Лагерь

– Вот так. Увидимся. Приступай к следующему своему занятию.

– Ладно, – опять киваю я. – Еще раз, спасибо вам. Для меня так много значит, что вы…

– Дал. Иди.

Киваю и ухожу. Сердце у меня такое легкое, что способно выпорхнуть из груди, как бабочка. И я готов присоединиться к нему. Может, это лето посвящено не только Хадсону. Может, что-то перепало и Далу. Людям, которых Дал способен вдохновить. Дал – лидер. Дал – тот, на кого можно равняться. Стелла Адлер, но только по отношению к спорту. Рэнди никогда не был таким. И осознание того, что я могу быть похожим на Хадсона, просто восхитительно. Что я могу стоять на платформе и вдохновлять взирающих на меня людей. Они почувствуют, что могут сделать все – благодаря тому, что я скажу им. Держу пари, это пригодится мне и в театре. Это поднимет мой авторитет. Я смогу претендовать на серьезные роли – «Смерть коммивояжера», в главной роли Рэнди Капплехофф! «Гленгарри Глен Росс»! Такого я еще не играл, хотя и предполагаю, что когда-нибудь получу роль в «Кто боится Вирджинии Вулф».

Я едва обращаю внимание на занятие в бассейне, а когда за обедом Хадсон спрашивает, что хотела от меня Конни, докладываю ему, что она просто сказала, что я стал лучше справляться с полосой препятствий, и это, должно быть, вполне объясняет мой рассеянный взгляд, потому что никаких вопросов он больше не задает. Я хихикаю дольше, чем требуется, над шутками, которые вовсе не кажутся мне смешными. Легкость в теле сохраняется у меня весь день – в домике ИР, где мы раскрашиваем камни, по ходу игры в тач-футбол и во время «свободного плавания», когда мне хочется подхватывать всех подряд и кружить. Я чувствую себя таким счастливым.

После бассейна я говорю Хадсону, что не могу пообщаться с ним, потому что мне нужно написать письмо родителям, и он не возражает – говорит, у него тоже есть кое-какие дела. Мы взбираемся на холм. И я прощаюсь с ним у своего домика, а затем, когда никто на меня не смотрит, иду к четвертому домику, распахиваю дверь и вхожу.

На холме есть несколько пустующих домиков – в лагере всего сто или около того отдыхающих, а в каждом домике размещается по двенадцать человек, так что двадцать домиков нам в данное время без надобности – но никогда прежде я в таком домике не бывал. Кроватей здесь нет. Конни притащила пластиковый раскладной стол и пять раскладных стульев и поставила их посреди домика, и я вижу оставшиеся в пыли на полу следы от них.

– Вот и второй, – говорит она, восседая во главе стола. Рядом с ней сидит парень на год старше меня, но его имени я не помню. У него грязные черные волосы и козлиная бородка, на нем драная майка, которая ему очень велика, и бриджи. – Дал, ты знаешь Джимми?

– Конечно, я видел тебя в лагере.

– Ага, чувак, – говорит Джимми, протягивая мне руку. – Джимми Мендоза. А ты Дал, верно?

– Ага. – Я сажусь напротив него.

Неожиданно мне приходит в голову, что Хадсон тоже может быть капитаном. Конечно, он был им прошлым летом, но капитаном можно становиться два раза подряд. Может, именно поэтому он не возражал против того, что я отказался общаться с ним. Вот уж он удивится, когда увидит меня здесь.

Дверь открывается, но в нее входит не Хадсон. Это Чэрити Левин из восьмого домика. Она обычно отвечает за костюмы. Почти все дни она проводит в домике ИР. И носит она исключительно вещи, сшитые и связанные ею самой, к ним принадлежит, полагаю, и сегодняшний ее прикид – расклешенный сарафан в розово-белую клетку с отделанным кружевами квадратным вырезом и розовый шарф в тон. Темно-русые волосы, разделенные на прямой пробор, падают на плечи. Завидев меня, она радостно улыбается.

– Рэнди, а я все гадала, куда они тебя запрятали. Оказывается, в четвертый домик. – Что касается Чэрити, то я никогда не знаю, действительно ли она человек подлый или просто у нее такой голос, и потому понятия не имею, шутит она или издевается надо мной в настоящий момент.

– Подожди, – хмурится Джимми. – Так это Рэнди или Дал?

– Дал, – отвечаю ему я, а потом поворачиваюсь к Чэрити: – Теперь я Дал.

– Хорошо, – кивает она и садится рядом с Джимми, улыбаясь мне так, что не ясно, дружелюбная это улыбка или стервозная. Полагаю, она относится ко мне по-дружески, но что-то в ее глазах противоречит этому. – Прошу прощения. План, план. Дал, а не Рэнди. Очень волнующе. Все идет хорошо?

– Ага. А ты, случайно, не слышала, как я разговаривал с Джорджем и Эшли в ИР?

– Ой, я стараюсь не подслушивать. Особенно когда говорят о сексе и отношениях. Меня это не интересует. Я просто сосредоточиваюсь на своих поделках. – А ты, – обращается она к Джимми. – Ты ведь Джимми, да? Ты бойфренд Тома, но он стал слишком взрослым, чтобы приехать сюда в этом году?

– Ага, и это ужасно. Я скучаю по нему. Да к тому же Космо будет делать мне инъекции тестостерона. Я бы и сам их себе делал, только вот не выношу вида иголок.

– Я могу делать тебе уколы, – вызывается Чэрити. – Я ловко управляюсь с иголками.

– Но ты же имеешь в виду иголки для шитья?

– И в том, и другом случае нужно просто вонзать острый конец иголки в нужное место, разве не так?

– Думаю…

– Чэрити, очень благородно с твоей стороны предложить свои услуги, – говорит Конни. – Но я считаю, все уколы должен делать Космо.

– Ага, – с облегчением вздыхает Джимми. Чэрити пожимает плечами.

Дверь снова открывается, и входит Паз. Она обводит взглядом присутствующих и когда доходит до меня, ее глаза становятся круглыми. Это не Хадсон, но я рад видеть действительно хорошо относящегося ко мне человека. Она садится рядом со мной.

– Привет! Так это и есть наша первоклассная команда?

– Да. – Конни встает. – Вы – капитаны команды Синих. С капитанами команды Красных вы встретитесь завтра и сможете уже начать планировать свой грандиозный выход. А сейчас я хочу показать вам, какие домики в какой команде, и познакомить вас с расписанием на уик-энд, и вы начнете думать над тем, кого на какие соревнования назначить.

Итак, Хадсона среди нас нет. Могу поспорить, он является капитаном другой команды. Потому что не могу представить, что он не капитан. Но если это не так, надеюсь, он не станет завидовать мне. Хотя если он в нашей команде, то я буду его капитаном и смогу заставить его сделать несколько отжиманий или сплясать для меня.

– Вот такие у нас команды. – Голос Конни выводит меня из задумчивости. Она раздает нам блокноты со списками домиков и членов команды, а также с расписанием. Игра начнется в пятницу после ужина с захвата флага противника. В субботу состоятся соревнования по бегу с яйцами и по плаванию, потом последует конкурс на поедание пирога, эстафета по полосе препятствий и игра в кикбол. В понедельник – викторина и шоу талантов, и завершится все это церемонией закрытия: судьи подсчитают количество заработанных каждой командой очков и вручат награду – памятную табличку, которая будет висеть в столовой до конца лета, и вы получите право на то, чтобы гордиться достигнутым. Я просматриваю список. Домик Хадсона – в другой команде. Ну да ладно.

– О, мой домик будет участвовать в конкурсе на поедание пирога, – восклицает Джимми. – Мы вроде как всегда голодные.

Конни приподнимает бровь:

– Помните, очки начисляются и за боевой дух команды. Значит, вам нужно будет сделать так, чтобы ваши команды пели и подбадривали своих, особенно если они не будут принимать участие в проходящем соревновании. Так что начинайте придумывать рифмы.

– Синий самый красивый, – тут же отзывается Чэрити. – Синим все по силам. Красных – в цех колбасный.

– Давайте обойдемся без темы насилия, – не соглашается с ней Конни.

– Красный для нас не опасный – предлагает Чэрити.

– Неплохо, – одобряет Конни. – Давайте я расскажу вам про все соревнования, чтобы вы понимали правила и представляли, какой домик на какую игру подписать…


Какое-то время мы обсуждаем все это и пытаемся придумать кричалки («Мы синие, мы синие, мы самые красивые! Вы красные, вы красные, для нас вы не опасные!» – моя любимая, может, потому, что это я составил ее из кричалок Чэрити). Когда Конни наконец говорит, что завтра мы встретимся здесь же в то же самое время, и отправляет нас ужинать, я пребываю в еще большем волнении и даже нервничаю.

– Это круто, – делюсь я с Паз, когда мы идем с ней в столовую. – А ты как считаешь?

– Ага. И я думаю, будет весело.

– Можно я тебя кое о чем спрошу?

– Конечно.

– Чэрити ненавидит меня?

Паз смеется:

– Не. Она со всеми такая. Более чем дружелюбная, но взгляд у нее при этом напряженный. И ей приходится вроде как обороняться, потому что кто-нибудь обязательно да скажет ей, что это лагерь для квиров, а асексуальность и аромантичность квирностью не считаются.

– Что? Но это же и есть буква А в аббревиатуре на сайте.

– Я постоянно твержу об этом, но некоторые люди такие грубые. Чэрити не жалуется на них. Но я это делаю. И Джоан в наказание дает им урок по инклюзивности.

– Значит, вы с ней близки? – спрашиваю я. Мы почти дошли до столовой, но я решаю, что будет нормально войти в нее с Паз; никто не заподозрит, что мы с ней капитаны.

– В наше первое лето здесь мы спали на соседних койках. Поверь, она неплохая девчонка. Если она пугает тебя или тебе кажется, что она подличает, скажи ей об этом прямо – она тут же извинится и подарит тебе какую-нибудь самоделку, чтобы загладить свое поведение.

Открывая дверь в столовую, я смеюсь:

– О’кей. А Джимми? Он в девятнадцатом домике? – В девятнадцатом домике живут укурки.

– Ага. – Мы садимся рядом с нашими друзьями, а Хадсон приходит несколькими минутами позже. Он улыбается мне и тоже садится.

– Подождите! – восклицает Джордж. – Почему это вы с Хадсоном явились сюда по отдельности? Вы что, все это время были не вместе? Неужели Эндрю Ллойд Уэббер наконец-то написал хороший мюзикл? – Его глаза становятся большими и круглыми. И я сдерживаю порыв сказать, что «Плащ снов» не так уж и плох.

– Мне нужно было написать письмо родителям, – объясняет Хадсон.

– Ага… – тяну я. – А я кое-что проверял на полосе препятствий.

– Я думал, ты тоже пишешь родителям, – удивляется Хадсон.

– На полосе препятствий, – повторяю я. – Мне захотелось нарисовать ее в своем письме.

Хадсон смеется, но Джордж смотрит на меня с любопытством, он видит, что я вру. К счастью, он не пристает ко мне с вопросами до тех пор, пока ужин не заканчивается. Но когда мы идем на лекцию по истории квиров, отводит меня в сторону.

– Не могу тебе ничего рассказать, – говорю я. – Но все у меня хорошо. Хадсон тоже ничего не знает.

– Дорогой, какого черта?

– Ну, можно сказать, что я буду помогать сделать лагерь более… разноцветным.

Джордж таращит на меня глаза:

– Боже, как интересно. Стану следить за тем, как ты одеваешься. Тебе трудно будет удержаться от того, чтобы облачиться в сногсшибательный наряд… желтого цвета?

– Синего.

– Ах, утраченная возможность. Тебе бы понравилось плавать с синими перламутровыми тенями на веках и, может, синей помадой на губах. А сейчас все, что ты можешь себе позволить, это синие мазки под глазами, как у футболиста.

– Ага, – качаю я головой. – Думаешь, такое сошло бы мне с рук? Командный дух – это круто, верно? Ради него все эти парни разрисовывают себя кошмарной краской для тела. Отсюда не так уж далеко до помады и теней. Для поднятия командного духа.

Он смотрит на меня с жалостью и похлопывает по руке.

– Я расфуфырюсь за нас обоих.

Я смеюсь:

– Да уж, постарайся. Я-то не смогу обрядиться в блестящий синий комбинезон с разбросанными по нему розовыми сердечками.

– У тебя есть такой? – внезапно становится серьезным Джордж. – Если есть, то надо, чтобы твои родители незамедлительно доставили его сюда.

– Нет-нет. Я просто фантазирую.

Джордж вздыхает:

– Это плохо.