Красавица

Черепаха скосила голову вправо, завороженно блестя черными, круглыми глазами куда-то в сторону. Рей выругался и прижал к панели обе руки:

– Ну давай же! Нашла время любоваться!

Отец предлагал ему купить челнок получше – постарше, покрупнее. С возрастом любопытство у черепах заметно угасало, и это безразличие, со стороны похожее на смертельную меланхолию, отлично влияло на управляемость. Но Рей отказался.

Магнум мог позволить себе десятки черепах. Может, даже сотни, если нужно. Но Рей был не магнумом, а его сыном, и ему ужасно хотелось обладать хоть чем-то своим. Именно поэтому на свой челнок он накопил сам, а отец еще долго качал головой: «Позор. Просто позор…» Рей прекрасно понимал, что отец волнуется вовсе не об удобстве сына, а о собственном престиже. Теперь Рей сжимался, думая о том, как будет ругаться отец, узнав про Ицу.

Нет, Ицу отец должен был увидеть – рано или поздно. Правда, Рей надеялся, что у него еще будет время на должное тестирование и отладку. Но с девяносто четвертой Ицей все пошло не по плану.

Впрочем, на те пару вопросов, которые он успел задать, Ица дала неожиданные ответы. Теперь Рей знал: она получилась. Все прежние попытки заканчивались провалом…





* * *


С предыдущей, девяносто третьей, Рей едва не отчаялся.

– Задача пятнадцатая. В чем, по-твоему, высшая ценность для человека? – читал он.

Голограмма девяносто третьей Ицы слабо мерцала в полумраке, держала руки на коленях и смотрела вперед внимательно, вежливо и очень покорно. Рей опустил арканитовое стеклышко, на котором сменялись цифры.

– Свобода. Самостоятельное принятие решений, – ответила она наконец.

Рей прищурился, но ответ принял. Пауза на обдумывание вышла долгая: три секунды и шестьсот девяносто две миллисекунды. Хорошо.

– Задача шестнадцатая. Как определить, счастлив человек или печален?

Ица заколебалась и сцепила пальцы в замок. Отсветы арканитовой установки причудливо преломлялись в охранительных амулетах у входа, роняя на ее лицо синие пятна.

Рей менял камушки в оберегах каждый свой эксперимент, и в этот раз выбрал голубые и лиловые. Не то чтобы он верил в помощь стекляшек, но каждый раз с каким-то суеверным страхом их менял. Забирать с собой старые неудачи ему не хотелось, а переплести нитки было быстрее и проще, чем лишний раз задумываться, не тратит ли он время зря.

– Человек может скрывать свое истинное состояние, – наконец ответила она. – Улыбка не символизирует радость, а слезы не всегда означают грусть. Тем не менее при контакте, закрепленном многими оборотами…

– Говори нормально, иначе не засчитаю.

– …если люди знакомы долго и близко, то определить состояние можно и не основываясь на внешних данных.

Рей вздохнул. Формулировки все-таки квадратные, но смысл годится.

– Ладно, сойдет. Дальше. Давай-ка вот это: задача пятьдесят первая. Этическая дилемма.

Ица кивнула и чуть наклонила голову. Ее лицо было нарисовано схематично, на скорую руку и потому казалось скорее детской каракулей, чем серьезной картинкой для объемной проекции, но все это было не важно. Мимика Рея пока не волновала – ему нужны были правильные ответы.

– Ты работаешь в медцентре. Доставляют больных. Экстренные случаи, отравление токсином. Ты узнаешь, что одна из поступивших – твоя мать. Еще два пациента – незнакомые тебе дети, близнецы, которым всего по пол-оборота. У тебя только одна доза противоядия. Ее хватит или на одного взрослого, или сразу на двух детей. Кому ты дашь лекарство?

Ица выпрямилась. На арканитовой пластинке замигало: пятьсот, шестьсот, семьсот миллисекунд…

– Младенцы – невинные существа, – выдала Ица. – Я введу антидот детям.

Семьсот три миллисекунды. «Младенцы»!..

– А как же твоя родная мать? Ты не подумала, что дозу можно разделить и дождаться поставки новых порций? Оттянуть время?

Ица упрямо замотала головой:

– Ребенок. Невинное существо. Безгрешное. Чистый файл. Целых два.

Уголок ее губ задергался, выражение лица исказилось. Девяносто третью Ицу закоротило. Рей вскочил на ноги, шлепнул пластинкой об стол и выругался. Стеклышко треснуло, зеленые строчки замигали и растворились.

– Отбой. Не прошла.

Сияющая фигура исчезла, и в ангаре стало темно, как в отцовском винном погребе. Рею почудился тяжелый, кислый аромат забродившего винограда – так пахло и в подвалах, куда он приходил подумать, – но запах тут же улетучился. В помещении пахло не вином, а очередным провалом.

– Безгрешное! Да где ж ты слов-то таких нахваталась!

Сколько он ни бился, сознание у него не получалось. Ицы давали разные ответы, но думали они по одинаковой схеме, и результат выходил один. Не складывалось из умного, сообразительного существа настоящего человека, и в этом была серьезная загвоздка.

Тогда-то Рей и решился. Знал, что нарушает закон, но опасался даже не гнева властей – заключение в Бастион казалось ему призрачной угрозой. Куда страшнее был гнев отца – уж он-то был реален. Но мысль о том, что Древо все может исправить, что с ним наконец-то все получится, не давала Рею покоя.

К тому же на острове магнума за ним просто не могли проследить. Доступ к корням Древа ничем не ограничен – никто не узнает, что он сделал. А уж тот крошечный кусочек корня, который Рей решился забрать, не может нанести никакого вреда острову. Древо – гигант возрастом много тысяч оборотов, и если сосчитать всю площадь его покровов, цифры получатся невообразимые. Ну не рухнет же остров в Бездну из-за того, что Рей отломит корешок размером меньше ногтя!


Рей не мог не попробовать. Он слишком много вложил в Ицу, чтобы просто взять и отказаться от нее. Ица была его собственным проектом – его созданием, но дело было не только в этом.

Рей хотел доказать отцу свою состоятельность. Хотел, чтобы отец наконец зауважал его. Перестал говорить, что Рей человек «без цели и смысла» – это было его любимое выражение, – и перестал упоминать мать так, будто вся цель ее существования свелась к тому, чтобы укорять со дна Бездны своего непутевого сына. Отец вел эти разговоры из раза в раз. Только немного менял формулировки, но Рею казалось, что он слушает одну и ту же запись. Его невероятно злил каждый новый разговор про то, что ему якобы не хватает концентрации, что он не занят ничем важным и полезным, а все его увлечения не стоят черепашьего глаза.

Рей и правда пропускал немало занятий в академии, но это не потому, что ему не хотелось учиться, и, уж конечно, не потому, что он надеялся на особое отношение. Все эти модули его попросту не увлекали. Просиживая штаны в аудиториях на островах академии, он ощущал, как превращается в еще одного сноба, под завязку набитого ценными знаниями из Наблюдательных лабораторий, – пустого, чванливого каарита, который только и может, что рассуждать о том, насколько наблюдаемые бестолковы и какое облегчение называться Высшим. Рею же хотелось сделать что-то свое. Что-то, чего еще не изобретали наблюдаемые.

Но даже это было не все. На ассамблеях Рей не раз слышал, как девчонки шепчутся о некоем секретном проекте «Генофонд». Если им верить, то выходило, что магнумы регулярно забирают с наблюдаемых островов людей ради свежей, здоровой крови, которая поможет кааритам не выродиться. И забирают, не оставляя им выбора. Сгоняют, как скот, на особые острова, где держат взаперти. Используют женщин как инкубаторы, а мужчин – как каких-нибудь дроков-осеменителей. И все потому, что цивилизация кааритов на грани исчезновения и без новых генов они просто не выживут.

Конечно, по численности каариты ни с одной из низших цивилизаций сравниться не могли. И да, о случаях рождения «порченых» детей Рей слышал не раз. И если отца за чтением утренних новостей пугали цифры, то Рея – тот факт, что несчастных новорожденных с мутациями усыпляли, даже не дав им шанса. Ведь среди высших таким вопиющим несовершенствам места нет… Но слухам о проекте «Генофонд» Рей все равно бы не поверил – девчонки вечно болтали невесть что, любили жутковатые тайны и теории заговоров.

Только вот Рей слышал о проекте и от отца. Не напрямую, конечно, – он подслушал ссору матери с отцом, когда был совсем еще мелким, и хорошо запомнил это странное, много раз произнесенное слово – «генофонд». Тогда отец улетел надолго, а мама на вопросы Рея не отвечала. Она только поджала губы, и точно так же прореагировал отец, вернувшись спустя сутки, – нахмурился и ничего не стал рассказывать.

– Нечего тебе в дела магнумов лезть, – угрюмо буркнул он.

И теперь, уловив на ассамблеях знакомое название, Рей сразу же пошел к отцу. Но услышал ровно то же, что и много оборотов назад:

– В дела магнумов тебе лезть нечего.

Ответ был исчерпывающим. Рей убедился не только в том, что отец относится к нему с прохладцей, но и в том, что магнумы ради «высшей цели» готовы на все. Его это не устраивало.

Отец хотел, чтобы и Рей когда-нибудь пошел по его стопам, – а если так, ему нужен был не просто собственный проект, но самый настоящий прорыв, который положил бы конец зверствам вроде «Генофонда».

И Рей задумал создать человека. Не синтетическую подделку с цифровым мозгом, а живого, настоящего человека с набором предопределяемых характеристик. Чтобы не нужно было искать новые гены среди наблюдаемых. Чтобы можно было наращивать свой генофонд самостоятельно.

Вот так и родился у Рея замысел Ицы. Он провозился с ним не один оборот и готов был сдаться, только если не поможет последнее средство – Древо жизни. Тогда-то он и отправился в скалы на побережье Бескрайнего моря. Пещеры в них вели к самым корням Древа, и Рей решился нарушить закон.

В глубине души он отчаянно спорил с любимыми словами отца: «Тебе стоило родиться в семье обычного каарита. Достойным сыном магнума нужно еще вырасти». Нет, он не считал себя лучше других и задумал осквернить Древо вовсе не потому, что чувствовал себя безнаказанным. Сев в развилку корней, Рей долго собирался с духом и, занеся руку, не раз ее отдергивал. Ему нужно было проверить свою теорию с Ицей, и не только потому, что он уже так далеко зашел, – он безумно хотел увидеть в глазах отца гордость. Но что, если все обернется провалом? Последним, грандиозным провалом…

В конце концов Рей выдохнул.

– Прости меня, доброе Древо, – шепнул он и надломил корешок.

В воздух плеснуло искрами. Древо дрогнуло, но Рей сжал зубы и потянул. Сочась зеленым светом, будто кровью, корешок наконец отошел. Рею показалось, что Древо залихорадило, и он накрыл корень ладонью.

Смысла в этом было не много – вряд ли его прикосновение могло что-то исправить, но ему хотелось как-то загладить вину. Когда он отдернул руку, корень все еще неясно мерцал тускло-зеленым, но искры из надлома уже не струились. Земля не тряслась, и остров, кажется, рушиться в Бездну тоже не собирался.

Рей спрятал трофей в карман, а выходя из пещер, оглянулся и бросил:

– Спасибо тебе, доброе Древо.

Как будто оно могло его услышать. Как будто оно – смешно подумать! – способно было мыслить.

С резервуаром для биораствора Рей еще ни разу не экспериментировал – он собирался отливать физическое тело только для отлаженной программы. Но голограмме, которую он использовал как временный вариант тела, от корня Древа было бы ни жарко ни холодно. Поэтому Рей растер корешок в пыль и добавил его в биораствор в надежде, что физическая оболочка, созданная с такой примесью, повлияет и на загруженную в нее программу. Но для создания тела требовалось время, а процентная шкала на крышке резервуара двигалась медленно. Рей был вынужден поминутно выскакивать наружу, дабы убедиться, что вокруг никого.

Опасаясь отца, он чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, но понимал, что нигде, кроме домашнего острова, свои эксперименты проводить все равно не смог бы. Здесь Рея надежно укрывал защитный экран, а перенеси он свои арканитовые установки куда-нибудь на далекий необитаемый остров – как защитить их от чужих глаз?

Время от времени он поглядывал на технические голограммы со схемами. Понемногу формировался скелет, наращивались мышцы, нервы, кровеносная система. Бежал текст отчета. И строка состояния: двадцать девять процентов, тридцать, тридцать один…

Светило еще не ушло под остров, когда, выскочив в очередной раз из ангара, Рей обнаружил, что флажок на причальной башне за рощей взметнулся в воздух. Отец прилетел. Он никогда не возвращался так рано, и если вернулся, то не просто так. В лучшем случае хотел в порядке исключения поужинать вместе с сыном. В худшем – обсудить его поведение.

Вряд ли он мог узнать про Древо – никаких систем слежения у побережья не было и быть не могло. Но то, что отец не подозревал о Древе, вовсе не значило, что в поисках Рея он не мог заглянуть в старый ангар. А показывать очередную Ицу, неподготовленную, непротестированную, Рей не хотел: не увидев ее во всей красе, не разобрав, какой в ней потенциал, отец прикажет уничтожить и Ицу, и сам ангар со всеми установками сына. Ставить формирование тела на паузу тоже было бессмысленно: содержимое резервуара было прекрасно видно через стеклянную крышку, и трудно было не понять, что здесь происходит. Вот потому-то Рей и заторопился.

Шкала уже показывала тридцать пять процентов, когда Рей понял, что не подумал о внешности. Он столько мучился над сознанием будущей Ицы, что совершенно упустил из виду такие мелочи, как лицо или особенности фигуры. Он вообще не представлял ее физическую оболочку, не думал, должна ли это быть она, – его занимало только содержимое ее головы. Так что для фигуры он задал стандартные параметры из настроек резервуара, а для лица открыл базы из Наблюдательных лабораторий.

Наночастицы позволяли узнать о низших немало, и в базах лабораторий фиксировалась подробная хроника жизни на каждом отчужденном острове, включая не только имена, генеалогические древа и род занятий населения, но и их снимки. Сами наночастицы, конечно, были передатчиками неустойчивыми: ирризий, из которого они состояли, был нестабилен и сигнал подавал хаотично, но хватало и этого. По сути, вся деятельность Наблюдательных лабораторий держалась именно на этом неуправляемом, загадочном веществе, свойства которого каариты до конца не определили до сих пор. Бездна была полна частиц ирризия, которые плавали в пространстве, но только при их взаимодействии с юсмием удавалось преобразовать их излучение в аудиовизуальный сигнал – так и появились когда-то Наблюдательные лаборатории.

Кто угодно базы открыть бы не смог, но у Рея были отцовские ключи – он уже давно скопировал их себе, аккуратно вскрыв домашнюю арканитовую систему. Хвастаться такими навыками перед отцом он, конечно, не стал бы, но, когда отец укорял его в безделье, Рей про себя невольно вздыхал. Взломом арканитовых систем можно было неплохо зарабатывать на черном рынке. Но разве станет это делать сын магнума, сам будущий магнум?

Зато теперь было из чего наскоро выбрать лицо: Рей просто пробежался по файлам и, зацепившись за какие-то цифры со звездочкой, нажал на них. Что это за звездочка, он не задумался, а когда система выдала сообщение об ошибке и запрос на ее устранение, Рей нажал на согласие не глядя. Если ошибку можно исправить, то в чем проблема?..

Резервуар, правда, почему-то вспыхнул зеленым, но тут же потух, и Рей решил, что это порошок из корня Древа входит в реакцию с биораствором. Наверное, это нормально. Узнать наверняка он все равно не мог.

Только сейчас Рей заметил, как сильно трясутся у него руки. Долгие ночи он корпел над упрямой программой искусственного интеллекта для Ицы, доделывал ее и переделывал, переписывал код с чистого листа и редактировал его снова и снова. Он ломал голову, изобретая вопросы для экзаменовки – все более сложные, так, чтобы и самому на них ответить было непросто. И все это был промах за промахом, месяцы провалов, один за другим. А теперь… теперь-то уж получится?

Некстати он вспомнил, что не поменял бусины в амулетах, на шкурах плясали все те же голубоватые отблески, которые видела еще девяносто третья Ица. Неудачная Ица, как и все предыдущие. Следовало вдеть хотя бы еще одну бусину, привязать какое-нибудь перо, но у Рея с собой ничего не было, а времени оставалось в обрез.

Откинув расшнурованный полог, он снова выглянул наружу. Роща отливала оранжевым, будто подсвеченный кусочек янтаря. Вдалеке, над скалами, собирались тучи.

Рей скользнул внутрь: шкала показывала девяносто шесть процентов. Снова наружу. День выдался прохладный; свежий воздух остужал голову. Опять внутрь. Все еще девяносто шесть. Наружу. Флажок над причальной башней трепетал на ветру, но поле перед ангаром стояло тихое, а на дорожке, ведущей через рощу, никто так и не показался. И почему Рей решил, что отец непременно придет сюда? Может, он вернулся по своим делам и ему вовсе не до сына и его затей. Или он молчаливо ждет его на ужин, за которым снова будет обсуждать его будущее?

Полог грузно хлопнул. Строка состояния все никак не хотела двигаться, а потом шестерка вдруг поменялась сразу на девятку. Остался один процент!

Рей выдохнул, но, взглянув на технические голограммы, вздрогнул. Строки отчета сыпались одна на другую, да еще кодировка сбилась, и вместо знакомых символов по экрану теперь бежала неведомая абракадабра. Изображение тела подернулось помехами. ДНК вертелась, как бешеная карусель. В чем дело?