Кузены

Все происходит с молниеносной быстротой. Пистолет отрывается от моей шеи. Рука Терезы перемещается, и я реагирую почти рефлекторно, изо всех сил толкнув ее плечом. Она теряет равновесие и летит на пол. Оглушающий звук выстрела наполняет комнату, кто-то вскрикивает. Мой локоть пронзает острая боль, когда я падаю сверху. Снова раздается крик. На полу возле меня растекается красная лужица, но я выворачиваю шею, отчаянно пытаясь разглядеть дядю Арчера.

— Обри! — Он оказывается прямо надо мной, в одной руке пистолет, и я от облегчения чуть не теряю сознание. — Ты ранена?!

— Вроде бы нет… — Я поднимаюсь с Терезы — та стонет, лежа неподвижно. Ее левая нога окровавлена, по полу растекается лужа крови. Лицо спрятано в сгиб локтя, дыхание тяжелое. — Кажется, я ее ранила.

— Она сама себя подстрелила, — мрачно отвечает Арчер. — Надо вызвать помощь. У тебя есть телефон?

— Мой сел.

Я встаю. Действие адреналина постепенно отпускает, и запах гари наконец ощущается уже в полную силу. Снаружи за стеклами стоит зыбкое дымное марево.

«Пола, разожги, пожалуйста, огонь в южной гостиной», — сказала Тереза, отсылая сестру. Я делаю шаг за порог и выглядываю в коридор. До меня откуда-то доносятся треск и шипение. Мокрый пол блестит. «Ты уверена, Тесс?» — «Абсолютно».

— Здесь что-то не так, — говорю я.

И в этот момент коридор охватывает пламя. Я отшатываюсь.

— Господи! — выкрикивает дядя Арчер. — Надо выбираться! Вставайте!

Он склоняется над Терезой, пытаясь поднять ее. Та протестующе стонет, и он подхватывает ее на руки. Она безвольно повисает, как тряпичная кукла.

— Обри, на лестницу! Слева от тебя!

— Здесь не выбраться!

Все вокруг меняется в мгновение ока. Огонь повсюду, пляшущие языки пламени охватывают холл внизу. Дым вздымается клубами. Кашляя, со слезящимися глазами, я выскакиваю обратно на террасу.

— Это единственный выход! — Дядя Арчер бросается мимо меня с Терезой на руках, но тут же отступает, закашлявшись. — Ладно, попробуем по-другому.

Опустив ее на кожаное кресло в углу, он хватает второе и запускает в ближайшее окно. Стекло разлетается во все стороны. Я прикрываю рот и нос руками — дыма в комнате только прибавляется. Дядя Арчер сдергивает с декоративной вешалки длинный старомодный зонтик и сбивает с переплета острые осколки. Я со вторым бросаюсь на помощь и выглядываю наружу. Сердце у меня обрывается.

— Слишком высоко!

— Сделаем веревку, — откликается дядя Арчер.

Он хватает покрывало со спинки дивана. Я срываю с окна полупрозрачные занавески и оглядываюсь в поисках еще чего-нибудь подходящего. От двери доносится какой-то рев, и я с ужасом вижу, как пламя, метнувшись по карнизу под потолком, перекидывается на ближайший книжный шкаф. Сперва это всего лишь оранжевая полоска вдоль верхней полки, но мгновение спустя он вспыхивает целиком.

Дядя Арчер крепким двойным узлом привязывает покрывало к ножке старомодного тяжелого дивана возле окна, а другой конец — к занавескам, которые в моих руках кажутся почти невесомыми.

— А выдержит? — сглатываю я. — Не порвется?

Подергав, дядя Арчер затягивает сильнее и окидывает комнату взглядом. Книжный шкаф охвачен огнем, потолок над ним тоже начинает гореть. Все в серо-черном дыму, дышать нечем даже возле разбитого окна. Лизнув ковер, пламя разбегается по его поверхности.

— Должно выдержать. — Дядя Арчер выбрасывает свободный конец наружу. — Ты первая, Обри. Постарайся расслабиться и приземлиться на ноги.

Спорить нет времени. Я перехватываю покрывало пониже узла на ножке дивана и свешиваюсь в окно. Осколки режут руки, бледно-зеленая ткань пропитывается кровью. Я спускаюсь так быстро, как только могу, и не успеваю даже глазом моргнуть, как заканчивается и покрывало, и занавеска, а я словно едва продвинулась вниз. Не знаю, сколько еще осталось до земли, но это уже не важно. Другого выхода нет. Разжимаю руки и падаю.

Приземляюсь на ноги, но колени подгибаются, и я валюсь на бок, сильно ударившись. Все тело болит, однако перевернуться и посмотреть на особняк я могу. Нижний этаж весь охвачен пламенем. Из окна, откуда я только что вылезла, валит дым. Занавеска болтается над землей примерно на высоте человеческого роста. Ни дяди, ни Терезы не видно.

Сложив ладони вокруг рта рупором, я кричу:

— Дядя Арчер! Спускайтесь! — Борясь с подступающей паникой, пытаюсь встать. Правую ногу пронзает боль, и я вновь падаю на колени. — Все в порядке, тут невысоко! Быстрее!

В окне по-прежнему пусто. У меня болят легкие, кричать тяжело, но я снова и снова продолжаю звать дядю, пока горло не начинает саднить.

Наконец он появляется. Слава богу! Через плечо свисает Тереза, и выбираться из окна приходится мучительно медленно. Она то ли без сознания, то ли просто не хочет ничем помочь, и когда я вижу, как дядя борется там, в валящих черных клубах, у меня проносится злая мысль: «Брось ее! Просто брось!»

Однако он этого не делает. Дюйм за дюймом он медленно спускается по импровизированной веревке, пока окно не озаряют оранжевые всполохи и она не обрывается. Оба падают, и кто-то душераздирающе кричит, словно умирающий зверь. Только через несколько секунд я понимаю, что это я сама.

— Дядя Арчер!!!

Я подползаю к неподвижному клубку тряпья и человеческих конечностей, рухнувшему в нескольких шагах. Лицо Терезы обращено ко мне, неподвижные глаза пусты. Я испускаю новый животный крик и, миновав ее, хватаю руку дяди.

— Пожалуйста, — шепчу я, обхватывая запястье и поворачивая ее ладонью вверх. — Прошу…

Только ощутив под пальцами слабый пульс, я начинаю плакать навзрыд.





Глава 26. Милли





Кэтминт-хаус в тот день сгорел дотла. Сестра Терезы, Пола Донахью, разлила повсюду бензин, подожгла и исчезла. Полицейские всю неделю прочесывали Чаячий остров и следили за всеми местными аэропортами, но так и не напали на след. Наверняка та сбежала из страны с фальшивыми документами и живет теперь припеваючи на денежки, которые они с Терезой украли у Милдред и перевели в офшоры. По крайней мере, Дональд Кэмден, у которого такой форы не было, арестован прямо в своем офисе и ждет теперь суда в тюрьме.

Обри при падении растянула лодыжку, у дяди Арчера оказалось сотрясение и вывих плеча. Тереза Райан, по заключению экспертов, скорее всего, задохнулась в дыму еще до удара о землю.

Вся территория сейчас является местом преступления, проход туда закрыт. Однако на следующий день после пожара мы с Обри и Джоной доехали до поворота дороги, откуда впервые увидели дом. На расстоянии никаких следов разрушения рассмотреть не удалось, но чистый горизонт там, где раньше возвышался особняк, вызвал бурю эмоций. Вся история моей семьи, все наследие Абрахама и Милдред, место, где прошло мамино детство, — все это вдруг исчезло в один миг.

Мама прибыла на следующий же день и, как обычно, взяла дело в свои руки.

— Здесь оставаться нельзя, — заявила она, едва переступив порог бунгало дяди Арчера. — Слишком ненадежное место, а репортеры сейчас буквально с ума сойдут.

В мгновение ока мы переселились в один из шикарных арендных домов семьи. И все последние дни мама крутится как белка в колесе, служа нашей связью с внешним миром — полицией, судмедэкспертами, репортерами и юристами — и пытаясь распутать продолжавшийся больше двух десятилетий обман.

Единственное, что мы пока так и не обсудили, — это что случилось с Мэттом на Коротком пляже тем летним вечером четверть века назад. Я хотела поговорить еще в аэропорту, едва мама сошла с самолета, но она только неловко обняла меня и сказала:

— Пока никаких вопросов, ладно? Давай хотя бы переживем сегодняшний день.

И потом каждый раз повторяла то же самое. Я стараюсь не давить, понимая, как ей тяжело. Столько всего приходится улаживать, но еще хуже то, что мать, с которой она всегда надеялась примириться, оказывается, уже двадцать четыре года как мертва. И что та не была злодейкой, а женщиной, разлученной со своими детьми без возможности сказать последнее «прости».

Дядя Андерс сбежал после первой же статьи и дал после того только одно интервью для «Фокс ньюс».

— Все ложь, — заявил он по поводу истории Кайлы. — Выдумки озлобленной бывшей подружки — мир ее праху, разумеется.

То же самое сказал представитель дяди Адама, не захотевшего разговаривать с прессой лично. Парадоксально, но едва эта история прогремела, как продажи его книги десятилетней давности взлетели до небес. Только что, ровно в пять вечера, он прислал Обри сообщение, что роман попал в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс» — в категории изданий в мягкой обложке.

— Некоторым все сходит с рук, — бормочет та хмуро, отбросив телефон.

Мы все, кроме мамы на кухне, готовим гуакамоле для ужина. Сейчас последняя неделя июля, до конца летнего сезона на острове еще далеко, но только не для нас. Обри и Джона уезжают уже завтра, и я вскоре последую за ними. Родители хотят, чтобы я пожила с папой и Сурьей, пока мама разгребает последствия разразившейся здесь катастрофы.

— Ну, не знаю, — замечает дядя Арчер, неловко кромсая одной рукой авокадо и морщась от боли. Плечо здорово его беспокоит, но он отказывается пить обезболивающие. — Твоему отцу все равно придется как-то с этим жить. По-моему, отсюда все его проблемы.

Однако, похоже, никакое другое наказание старших братьев не ждет. Дядя Андерс прав: слова девушки, погибшей двадцать четыре года назад, пересказанные женщиной, провернувшей гигантскую аферу и погибшей при пожаре, который сама и велела устроить, — не особенно убедительное доказательство.

Другое дело — общественное мнение. «Нью-Йорк пост» пару дней назад вышла с огромным заголовком «Убийство?» на первой странице, и соцсети откликнулись громовым «Еще бы!». Может, продажи книги дяди Адама и подскочили на время, но для большинства она теперь объект ненависти.

Обри по-прежнему выглядит угрюмо, и дядя Арчер меняет тему.

— Расскажи лучше, куда вы переезжаете, — говорит он, загружая неровные куски авокадо в блендер.

Взгляд двоюродной сестры проясняется. Ее мама прилетала на один день и потом снова вернулась в Орегон, чтобы утрясти все с их новым жильем.

— Ой, отличная квартира! Три спальни. И как раз на полпути между школой и маминой больницей.

— Звучит здорово, — откликается дядя Арчер.

Обри застенчиво улыбается.

— Может, заедете к нам как-нибудь? Если захотите.

Они теперь много времени проводят друг с другом, после совместного спасения из Кэтминт-хауса. Я знаю, что ей всегда будет не хватать отцовской любви, на которую дядя Адам не способен, но, может быть, это сможет в какой-то степени ее заменить.

— Обязательно, — кивает Арчер. — Но только вряд ли скоро.

У Обри вытягивается лицо, и он поспешно добавляет:

— Я на следующей неделе отправляюсь в реабилитационный центр на Кейп-Коде. Не знаю, сколько я там пробуду, но точно не меньше двух месяцев.

— Отличная новость! — в один голос восклицаем мы с Обри.

— Это давно нужно было сделать, — замечает тот. Его красный стаканчик стоит на месте, как и всегда, но все время готовки остается нетронутым. — Что потом — пока не знаю. Буду решать проблемы по мере поступления.

Дядя Арчер тяжело поднимается, словно на него вдруг навалилась страшная усталость.

— Закончите без меня, ладно? Я пойду вздремну немного.

Мы бормочем: «Да, конечно», и он выходит. На несколько минут в кухне повисает тишина, потом Джона спрашивает:

— Чем займетесь, когда вернетесь домой?

— Буду восстанавливаться после травмы, — без раздумий отвечает Обри. — Плавание — отличная терапия при растяжении лодыжки. Так что я не собираюсь бросать. — Она берет зубчик чеснока и начинает чистить. — Может, даже вернусь обратно в команду.

От изумления я выливаю в блендер слишком много оливкового масла, приходится вычерпывать ложкой.