. Но также очевидно, что сама по себе она вряд ли бы пошла дальше раздачи милостыни или участия в создании какой-нибудь школы. Нет, ей встретился некто, и случилось это здесь.

- В Гезлёве?

- Именно. Галина проводила тут каждое лето. Мой друг снимал дом, полагая, что морской воздух полезней Петербуржской сырости.

И все-таки одного этого факта недостаточно.

- В дневнике своем она не пишет прямо, однако встретился ряд оговорок, из которых можно заключить, что Оленька была весьма увлечена кем-то, кого полагала… как это, позвольте, было… «человеком высочайших достоинств». И еще «только он один способен понять мятущуюся душу», а заодно уж «разделить с нею чаяния и надежды на сотворение нового, воистину справедливого мира».

Демьян покачал головой.

Да, в нынешнем мире, конечно, не все ладно, и многое стоит изменить, однако ума его не доставало, чтобы понять, как оным переменам поспособствует чья-то смерть.

- Это еще не все, - пальцы Никанора Бальтазаровича разжались, почти позволив трости соскользнуть, и сжались, крепко, до побелевших костяшек. – Уж не знаю, по какой причине, но… я подал запрос по всем барышням дворянского ли звания или же купеческого сословия, которые за минувшие два-три года решили расстаться с жизнью. К удивлению своему, таких оказалось куда меньше, чем я думал. Я отбросил случаи явные, простые, вроде того, где экзальтированная поэтесса отравилась уксусом, когда в газетке рецензию прочла. Или когда две особы безголовые сперва устроили дуэль на саблях[1], а после, поняв, что изуродовали друг друга, помирились и вместе выпили яд.

Он вновь замолчал, позволяя Демьяну сполна оценить услышанное.

- И у меня осталась дюжина случаев, весьма сходных меж собой. Девицы из хороших семей, тех, где есть не только деньги, но и положение в обществе, определенная репутация, - Никанор Бальтазарович согнул палец, а следом и второй. – Весьма образованные и вместе с тем отличающиеся некоторой вольностью нравов. Впрочем, последнее, как понимаю, является приметой современного мира, и не скажу, что меня радует. Не поймите превратно, я вовсе не полагаю, что девицам и женщинам надлежит пребывать исключительно на женской половине дома, но вот то, что я вижу теперь… порой излишек свободы вредит куда больше ее недостатка. Но я не о том. Я о деле… все барышни эти, по словам родных и близких, никаких склонностей к самоубийству не проявляли, а потому всякий раз смерть их становилась ударом для семейства. И не только она. В пяти случаях появлялись долговые расписки, якобы от имени главы семейства. В четырех мне приватно рассказали о больших суммах, что исчезали со счетов семьи. И еще в нескольких имела место пропажа драгоценностей, о которой, само собой, в полицию не заявляли, опасаясь позора.

Тросточка качнулась вправо.

И влево.

Она описала полукруг, чтобы замереть. И широкие ладони Никанора Бальтазаровича накрыли резную рукоять.

- Есть еще кое-что… по большой личной просьбе мне передали дневники. Не все. Кто-то не увлекался подобным, чьи-то родичи посчитали за лучшее забыть о досадном происшествии, опасаясь, что расследование вытянет на свет Божий совсем уж неприглядные семейные дела, а это до крайности повредит репутации, но то, что получил… они все были влюблены.

Никанор Бальтазарович потер щеку.

- И все отдыхали в Гезлёве? – предположил Демьян.

- Именно. В разное время. Кто-то на вилле, вот как мы с вами, кто-то дом снимал, кто-то и собственным обзавелся, сочтя его отличным вложением средств. И еще… эти девушки полагали себя не понятыми. Им было с одной стороны скучно в нынешней их жизни, а с другой они решительно не знали, чем себя занять. Добавьте возраст, романтичные ожидания, и все становится просто.

И вправду просто.

Случайная встреча. И потом еще одна. Разговор-другой ни о чем. И снова встреча.

Слова.

Вязью слов можно добиться многого. Опутать, одурманить… сколько их Демьяну встречалось таких вот, одурманенных, поверивших чужим клятвам и не растерявших веры даже когда обман раскрылся.

- Им давали и любовь, и дело, и чувство причастности к чему-то огромному. Им позволяли приносить в жертву себя и семейное имущество, а когда объект переставал быть полезен, просто убивали.

- Полагаете, что не самоубийство?

- Слишком уж вовремя они происходили. Да и способы… одна кинулась под поезд. Несколько утопились. Еще одна, купеческого звания, бросилась с крыши, но не умерла. И целители утверждали, что состояние ее хоть и было тяжелым, но опасений не внушало. Она должна была поправиться, но на вторые сутки вдруг скончалась, не придя в себя.

- По какой причине?

- А вот тут самое интересное… сперва-то причины выяснить не удалось, но тот, кто проводил вскрытие, оказался весьма дотошен и обнаружил в носоглотке куриное перышко. И предположил, что девицу придушили подушкой.

Мерзко.

Настолько, что дыхание перехватывает.

- Печально, что все эти случаи… Россия огромна, и порой сложно связать меж собой то, что происходит, скажем, в Петербурге и Костроме, не говоря уже о какой-нибудь Твери или там, скажем, Менске. Дюжина сомнительных смертей – это капля в море…

И осталась бы она каплей, когда б не та Оленька, чей отец оказался близким приятелем Никанора Бальтазаровича.