Кузены

— Подарок от Милдред? — спрашиваю я. Милли кивает. — А что это на латыни?

— «Любовь побеждает все». — Скривив губы, она пожимает плечами: — Видимо, только не когда речь идет о ее детях. Или внуках.

Милли всегда очень тщательно заботится о том, как выглядит со стороны. Потаскав ее гигантский чемодан, я на себе ощутил, какое огромное значение она придает внешнему виду. Так что довольно интересно, что единственная вещь, которую она носит постоянно, — сломанное напоминание о своем отлучении от семейного наследия.

Взяв девушку за руку, я надеваю часы обратно.

— Милдред просто ненормальная, что не допускала вас к себе, пока Арчер не вмешался. Ты же понимаешь это? Проблема в ней, не в вас.

— Я в курсе, — закатывает та глаза. — Но спасибо за бесплатный сеанс психоанализа.

— Могу и дальше продолжить, — говорю я, все еще держа ее руку в своей. — Ты знала, что сарказм — это защитная реакция?

Милли отводит глаза, словно чтобы оглядеться вокруг.

— У тебя тут что — тайфун прошелся? Тебе вообще известно о существовании шкафчиков? И о том, что туда можно укладывать вещи?

— Уклонение от обсуждения — тоже защитная реакция.

Она насмешливо кривит губы.

— И от чего же я защищаюсь?

— От чувства заброшенности и одиночества, наверное.

Милли слегка усмехается, бросая на меня свой фирменный взгляд из-под ресниц, который всегда заставляет мое сердце биться быстрее. Я вдруг вспоминаю, что пару дней назад Эфрам рассказывал, как познакомился со своей нынешней девушкой. Он пригласил ее на свидание, когда они встали рядом на светофоре и она начала кивать в такт музыке, которая играла у него в машине. «Выдался шанс — действуй, — сказал он тогда. — Кто знает, будет ли у тебя еще один?» Я тогда сразу подумал про Милли. Только какой может быть шанс с девушкой, когда перед всеми изображаешь ее двоюродного брата? Однако сейчас в кои-то веки мы одни…

Боясь спугнуть ее, я стараюсь продолжать в том же шутливом тоне:

— Или от того, что тебя влечет к кому-то неподходящему.

— Да? — Она приподнимает бровь. — Например, к кому же?

— К фанату «Ред Сокс», — предполагаю я. Она фыркает. — Или к какому-нибудь местному в возрасте. Или к лжеродственнику. Выбирай сама.

Милли высвобождается. Но что она рассердилась, непохоже.

— Еще чего.

— Не стоит этому сопротивляться, — тоном профессионального психолога предостерегаю я. — Подавлять свои чувства вредно.

Мне наконец-то удается развеселить ее по-настоящему. Она так мило прыскает от смеха, совсем непохоже на обычную себя, что я отчаянно пытаюсь придумать еще какую-нибудь шутку, но в голову ничего не идет. Однако, отсмеявшись, Милли скрещивает руки на груди.

— Ты опять? — спрашивает она обвиняюще, снова глядя мне куда-то через плечо.

— Что «опять»?

— Заигрываешь со мной?

— Ничего подобного. Если только ты сама не против… — добавляю я, выдержав паузу.

Она с трудом подавляет улыбку.

— Мне кажется, для такого разговора тебе не мешало бы надеть штаны.

Я бы предпочел иное развитие событий, но спорить не собираюсь.

— Да, согласен. Ты не могла бы… — Я делаю неопределенный жест.

Милли отворачивается к двери. Схватив со спинки кровати джинсы, я натягиваю их. Вообще-то на острове для них жарковато, но шорты я никогда особо не любил и надевал их только на баскетбол. А играть перестал с тех пор, как пришлось работать по две смены в «Империи». Господи, о чем я думаю — у меня в комнате Милли, и…

Она вдруг вскрикивает. Я оборачиваюсь — ее расширенные глаза не отрываются от экрана телефона.

— Что там? Арчер наконец объявился?

Она мотает головой, держась рукой за горло.

— Нет. Нет, нет…

У меня напрягаются плечи. Первый раз вижу Милли такой, а я наблюдал ее реакцию на разоблачение двух самозванцев, включая меня самого.

— Что стряслось? — Она не отвечает. — Что-то с вашей бабушкой? С твоими родителями? С Обри?


— Да, — кивает она наконец. — В смысле, не с ней самой… Она прислала мне сообщение. Ей Карсон Файн рассказал…

Милли поднимает на меня глаза, остекленевшие от шока.

— Доктора Бакстера нашли мертвым сегодня утром. Утонул в лесном ручье позади своего дома.





Глава 13. Милли




Гораздо раньше самого дома мы видим кованые ворота. Футов пятнадцать в высоту, из толстых железных прутьев. По обе стороны, насколько хватает глаз, простирается каменная стена. Другого входа в Кэтминт-хаус нет, разве что попытаться взобраться по поднимающемуся из океана утесу с противоположной стороны.

— Почти на месте, — извещает нас шофер, притормаживая и опуская окно.

Снаружи одуряюще пахнет цветущей жимолостью. Вытащив тонкую серебристую ключ-карту из кармашка противосолнечного козырька, шофер прикладывает ее к сенсору на деревянном столбике. Раздается громкий щелчок, и ворота медленно раскрываются.

Мы едем в «Бентли муллинер» с четырьмя пассажирскими местами сзади, по два друг напротив друга, а между ними столик орехового дерева с хромированной отделкой. Сиденья кожаные, цвета кофе со сливками, десятки кнопок позволяют регулировать температуру, наклон спинки и так далее. Джона всю дорогу экспериментировал со своим, но сейчас, когда машина медленно движется по извилистой подъездной дорожке, поднял голову. На высоких шпалерах по правой стороне от нас цветет жимолость, по левой — пышно зеленеют деревья, каких я не видела больше нигде на острове.

Обри вздыхает. В полосатом платье-рубашке — впервые на ней не шорты — она выглядит неестественно и скованно.

— Хейзел утром прислала сообщение. Похороны в среду. Надо будет попросить Карсона дать нам выходной.

— Да, конечно. — Я веду пальцем по шву на гладкой коже сиденья. — Как считаете, дядя Арчер успел поговорить с доктором Бакстером до его смерти?

— Я думаю… — Джона какое-то время колеблется, словно взвешивая, готовы ли мы к дурным новостям, но потом все же продолжает: — Честно говоря, скорее всего, он с самой нашей встречи просто не просыхает.

Вероятно, так и есть. С разговора в бунгало прошло полтора дня, и от дяди до сих пор никаких вестей. На сообщения он не отвечает, звонки перебрасываются в голосовую почту.

— Бабушка, наверное, уже знает про него? — предполагает Обри. — Ну то есть не могла же она не увидеть статью?

— Да уж, — говорю я. Невозможно представить, чтобы Милдред не передали сразу же.

Обри закусывает губу.

— Мы должны ей рассказать, что это он пригласил нас сюда?

— Нет! — мгновенно реагируем мы с Джоной. Он смотрит на меня с улыбкой, наклонив голову, и меня охватывает внутреннее волнение. Не знаю, что могло бы случиться вчера в его комнате, если бы не известие о докторе Бакстере. И я хотела бы получить ответ на этот вопрос.

— Почему я против — мне известно, — говорит Джона. — Хочу как можно дольше удержаться на этой работе. Джей-Ти уже и так паникует из-за ситуации с Арчером. А ты почему?

Я поднимаю подбородок.

— Мы Милдред вообще ничего не должны. Пусть сама все узнает. Нам никто ничего на блюдечке не преподносил.

Говоря «мы» и «нам», я вдруг понимаю, что действительно думаю о нашей разномастной троице как о едином целом. Я, Обри и Джона здесь заодно, и только мы понимаем друг друга. События этого лета принимают все более неожиданные повороты — хорошо хоть, на этом нелегком пути у меня есть попутчики.

Мы с Обри сидим рядом, лицом по направлению движения. Она вдруг судорожно втягивает воздух, и я понимаю, что уже показался Кэтминт-хаус.

— Ух ты! — восклицает она.

Я выворачиваю шею, пытаясь заглянуть в окно с ее стороны, но через несколько секунд это становится излишним. Подъездной путь выпрямляется, и дом оказывается прямо перед нами.

Если сзади, как мы видели с дороги, было сплошь сверкающее стекло и современный дизайн, то с фасада это совершенно традиционный для Новой Англии особняк. Два симметричных крыла, каждое размером с обычный дом на Чаячьем острове, обрамляют среднюю часть с огромными белыми колоннами и французским балконом над ними. Темная сланцевая крыша круто поднимается вверх, между четырьмя каменными трубами проложен мостик с перилами. Окна — я так и не смогла их сосчитать — высокие, с белыми переплетами и зелеными ставнями. Четырехсекционный гараж у левого крыла сложен из того же камня, что и дымоходы; на обрешеченной стене ярко выделяются цветы жимолости разных оттенков розового. Сразу за домом темно-синий океан смыкается на горизонте с голубым, испещренным кружевными белыми облаками небом.

Я видела фотографии, но они совершенно не передают всего великолепия. На секунду у меня просто дух захватывает, когда я представляю, что в другой реальности могла бы проводить здесь каждое лето под заботливым присмотром любящей бабушки.

Между колонн сбоку от входной двери нас ждет женщина в бесформенном сером платье и сабо, выглядящая совершенно неуместно на фоне величественного здания. Шофер останавливает машину, и мы выходим.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — приветственно машет Тереза Райан. Она пожимает руку подошедшей первой Обри обеими ладонями. — Ты, наверное, Обри. И, разумеется, Джона.

Пока они знакомятся, я держусь поодаль — мы ведь уже встречались. Вчера вечером я говорила с мамой, и мне показалось, что она скучает по Терезе.

— Передай ей — запасные питчеры у «Янкиз» в этом году что надо. Почти как в девяносто шестом.

Однако когда та приглашает и меня внутрь гостеприимным жестом, я ничего не говорю. Не хочу выглядеть, будто подлизываюсь. Да, она самый приятный человек из ближнего круга Милдред, но все же много лет назад выбрала ее сторону, не нашу.

Прежде чем повернуть ручку двери, Тереза останавливается.

— Если позволите, пара слов, прежде чем мы войдем, — говорит она, озабоченно хмурясь. — Для вашей бабушки вчерашний день стал тяжелым испытанием. Фред Бакстер был ее давним и близким другом. Его смерть потрясла ее. К тому же, полагаю, вы видели материал в газете о возвращении на остров вашего дяди?