Козлёнок Алёнушка

– Федя.

– Лебедев? Ты?

– Да. Поторопись. Меня хотят убить.

– В какой больнице лежишь?

– Улица Боровина, семь, седьмой этаж, квартира сто пятьдесят.

– В клинике есть квартиры? – удивилась я.

– Не идиотничай! Скорей! Я все объясню.

– Уже едем, разговариваю по дороге. Почему ты не в больнице? Перелом крестца серьезное…

– Да нет его! Идиот из деревенской больницы ошибся. Просто сильный удар, болит не по-детски. Нажми на газ! Она ума лишилась.

– Надо поторопиться, – попросила я мужа, – Федор в панике!

К нужному дому мы примчались через двадцать минут.

– Квартиры тут не самые дорогие, – заметил Степан, – дом не новый. Башня советской постройки, район на отшибе. М-да. Не лучший вариант.

У меня опять завибрировал сотовый.

– Где ты? – закричал Федя. – Она точно приедет! Убьет меня. Совсем обалдела! На весь мозг больная. Адрес этот никто не знает! Но она выяснит!

– Мы входим в лифт, – ответила я, – домофон не работает.

– И хрен с ним! – взвизгнул Лебедев. – Звони в дверь так: три коротких звонка, два длинных. И так пять раз.

– Лампина довела Лебедева до трясучки, – вздохнула я. – Кому принадлежит квартира, в которой находится Федя?

– В подъезде интернета нет. Надеюсь, в жилом помещении Сеть появится, – ответил Майоров.

– Дверь как в бомжатнике, – хмыкнул Степан, когда мы остановились у входа в квартиру.

– С глазком, – добавил Филипп. – Сколько лет тут ремонта не было?

Я начала давить на звонок.

Створка приоткрылась на длину цепочки.

– Кто там? – прошептал Федор.

– У тебя есть глазок в двери, в него глянь, – велел Степан.

– Заходите, – разрешил Лебедев.

Как только мы очутились в прихожей, Федор живо захлопнул дверь.

– Федор, глазок и цепочка – опасные вещи, – решил просветить Лебедева Майоров, – в первый легко ткнуть остро заточенным предметом, а ты в это время глазом в него смотришь. Подумай, что с тобой будет? Цепочка же на раз-два перекусывается простым инструментом.

– Снимайте куртки, – отмахнулся Лебедев.

– Красота, – оценил интерьер Степа, когда мы очутились в комнате.

– Бордель в Задрипенске рыдает от зависти, – добавил Майоров, – зеркальный потолок, полумрак, пол покрыт шкурой невинно убиенного плюшевого волка, телик на стене и кровать размером с три телеги. Где нам сесть?

– Может, на кухню пройдем? – предложила я. – В спальне темно и ни кресел, ни дивана нет.

– Мне больно на стуле сидеть, – заныл Лебедев, – лучше лежать. Принесите табуретки. Или на постели устраивайтесь.

– Слишком эротично, – усмехнулся Степан и ушел.

– Групповуха не мое хобби, – ухмыльнулся Филипп и тоже покинул спальню.

Через пять минут мы сидели на табуретках, которые принесли мужчины.

– Говоришь, нет перелома? – начал разговор Степан.

– Ага, – кивнул Федя, – идиот в больнице не разобрался. У них есть только рентген, аппарату лет, как Емельяну Пугачеву. Снимок бабка смотрела, а она старше Кремля.

– Вроде Лена тебя перевезла в хорошую клинику, – напомнила я.


– Я удрал! – коротко сообщил Лебедев.

– Чья квартира-то? – не умолкала я.

Федор отвел глаза в сторону.

– Ну…

– Жилплощадь принадлежала Светлане Вересовой, – ответил вместо него Майоров, – она ее подарила Лебедеву вскоре… после своей смерти. То-то мне адрес знакомым показался. Старею! Память подводить стала. Видел же ранее, какая квартира на Федора зарегистрирована.

– Федя, как тебе удалось упросить покойную сделать подарок? – усмехнулся Степан.

– Ну… я попросил знакомого нотариуса помочь. Это не преступление, – простонал Лебедев, – все равно убогое жилье никому не нужно, не государству же его отдавать. Я заслужил квадратные метры.

И Федор завел рассказ.

Лебедев всегда нравился женщинам определенного сорта: не юным, обеспеченным, вполне успешным или удачно вышедшим замуж, но обделенным вниманием супруга. Отношения с такими Федя завязывал мгновенно. И, что очень ценно, умел прекратить роман так, что никто на него не обижался.

Все его неприятности начались после страстной любви с Серафимой Лампиной. С кондитершей Лебедева познакомила Оля Нефедова, она вместе с Фимой делала торты, из которых выскакивала кукла – портрет именинника. С Олей у Лебедева когда-то был роман, правда, короткий, они тихо-мирно перестали спать вместе, но остались приятелями. Нефедова как женщина не нравилась Лебедеву, но она была отличной подругой, своей в доску. Федя знал о ее романе с Леоновым, о том, как Ольга любила Никиту, как ждала, что тот бросит Светлану, но вышло иначе. Брошенной оказалась Нефедова, она впала в депрессию. Чтобы немного приободрить приятельницу, Феденька снова уложил ее к себе в койку. Но Оле секс не помог, о чем она прямо сказала Лебедеву. Пара во второй раз оборвала роман, а их дружеские отношения стали еще крепче. Ревнивая Серафима ничего не знала о зигзаге любовника. А Нефедова, в свою очередь, решила помочь лучшему другу и порекомендовала его в качестве пресс-секретаря Светлане Вересовой, своей клиентке.

Лебедев вдохновенно исполнял роль раджи, а после тусовок ехал с хозяйкой в квартирку, которой Светочка владела еще до замужества. По ее словам, Никита понятия не имел о существовании этого жилья. Света, похоже, не впервые использовала однушку для встреч с любовниками. Интерьер квартиры сразу сообщал о ее предназначении.

Некоторое время Феде удавалось работать на два фронта. Немало способствовал этому бизнес Лампиной, та летала по всей стране со своими тортами. Нефедова делала куклу и отдавала ее Симе. Кондитерша оставалась в неведении, какие отношения одно время связывали Ольгу и ее любовника.

Став «раджой», Федя живо сообразил: Светлана не любит мужа, а тот занят исключительно бизнесом. Потом Лебедев узнал о наличии в семье больного ребенка. Вересова выболтала ему всю правду о своем замужестве, жаловалась на свекровь, которая ей житья не дает, злилась:

– Мамаша наезжает на меня, постоянно твердит: «У тебя кровь гнилая. У нас, Леоновых, убогих в роду не было».

Федя помнит, как один раз Светлана встретила его в тайном гнездышке вся в слезах, бросилась ему на шею с криком:

– Прикинь! Жаба узнала, что я подкидыш! Меня удочерили.

– Да ну? – удивился Лебедев. – А ты сама что, не в курсе?

– Маманька, когда выгоняла меня из дома, выложила правду мне в лицо, – всхлипнула Света, – я сначала заплакала, а потом обрадовалась. Хорошо, что мать не родная! …! Но свекрови я ничего не говорила. Откуда она все узнала, а?

– Кто-то Елизавете настучал, – предположил Федор.

У Вересовой неожиданно высохли слезы.

– Ну все! Долго я терпела старухины закидоны. Найму правильных людей! Пусть накопают компромат на свекруху! Станет на меня в очередной раз баллон катить, а я ведро с дерьмом ей в морду.

И у нее это получилось! Такое на свет выплыло!

– Как люди Вересовой и Елизавета Петровна добрались до закрытых документов об удочерении? – изумилась я.

Майоров кашлянул.

– У меня есть только одно объяснение. Сотрудникам архивов платят копейки. Несколько лет назад на рынке появилось агентство «Секрета нет». Его создали три человека. Двух я знаю. Оба работали в архивах много лет. Третий – просто богатый Буратино. Официально агентство занимается составлением родословных. Но до меня доползали слухи, что контора может раздобыть любые, подчеркну, любые документы. Прайс они, естественно, не афишируют, но, скорей всего, за большие деньги добудут вам печень дьявола. А у Светланы и Елизаветы пухлые кошельки.

– Невестка искала компромат на свекровь, а свекровь искала компромат на невестку, – вздохнула я.

– И у них получилось, – резюмировал Филипп.

– Что тебе рассказала Вересова? – спросил у Лебедева Степан.





Глава сорок третья




Федор продолжил рассказ.

Прошло какое-то время, и Вересова, весело хихикая, сообщила Феде невероятную новость:

– Прикинь! Елизавета в школьном возрасте родила ребенка и подбросила его в подъезд. Тогда ее звали Козлёнок Алёна. Имя и фамилию свекровь потом сменила.

– Ух ты! Теперь ей придется прикусить язык, – восхитился Федя, – твои детективы молодцы.

– Я нашла лучших, – похвасталась Светлана, – но это не все! Угадай, где сейчас младенец?