Кулинарная битва

Аманда затрясла головой:

– Нет-нет. Ты не понимаешь. Это не все. Это не про Энди. Я про Энди не говорю. Это было просто… – Что это было? С тем, что это было, она потом разберется – сейчас ей этого не понять. – Это про нас: про Фрэнка, про тебя и про меня. Нэнси, ты теперь моя семья. Понимаешь, ты моя настоящая семья.

– А ты – моя. Я просто не хочу, чтобы ты маму с сестрой потеряла.

– Разве я их уже не потеряла? – Аманда по-прежнему глотала слезы. – Я, Нэнси, о тебе беспокоюсь. У меня хорошая жизнь. Я так тебе за нее благодарна! Я ничего не хочу портить… Но…

Боже, до чего трудно выговорить. Будто стоишь на краю высоченного обрыва. Но теперь ей кажется, что на краю этого обрыва она стоит уже давным-давно.

– Я все это собственными руками сделала. Я позвала к нам «Кулинарные войны». Я из-за них и их приза голову потеряла. А теперь… я больше ничего этого не хочу. Я даже не знаю, нужно ли мне все это было когда-нибудь. Даже когда Фрэнк был еще жив, у меня душа к этому уже не лежала. Он все знал. Я хотела поступать в художественное училище в Канзас-Сити. Документы подала. Я собиралась туда из дому каждый день ездить. А он говорил, ничего не получится. Мы тогда сильно ссорились. Он думал, мне с ним плохо. А мне и было плохо, только не из-за него. – Или все-таки из-за него?.. Но теперь это уже давно никакого значения не имеет. – Мы старались, мы бы с ним во всем разобрались, я уверена, что разобрались бы… Я не знаю… А потом его не стало…

У нее по щекам потекли слезы. Нэнси потянулась ее обнять, но Аманда едва заметно отодвинулась. Ей очень хотелось, чтоб Нэнси ее утешила, но сейчас она понимала – гораздо больше ей нужно другое.

– Я так тебя люблю, Нэнси. Я не хочу тебя потерять. Если я не во «Фрэнни», если я чем-нибудь другим займусь – я даже не знаю чем, ты будешь… ты не… Я имею в виду, между нами останется все по-прежнему?

Нечего на это даже надеяться. Разве может Нэнси понять то, что Аманда и сама едва понимает? Ничего у нее не складывается, одно другому противоречит. Если она довольна жизнью, если ей хорошо во «Фрэнни», если любила Фрэнка и любит Нэнси, если дети растут ей на радость, зачем, спрашивается, она чего-то другого ищет? Эти вопросы не дают ей покоя уже многие месяцы. Если хочешь чего-то большего, разве это не значит, что предаешь то, что у тебя уже есть?

Нэнси повернулась к ней, помолчала, а потом проговорила:

– Ты больше не хочешь работать во «Фрэнни»?

Этого Аманде не выдержать. Она думала, что готова, а оказывается, нет. Она не готова остаться одна.

– Хочу. Я, в общем, хочу. Не то чтобы я не хотела…

– Зачем? Зачем ты отказываешься от своих слов? Ты сейчас говоришь о важном. Ты не хочешь работать во «Фрэнни». Ты хочешь заняться чем-то другим. И боишься, что, если из «Фрэнни» уйдешь, мы перестанем быть семьей. Нэнси откинулась на сиденье и вдруг с неожиданной решимостью завела машину и выехала на дорогу. – Эту твою проблему я тоже могу разрешить. Иногда, Аманда, мне кажется, ты просто не понимаешь, что такое семья. Не стыдно тебе сомневаться? Мы, конечно же, останемся вместе, даже если ты не будешь со мной работать. Ты моя семья, и, что бы ты ни делала, я всегда буду с тобой. Мне нужно, чтоб ты это твердо знала. И еще больше мне нужно, чтобы ты сама так же думала о своей семье. Потому что ведь и я себя спрашиваю: а вдруг я что-то такое сделаю, за что она от меня отвернется? И Гас такой вопрос может задать, и Фрэнки.

– Что ты? Никогда! – Аманда пришла в ужас. Выходит, Нэнси считает, что она может от них от всех отказаться?

– Никогда? А если свинарник будет у меня в доме? Или я начну с тобой за большой приз соперничать? Или ты ко мне кого-нибудь приревнуешь? – Нэнси быстро глянула на нее и снова устремила глаза на дорогу. – Или вдруг я тебя в чем-нибудь подведу?

– Ты никогда меня не подведешь. – Аманда наконец поняла, о чем говорит Нэнси. Вернее, поняла, но приблизительно, неотчетливо. Потому что у них с Нэнси все по-другому. Мать и Мэй – они сами по себе, у них своя жизнь. А значит, и она сама жить с ними и для них не может.

– Откуда ты знаешь? Всякое может случиться. Никто не застрахован от ошибок. Но мы об этом после поговорим, сейчас едем во «Фрэнни». Мне надо кое-что тебе показать. А потом постараемся дать Мэй и Барбаре еще один шанс, попробуем заставить их взглянуть на то, что они делают, с другой стороны. Потому что вся эта канитель с рецептом – просто полная глупость. – Она поджала губы и нажала на газ. – Глупость, да и только.

Аманда начала было что-то говорить, оправдываться, но Нэнси от нее отмахнулась. Они въезжали на знакомую стоянку, которая уже казалась Аманде немножко чужой. Как бы ни хотелось ей оставить это место в прошлом, она знала: ей будет его не хватать. Что будет дальше, она не знала. Понимала она только одно: легких путей Нэнси ей не предложит.

Нэнси торопливо вышла из машины, подошла к невестке и, внимательно на нее глядя, быстро-быстро, словно заранее отрепетировала, проговорила:

– Почему ты думаешь, что я захочу держать «Фрэнни» без тебя?

Даже если бы Аманда знала, что ей на это ответить, ничего сказать она бы не успела. Нэнси повернулась и, перешагивая через колдобины в старом асфальте, поспешно направилась к ресторану, туда, где, как казалось Аманде, было ее царство. Аманда торопилась за ней по пятам, здоровалась с поварами, кивала официантам. С появлением хозяек все выпрямились, подтянулись, словно не было никакого затишья между ланчем и первыми вечерними посетителями и словно все сейчас заняты ничуть не меньше обычного.

Нэнси решительно прошла через пустую кухню к старым встроенным в заднюю стену неглубоким шкафам. Открыла тот, где хранились банки с солью и специями, сняла все с одной из полок, провела пальцами сзади по голубой крашеной доске и потянула.

Панель отошла. Нэнси достала из щели завернутый в пластиковую пленку листок и протянула его Аманде.

Это была пожелтевшая разлинованная страница, исписанная витиеватым мелким почерком. Аманда вздрогнула – почерк был ей знаком. В руках зашуршал пожелтевший целлофан.

В большую форму для выпечки насыпь муку на высоту первой фаланги. Хорошенько посоли. Добавь молотого перца, пока мука не посереет. Перемешай. Добавь три щедрые щепотки тертого мускатного ореха и щепотку имбиря. Перемешай. Снова добавь перца. В кислое молоко добавь немного давленого чеснока. Маринуй в нем пару часов куски курицы, предварительно обсыпанные простой мукой. Замаринованные куски курицы хорошенько обваляй в смеси муки со специями. Жарь в большом количестве кипящего жира.





Дальше были указаны пропорции: на 6 чашек муки 2 столовые ложки мускатного ореха, 1 столовая ложка имбиря, 1/4 чашки соли и 3 столовые ложки перца.

Потертый листок был весь сплошь покрыт пятнами жира. Ниже, другим почерком, написано слово «маргарин» со знаком вопроса и «мускатный орех» с тремя восклицательными знаками. Аманда как завороженная смотрала на листок. Этот листок убедит Мэй в том, что никакого рецепта в «Мими» Аманда не крала? Так Нэнси думает? Так? Но откуда он тогда у них взялся? И что с ним теперь делать?

Она держит настоящий, подлинный рецепт, записанный собственной рукой Мими. Такой же, как тот, что висит на стене кухни в ресторанчике матери, только не в рамке, а потертый и с парой слов в конце, добавленных кем-то еще. Такой же, но другой.

Нэнси забрала у Аманды рецепт, перевернула и снова протянула его невестке.

– А это ты видела? Все еще сомневаешься? Читай теперь, что написано на обороте.

Не успела Аманда взять листок, как в кухню ворвался Гас, уставился на них, точно впервые видел, заметил рецепт в руках бабушки и быстро-быстро, задыхаясь, заговорил:

– Я вас всюду ищу. Бабушка, я за рецептом пришел. Тебе ведь мама все рассказала?

Нэнси кивнула.

– Мам, мы не знали, что Мэй про тебя наговорила. Если б я знал, я бы сразу… Я бы им еще вчера рецепт показал.


Аманда недоуменно переводила взгляд с сына на свекровь и обратно:

– Ничего не понимаю.

– Я не знала, что рецепт здесь, – объяснила Нэнси. – О нем только Гасу было известно.

Гас грустно улыбнулся:

– Мне дедушка его показал. Очень давно.

– Ладно. Прочти скорей, что там на обороте. – Нэнси ткнула пальцем в листок. – Гас этого тоже не видел.

Аманда медленно взяла страничку и прочитала вслух:

Фрэнни, желаю тебе успеха с «Цыплятами Фрэнни». По-моему, твой муж ни на что не годится, но и с ним тоже желаю тебе счастья. О деньгах, которые я тебе одолжила, не беспокойся. Только ему о них говорить не надо. И деньги, и ресторан твои. Он, как все мужики, захочет там всем распоряжаться. Но он в делах ничего не смыслит. Разбирайтесь с ним во всем без меня – я с ним общего языка не найду.

Мими





Внизу, другим почерком, таким же, как слова под рецептом, было написано:

Долг Мими – $1,400. 29 октября 1889





Больше на листке ничего не было. Но теперь Аманда уверена на все сто процентов: рецепт написан самой Мими. А еще ей ясно другое. И это совершенно невозможное «другое» переворачивает все с ног на голову. Оно и есть разгадка их давней вражды.

– Мими одолжила Фрэнни денег. Сумасшедшей она не была. А потом Фрэнни умерла. Понимаете? Раньше Мими.

– Главное, Мими поделилась с Фрэнни своим рецептом. Сама его ей дала, – перебила ее Нэнси. – Вот и покажи его Сабрине. И все проблемы сразу решатся. И никто больше тебя ни в чем подозревать не станет.

Аманда вертела листок в руках.

– Ну и что? Что это меняет? Почему наши цыплята раньше были другого вкуса, а теперь вдруг стали такие же, как в «Мими»?

– Потому что я про рецепт не знала, – объяснила Нэнси. – Когда Фрэнк – мой Фрэнк – погиб, осталась огромная банка со специями. Что там намешано, я не знала, ни про состав, ни о пропорциях. Бросала в муку на глаз, сколько придется. Потом и смесь со специями кончилась. Новую сделать я не могла. Про мускатный орех догадалась, но про остальное никакого понятия не имела. То одно пробовала, то другое, и всегда невпопад. Однажды корицу добавила, в другой раз сухой укроп. Курицу с укропом в рот было взять невозможно. Потому и вкус все время был разный.

Все это дела особенно не проясняло.

– Но где?..

– В пятницу, помнишь, тебя судьи сначала про лепешки спросили, а ты потом им говорила, что цыплята у нас всегда одинаковые, и Тони Рассел перед камерой разворчался, что вкус теперь стал не тот. Гас тогда оказался рядом. Он стал шутить, что Тони рецепт никогда не найдет. а я и догадалась, что Гасу про рецепт известно.

– Да кто же знал, что у бабушки нет рецепта? – принялся оправдываться Гас. – Я думал, он для нее как таблица умножения. А как я понял, сразу ей показал, и по нему мы вместе приготовили цыплят на субботнюю дегустацию.

– Так и получилось, что цыплята в субботу были не такие, как раньше, – добавила Нэнси. – Мой Фрэнк по старинному рецепту готовил. С тех пор как Фрэнни умерла, им здесь все время пользовались. А Фрэнк, царство ему небесное, любил надо мной подшутить. Решил, что ребенку секреты доверить можно, а мне нельзя. Да и не думал он, что с ним может что-то случиться. Думал, вечно жить будет.

Получается, рецепт все время у них оставался. Аманда не сводила глаз с листка бумаги.

– И что, когда вы с Гасом цыплят на субботу жарили, думали, разницы никто не заметит?

– Я думала, это рецепт самой Фрэнни. Пока готовили, я на другую сторону даже не посмотрела. А потом уже поздно было. А может, и не подумала. В конце концов, одни жареные цыплята или другие – какая, в сущности, разница? Да и потом, я с этими специями и маринадом столько лет химичила, а заметил один Тони Рассел. – Нэнси вздохнула. – «Войны» твои здесь не для того, чтобы лучшую курицу выбрать – они здесь, чтоб наши раны расковырять и выставить всем на потеху. Надо было мне, старой, сразу про это подумать, а я только на руку им сыграла. Ты уж меня прости.

Гас смотрел то на бабушку, то на маму, и лицо у него постепенно все больше вытягивалось.

– Но мы же все равно можем Сабрине рецепт показать? И тете Мэй. И вообще всем. Сабрина-то всем говорила, что, наверное, его мама в «Мими» украла. Вот мы всем доказательство и предъявим, что мама не виновата.

– Мне кажется, мой милый, дело гораздо сложнее. – Аманда осторожно положила листок на стол и показала на последнюю строчку. «Долг Мими – $1,400. 29 октября 1889».

Гас спросил:

– Думаешь, Фрэнни долг Мими не отдала?

– Думаю, не отдала. Думаю, как раз с этого все и началось. Думаю, Мими поделилась с Фрэнни своим рецептом. Наверное, это был семейный рецепт, и она решила, что, раз рецепт семейный, значит, пусть он будет у них обеих. Потом оба ресторанчика существовали в городе бок о бок. Поездов много, на шахте и на фабрике народу не счесть – посетителей и у Фрэнни, и у Мими было хоть отбавляй. И никакой вражды между ними не было. а история про враждующих сестер – это все сказки.

А когда Фрэнни умерла, все пошло наперекосяк. Кто теперь должен был долг отдавать? Ее муж? Может, Мими его так не любила, что и говорить ему про долг не стала. Или из гордости не захотела. Потом умерла Мими. Она ведь тоже умерла молодой. А потом, поколение за поколением, семья Фрэнни богатела, а семья Мими беднела. Вот вам и вся история.

Поколение за поколением – сначала дочери Мими, за ней бабушка Барбары, мать Барбары, а там и сама Барбара – сидя по уши в долгах и едва сводя концы с концами, таили обиду, винили потомков Фрэнни, банк и весь Меринак. Когда Аманда была маленькая, а Барбара только начала хозяйничать в «Мими», в их городке всем заправлял клан Погочиелло.

Все это происходило на глазах у Нэнси. Нэнси обо всем знала еще до того, как начались их нынешние склоки, до дегустации цыплят, до того, как Мэй обвинила Аманду в краже, а она, Аманда, на весь мир рассказала о доме Барбары.