Лакомый кусочек

Кранов было два, один для горячей воды и другой для холодной, у каждого была округлая, грушевидная серебристая основа, а между ними изогнутый носик, откуда вытекала вода. Мэриен присмотрелась: в каждой из трех серебристых грушевидных полушарий отражалась какая-то странная розоватая штучка. Она села, слегка взбурлив воду, посмотреть, что там такое. И не сразу поняла, что это искаженное, как в кривом зеркале, отражение ее притопленного в воде тела.

Она двинулась – и три отражения тоже задвигались. Они были совсем не одинаковые: два боковых были слегка наклонены к центральному. «Как странно видеть сразу три отражения самой себя», – подумала Мэриен. Она качнулась назад и потом вперед, наблюдая, как разные части ее тела в серебристых зеркалах неожиданно укрупнялись или скукоживались. Она чуть не забыла, что хотела принять ванну. Протянула руку к крану, надеясь увидеть, как рука увеличивается в размере.

За дверью раздались шаги. Пора выходить: это, должно быть, домовладелица хочет попасть внутрь. Она принялась смывать с себя остатки мыльной пены. Переведя взгляд на воду, заметила, что поверхность подернулась пленкой кальцинированной взвеси грязи и мыла, и ей почудилось, что лежащее в воде тело – чье-то чужое. И тут ее обуял страх, что она начинает растворяться, распадаться слой за слоем, как кусок картона в придорожной луже.

Она торопливо выдернула затычку из слива и вылезла из ванны. На сухой поверхности холодного кафельного пола ей было не так боязно. Она снова надела кольцо на палец, и на мгновение этот твердый обруч показался ей надежным талисманом, оберегающим ее от распада.

Но пока она поднималась по лестнице, панический страх ее не покидал. Она страшилась идти на вечеринку, видеть всех этих людей: друзья Питера были милые люди, но они ее плохо знали и наверняка весь вечер не будут спускать с нее недоуменных глаз, и она боялась рассыпаться у них на глазах, размазаться, больше не в силах себя сдерживать, и начать (и это было бы самое ужасное) болтать без удержу, заговаривать со всеми подряд, расплакаться… Она мрачно оглядела праздничное красное платье, висящее в стенном шкафу. «Что же мне делать?» – повторяла она про себя, сев на кровать.

Мэриен так и сидела на кровати, бездумно покусывая бахрому на поясе халата, погруженная в тупую невнятную печаль, которая, как казалось ей теперь, закупорила ей мозг давным-давно – а когда, она и сама не могла припомнить. Придавленная тяжким бременем этой печали, она, вероятно, никогда не наберется сил встать с кровати. «Интересно, который час? – произнесла она вполголоса. – Надо собираться».

С комода не нее глазели две ее старые куклы, которых она так и не удосужилась выкинуть. Она посмотрела на них, и под ее взглядом их лица смазались, потом снова обрели четкость и несколько злобное выражение. Ее раздражало, что они сидят вот так неподвижно по обе стороны от зеркала и пялятся на нее, не предлагая никакого практичного совета. Но приглядевшись к куклам повнимательнее, заметила, что только кукла с темными волосами, та, у которой краска начала облезать, смотрит на нее. А блондинка вроде бы даже ее не видела: круглые голубые глаза на каучуковом лице глядели сквозь нее.

Она выпустила изо рта бахрому халата и стала грызть ноготь. А может быть, это была такая игра, заключенный ими уговор. Она смотрела на свое отражение в зеркале между обеими куклами так, словно находилась у них внутри, сразу внутри обеих, и глядела оттуда наружу: вот она, чуть смазанная влажная фигура в мятом халате, не в фокусе, и глаза куклы-блондинки замечают ее укладку, ее обгрызенные ногти, а взгляд куклы-брюнетки устремлен куда-то вглубь, на что-то невидимое, и эти два накладывающиеся образа отдаляются друг от друга, так что в центре зеркального отражения скоро останется одна пустота. Силой своего зрения куклы как будто старались разодрать ее надвое.

Больше она не могла здесь оставаться. Она вскочила с кровати, бросилась в коридор и в следующее мгновение, склонившись над телефонным аппаратом, уже набирала номер. В трубке после нескольких гудков раздался щелчок. Она затаила дыхание.

– Алло! – раздался печальный голос.

– Дункан? – неуверенно произнесла она. – Это я.

– О, – наступила пауза.

– Дункан, ты можешь прийти сегодня на вечеринку? К Питеру. Я понимаю, что поздновато спрашивать, но…

– Вообще-то, у нас сегодня аспирантский диспут по английской литературе. Мы идем всей семьей.

– Ну, может, ты сможешь попозже прийти. Можешь даже привести их всех с собой.

– Даже и не знаю…

– Прошу тебя, Дункан! Я никого там не знаю. Мне очень нужно, чтобы ты пришел, – произнесла она с необычной для себя настойчивостью.

– Нет, не нужно, – ответил он. – Но может быть, мы и зайдем. Все равно на нашей вечеринке будет скукотища, они там вечно обсуждают устные экзамены, а мне было бы интересно увидеть наконец того, за кого ты собираешься замуж.

– Спасибо тебе! – искренне воскликнула она и продиктовала ему адрес.

Положив трубку на рычаг, она успокоилась. Вот и ответ: ей надо было устроить так, чтобы на вечеринку к Питеру пришел хоть кто-то ей знакомый. Это создаст благоприятную обстановку, и она будет чувствовать себя в своей тарелке. Она набрала еще один номер.

Мэриен проговорила по телефону не меньше получаса, и за это время обзвонила достаточное количество знакомых. Клара и Джо обещали прийти, если найдут няньку для детей, с ними набралось пятеро: их двое плюс три офисные девственницы. После недолгих сомнений, вызванных, как можно было догадаться, слишком поздним приглашением, она заручилась твердым обещанием всех троих прийти, мотивировав свой запоздалый звонок тем, что, мол, она думала, что на вечеринке будут только женатые пары, а как оказалось, туда придут несколько холостяков без спутниц, и они могли бы оказать ей огромную услугу, согласившись к ним присоединиться. Теперь ее гостей было восемь человек. Напоследок она пригласила и Эйнсли – ей ведь нужно выйти развеяться, – и та, к ее удивлению, согласилась, хотя подобная вечеринка была совсем не в ее вкусе.

Хотя ее посетила мысль пригласить еще и Леонарда Слэнка, она все же сочла, что это вряд ли было бы мудрым решением.

Теперь Мэриен чувствовала себя гораздо лучше и могла со спокойной душой одеваться. Она облачилась в новый корсет, купленный специально для этого платья, отметив, что за последнее время совсем не похудела: наверное, слишком часто питалась лапшой. Она вовсе и не собиралась покупать корсет, но продавщица, которая порекомендовала ей это платье, сама туго затянутая в корсет, сказала, что он нужен, и предложила ей подходящую модель с атласными оборками и бантиком спереди.

– Вы, дорогая, разумеется, довольно худенькая, и корсет вам в принципе не нужен, но раз уж это платье в обтяжку, ни у кого не должно возникнуть впечатления, что на вас нет корсета, правда? – И продавщица вздернула нарисованные карандашом тонкие брови. В этот момент речь словно шла о моральном выборе. И Мэриен поспешно ответила:

– Нет, конечно, нет. Я возьму.

Втиснувшись в красное платье, она поняла, что не может нагнуться назад и дотянуться до молнии на спине. Она постучалась к Эйнсли.

– Застегни мне молнию, пожалуйста!

Эйнсли была еще в комбинации. Она начала краситься, но пока что успела только подвести черным карандашом один глаз, а брови отсутствовали вовсе, что придавало ее лицу странную асимметричность. Застегнув молнию и верхний крючочек на платье, она отошла на шаг и окинула ее критическим взглядом.

– Хорошее платье, – вынесла она вердикт, – но с чем ты будешь его носить?

– Как «с чем»?

– Оно слишком яркое. Тебе нужны тяжелые серьги или что-то в этом роде, чтобы его немного оттенить. У тебя есть?

– Не знаю, – задумалась Мэриен.

Она ушла к себе и вернулась со шкатулкой, в которой лежали всякие побрякушки – подарки родственников. Все они были в одном стиле: замысловатые композиции из искусственного жемчуга, раковин в пастельных тонах, металлических и стеклянных цветочков и милых зверушек. Эйнсли порылась в них.

– Нет, – заявила она с решительностью истинного знатока. – Это все не подойдет. Но у меня есть сережки, которые годятся.

После долгих поисков, порывшись в разных ящиках шкафа и перевернув весь хлам на бюро, она вынула массивные золотые подвески на болтиках, которые ввинтила Мэриен в мочки ушей.

– Вот так лучше, – сказала она. – Улыбнись!

Мэриен вымученно улыбнулась. Эйнсли покачала головой.

– Красивая прическа, но дай-ка я сама сделаю тебе макияж. Ты не сумеешь накраситься как надо. Как обычно, подведешь чуть-чуть глаза и будешь похожа на маленькую девочку, которая надела мамины туфли и платье.


Она усадила Мэриен на стул, заваленный одеждой разной степени загрязненности, и повязала ей на шею полотенце.

– Сначала я накрашу тебе ногти, чтобы они сохли, пока я занимаюсь лицом, – и начав подпиливать ногти пилочкой, недовольно добавила: – Похоже, ты их опять грызла.

Когда ногти Мэриен были покрыты перламутровым белым лаком, и она замахала ими в воздухе, чтобы быстрее высохли, Эйнсли приступила к ее лицу, выуживая баночки и бутылочки из груды косметических средств на туалетном столике.

В продолжение процедуры, когда Эйнсли проделывала очень странные ухищрения сначала с ее кожей, потом с глазами, а затем и с бровями, Мэриен сидела, как мышка, наслаждаясь тем, с какой профессиональной ловкостью Эйнсли трудилась над ее внешностью. Это напомнило ей школьные спектакли, когда заботливые мамочки за кулисами гримировали своих дочерей-подростков. И она лишь на секунду подумала об опасности подхватить микробы.

Наконец Эйнсли вооружилась кисточкой для губ и нанесла несколько слоев яркого блеска.

– Ну вот, – заключила она, передавая Мэриен ручное зеркальце, чтобы та полюбовалась результатом. – Так-то лучше. Но поосторожнее с накладными ресницами – дождись, пока клей высохнет.

Мэриен с любопытством вгляделась в блестящие, как у египетской мумии, веки и сочно подведенные глаза на незнакомом ей лице. Она даже моргнуть боялась из опасения, что это чужое лицо треснет и осыплется при сокращении мышц.

– Спасибо, – неуверенно произнесла она.

– А теперь улыбнись! – скомандовала Эйнсли.

Мэриен повиновалась. Эйнсли нахмурилась.

– Не так! Ты должна целиком отдаться улыбке. Слегка прикрой веки.

Мэриен смутилась: она не знала как. Она немного поэкспериментировала, глядя в зеркальце, пытаясь понять, какая группа лицевых мышц произведет желаемый эффект, но добилась лишь того, что ее полуприкрытые веки выглядели скорее как прищур, и тут они услышали шаги за входной дверью: кто-то поднимался по лестнице. Через секунду в дверях появилась домовладелица. Она тяжело дышала.

Мэриен сдернула с шеи полотенце и встала со стула. Но чуть прикрыв веки, она теперь не могла их открыть, как обычно, полностью. И она никак не могла, в этом нарядном красном платье, с этим накрашенным лицом, вести себя с привычной непринужденной учтивостью, которой, по-видимому, настоятельно требовала ситуация.

Домовладелица прямо задохнулась при виде нового облика Мэриен – с голыми руками, в обтягивающем платье, с покрытым макияжем лицом, – но настоящей целью ее визита была Эйнсли, которая стояла, босоногая, в одной комбинации, с одним подведенным глазом и с рассыпавшимися по плечам огненно-каштановыми локонами.

– Мисс Тьюс, – начала домовладелица. На ней все еще было выходное платье и жемчужное ожерелье, надетые для чаепития. Всем своим видом она пыталась изобразить оскорбленное чувство собственного достоинства. – Я должна была успокоиться прежде, чем поговорить с вами. Я не потерплю никаких неприятных инцидентов. Я всегда старалась избегать публичных сцен, но теперь, я полагаю, вам нужно съехать. – Она отнюдь не была спокойна, ее голос дрожал. И Мэриен заметила, что она сжимает в руке кружевной платочек. – Вы постоянно пьете. Я точно знаю: все эти пустые бутылки – ваши, и я убеждена, что мисс Макэлпин не пьет, или не более, чем позволительно. – Она опять скользнула взглядом по платью Мэриен: ее убежденность пошатнулась. – Но вы хотя бы старались не привлекать внимания к алкоголю, который приносили в этот дом. Я уж не говорю о беспорядке и грязи, но я достаточно терпима и всегда полагала, что поведение человека в его жилом пространстве – это его личное дело. Но я стала смотреть на это другими глазами после того, как тот молодой человек – и я в этом абсолютно уверена, и не пытайтесь мне лгать! – переночевал здесь, и мне даже пришлось на следующее утро уйти из дома, чтобы избежать неприятной сцены. Хорошо хоть ребенок ничего не узнал. Но вы сделали это достоянием публики… – вскричала она дрожащим осуждающим голосом. – Вы вытащили своих недостойных пьянчуг-друзей на всеобщее обозрение, чтобы их увидели все… Какой дурной пример для ребенка!

Эйнсли свирепо сверкнула на нее глазами, точнее, одним подведенным глазом.

– Итак, – заявила она таким же осуждающим тоном, откинув назад огненно-каштановые космы и пошире расставив босые ноги на полу, – я всегда подозревала, что вы лицемерка, и теперь я это знаю. Вы – буржуазная фальшивка, у вас нет никаких убеждений, вас беспокоит только то, что скажут про вас соседи. И ваша драгоценная репутация! А я вот считаю это аморальным! И чтобы вы знали: у меня тоже будет ребенок, и я, конечно, ни за что не хочу, чтобы он рос в этом доме! Вы научите его быть бесчестным! Это вы будете для него дурным примером! И позвольте вам сказать: вы – главный образчик нетворческих сил жизни из всех, кого я знаю. И я с превеликим удовольствием съеду от вас – и чем скорее, тем лучше. Я не хочу, чтобы вы оказывали негативное влияние на мой плод!

Домовладелица побледнела, как полотно.

– О, – еле слышно произнесла она, хватаясь за свое жемчужное ожерелье, – ребенок! О! О! О! – Она развернулась и, издавая тихие вскрики негодования и ужаса, засеменила вниз по лестнице.

– Думаю, тебе придется съехать, – сказала Мэриен.

Ей было приятно сознавать, что она находится на безопасном расстоянии от эпицентра внезапно возникшего скандала. Завтра она в любом случае уедет домой к матери. И теперь, когда сама домовладелица по собственной инициативе затеяла конфликт, она уже не понимала, отчего так побаивалась ее раньше. Как же легко оказалось сбить с нее спесь!

– Естественно! – смиренно ответила Эйнсли, села за туалетный столик и начала подводить второй глаз.

Внизу раздался звонок в дверь.

– Это, наверное, Питер, – сказала Мэриен. – Что-то он рановато. – Ей не верилось, что уже так поздно. – Мне нужно поехать с ним и помочь все приготовить. Мы могли бы и тебя захватить, но, думаю, времени нет тебя ждать.

– Ладно, – ответила Эйнсли, выписывая длинную, изящно изогнутую линию брови на том месте, где когда-то была ее собственная. – Подъеду позже. Мне все равно надо еще кое-что сделать. Если будет слишком холодно для ребенка, всегда смогу взять такси, это же недалеко.

Мэриен ушла на кухню за пальто. Надо что-нибудь съесть, сказала она себе, плохо пить на пустой желудок. Она услышала, как поднимается Питер, и проглотила еще витаминку. Таблетки были коричневые, продолговатые, заостренные на концах и напоминали коричневые семена в твердой скорлупе. «Интересно – подумала она, глотая лекарство, – что за порошок они кладут сюда».





26




Питер отпер застекленную дверь своим ключом и зафиксировал замок, чтобы гости смогли беспрепятственно входить внутрь. Войдя в вестибюль, они прошли по кафельному полу к лестнице. Лифт в доме еще не работал, хотя Питер сказал, что его включат к концу недели. Грузовой лифт уже запустили, но рабочие держали его запертым.

Многоэтажка уже почти была достроена. Всякий раз, приходя сюда, Мэриен замечала небольшие перемены. Постепенно лежащие навалом строительные материалы, трубы, доски и цементные блоки исчезали, перемалываемые в ходе незримого процесса отделочных работ и превращаемые в блестящие поверхности холлов и стен здания, в недрах которого они и исчезали. Стены и шеренгу несущих колонн уже выкрасили в темный оранжево-розовый цвет; установили осветительные приборы, и интерьер здания купался в ярком холодном свете, потому что Питер для своей вечеринки включил в вестибюле все лампы. Высокие зеркала на опорах поставили тут недавно – Мэриен раньше их не видела; они зрительно увеличивали пространство вестибюля и в ширину и в длину. Но ковровые покрытия и мебель (диваны из кожзаменителя, как она предполагала) и непременные филодендроны с широкими листьями, вьющиеся вокруг старых коряг, еще не прибыли. Это будет финальный штрих обстановки, который придаст ощущение мягкого, пускай и синтетического, уюта этому царству холодного света и металлического блеска.

Они стали подниматься по ступеням, и Мэриен прижималась к Питеру, подхватив его под локоть. В холлах на каждом этаже, которые они миновали, она видела перед каждой квартирой огромные деревянные ящики и покрытые брезентом продолговатые предметы: наверное, это была доставленная кухонная мебель, холодильники и плиты. Очень скоро Питер перестанет быть единственным жильцом в этом здании. И отопление наконец включат на полную мощность, потому что во всем здании, за исключением квартиры Питера, было холодно, как на улице.

Когда они дошли до пятого этажа и на минуту остановились перевести дыхание, она произнесла будничным тоном:

– Дорогой, у меня для тебя новость: я пригласила нескольких своих знакомых. Надеюсь, ты не будешь возражать.

Всю дорогу, пока они ехали в машине, Мэриен размышляла, как ему это сказать. Было бы неловко, если бы все приехали одновременно с Питером, а он бы ничего об этом не знал заранее, хотя у нее было очень сильное искушение вообще ничего ему не говорить, а просто положиться на свою способность разруливать любую затруднительную ситуацию. В общей суматохе не придется объяснять, как ей вообще пришло в голову их позвать, а она и не хотела ничего объяснять, потому что не могла, и ее страшили вопросы, которые обязательно начнет задавать Питер. Она вдруг поняла, что напрочь утратила обычную способность заранее просчитывать его реакции. Он вдруг превратился в неизвестную переменную уравнения, и, если она начнет с ним говорить, его может с одинаковой вероятностью обуять как слепая ярость, так и слепой восторг.

Мэриен отступила от него на шаг и свободной рукой вцепилась в перила. Она понятия не имела, как он отреагирует. Но Питер только улыбнулся, и между его бровями возникла морщинка скрытого раздражения.