Кузены

— Добро пожаловать на Чаячий остров! — объявляет капитан по громкоговорителю.

— Столько народа… — В голосе Обри, обводящей взглядом толпу на пристани, звучит нервная нотка.

— Место здорово разрекламировано, вот все сюда и рвутся, — замечает Джона, поворачиваясь от поручней к лестнице. — Не смотрели, сколько стоит снять здесь номер? Люди просто ненормальные, — качает он головой. — На Мартас-Виньярде или Нантакете пляжи куда лучше, но их привлекает маленький зачуханный островок — якобы из-за своей «небанальности».

По пути к выходу Джона сворачивает в сторону и вытаскивает из-под скамьи потрепанную спортивную сумку.

— А ваши вещи где? — спрашивает он меня и Обри.

— Сдали в багаж при посадке, — отвечаю я, оглядывая его пожитки. — У тебя что, больше ничего с собой нет?

Он перекидывает сумку через плечо.

— Мне много не надо.

Скоро мы вливаемся в поток сходящих с парома пассажиров, движущихся к берегу по узкому причалу. Прямо парад отпускников — несмотря на пасмурную погоду, все как один в шортах, темных очках и бейсболках. Мое красное платье совершенно выбивается из общей массы, однако я надела его не просто так. Его носила мама в старших классах, и это одна из немногих сохранившихся у нее вещей, в которых и сейчас можно ходить. Небольшая шпилька в адрес бабули, которая пригласила нас, внуков, но так и не пожелала признавать собственных детей. Они по-прежнему существуют, Милдред, вне зависимости от твоего к ним отношения!

Причал выходит на широкую мощеную дорожку. Дома по бокам обшиты дранкой разных оттенков белого и серого цветов. Я глубоко вдыхаю и слегка вздрагиваю — к соленому морскому воздуху примешивается аромат жимолости. Так пахнут мамины духи, но я никогда раньше не сталкивалась со смесью этих запахов в естественном виде.

Вдоль одной стороны дорожки выставлены крытые тележки с багажом. Мы с Обри отыскиваем номер 243, который нам назвал принимавший наши вещи служащий, и откидываем клапан.

— Вот они, — с облегчением говорит Обри, беря рюкзак и один из чемоданов.

Я начинаю вытаскивать свои — два на колесиках, один поменьше без — и здоровенную сумку для ноутбука. Сзади слышится недоверчивое фырканье Джоны.

— Это все твое?! — Я не отвечаю, и он добавляет: — Ты что, весь свой гардероб упаковала?

Даже не половину, но ему об этом знать необязательно. Как и то, что в небольшом одни только туфли.

— Мы здесь на два месяца, вообще-то, — напоминаю я.

Джона окидывает неодобрительным взглядом мои чемоданы «Туми» с алюминиевым корпусом, отделанным под перламутр. Наверное, если не знать, что мама купила их с рук на интернет-аукционе, смотрится слегка претенциозно. Особенно среди окружающих нас шорт и футболок. Деньги у отдыхающих на Чаячьем острове имеются, и немалые, но здесь не принято ими хвастаться. В этом частично заключается местный шарм.

— Вижу, дела у тети Аллисон идут неплохо, — ехидно замечает Джона.

— Ой, да брось. Подумаешь, привезла с собой побольше одежды, чтобы было из чего выбрать, — огрызаюсь я. — Ты сам собирался в какой-то выпендрежный научный лагерь на все лето, так что не тебе меня судить.

— Вот только выяснилось, что мне он не по карману. — По его лицу пробегает тень гнева, прежде чем оно снова принимает обычное утомленно-презрительное выражение. — Так что вместо этого я оказался здесь.

Я сдерживаю так и просящееся на язык «вот нам повезло!». Мне мало известно о финансовой ситуации что Джоны, что Обри. У нее, знаю, мать работает медсестрой, а отец последние десять лет пытается написать вторую книгу. Вряд ли они бедствуют, но уж точно не купаются в деньгах. С родителями Джоны все запутаннее. Дядя Андерс вроде бы финансовый консультант, но не в какой-то компании, а сам по себе. Пару недель назад, отыскивая информацию о родственниках в Сети, я наткнулась на короткую заметку в местной газете, где недовольный бывший клиент называл его «Берни Мейдоффом из Род-Айленда». Кто это такой, я не знала, пришлось гуглить. Оказалось, тоже консультант, который сел в тюрьму за организацию гигантской финансовой пирамиды и обман многих тысяч инвесторов. Я была слегка шокирована — наша семья, конечно, со странностями, но преступников у нас в роду никогда не было. Однако потом я почитала дальше, и в итоге выяснилось, что, хотя пара клиентов и обвиняла дядю Андерса в мошенничестве, достоверно ему можно инкриминировать максимум неудачные советы. История оказалась слишком мелкой для нью-йоркских газет, маме на глаза даже не попалась и не особенно ее впечатлила.

— Никто, имея хоть каплю рассудка, не доверил бы Андерсу свои деньги, — сказала она.

— Почему? — удивилась я. — У него же вроде блестящий ум, как ты говорила?

— Да. Но Андерса всегда заботили интересы только одного-единственного человека — его собственные.

— А как же тетя Виктория? Или Джона?

Мама поджимает губы.

— Я имела в виду бизнес, а не семью.

Однако выражение ее лица говорит об обратном. Возможно, это объясняет горечь во взгляде Джоны.

Обри обегает глазами кишащие вокруг толпы.

— Бабушка так и не появилась, — говорит она грустно. Неужели правда думала, что Милдред будет нас ждать? — Наверное, придется просто взять такси?

— Видимо, да. Я, правда, ни одного не вижу… — Щурясь против выглянувшего вдруг солнца, я спускаю темные очки в массивной черепаховой оправе на нос.

— Аллисон…

Только услышав имя несколько раз — и заметив нахмурившийся лоб Джоны, — я наконец оглядываюсь по сторонам и замечаю стоящего рядом хрупкого седого старичка. Слезящиеся карие глаза неотрывно смотрят на меня.

— Аллисон, — повторяет он дрожащим, неверным голосом. — Ты вернулась. Но зачем?

— Я…

Не зная, что сказать, я перевожу взгляд со старичка на Обри и Джону. Мне говорили, что я похожа на маму — добавляя иногда «просто даже на удивление» и косясь при этом в сторону отца, — но никогда раньше не принимали меня за нее. Может, дело в платье? Или в очках? Или в слабеющем разуме старичка?

— А Милдред знает? — В голосе начинает звучать волнение. — Ей это не понравится, Аллисон. Совсем не понравится.


У меня мурашки пробегают по шее.

— Я не Аллисон, — говорю я, снимая очки.

Старик, от неожиданности шагнув назад, оступается на булыжнике и едва не падает. Обри, молниеносно бросившись вперед, успевает поддержать его под локоть.

— Вы в порядке?

Тот не отвечает, глядя на меня так, будто привидение увидел.

— Кажется, вы знаете нашу бабушку, Милдред Стори? Это Милли, дочь Аллисон, а я Обри. Мой отец — Адам Стори. А это Джона, он… — указывая свободной рукой, продолжает она, но старик перебивает ее.

— Адам? — спрашивает он слабым голосом. — Он тут?

— Нет, нет, — улыбается Обри. — Здесь только я, его дочь.

Старик выглядит жалким и потерянным. Одной рукой он шарит в кармане кофты, будто вспомнил вдруг, что оставил дома что-то важное.

— У Адама были блестящие задатки, блестящие. Но он растратил их зря. Глупый мальчишка. Одно слово — и он мог бы все изменить.

Улыбка сползает с губ Обри.

— Что изменить?

— Дедушка! — доносится до нас встревоженный голос.

Я оборачиваюсь — к нам шагает девушка примерно нашего возраста. Невысокая, мускулистая, по смуглой коже рассыпаны веснушки, на голове копна темных волос, запястья украшает множество плетеных кожаных браслетов.

— Я же сказала тебе ждать у кондитерской! Никак не могла припарковаться из-за этих чертовых туристов… — Заметив все еще придерживающую деда за руку Обри и наши чемоданы, она поправляется: — Я хотела сказать — из-за новых гостей. С ним все в порядке? — с ноткой озабоченности спрашивает она.

Старик несколько раз медленно моргает, словно стараясь сфокусироваться на ней.

— Все хорошо, Хейзел, все хорошо, — бормочет он. — Немного устал, больше ничего.

Та берет его под локоть. Обри отступает назад.

— Кажется, мы его встревожили, — виновато говорит она, хотя на самом деле все было как раз наоборот. — Похоже, он знаком с нашей бабушкой.

— Да? А кто ваша бабушка?

— Э-э… Милдред Стори…

Обри будто сомневается, что имя что-то скажет девушке, однако у той немедленно расширяются глаза, а на лице, до того напряженном и озабоченном, появляется широкая улыбка.

— Не может быть! Так вы, значит, младшие Стори? Что вы здесь делаете?

— Бабушка пригласила нас поработать летом на ее курорте, — поясняет Обри.

Глаза Хейзел обегают нас троих с жадным любопытством.

— Ух ты! И вы впервые на острове?

Мы с Обри киваем. Хейзел слегка сжимает локоть старика.

— Дедушка, почему ты мне не сказал, что внуки Милдред Стори проведут здесь лето? Ты ведь знал, правда?

— Нет. — Старик снова принимается теребить карман.

— Наверное, ты просто забыл. — Повернувшись к нам и понизив голос, она добавляет: — У него ранняя стадия деменции. Иногда бывают просветления, а иногда совсем теряется. Они с миссис Стори близко дружат, он был их семейным врачом и хорошо знал ваших родителей. Я Хейзел Бакстер-Клемент, кстати. А дедушка — доктор Фред Бакстер.

Я тут же вспоминаю это имя.

— Ну конечно! Мама всегда говорила, что он, наверное, последний врач, который ходил по вызовам на дом.

— Да — к вашей семье, — усмехается Хейзел.

— Мой папа говорил то же самое, — добавляет Обри. — И еще, что благодаря доктору Бакстеру после травмы колена смог снова играть в лакросс в старших классах.

Все взгляды останавливаются на Джоне — добавит ли он что-то к этим воспоминаниям, но тот, грубиян, пялится в свой телефон. Повернувшись к нам с Обри, сует нам его под нос.

— Судя по всему, чтобы взять такси, нам нужно попасть на Херли-стрит.

— Это здесь, прямо за углом, — поясняет Хейзел, показывая налево.

Я уже подхватываю свой чемодан, когда она добавляет: