Лакомый кусочек

Неожиданно настал день последней вечеринки Питера перед свадьбой. Мэриен провела вторую половину дня в салоне красоты: Питеру захотелось, чтобы она сделала какую-нибудь необычную укладку. И намекнул, что неплохо бы ей купить себе новое платье, не такое, как он выразился, мышиное, как другие ее платья, и она послушно купила. Платье было красное, короткое и с блестками. Она сочла его не вполне в своем вкусе, но продавщица ее убедила.

– Как будто специально пошили для вас, дорогая! – произнесла она безапелляционным тоном.

Платье требовалось немного подогнать по фигуре, так что она забрала его после парикмахерской и теперь несла в розово-серебристой картонной коробке, шагая по скользкой дороге к дому. Она держала голову ровно, как жонглер, удерживающий на макушке хрупкую золотую чашу. Даже в вечернем морозном воздухе ощущался приторный искусственный аромат лака для волос, с помощью которого стилист закреплял каждую прядь. Она просила его не перебарщивать с лаком, но эти стилисты никогда не делают того, чего от них хотят. Они обращаются с твоей головой как кондитеры с тортом: закрепляют укладку, как будто глазируют и украшают свое изделие.

Обычно она сама укладывалась, поэтому ей пришлось спросить название салона у Люси, которая наверняка знала, куда стоит сходить, но, возможно, в этом и состояла ее ошибка. Лицо и фигура Люси требовали искусственной обработки: маникюр, макияж и изысканная укладка отлично сочетались, становясь неотъемлемой частью ее облика. И без них она выглядела как будто с содранной кожей или с ампутированными руками; а Мэриен всегда считала, что на ее теле все эти ухищрения выглядели избыточными, прилепленными к ее внешности как заплаты или куски пластыря.

Как только она вошла в просторный розовый зал салона – здесь все было выдержано в розовых и сиреневых тонах, и ей было удивительно, как фривольная женственная отделка помещения могла одновременно выглядеть настолько же функциональной – ее охватила пассивная покорность, точно ее доставили в больницу для операции. Она сверила назначенное ей время у сиреневоволосой девушки, которая, несмотря на накладные ресницы и переливающиеся локоны, имела тревожное сходство с деловитой медсестрой, после чего ее провели к ожидающему персоналу.

У мойщицы волос, одетой в розовый халатик с пятнами пота под мышками, были сильные профессиональные руки. Мэриен закрыла глаза и легла затылком на операционный стол, и ее череп тут же начали намыливать шампунем, скрести и ополаскивать водой. Она даже подумала, что здешним пациентам неплохо бы делать анестезию, чтобы они спали, пока с ними производят все необходимые манипуляции: ей не понравилось ощущать себя куском плоти, предметом обработки.

Потом ее привязали к креслу – ну, не буквально привязали, но она не могла встать и выбежать на морозную улицу с мокрыми волосами и с хирургической простынкой вокруг шеи – и к делу приступил врач: молодой мужчина в белом халате с ловкими тонкими пальцами, от которого исходил тонкий аромат одеколона. Из-под халата торчали ноги в остроносых ботинках. Она сидела неподвижно, передавая ему зажимы для волос, зачарованная видом его фигуры, отражающейся в зеркале с золоченой овальной рамой, и шеренгой блестящих инструментов и бутылочек со всякими снадобьями на столике перед ней. Она не видела, что он делает у нее за спиной. Ее тело было странным образом словно парализовано.

Когда наконец все зажимы, прищепки, бигуди и булавки были размещены на своих местах, а ее голова стала смахивать на ощетинившегося дикобраза-мутанта с волосяными отростками вместо игл, ее отвезли в сторону и, поместив под сушильный аппарат, включили электромотор. Она искоса поглядела на женщин, сидящих рядком в одинаковых сиреневых креслах под одинаковыми грибовидными колпаками урчащих сушилок. Но видела она только ряд странных существ с ногами разных форм и размеров, рук, держащих журналы, и голов в металлических куполах. Все были неподвижны, абсолютно неподвижны. Она тоже превратилась в одну из них, став таким же безвольным существом и безвольной машиной? В электрический гриб.

Мэриен смирилась с тем, что ей нужно просто сидеть и ждать, и взяла из стопки журнал с новостями кинематографа. С задней обложки к ней взывала блондинка с огромными грудями: «Девчонки! Добейтесь успеха! Если хотите посещать классные места, увеличьте грудь…»

После того как одна из сиреневых медсестер объявила, что волосы высушены, ее вернули к креслу врача снять швы; Мэриен удивило, что ее не подкатили обратно к операционному столу. Она миновала шеренгу сидящих под металлическими колпаками женщин, ожидавших окончания процедуры, и скоро ее голову избавили от бигуди, расчесали и уложили феном, после чего улыбающийся врач поднес к ее голове зеркало так, чтобы она смогла увидеть свой затылок. Она посмотрела. Он умудрился воздвигнуть из ее прямых волос диковинную конструкцию, украшенную множеством тугих кудельков, а на скулах выложил два похожих на слоновьи бивни жестких завитка.

– Ну… – с сомнением протянула она, хмурясь в зеркало, – для меня это немного… м-м-м… чересчур.

– Но вам надо носить такую прическу чаще! – воскликнул он с итальянским энтузиазмом, хотя выражение восторга на его лице слегка увяло. – Вам нужно пробовать новые стили. Вам нужно быть дерзкой, да? – Он шаловливо рассмеялся, демонстрируя бессчетное количество ровных белых зубов и две золотые коронки; изо рта у него пахло мятным ополаскивателем.

Она хотела было попросить его зачесать некоторые из слишком дерзких завитков, но передумала, отчасти потому, что ее смущала больничная обстановка, профессиональный инвентарь и его убежденность опытного стоматолога, – он уж точно знал, что хорошо, а что плохо, как-никак это же его специальность, – а отчасти потому, что она была не очень уверена в себе. В конце концов, она же сама решила прыгнуть в клетку – и вошла по своей доброй воле в эту золоченую дверь, смахивающую на крышку от коробки шоколада, а теперь пожинала плоды своего решения, так что лучше ей смириться. Питеру, наверное, понравится. «В любом случае, – подумала она, – прическа будет гармонировать с платьем».

Все еще находясь как бы под действием наркоза, она нырнула в ближайший универмаг, намереваясь через цокольный этаж срезать дорогу к станции подземки. Она быстро прошла через отдел домашней утвари, мимо прилавков со сковородками и сотейниками, мимо выставленных рядком пылесосов и стиральных машин. Эта выкладка сразу вызвала у нее малоприятное воспоминание о сюрпризе, который устроили ей девчонки в офисе накануне, в ее последний рабочий день в компании: на прощание ей подарили чайные полотенчики, набор ковшиков и украшенные ленточками фартуки, а еще надавали кучу советов. Кроме того, она вспомнила о полученных недавно тревожных письмах от матери, в которых та настоятельно просила ее поделиться наконец своими соображениями относительно фарфора, хрусталя и столовых приборов, потому что люди интересуются, что подарить на свадьбу. Чтобы на чем-то остановить свой выбор, Мэриен несколько раз прошлась по магазинам, но так ничего и не решила. А завтра ей уже предстоит автобусная поездка домой. Ну ладно, позднее решит что-нибудь.

Она обогнула прилавок с пластиковыми цветами и пошла по центральной аллее, которая вела непонятно куда. Невысокий суетливый дядечка стоял на возвышении и демонстрировал новую модель терки для овощей со специальной насадкой для удаления сердцевины яблока. Он ловко натирал разные овощи и одновременно безостановочно лопотал, показывая зрителям пригоршни тертой морковки и яблоко с аккуратной цилиндрической прорезью в серединке. Группка женщин с сумками молча смотрела, следя за его действиями недоверчивыми взглядами: мол, нас не проведешь! В тусклом освещении цокольного этажа их тяжелые шубы и резиновые боты казались уныло одинаковыми.

Мэриен на секунду задержалась и встала позади них. Суетливый дядька тем временем с помощью еще одной насадки превратил редиску в красно-белую розочку. Кто-то из женщин обернулся и окинул ее оценивающим взглядом. Фифу с такой легкомысленной укладкой, наверное, подумали они, едва ли по-настоящему могла бы заинтересовать такая вещь, как терка. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы женщина приобрела эту патину небогатой домовитости, а мех ее шубы стал таким вот потертым, и ткань на манжетах и вокруг пуговиц выносилась чуть не до прозрачности, а кожа сумочки иссохла и потрескалась; и такие сжатые губы с опущенными уголками, и такой насмешливо-оценивающий взгляд, а самое главное – особый незримый ореол, похожий на застарелый запах или на подкладку, вылезшую из-под затхлой мебельной обивки, благодаря чему эти тетки в универмаговской преисподней чувствовали себя как дома, а она на их фоне выглядела чужой. Будущие доходы Питера совсем не предполагали покупку таких терок. Здесь, среди них, она ощущала себя дилетанткой.

Суетливый дядечка принялся превращать картофелину в горку бесформенной массы. Мэриен потеряла интерес и пошла дальше искать желтую вывеску станции метро.

Когда она открыла входную дверь, на нее обрушился гомон женских голосов. В прихожей она стянула резиновые сапоги и поставила на газетку, которая лежала тут как раз для этой цели. Здесь же стояло еще несколько пар женских сапог, частью на толстой подошве, частью отороченных черным мехом. Пройдя мимо проема в общую гостиную, она заметила за бархатной занавеской строгие платья, шляпки и ожерелья. Домовладелица устроила званое чаепитие, вероятно, для членов ордена дочерей империи, а может, это были члены «Союза христианок за трезвость». Ее дочь в сиреневом бархатном платьице с кружевным воротником предлагала кексы.

Мэриен поднялась по ступенькам, изо всех сил стараясь не шуметь. Она почему-то еще не предупредила домовладелицу, что скоро съезжает. Надо было поговорить с ней об этом несколько недель назад. Задержка могла обернуться взиманием месячной платы за несвоевременное уведомление. Но может быть, Эйнсли захочет снимать эту квартиру с кем-то из знакомых, хотя вряд ли. Через несколько месяцев это станет просто невозможно.

Одолев второй пролет, она услышала, как Эйнсли с кем-то разговаривает в гостиной. Ее голос звучал жестче, настойчивее и злобнее, чем обычно: Эйнсли обыкновенно не теряла самообладания. Ее перебивал, отвечая или возражая, другой голос. Это был Леонард Слэнк.

«Только не это!» – подумала Мэриен. Похоже, они ссорились. Ей точно не хотелось ввязываться. Она намеревалась тихо войти в квартиру, проскользнуть к себе в комнату и закрыть дверь, но Эйнсли, наверное, услышала ее шаги на лестнице: из гостиной сначала показались космы рыжих волос, а уж затем и все тело. Вид у нее был растрепанный, а лицо заплаканное.

– Мэриен! – то ли умоляющим, то ли приказным тоном воскликнула она. – Иди сюда и поговори с Леном. Заставь его внять голосу разума. Мне нравится твоя прическа, – добавила она невпопад.

Мэриен поплелась за ней в гостиную, ощущая себя деревянной игрушкой, которую ребенок волочет за собой на веревочке, но она не знала, какой найти повод, моральный или еще какой-либо, чтобы отказаться. Лен стоял в центре комнаты и выглядел куда более расстроенным, чем Эйнсли.

Мэриен села на стул, не снимая пальто, точно намеревалась его использовать как амортизатор для удара. Оба молчали и с гневной мольбой взирали на нее.

И тут Лен взревел:

– Боже ты мой, теперь ей, видите ли, взбрело в голову, чтобы я на ней женился!

– Да что с тобой такое! – завопила Эйнсли. – Ты хочешь, чтобы твой сын вырос гомосексуалистом, а?

– Черт побери! Я вообще не хочу никакого сына! Я его и не хотел, это ты все подстроила, тебе надо было от него избавиться, есть же какие-то таблетки!

– Дело совсем не в этом, не будь смешным! Дело в том, что у меня будет ребенок, но он должен расти в идеальных условиях, и ты несешь ответственность за то, чтобы обеспечить ему отца. Ему нужен образ отца! – Теперь Эйнсли попыталась применить немного более миролюбивый и хладнокровный подход.

Лен забегал по комнате.

– Сколько они могут стоить? Я тебе куплю! Все что угодно. Но я на тебе не женюсь, черт побери! И хватит мне рассказывать про ответственность, я никакой ответственности не несу. Это была твоя затея, ты нарочно напоила меня, ты меня соблазнила, ты практически завалила меня в койку…

– Насколько я помню, все было совсем по-другому, – возразила Эйнсли, – и я была в таком состоянии, что я помню все намного яснее, чем ты. Словом, так, – продолжала она с неумолимой логикой, – ты думал, что ты меня соблазняешь. И в конце концов, это ведь тоже очень важно, не правда ли? Твои мотивы. Предположим, что ты меня и впрямь соблазнил, и я случайно забеременела. И что бы ты тогда делал? Ведь ты безусловно понес бы ответственность за то, что случилось, разве нет? Так что в любом случае вся ответственность лежит на тебе!

У Лена исказилось лицо, он выдавил улыбку, казавшуюся жалкой пародией на циничный сарказм.

– Ты так же, как все они, демагогически жонглируешь словами, – заявил он дрожащим от злости голосом. – Ты выворачиваешь правду наизнанку. Давай-ка придерживаться фактов, моя дорогая! В действительности я тебя не соблазнял, это была просто…

– А это неважно! – прикрикнула Эйнсли. – Ты же думал, что ты…

– Бога ради, ты можешь мыслить здраво? – завизжал Лен.


Мэриен сидела молча, переводя взгляд то на него, то на нее, думая о том, что оба ведут себя как невменяемые. Но теперь она встряла в их перепалку:

– Вы не могли бы чуть потише? Наша домовладелица на первом этаже все услышит.

– Да насрать на вашу домовладелицу! – завопил Лен.

Эта новая идея прозвучала настолько кощунственно и в то же самое время смехотворно, что Эйнсли и Мэриен, не сговариваясь, испуганно и весело захихикали. Лен свирепо посмотрел на них. Это было уж слишком – его возмутило проявление женского высокомерия: мало того, что она с ним учудила, так еще и насмехается! Он сдернул пальто со спинки дивана и зашагал к выходу.

– Ты со своим проклятым поклонением культу плодородия можешь идти к черту! – заорал он, сбегая вниз по лестнице.

Эйнсли, видя, как образ отца пустился от нее наутек, изобразила на лице мольбу и бросилась за ним.

– О, Лен, вернись! Давай поговорим обо всем серьезно! – крикнула она.

Мэриен побежала за ними, подчиняясь не разумному желанию что-то исправить или чем-то помочь, а скорее стадному инстинкту. Если уж все стадо прыгает в пропасть, то и ей не хотелось отставать.

Побег Лена несколько застопорился, когда он едва не потерял равновесие на лестничной площадке второго этажа. Он чуть было не завертелся волчком, но, вцепившись в перила, удержался и громко выругался. Однако к тому моменту, как он смог бежать дальше, Эйнсли его настигла и схватила за рукав, а пришедшие на чаепитие дамы, чуткие к любым симптомам скандала, как паук к сотрясению паутины, высыпали из общей гостиной на лестницу и наблюдали за происходящим с тревожным злорадством. Среди них была и девчонка: она стояла, держа блюдо с кексами, выпучив глаза и раскрыв рот. Домовладелица в черном шелковом платье и жемчужном ожерелье горделиво маячила позади.

Лен бросил взгляд через плечо, потом на лица внизу. Путь к отступлению был перекрыт. Он оказался во вражеском окружении, и ему ничего не оставалось, как отважно ринуться вперед.

Итак, помимо прочего, за его бегством еще и наблюдала толпа зрителей. Его глаза закатились, как у обезумевшего спаниеля.

– Вы – проклятые, мерзкие, кровожадные сучьи шлюхи, идите вы ко всем чертям! Вы все! И вы там внизу! – взвыл он, как невольно подумала Мэриен, хорошо поставленным голосом театрального актера.

Лен выдернул рукав из ладони Эйнсли.

– Ты меня не заманишь! – взвизгнул он, бросившись вниз по ступенькам, с развевающимися, точно крылья, полами пальто, врезался в стайку дам, которые с гомоном рассыпались веером, взметнув платья с набивными узорами и бархатными цветочками. Добежав до входной двери, Лен толкнул ее, выскочил из дома, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. Пожелтевшие предки в застекленных рамах задрожали на стене.

Эйнсли и Мэриен вернулись к себе, подгоняемые жалобным блеяньем и чириканьем дам в общей гостиной. Их перекрывал зычный голос домовладелицы, пытавшейся успокоить остальных рассудительным доводом:

– Этот молодой человек явно нетрезв.

– Так, – коротко произнесла Эйнсли, когда обе вернулись в свою гостиную, и, проявив присущую ей практичность, вынесла вердикт: – Полагаю, на этом все.

Мэриен не поняла, кого она имела в виду – Лена или домовладелицу.

– Что «все»? – уточнила она.

Эйнсли откинула волосы назад и одернула блузку.

– Думаю, он больше не вернется. Но оно и к лучшему: вряд ли из него получился бы хороший отец. Нужно найти другого, только и всего.

– Да, наверное, ты права, – уклончиво сказала Мэриен.

Эйнсли решительной походкой удалилась в свою спальню и закрыла за собой дверь. Вопрос был закрыт, но ощущение тревоги обострилось. Эйнсли, похоже, уже вынашивала новый план, но Мэриен не хотела даже гадать, в чем он состоит. В любом случае гадать было бесполезно. Какой бы оборот ни приняло дело, она уже никак не могла предотвратить его исход.





25




Мэриен вошла в кухню и взяла свое пальто. Потом проглотила витаминку и вспомнила, что она сегодня вообще не обедала. Надо чем-то наполнить желудок.

Она открыла холодильник посмотреть, нет ли там чего-то съедобного. Морозилка так обросла ледяной коркой, что ее дверца уже не закрывалась. Там стояли две ванночки с кубиками льда и три сомнительного вида картонных коробки с замороженной едой. Полки холодильника были заставлены всякой всячиной: стеклянными банками, тарелками, накрытыми плошками, разными бумажными пакетами. Стоящие ближе к задней стенке находились там с незапамятных времен. Некоторые уже начали пованивать. Единственное, что ее заинтересовало, так это оковалок желтоватого сыра. Она сняла его с полки. Одна сторона оковалка слегка заплесневела. Она положила его обратно и закрыла холодильник. Ей легче было убедить себя в том, что она совсем не голодна.

– Может, выпить чашку чаю, – пробормотала она себе под нос и заглянула в буфет, где у них хранилась посуда. Там было пусто. Значит, ей придется помыть себе чашку. Она подошла к раковине.

Там было полно немытой посуды: пирамида тарелок, стаканы с недопитой водой, миски с остатками непонятной еды. Там же стоял сотейник, в котором некогда лежали макароны с сыром; дно было покрыто слоем голубоватой плесени. Стеклянное блюдо для десерта стояло в луже воды в сковородке, покрытое серой склизкой пленкой, напоминающей ряску в пруду. Чашки тоже громоздились в раковине, все, одна в другой, с засохшими чайными и кофейными потеками и остатками сливок на стенках. Даже белая фаянсовая поверхность раковины подернулась коричневатым налетом. Она не стала нарушать конструкцию грязной посуды из опасений обнаружить в самом низу нечто ужасное: бог знает, какие полчища невидимых бактерий ботулизма копошились там на дне.

– Какая мерзость, – произнесла она.

Ее вдруг охватило острое желание все вымыть, полностью включить оба крана и залить гору грязной посуды моющим средством, и ее рука даже дернулась к бутылке, но тут же остановилась. А может быть, плесень имеет такое же право на жизнь, как и она. Эта мысль ее не обрадовала.

Она пошла к себе в спальню. Было еще слишком рано одеваться на вечеринку. Но она не могла придумать, чем бы заполнить свободное время. Она достала новое платье из коробки и повесила в стенной шкаф. Потом надела домашний халатик и собрала принадлежности для душа. Ей предстояло спуститься вниз, на территорию домовладелицы, и надо было набраться отваги для встречи с ней. «Но, – подумала она, – я скажу, что не имею никакого отношения к скандалу, пусть домовладелица разбирается с Эйнсли».

Когда ванна стала наполняться водой, Мэриен почистила зубы и потом тщательно осмотрела их в зеркале над раковиной – убедиться, что ничего не пропустила. У нее давно вошло в привычку чистить зубы среди дня и проверять, хорошо ли она их почистила, даже когда перед этим ничего не ела. «Просто удивительно, – подумала она, – как много времени приходится стоять перед зеркалом с зубной щеткой и полным ртом пены и разглядывать собственную глотку». Тут она заметила, что справа от брови выскочил крошечный прыщик. А все потому, что я неправильно питаюсь, решила она: у меня нарушился обмен веществ, или кислотно-щелочной баланс, или что-то там еще. Пока она пристально разглядывала красное пятнышко, ей показалось, что оно чуть сдвинулось. Надо бы проверить зрение, а то предметы стали размываться. «Может быть, это астигматизм», – с тревогой подумала она, сплевывая в раковину.

Мэриен сняла с пальца помолвочное кольцо и положила в мыльницу. Кольцо было ей великовато – Питер даже предложил его немного ужать, но Клара отсоветовала и сказала, что надо оставить как есть, потому что пальцы утолщаются с возрастом, особенно во время беременности, – и теперь она все боялась, что кольцо слетит и провалится в сливное отверстие. Питер рассвирепеет: кольцо ему очень нравилось. Потом она перелезла через старомодно высокий бортик ванны и погрузилась в теплую воду.

Она начала себя намыливать. Теплая вода действовала на нее расслабляюще, усыпляюще. Времени у нее было полно. Она вполне могла позволить себе понежиться в ванне, прислонив покрытую слоем лака голову к фаянсовому краю и позволив воде нежно омывать ее тело. С этой точки ее глаза могли скользить по вогнутой белой стенке ванны и по полупрозрачной поверхности воды, по виднеющимся над водой островкам своего тела, с его возвышенностями и ложбинами – вниз, к подвижному полуострову ног с торчащими рифами пальцев, и еще дальше, к проволочной мыльнице и двум кранам смесителя.