Лагерь
Часть 38 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Во время ужина начинает идти дождь, и потому вечером мы все отправляемся в актовый зал, где Джоан ставит нам «Неправильное воспитание Кэмерон Пост», и у нас появляется возможность немного поплакать. Джордж и Брэд сидят по одну сторону от меня, а Эшли и Паз – по другую, и иногда я ловлю их обеспокоенные взгляды типа «Не слишком ли мы нежничаем, сидя рядом с ним?», обращенные друг на друга и на меня, но я просто смотрю фильм и размышляю над тем, чего сегодня не хватало в номере «Честно искренний». Меня поражает, как хорошо я переношу случившееся. То есть, конечно, я не радуюсь, но со стороны этого и не скажешь. Я не выплакиваю глаза по поводу моего разбитого сердца или того, что меня предали.
Я печален. Но в то же самое время и счастлив.
Когда фильм заканчивается, все еще льет дождь, и мы бежим к домикам, натянув на головы майки в тщетной попытке сохранить волосы сухими (а собственно – почему? Ведь завтра утром мы идем в бассейн, верно?), крича и смеясь, потому что все равно промокаем до нитки.
Только вот Хадсон стоит у двери в мой домик. Он весь мокрый, белая майка прилипла к телу, волосы спадают на лоб ручьями воды, глаза щурятся, защищаясь от неистовых дождевых капель. Завидев меня, он робко машет рукой, и я знаю, что не могу просто пройти мимо, когда он такой промокший, и я толком не понимаю, что это – романтический щенячий шаг навстречу или, может, преамбула к речи под дождем на тему «Ты поступаешь несправедливо»? В любом случае монолог под дождем мне обеспечен. А мне, думаю, отведена роль человека, склонного драматизировать события.
– Что? – спрашиваю я.
– Мы можем поговорить?
– Не сейчас. Льет как из ведра.
– Тогда, может быть, завтра?
– Я мокну. – И меня тут же передергивает от того, что моя жалоба так похожа на кокетство. У тебя хорошо получается быть холодным и равнодушным, Рэнди. Я подхожу к двери домика.
– Но…
Я не позволяю ему закончить фразу, открыв дверь и войдя в домик. Мне хочется выглянуть в окно, увидеть, ждет ли он, смотрит ли на меня, промокая все больше и больше и надеясь, что я все же выйду к нему, но я не должен поступать так, и, кроме того, за меня это делает Джордж.
– Он уходит, – говорит Джордж минуту спустя. – Ты не хочешь поговорить с ним?
– В такую погоду?
– Неплохая получилась бы сцена.
– Хватит на меня сегодня сцен. Я ложусь спать.
Джордж пожимает плечами, а я начинаю готовиться ко сну и бросаю всего один взгляд на окно. Хадсона у домика нет. С какой стати ему там быть?
Засыпаю под стук дождя по крыше. У него есть свой ритм – нечто среднее между сердцебиением и увертюрой к спектаклю.
Двадцать четыре
Весь следующий день также идет дождь, и это хорошо, потому что появляется предлог для того, чтобы не выходить из театрального домика, работать над номерами, костюмами, танцами. Завтра состоится первый прогон всего спектакля – представления целиком со сменой костюмов и освещением и миллионом других вещей, которые могут пойти ужасно неправильно. Два года тому назад во время такого просмотра сверху упал мешок с песком, чуть не убивший мальчика из кордебалета. Не меня. И тот мальчик в лагерь больше не приезжал. Возможно, и к лучшему. Он был невезучим.
Но в этом году я не хочу никаких мешков с песком, нужно, чтобы ошибок было как можно меньше, поэтому я хожу и спрашиваю, что кому требуется, а потом отдаю список Марку, чтобы мы могли проработать все, что необходимо проработать. Мы посвящаем этому целый день, прерываясь только на обед. Мы очень заняты и волнуемся, и досадуем по самым разным поводам. И я ни разу не вспоминаю о Хадсоне.
Однако в четверг утром я понимаю, что должен сделать это.
– Я немного жульничаю, – говорит Марк, поднимая нас с постелей. Песню It’s in His Kiss иногда называют «Песенкой шуп-шуп», она появилась на свет в 1963 году, тогда ее исполняла Мерри Клэйтон… но это кавер 1990 года. Это Шер! Как я могу не поставить вам Шер? Не ждите извинений. Должен сказать, что тот факт, что Джоан не позволила мне показать «Русалок» во время киноночи – форменное безобразие. – Он кивает, словно высказался по этому вопросу, и включает магнитофон.
Музыка начинает играть, когда мы вылезаем из кроватей, и под нее невозможно не танцевать. Или петь в расческу или щетку для волос. Или скоординированно подтанцовывать, что мы с Джорджем и начинаем немедленно делать, закидывая головы и шевеля губами синхронно с пением бэк-вокалистов. Монтгомери берет на себя «пение» за Шер и делает это до тех пор, пока Марк не выходит из своей комнаты и не приходит ему на смену. Скоро весь домик танцует общий танец, и так хорошо танцевать, и подпевать «шуп-шуп», и быть самим собой, не беспокоясь о том, а не войдет ли в домик Хадсон и не застанет ли он меня за этим занятием. Джордж берет наши веера, и когда одна песня сменяется другой (опять Шер, определенно не шестидесятые, и мы даем Марку передохнуть), мы соблазнительно танцуем и дефилируем по домику.
Марк идет принять душ, и когда он возвращается, мы все еще продолжаем танцевать.
– Давайте, одевайтесь! Не заставляйте меня выключать Шер! – Мы дружно бросаемся одеваться и чистить зубы, и Марк смеется. – И не забудьте упаковать все необходимое для похода на каноэ. Мы отправляемся в него завтра.
Поход на каноэ. Правильно. О.
О нет.
Я останавливаюсь и широко распахнутыми глазами смотрю на Джорджа. Джордж, весь погрузившийся в песню, одной рукой машет веером, а с помощью другой чистит зубы, все еще танцуя.
– Поменяешься со мной палатками? – спрашиваю его я.
Он поворачивается ко мне, его глаза тоже становятся огромными.
– Ох… – Зубная паста капает из его рта на пол. – Шорт.
Я согласно киваю.
– Так поменяешься?
Он отрицательно качает головой и выплевывает пасту.
– Прости, дорогой, но Брэд так ждал этого похода. У нас с ним еще не было возможности… – Джордж шевелит пальцами. – Составить дуэт. И взять высокую кульминационную ноту. – Он склоняет голову набок: – Хотя у него бас, значит, нота не окажется слишком уж высокой. Но она будет громкой и длительной, так что я рассчитываю на тебя.
– О’кей. Но я не могу жить в одной палатке с Хадсоном.
– Прости, дорогой, я сочувствую тебе всем сердцем, но ты определенно переживешь две ночи рядом с этим парнем. Ты можешь в упор его не видеть.
– Пожалуйста, – умоляю я.
Он смотрит на меня печальными глазами.
– Тебе действительно так нужно это? Если я соглашусь, у Брэда будет разбито сердце.
– Я…
– Я поговорю с Брэдом, – обещает он, но вид у него самый что ни на есть несчастный. И я чувствую себя ужасно. Нужно было вспомнить о походе раньше. А вдруг это то, о чем Хадсон хотел поговорить со мной вечером, а я повел себя так, будто ожидал от него чего-то существенного и эмоционального, и разговаривать отказался. Получается, что я и в самом деле драматизировал происходящее.
– Ох, – винится Марк. – А я забыл объявить вам об этом вчера вечером. – Я снова просовываю голову в спальню и вижу, что он кладет на каждую постель пакеты с фотографиями. – Подводная съемка в бассейне. Отпечатанные снимки. В Интернет я их тоже выложил, можете скачать.
Словно на сегодня еще не хватит плохих напоминаний. Марк бросает пакет с фотографиями на мою койку, и Эшли быстро хватает его и перекладывает к себе.
Она видит, что я наблюдаю за ней, и качает головой.
– Сейчас тебе это не нужно.
Я киваю. Она – хороший друг.
* * *
Хадсон не пытается заговорить со мной за завтраком, так что, может, он что и придумал с палатками, и Джорджу не надо будет меняться со мной. Может, Хадсон сам нашел, с кем поменяться, и я окажусь в одной палатке с Сэм или с кем-то еще, и я не буду иметь ничего против того, чтобы жить рядом с этим человеком. Пусть даже я не знаю его. Это было бы замечательно.
Может, Хадсон сжег наши фотографии, сделанные в бассейне.
Я стараюсь не думать обо всем этом, когда иду в театральный домик. Гоню также прочь соображения о том, а куда же Эшли могла спрятать фотографии, – зачем они мне? Вижу мысленным взором, как роняю на них слезы в постели, и все же хочу, чтобы они у меня были. Качаю головой. Конечно, я мог бы спросить Марка, а не может ли он устроить так, чтобы кто-нибудь поменялся со мной, но это будет глупо и по-детски, и он закатит глаза и скажет, что я должен справиться с возникшей ситуацией. И будет прав. Не надо даже было ни о чем просить Джорджа. Я смогу пройти через это. Я не хочу никаких фотографий. Обойдусь без них.
Первый прогон проходит по-настоящему хорошо. Это лучший спектакль из всех, поставленных Марком, что я видел. Он веселый, и смешной, и яркий, и преисполнен подлинной любви, что блестяще накладывается на исходный материал – а это один из лучших мюзиклов всех времен. Но Марк поставил нечто свое. Нет, наше общее. Все прекрасно поработали. Нескольких выходов недостает, смена костюмов иногда не удается, но в спектакле нет ничего такого, что нельзя было бы доработать. После обеда Марк делает свои замечания, мы еще раз смотрим некоторые сцены, а потом он отпускает нас плавать.
Когда я вхожу в бассейн, Брэд уже там и сверлит меня взглядом.
– Я не пожертвую возможностью слопать ночью эту волосатую задницу ради того, чтобы ты не чувствовал себя неудобно, оказавшись в одной палатке с Хадсоном, – запальчиво выдает он.
– Привет. Ты вылил на меня столько информации сразу.
– Хватит, Рэнди. Скажи Джорджу, что он не должен ничего менять.
Я знаю, он прав.
– А Хадсон нашел кого-нибудь, с кем может поменяться?
Брэд закатывает глаза и качает головой.
– Ты такой… Тебе действительно надо поговорить с ним. Просто… не меняйся палатками. Я и в самом деле хочу…
– Ты уже все объяснил мне.
– Эй, только вот не надо кинкшейминга.
– Ты прав. Я буду… жить в одной палатке с Хадсоном. И надеюсь, вы с Джорджем как следует развлечетесь.
– Да уж. Он абсолютно в моем вкусе, и я не могу дождаться, когда мои ноги окажутся в воздухе, а он тем временем будет трахать…
– Тебе так хочется поделиться этим, да?
– Прости. Я просто с нетерпением жду этого.
Я смеюсь:
– Все это хорошо, но Джордж мне как брат.
– О. Ага. Прости. Спасибо, что не дергаешься из-за моего отношения к Джорджу. И просто… послушай, Хадсон тоже расстроен. Он неплохой парень. И ты основательно заморочил ему голову, взбаламутил его видение мира. Но… думаю, он нуждался в этом. А сейчас он растерян, а ты оставил его и… – Он прислоняется к стенке бассейна рядом со мной.
Я печален. Но в то же самое время и счастлив.
Когда фильм заканчивается, все еще льет дождь, и мы бежим к домикам, натянув на головы майки в тщетной попытке сохранить волосы сухими (а собственно – почему? Ведь завтра утром мы идем в бассейн, верно?), крича и смеясь, потому что все равно промокаем до нитки.
Только вот Хадсон стоит у двери в мой домик. Он весь мокрый, белая майка прилипла к телу, волосы спадают на лоб ручьями воды, глаза щурятся, защищаясь от неистовых дождевых капель. Завидев меня, он робко машет рукой, и я знаю, что не могу просто пройти мимо, когда он такой промокший, и я толком не понимаю, что это – романтический щенячий шаг навстречу или, может, преамбула к речи под дождем на тему «Ты поступаешь несправедливо»? В любом случае монолог под дождем мне обеспечен. А мне, думаю, отведена роль человека, склонного драматизировать события.
– Что? – спрашиваю я.
– Мы можем поговорить?
– Не сейчас. Льет как из ведра.
– Тогда, может быть, завтра?
– Я мокну. – И меня тут же передергивает от того, что моя жалоба так похожа на кокетство. У тебя хорошо получается быть холодным и равнодушным, Рэнди. Я подхожу к двери домика.
– Но…
Я не позволяю ему закончить фразу, открыв дверь и войдя в домик. Мне хочется выглянуть в окно, увидеть, ждет ли он, смотрит ли на меня, промокая все больше и больше и надеясь, что я все же выйду к нему, но я не должен поступать так, и, кроме того, за меня это делает Джордж.
– Он уходит, – говорит Джордж минуту спустя. – Ты не хочешь поговорить с ним?
– В такую погоду?
– Неплохая получилась бы сцена.
– Хватит на меня сегодня сцен. Я ложусь спать.
Джордж пожимает плечами, а я начинаю готовиться ко сну и бросаю всего один взгляд на окно. Хадсона у домика нет. С какой стати ему там быть?
Засыпаю под стук дождя по крыше. У него есть свой ритм – нечто среднее между сердцебиением и увертюрой к спектаклю.
Двадцать четыре
Весь следующий день также идет дождь, и это хорошо, потому что появляется предлог для того, чтобы не выходить из театрального домика, работать над номерами, костюмами, танцами. Завтра состоится первый прогон всего спектакля – представления целиком со сменой костюмов и освещением и миллионом других вещей, которые могут пойти ужасно неправильно. Два года тому назад во время такого просмотра сверху упал мешок с песком, чуть не убивший мальчика из кордебалета. Не меня. И тот мальчик в лагерь больше не приезжал. Возможно, и к лучшему. Он был невезучим.
Но в этом году я не хочу никаких мешков с песком, нужно, чтобы ошибок было как можно меньше, поэтому я хожу и спрашиваю, что кому требуется, а потом отдаю список Марку, чтобы мы могли проработать все, что необходимо проработать. Мы посвящаем этому целый день, прерываясь только на обед. Мы очень заняты и волнуемся, и досадуем по самым разным поводам. И я ни разу не вспоминаю о Хадсоне.
Однако в четверг утром я понимаю, что должен сделать это.
– Я немного жульничаю, – говорит Марк, поднимая нас с постелей. Песню It’s in His Kiss иногда называют «Песенкой шуп-шуп», она появилась на свет в 1963 году, тогда ее исполняла Мерри Клэйтон… но это кавер 1990 года. Это Шер! Как я могу не поставить вам Шер? Не ждите извинений. Должен сказать, что тот факт, что Джоан не позволила мне показать «Русалок» во время киноночи – форменное безобразие. – Он кивает, словно высказался по этому вопросу, и включает магнитофон.
Музыка начинает играть, когда мы вылезаем из кроватей, и под нее невозможно не танцевать. Или петь в расческу или щетку для волос. Или скоординированно подтанцовывать, что мы с Джорджем и начинаем немедленно делать, закидывая головы и шевеля губами синхронно с пением бэк-вокалистов. Монтгомери берет на себя «пение» за Шер и делает это до тех пор, пока Марк не выходит из своей комнаты и не приходит ему на смену. Скоро весь домик танцует общий танец, и так хорошо танцевать, и подпевать «шуп-шуп», и быть самим собой, не беспокоясь о том, а не войдет ли в домик Хадсон и не застанет ли он меня за этим занятием. Джордж берет наши веера, и когда одна песня сменяется другой (опять Шер, определенно не шестидесятые, и мы даем Марку передохнуть), мы соблазнительно танцуем и дефилируем по домику.
Марк идет принять душ, и когда он возвращается, мы все еще продолжаем танцевать.
– Давайте, одевайтесь! Не заставляйте меня выключать Шер! – Мы дружно бросаемся одеваться и чистить зубы, и Марк смеется. – И не забудьте упаковать все необходимое для похода на каноэ. Мы отправляемся в него завтра.
Поход на каноэ. Правильно. О.
О нет.
Я останавливаюсь и широко распахнутыми глазами смотрю на Джорджа. Джордж, весь погрузившийся в песню, одной рукой машет веером, а с помощью другой чистит зубы, все еще танцуя.
– Поменяешься со мной палатками? – спрашиваю его я.
Он поворачивается ко мне, его глаза тоже становятся огромными.
– Ох… – Зубная паста капает из его рта на пол. – Шорт.
Я согласно киваю.
– Так поменяешься?
Он отрицательно качает головой и выплевывает пасту.
– Прости, дорогой, но Брэд так ждал этого похода. У нас с ним еще не было возможности… – Джордж шевелит пальцами. – Составить дуэт. И взять высокую кульминационную ноту. – Он склоняет голову набок: – Хотя у него бас, значит, нота не окажется слишком уж высокой. Но она будет громкой и длительной, так что я рассчитываю на тебя.
– О’кей. Но я не могу жить в одной палатке с Хадсоном.
– Прости, дорогой, я сочувствую тебе всем сердцем, но ты определенно переживешь две ночи рядом с этим парнем. Ты можешь в упор его не видеть.
– Пожалуйста, – умоляю я.
Он смотрит на меня печальными глазами.
– Тебе действительно так нужно это? Если я соглашусь, у Брэда будет разбито сердце.
– Я…
– Я поговорю с Брэдом, – обещает он, но вид у него самый что ни на есть несчастный. И я чувствую себя ужасно. Нужно было вспомнить о походе раньше. А вдруг это то, о чем Хадсон хотел поговорить со мной вечером, а я повел себя так, будто ожидал от него чего-то существенного и эмоционального, и разговаривать отказался. Получается, что я и в самом деле драматизировал происходящее.
– Ох, – винится Марк. – А я забыл объявить вам об этом вчера вечером. – Я снова просовываю голову в спальню и вижу, что он кладет на каждую постель пакеты с фотографиями. – Подводная съемка в бассейне. Отпечатанные снимки. В Интернет я их тоже выложил, можете скачать.
Словно на сегодня еще не хватит плохих напоминаний. Марк бросает пакет с фотографиями на мою койку, и Эшли быстро хватает его и перекладывает к себе.
Она видит, что я наблюдаю за ней, и качает головой.
– Сейчас тебе это не нужно.
Я киваю. Она – хороший друг.
* * *
Хадсон не пытается заговорить со мной за завтраком, так что, может, он что и придумал с палатками, и Джорджу не надо будет меняться со мной. Может, Хадсон сам нашел, с кем поменяться, и я окажусь в одной палатке с Сэм или с кем-то еще, и я не буду иметь ничего против того, чтобы жить рядом с этим человеком. Пусть даже я не знаю его. Это было бы замечательно.
Может, Хадсон сжег наши фотографии, сделанные в бассейне.
Я стараюсь не думать обо всем этом, когда иду в театральный домик. Гоню также прочь соображения о том, а куда же Эшли могла спрятать фотографии, – зачем они мне? Вижу мысленным взором, как роняю на них слезы в постели, и все же хочу, чтобы они у меня были. Качаю головой. Конечно, я мог бы спросить Марка, а не может ли он устроить так, чтобы кто-нибудь поменялся со мной, но это будет глупо и по-детски, и он закатит глаза и скажет, что я должен справиться с возникшей ситуацией. И будет прав. Не надо даже было ни о чем просить Джорджа. Я смогу пройти через это. Я не хочу никаких фотографий. Обойдусь без них.
Первый прогон проходит по-настоящему хорошо. Это лучший спектакль из всех, поставленных Марком, что я видел. Он веселый, и смешной, и яркий, и преисполнен подлинной любви, что блестяще накладывается на исходный материал – а это один из лучших мюзиклов всех времен. Но Марк поставил нечто свое. Нет, наше общее. Все прекрасно поработали. Нескольких выходов недостает, смена костюмов иногда не удается, но в спектакле нет ничего такого, что нельзя было бы доработать. После обеда Марк делает свои замечания, мы еще раз смотрим некоторые сцены, а потом он отпускает нас плавать.
Когда я вхожу в бассейн, Брэд уже там и сверлит меня взглядом.
– Я не пожертвую возможностью слопать ночью эту волосатую задницу ради того, чтобы ты не чувствовал себя неудобно, оказавшись в одной палатке с Хадсоном, – запальчиво выдает он.
– Привет. Ты вылил на меня столько информации сразу.
– Хватит, Рэнди. Скажи Джорджу, что он не должен ничего менять.
Я знаю, он прав.
– А Хадсон нашел кого-нибудь, с кем может поменяться?
Брэд закатывает глаза и качает головой.
– Ты такой… Тебе действительно надо поговорить с ним. Просто… не меняйся палатками. Я и в самом деле хочу…
– Ты уже все объяснил мне.
– Эй, только вот не надо кинкшейминга.
– Ты прав. Я буду… жить в одной палатке с Хадсоном. И надеюсь, вы с Джорджем как следует развлечетесь.
– Да уж. Он абсолютно в моем вкусе, и я не могу дождаться, когда мои ноги окажутся в воздухе, а он тем временем будет трахать…
– Тебе так хочется поделиться этим, да?
– Прости. Я просто с нетерпением жду этого.
Я смеюсь:
– Все это хорошо, но Джордж мне как брат.
– О. Ага. Прости. Спасибо, что не дергаешься из-за моего отношения к Джорджу. И просто… послушай, Хадсон тоже расстроен. Он неплохой парень. И ты основательно заморочил ему голову, взбаламутил его видение мира. Но… думаю, он нуждался в этом. А сейчас он растерян, а ты оставил его и… – Он прислоняется к стенке бассейна рядом со мной.