Кузены

Тот смотрит на нас с неприкрытым раздражением, дожидаясь, пока мы сядем. Мы, однако, остаемся стоять.

— Дядя Андерс врал… — начинаю я, однако Дональд тут же поднимает руку.

— Да. Как и вы обе. И вот что будет дальше. С сегодняшнего дня вы больше здесь не работаете. Вам заплатят как за полное лето, что, на мой взгляд, весьма щедро. — Он поджимает губы. — Вы условитесь с родителями о вашем возвращении домой в течение трех дней. Вам будут предоставлены открытые билеты на паром с отправлением сегодня, завтра или во вторник. Однако прежде чем вы уедете, миссис Стори желала бы еще раз побеседовать с тобой, Обри. — Его взгляд останавливается на ней, и я чувствую, как она напрягается рядом со мной. — Машина, которая доставит тебя в Кэтминт-хаус, будет ждать ровно в час дня у главного входа в курортный отель.

— Что? — переспрашивает она.

— Только Обри? — в эту же секунду выпаливаю я. — Без меня?

— Миссис Стори хочет говорить только с ней, как с представительницей от вас обеих. — Дональд недовольно раздувает ноздри. — Я советовал отказаться от любых дальнейших контактов, учитывая нанесенный вами вред. Однако она настояла.

Обри словно ударило молнией.

— Представительницей? — вмешиваюсь я. — В каком смысле? Почему я не еду?

Дональд кривит губы.

— Она не уточнила. Могу предположить, что твое поведение вчера вечером делает тебя… менее подходящей.

— Менее подходящей для чего?! — почти выкрикиваю я, что, видимо, само по себе служит ответом.

— Я не хочу ехать, — произносит Обри.

— Решать, разумеется, тебе, — замечает Дональд. — Машина будет у входа ровно в час и прождет пятнадцать минут.

— А если мы не уедем? — спрашиваю я. — С острова, я имею в виду.

На его спокойном до того лице отражается изумление — хоть что-то приятное.

— Что значит — «не уедете»? То есть… вы… должны!

Я скрещиваю руки на груди.

— Никому мы ничего не должны. Мы вам не подчиняемся. И Милдред теперь тоже. Захотим — и останемся.

Обри бросает на меня нервный взгляд. Дональд, взяв себя в руки, снова надевает маску безразличия.

— Как я уже сказал, комната в общежитии остается за вами только до утра вторника. После этого ключи изымут и в здание вас больше не пустят.

— Есть и другие гостиницы.

— Большинство которых также принадлежит вашей бабушке, — отмечает Дональд. — Кроме того, от выполнения этих условий будет зависеть и выплата вашего выходного пособия.

— Нам не нужны ее деньги! Пусть оставит себе!

Я виновато кошусь на Обри. Говоря и за нее, я как-то не подумала, что у них с финансами все куда хуже, особенно если учесть надвигающийся развод родителей. Однако она тоже кивает.

У Дональда багровеет шея — восхитительное зрелище. Тем не менее он произносит только:

— Вам некуда деваться, кроме как вернуться домой.

— Ну тогда, значит, и волноваться не о чем, верно?

Я разворачиваюсь к двери, Обри за мной. Лучше возможности оставить за собой последнее слово у меня все равно не будет, тем более что, по сути, он прав.

Мы спешим прочь по коридору. Обри хватает меня за руку и шепчет:

— Ты ведь это не всерьез, правда? О том, чтобы остаться на острове?

— Нет, — признаю я. — Просто хотела подразнить Дональда, но вообще все так и есть — деваться нам некуда.

Я достаю телефон, собираясь отправить сообщение маме, но натыкаюсь на присланное дядей Арчером. Раздраженно сдвигаю брови, но тут вдруг мне в голову приходит идея. Усмехнувшись, я показываю экран Обри.

— А может быть, и есть куда. Не хочешь прокатиться? Ключи от «Джипа» до сих пор у меня.



Час спустя мы сидим в бунгало. Дядя Арчер уже все нам успел рассказать. Вот только вместе с ним там оказался нежданный сосед, которого уже не должно было быть на острове.

Извинения дяди я приняла и тут же одним взглядом остановила попытку Джоны. У меня сдавливает грудь, стоит вспомнить, как он бросил меня одну на балконе ради мести, о которой даже не удосужился мне рассказать.

— И что, поедете домой? — спрашивает он.


— Придется, видимо, — бурчу я. Рассматривая бунгало как временное прибежище во время бури, я никак не предполагала, что придется делить его с Джоной.

— А что думает об этом твоя мама? — спрашивает Арчер и поворачивается к Обри: — И твой отец?

Он выглядит сейчас куда лучше, чем в прошлый раз. Стоящий перед ним одноразовый стаканчик с прозрачной жидкостью за время разговора уже опустел наполовину, и руки все еще слегка дрожат, однако, по крайней мере, нить разговора дядя не теряет.

— Они еще не в курсе. И мы не собираемся им говорить. Пока. — На лице Арчера отражаются противоречивые чувства, так что я добавляю: — Сперва хотим узнать, что Милдред скажет Обри.

Та бледнеет.

— Одна из нас хочет, — поправляет она.

В дверь вдруг стучат. Арчер хмурит лоб.

— Кто бы это мог быть?

— Может быть, дядя Андерс явился для второго раунда? — предполагаю я, мрачно взглядывая на Джону. У того хватает совести покраснеть. И это-то ему к лицу!

— Господи, надеюсь, что нет, — на ходу бросает дядя Арчер, направляясь к двери. — Я изо всех сил пытаюсь не сорваться снова, а тут… Э-э, привет… — Он отступает в недоумении — на пороге стоит Хейзел. — Вы… мы знакомы?

— Нет, — отвечает она, прижимая к себе какой-то коричневый конверт. Ее лицо слегка проясняется при виде нас троих. — Но я знаю, кто вы. И остальных тоже. Я Хейзел Бакстер-Клемент, внучка доктора Бакстера…

— А, конечно. Прошу.

Если дядя Арчер и удивлен тем, как та его нашла, он этого не показывает. Поскольку сказала ей я, то, надеюсь, он не придаст этому значения и решит, что она узнала от дедушки, например.

— Входи. Присаживайся, пожалуйста. Соболезную твоей утрате. Фред был замечательным человеком.

— Да… Отчасти поэтому я здесь. — Хейзел делает несколько шагов внутрь, и Арчер закрывает за ней дверь. Мы с Обри сдвигаемся, освобождая немного места на диване, однако девушка остается стоять. — Я просто… просто не знала, куда еще пойти.

Дядя Арчер озабоченно наклоняет голову.

— Что-то случилось?

— Сама не знаю. — Рука Хейзел теребит завязки конверта. — Вчера я нашла это в дедушкином столе. Адресовано мне, но оно… про вас.

Мы с Обри обмениваемся взглядами.

— Про меня? — переспрашивает дядя Арчер.

— Ну, частично, по крайней мере. Там, э-э… — Девушка открывает конверт и достает листок. — Наверное, лучше будет просто прочесть. — Она откашливается. — «Дорогая Хейзел, я очень горжусь тобой, той молодой женщиной, которой ты стала, — доброй, умной и трудолюбивой. Откровенно говоря, боюсь, я не заслуживаю такой внучки. Ты не все обо мне знаешь». — У нее пропадает голос, и она сглатывает несколько раз, прежде чем продолжить: — «Мне страшно смотреть на последствия своих поступков, но еще больше я боюсь, что скоро не буду их даже помнить. Наверное, начать нужно хотя бы с того, что еще можно исправить. Я совершил страшную несправедливость по отношению к Арчеру Стори».

Она смолкает. Никто, кажется, даже не дышит. Я жду, когда она возьмет себя в руки, однако в конце концов не выдерживаю:

— Какую несправедливость?!

— Не знаю, — отвечает Хейзел. — На этом письмо заканчивается.

У меня вырывается разочарованный стон. Дядя Арчер проводит рукой по лицу.

— Твой дедушка просил меня о встрече буквально накануне смерти, — поясняет он Хейзел. — Но у меня не получилось переговорить с ним сразу. Представления не имею, о чем он хотел мне рассказать или в какой несправедливости себя обвинял. Я никогда ничего против него не имел. Он был нашим семейным врачом и всегда хорошо ко мне относился. Вот и все. Можно? — Он показывает на письмо, и Хейзел отдает его. Дядя Арчер, нахмурившись, пробегает листок глазами. — И раньше он ничего об этом не говорил?

— Нет. Ни разу даже не называл вашего имени. Но там есть еще кое-что. — Она запускает руку в конверт и достает тоненькую страничку. — Вот.

Дядя Арчер берет ее в руки и сдвигает брови.

— Отчет о вскрытии?

— Да. Двадцатилетней давности. — У меня по телу пробегают мурашки, а она добавляет: — Даже двадцати четырех, если быть точной. Некоей Кайлы Дьюгас.

— Кайлы? — повторяю я, поворачиваясь к Обри. — Сестры Уны?

Дядя Арчер поднимает на меня глаза:

— Вы знаете Уну?

— Мы заказывали у нее бальные платья, — объясняю я. — И она рассказала нам о своей сестре — что та встречалась с дядей Андерсом в старшей школе и колледже. А потом погибла. Как раз тогда же, когда вас лишили наследства. Мы еще обратили на это внимание. — Покосившись на кузину, я краснею, вспомнив, как грубо вела себя в библиотеке. — Точнее, Обри обратила.

Дядя Арчер снова хмуро смотрит на отчет.

— К нему не прилагалась никакая записка или еще что-нибудь? Ничего, что объясняло бы, зачем передавать его тебе или мне?

— Нет, — качает головой Хейзел.

— Возможно, стоит связаться с Уной. Это могло быть оставлено скорее для нее, а не для меня. Хотя, думаю, их семья давным-давно получила копию.