Лагерь

– Ты разговариваешь с нами или сам с собой? – уточняет Джордж.

– И то, и другое?

Смотрю на глубокую часть бассейна, где Брэд и Хадсон стараются окатить водой друг друга.

– Если тебе станет от этого легче, то я скажу, что все это чушь собачья, верно? Самцы, женщины, masc – все это… несущественно.

– Только не для него, – говорю я, наблюдая за Хадсоном.





Тринадцать




Джордж, Эшли и Паз покидают бассейн рано, завидев Марка, идущего из театрального домика к верхним домикам с блокнотом в руке. Я же подплываю к Хадсону, и мы проводим остаток времени, уделенного плаванию, бултыхаясь в воде. Разговор, что мог огорчить его, забыт. Мы даже еще раз целуемся под водой.

Когда спасатель дует в свисток, возвещая, что пора покинуть бассейн, Хадсон вылезает из воды рядом со мной. Мы берем полотенца и начинаем подниматься по лестнице.

– Итак… – говорит он. – Хочешь потусить после ужина?

– Конечно, – улыбаюсь я. Хорошо. Все по-прежнему идет по плану.

– Классно. Увидимся за ужином?

– Ага.

– Грандиозно! – радуется он. Наверху лестницы он быстро оглядывается и целует меня в губы, крепко прижав к себе. Я чувствую, что мой рот открывается, и умираю от желания зайти дальше, стянуть с себя мокрый купальный костюм и, в свою очередь, притянуть Хадсона к себе, но не успеваю даже подумать обо всем этом, как он отстраняется от меня. – Я буду ждать тебя у твоего домика. Можем пойти на ужин вместе.

Входя в домик, я продолжаю улыбаться, как идиот. Список ролей и исполнителей висит, где обычно, рядом с комнатой Марка, и сразу же бросается мне в глаза. Я даже непроизвольно направляюсь к нему, гадая, что за роль мне досталась – может, я Пташка! – но тут вспоминаю, что меня в этом списке не будет, и останавливаюсь. Джордж растянулся на своей койке, Паз и Эшли сидят на ее краешке, занимая то небольшое пространство, что ему не удалось урвать.

– Ну? – с нетерпением спрашиваю я.

– У меня плохие новости, – говорит Джордж, резко раскрывая яркий розовый веер и обмахиваясь им. – Пусть они скажут первыми. – Он театрально откидывается на подушки, продолжая обмахиваться. – Мой печальный рассказ потребует времени.

– О’кей, – с беспокойством отзываюсь я. Ясно, что роль Ким прошла мимо него. – Ну… – поворачиваюсь я к Эшли.

– Я – помощник режиссера! – визжит она, расплываясь в широкой счастливой улыбке. Выражение счастья нечасто появляется на лице Эшли, и потому оно какое-то нервное, неуверенное. Я заключаю ее в объятия и приподнимаю с кровати. – Вот уж не думала, что так будет, но Марк говорит, что доверяет мне, и мы уже обсуждаем эскизы, которые он хочет использовать, и я, если захочу, смогу внести в них свои изменения, и я такая взбудораженная, такая…

– Это просто супер! Поздравляю тебя.

– Я не дам спуску никому из восьмого домика.

– Кто бы сомневался, – смеюсь я и поворачиваюсь к Паз: – А ты получила роль Роуз?

– Само собой. – Паз касается своего плеча. – Марк говорит, мы можем даже попробовать часть реплик произносить на португальском, привнести в роль немного моей афро-бразильско-американской магии.

– Но… – Теперь я обращаюсь к Джорджу. – Роль Ким тебе не досталась?

– Не досталась. – Джордж с надутыми губами продолжает обмахивать себя веером. – Он предпочел Монтгомери, хотя я считаю, что, назначив на эту роль высокого рыжеволосого парня, он поступил немного ТРИВИАЛЬНО! – Последнее слово Джордж выкрикивает, повернувшись к двери в комнату Марка. – А я – Гарри. Папа.

Сажусь рядом с Джорджем на клочок свободного пространства на его койке и кладу руку ему на плечо:

– Может, это даст повод называть тебя папочкой?

– Ты уже третий, кто так шутит – хмурится он, стреляя глазами в Эшли и Паз. – В первый и второй раз это тоже меня не успокоило.

– Роль папы вовсе не плохая, – пытаюсь утешить его я. – Смешная. С двумя песнями.

– Знаю, знаю, – вздыхает Джордж. – Грех жаловаться. Роль действительно хорошая. Просто… это не то, о чем я мечтал.

– Ты вполне можешь жаловаться нам. Мы же твои друзья. Для того и существуем.

– Я же… хотел быть инженю, понимаешь? Лагерь – единственное место на свете, где у меня есть шанс сыграть нечто такое, хотя я знаю, что теперь я… здоровенный волосатый бугай. Знаю, что это было маловероятно. Просто мне ужасно хотелось сыграть эту роль в этом году. Потому что чувствую: никогда больше мне такой возможности не представится. Я хотел попробовать. Хотел хлопать ресницами и делать большие невинные глаза, чтобы все смеялись. Думаю, я имел бы успех.

– Ты будешь обалденной инженю. Тебе выпадет такой шанс, обещаю. – Я сжимаю его плечо. – Когда мы будем учиться в колледже, то создадим гастролирующую театральную компанию, и ты сыграешь все, что твоей душе угодно. Сэнди в «Бриолине»? Золушку?

– Обещаешь? – оживляется он. – Ты по-прежнему собираешься заниматься театром, даже если твой бойфренд-качок этого не одобрит?

– Он одобрит, – заверяю его я. – И, да, я тебе это обещаю.


Джордж откладывает веер в сторону и начинает усиленно моргать глазами, чтобы прогнать выступившие на них слезы.

– Обнимемся? – предлагаю я, он кивает, садится и обхватывает меня руками. Эшли тоже обвивает рукой нас обоих. А за ней то же делает и Паз – она среди нас новенькая, но с ней все в порядке. К ним присоединяются Джен, и Кэролин, и все остальные – так что теперь Джорджа обнимает целая кодла. Я радостно смеюсь.

– Ладно, дорогие, довольно, – расталкивает нас Джордж и снова машет веером. – Все у меня хорошо. И мы все потрясающе сыграем в этом спектакле. Особенно ты, Монтгомери. – Ребята смеются и возвращаются к своим кроватям. Я сажусь напротив Джорджа, перед моим лицом болтаются ноги Эшли.

– Ну а как насчет других ролей? Кто сыграет Пташку?

– Джордан. – Джордж кивком головы показывает на беседующих с Джен Джордан. – Небинарная Пташка. Марк говорит, мы будем называть ее «они», и они станут пансексуальными гендерфлюидными объектами похоти в духе Зигги Стардаста.

– Очень прикольно.

– Джен получила роль Альберта. Тот новый парнишка, Лайл, – роль Хьюго, Мэтти – роль Мэй, хотя, если честно, я надеялся, что Марк отдаст эту роль Диане. Но Мэтти – тоже хороший выбор.

– О да. Прекрасный состав исполнителей.

– Было бы лучше, если бы ты тоже участвовал в постановке. Ты бы сыграл Мэй, и мы бы с тобой вместе спели «Детей».

Я улыбаюсь, представляя себе это: мы с Джорджем стоим на сцене, у него, может, подтяжки и кардиган, а я в пальто с меховым воротником, мы стоим спина к спине и сокрушаемся по поводу современной молодежи. Это было бы смешно. Мы с Джорджем не так много играли вместе. Домина нечасто пересекается с Истерией в «Забавном происшествии», а до того мы оба танцевали в кордебалете. Разумеется, мы играем вместе во время занятий, но только не на сцене. А мы могли бы составить такой замечательный дуэт.

Я ощущаю какой-то комок в желудке – тошноту и одновременно будто удар в живот кулаком. Мне так хочется сыграть в спектакле. Хочется очутиться на сцене и от всего сердца спеть с Джорджем. Я так отчаянно хочу этого, что готов бежать к Хадсону и признаться ему во всем, чтобы этим летом у меня были и он, и спектакль. Но это не согласуется с моим планом, а план обязательно должен сработать. И если я на первой же неделе скажу Хадсону, что я не кто иной, как чрезмерно настойчивый его поклонник, то наверняка все испорчу.

Дверь в комнату Марка открывается, и он выходит к нам.

– Ну что, теперь все удовлетворены распределением ролей? – Его глаза останавливаются на Джордже. Все кивают. – Мне было грустно из-за того, что твоего имени нет в списке, Дал. Но вчера вечером я целый час разговаривал с моим психотерапевтом по телефону, и он сказал, что я должен позволять людям совершать их собственные ошибки. Я хотел сказать, принимать решения.

– Конечно. – Я пытаюсь выдавить из себя улыбку, но у меня не получается. – Все нормально.

Марк некоторое время смотрит на меня, поджав губы, а потом переводит взгляд на других ребят.

– В нашем распоряжении всего несколько недель, друзья, вы знаете, кто кого играет, вот и начинайте учить ваши роли, партии, танцевальные движения. После ужина я жду вас на репетиции, и используйте каждую свободную минуту для того, чтобы спектакль получился таким, каким, я знаю, он может стать. Все рады?

Все в один голос кричат «да!».

– Пойду смою с себя хлорку, – говорю я и иду в ванную комнату, а они тем временем обсуждают будущий спектакль. Споласкивая лицо, я слышу, как они смеются и поют. Я пытаюсь смыть с себя и мои сожаления. Я знал, что так и будет, и готовил себя к этому. Мне действительно больно оттого, что я не буду играть этим летом. Я буду скучать по сцене. Но такова часть плана, направленного на то, чтобы заполучить Хадсона. И игра стоит свеч.

Вытираюсь и одеваюсь, и к тому времени Марк уже поставил пластинку с «Пока, Пташка», в домике громко звучит увертюра к мюзиклу, и мои соседи поют слова на соответствующие музыкальные фразы. Некоторые из них танцуют. Они все так счастливы. И я радуюсь за них. И лишь немного грущу о себе.

– Гм, привет? – Смотрю на входную дверь и вижу в ней Хадсона. Он оглядывает комнату, наполненную поющими и танцующими обитателями лагеря, и выражение лица у него сконфуженное и смешное, но потом он замечает меня и расплывается в широкой улыбке, и я думаю, что ничего страшного не произошло, что он стоит моих сожалений. А затем, знаю, это выглядит глупо, но он протягивает мне руку, и я машу всем на прощание, будто мы не будем ужинать в одной и той же столовой, и мы с Хадсоном спускаемся по лестнице, держась за руки, словно расставались надолго, хотя прошло, наверное, всего полчаса, и все же в течение этого получаса он скучал по мне. Он скучал ПО МНЕ. Возможно, он уже начинает чувствовать ко мне нечто такое, что я чувствовал по отношению к нему четыре прошедших года, и какая разница, что ради этого я не буду принимать участия в спектакле этим летом?

– Значит, все в твоем домике чокнутые, – заявляет он.

Я отгоняю летающих вокруг мошек, уворачиваюсь от них и смеюсь:

– Они потрясающие.

– Ты сможешь хоть немного поспать? Они дадут тебе такую возможность?

– Конечно. Они должны дать отдых своим голосам. И Марк строго следит за тем, чтобы они высыпались.

Он смеется:

– О’кей, значит, как я понимаю, у тебя нет желания пробраться в мой домик, чтобы сомкнуть глаза.

По моему телу будто пробегают искры.

– Не думаю, что в этом случае нам удастся поспать.

Он снова смеется, и мы входим в столовую.

– Давай сегодня сядем с моими друзьями, ладно? Большинство из них знакомы тебе по полосе препятствий.

– Конечно. Можно даже сесть всем вместе. Знаю, Брэд с удовольствием снова пристроится рядом с Джорджем.

Хадсон округляет глаза:

– Я все еще не понимаю его, но, да, о’кей.

Мы отыскиваем свободные места рядом с его друзьями, и когда в столовую входят Джордж и Эшли, они садятся рядом со мной, и две наши группы смешиваются, по крайней мере, в пространственном отношении. Лишь мы с Брэдом разговариваем как с театральными ребятами, так и со спортсменами. Нет, я не прав. Я тоже театральный ребенок, а Хадсон общается со мной, так что речь может идти только о Хадсоне и Брэде. Или обо мне? Как я понимаю, это зависит от того, с какой точки зрения взглянуть. Но я стараюсь разговаривать и с друзьями Хадсона. Среди них есть мальчик по имени Дрю, который, по-моему, является одним из его бывших – но он подстраховал меня, когда я шел по канату, а также девочка по имени Сэм – это с ней мы гнались за Хадсоном во время захвата флага. Они, похоже, клевые ребята. Друзья Хадсона обсуждают разные виды спорта, к которым я совершенно равнодушен, а также тренировки – разговаривать на эту тему я могу, но нахожу это скучным. Они очень милые. Я вполне могу поддерживать разговор с ними. Хадсону они, похоже, нравятся, и ему хочется, чтобы они нравились мне, и я стараюсь не разочаровать его. Все это хорошо, но далеко не то же самое, что говорить с Джорджем и Эшли. Но они – мои друзья уже несколько лет. Мне с ними легко. А с новыми для тебя людьми общаться всегда труднее, и это нормально.

«Кроме того, они вовсе не должны стать моими лучшими друзьями», – напоминаю я себе. Нужно просто быть дружелюбными. А это так и есть, что хорошо. И под конец ужина Хадсон выглядит счастливым. Мы перемешали наших с ним друзей настолько успешно, что можем сидеть, тесно соприкасаясь бедрами, и при этом разговаривать и с теми, и с другими. А мы хотели именно этого.

После ужина мои друзья направляются в театральный домик, где опять будут репетировать, а Хадсон берет меня за руку и ведет к лодочной станции. Мы оказываемся там первыми, и никто не проходит вслед за нами на веранду, хотя мы слышим, что внизу кто-то разговаривает. На веранде стоит диванчик на двоих, с которого можно смотреть на воду, но снаружи сидящих на нем не видно, потому что он находится в самой глубине веранды. Вот мы и усаживаемся на него, по-прежнему держась за руки.

– Ну, – говорю я после того, как мы какое-то время молча смотрим на реку, – что касается того, что в бассейне я заявил, будто мы пара…