Козлёнок Алёнушка
Часть 34 из 38 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Помню, как удивился, когда ко мне прибежала Светлана и сообщила:
– Лиза чем-то больна!
До того дня жена не особенно заботилась о ребенке. Я сразу нанял няню, она ухаживала за младенцем. И вскоре у меня создалось впечатление, что рождение Лизы вызвано желанием жены пойти наперекор советам свекрови. Моя мама весьма разумно говорила:
– Подождите немного с детьми. Поживите для себя, притритесь друг к другу, поймите: ваши отношения надолго или это просто всплеск страсти.
Елизавета Петровна мудрая женщина, она опасалась, что молодые быстро разведутся. Далеко не каждая пара выдерживает испытание детьми. Мама хотела, чтобы наследник фамилии Леоновых жил в полной семье. А для этого надо, чтобы муж с женой сначала нагулялись. Здравая мысль, прекрасный совет. Но Светлана всегда в штыки воспринимала все советы свекрови и назло ей поступала наоборот. Поэтому супруга, ничего не сказав мне, перестала предохраняться, и родилась Лиза. Жена выдохнула, она утерла нос матери мужа, поступила по-своему. Да только ребенок Светлане был не нужен, она неделями не заходила в детскую. И вдруг примчалась с заявлением:
– Немедленно везу Лизочку к специалисту. К самому лучшему!
Назвала какую-то фамилию, вернулась домой в слезах. У девочки смертельный недуг! Порфирия!
Я попросил жену не истерить, но и сам понял, что ребенку плохо. Кожа пожелтела, вид у малышки стал болезненный, аппетит пропал, она все время спала. В придачу зубы у дочери стали темнеть. Я нашел врача, сам повез малышку в клинику. Там сделали анализы и за голову схватились. Все показатели непонятно какие! Растерялся педиатр. Возможно, он отличный врач, но с порфирией дел не имел. После посещения еще трех эскулапов я принял решение искать знающего человека за границей. Вышел на Рэя Эпштейна. Тот консультировал по всему миру. Во сколько мне обошелся его визит, говорить не хочу. Вопрос денег не важен, если речь идет о жизни ребенка.
Глава сорок первая
Леонов кашлянул:
– Эпштейн осмотрел Лизу, взял кучу анализов, сложил пробирки в особый бокс и улетел. Через несколько дней мы с ним связались по скайпу. Рэй сказал:
– Никакой порфирии у малышки нет, хотя анализы плохие. Но они такие не из-за болезни, а по причине приема препаратов. Моя лаборатория определила, что дают малышке. Список сейчас вышлю. Скорей всего, девочку угощают с помощью шоколадных конфет, они прекрасно маскируют вкус медикаментов. Кто, с какой целью старается представить ребенка больным, не мое дело. Но если прием лекарств продлится, ваша дочь может погибнуть.
Ну и кто попал под подозрение? У меня не было сомнений – это Светлана! Только она могла придумать историю с порфирией. Броня никогда не сделает ребенку плохо, и, кстати, она несколько раз говорила мне:
– Попросите жену не давать Лизочке шоколадные конфеты. У девочки животик плохо работать стал.
У нас с Брониславой тогда уже были близкие отношения, но она со мной до сих пор на «вы». После небольшого колебания я посоветовался с Броней, мы выработали план, который и осуществили. Самым сложным было не вызвать подозрений у Светланы. И не дай бог, чтобы она поняла, что Лизе делается лучше. Я не мог развестись с женой, в России ребенок традиционно остается с матерью. Отнять у нее малышку по суду? Стать героем прессы? Увольте, этого мне не надо.
– Ты же говорил, что Вересова не занималась дочкой, – удивилась я, – она бы тебе спокойно отдала Лизу.
– Как бы не так! – рассердился Никита. – Наоборот! В случае развода дочь для Светланы это способ давления на бывшего, повод выжать из меня как можно больше денег. «Не хочешь дать мне нужную сумму? Значит, не увидишь Лизу». Знаю я такие истории. План мы составили такой: Лиза «умирает» после тяжелой болезни. Светлану я отправляю жить в Лондон, потом тихо происходит развод, Вересова получает достойное содержание. Маму я через некоторое время выдам замуж.
– Что? – подпрыгнула я.
Никита улыбнулся:
– У нас с ней разница в возрасте – девятнадцать лет. Елизавета Петровна здорова, прекрасно выглядит, обеспечена. Жених нашелся быстро, он живет в Италии, сам русский. На десять лет моложе невесты, владеет мелким бизнесом, рад создать семью с богатой дамой, станет ее холить и лелеять. Ну и мы осуществили задуманное. Броня перехватывала конфеты, которые девочке постоянно подсовывала мать. Лиза стала принимать безопасные пищевые красители, они изменили цвет зубов, кожи. Хорошо, что девочка от природы спокойная, не любит бегать, шуметь. Я распустил слух, что у дочки порфирия… И в конце концов Лиза якобы умерла.
– Она жива, – обрадовалась я, – вот почему в гробу лежала кукла. Но после «смерти» ребенка все пошло не по вашему плану.
Никита кивнул.
– Я и подумать не мог, что Светлана глотнет кислоты. Но одной заботой стало меньше. Оплакивать бабу я не стал, похоронил ее достойно. Итальянец прилетел в Москву, все вроде шло отлично, маме он понравился, она к нему в гости в городок Лорето Апрутино постоянно летает. Жених получает от меня подарки. И вдруг! Лебедев решил меня шантажировать.
– А он тут при чем? – спросила я. – Или ты ему рассказал, для кого дом куплен?
Никита прищурился.
– Нет, конечно. А вот приличного жениха для мамы попросил найти. Не мог же я обратиться в брачное агентство. Елизавета Петровна не должна догадаться, что ее ухажер нанят! Несколько дней назад Лебедев выдвинул условие: я плачу ему теперь в месяц денег в два раза больше. Я ответил: «Надо поговорить. Встречаемся послезавтра на парковке, как обычно». Федор закапризничал: «Не могу, завтра у меня свадьба, я женюсь, давайте в понедельник». Соглашаться на его условия я не собирался, не имел желания играть по его правилам, поэтому сразу заявил: «Или послезавтра, или никогда». Он приехал на такси, вонял перегаром, заломил непомерную сумму. Я ему сказал:
– Очнись! Ты и так много имеешь.
Он заявил:
– Если не будете платить, я расскажу Елизавете Петровне, за кого она замуж собралась. И сообщу, кто придумал ей этого мужика подсунуть.
Вот тут я его и выбросил из джипа, о чем абсолютно не жалею. Лебедев в больнице, его оттуда долго не выпустят, он мне звонил, рыдал в трубку, просил прощения. Мама через неделю оформит брак. Вот и вся история. Больше мне добавить нечего.
– Лизу теперь зовут Катей? – неизвестно зачем уточнила я. – У вас с Брониславой пока нет детей?
Леонов не ответил, он встал.
– Теперь вы все знаете. Можно расходиться.
– Вроде складная история, но возникли вопросы, – произнес Степан, когда мы ехали в офис.
– Зачем Светлана решила представить девочку больной? – тут же выразил свое недоумение Майоров. – В чем смысл столь жестокого спектакля?
– Она не любила Лизу, действовала назло свекрови, – сказала я, – то, что девочка теперь с ней навсегда и никуда не денется, до жены Никиты дошло лишь после того, как младенец появился на свет. Наверное, Свете хотелось от малышки избавиться. И что делать? Сдать дочь в приют? Невозможно. Вот мать и решила убить дочь, объявив ту неизлечимо больной. Специально подобрала редкую хворь, отвела девочку к какому-то шарлатану.
Степа не стал спорить.
– Возможная версия. Но есть кое-что, не позволяющее в нее поверить. Вересова не бедная женщина. У Лизы с первых дней жизни была няня, потом Бронислава. Девочка никак не обременяла мать, та с дочкой почти не виделась, жила как хотела. Зачем выдумывать недуг? Женить на себе богатого мужчину и, чтобы привязать его покрепче, произвести на свет ребенка – любимая уловка нищих красавиц. Детей они не любят, все светлые чувства отдают деньгам. И как поступают такие мамаши с наследниками? До школьного возраста о них заботятся няньки, потом детей отправляют за границу. Домой они прилетают только на каникулы. Зачем порфирия? К чему этот спектакль?
– Елизавета Петровна действительно увлекается реставрацией церковной утвари, – неожиданно произнес Филипп, который может выуживать информацию в Сети при любых обстоятельствах, – госпожа Леонова хорошо известна в узких кругах людей, которые увлечены тем же делом. Иконами она не занимается, а вот их окладами – с удовольствием. Приди матери Никиты в голову зарабатывать таким образом, без работы она не останется. У Елизаветы прекрасная репутация. И денег она с заказчиков не берет, трудится бесплатно. У нее есть аккаунты в соцсетях, они посвящены исключительно ее реставрационным работам. Она там демонстрирует снимки икон. «Доска», например, тысяча пятьсот какого-то года. Лик темный, его совсем не видно. Оклад вообще ни на что не похож. Рядом снимок того же образа, но уже приведенного в порядок. И текст. Слушайте. «Увы, у меня нет таланта живописца. Икону вернул к жизни прекрасный художник. Я работала с окладом. Как всегда, начала с изучения образа, искала в архивных документах описания Одигитрии[4]. Господь мне помог. Я нашла что искала. Оклад сейчас, как и прежде, сделан из серебра. Драгоценные камни, правда, заменены искусственными, по цвету полностью им соответствуют…
Филипп остановился, потом продолжил:
– В каждой публикации она предлагает: «Пишите мне на почту или звоните в мастерскую». И указывает номер. Не мобильный, а стационарный. Сейчас соединюсь… Секунду…
По салону понеслись гудки, потом ответил молодой голос:
– Слушаю!
– Добрый день, меня зовут отец Дмитрий, – лихо соврал Филипп. – Позволительно ли поговорить с Елизаветой Петровной?
– Это я, батюшка.
– Еще раз добрый день, матушка. Разрешите вопрос задать?
– Конечно.
– Господь послал мне икону. Состояние ее плачевное, найдена на чердаке, валялась среди мусора.
– Ужасно!
– По моему разумению, это икона из монастыря, который в наших краях существовал до шестидесятых годов двадцатого века. Потом его разграбили, сделали из храма хранилище сена. Есть предположение, что образ, о котором я веду речь, – чудотворная святыня монастыря. Написан он был в тысяча пятьсот шестьдесят втором году по заказу помещика Елина в благодарность за избавление от тяжкой болезни его единственной дочери. Икона имела богатый оклад. Не сочтите за труд взглянуть на нашу находку и оценить: можно ли ее реставрировать? Мы, к сожалению, стеснены в средствах, но, если вы возьметесь, то прихожане соберут деньги…
– Батюшка, простите, что не дала вам договорить. Я работаю безвозмездно.
– Спаси вас, Господи.
– Вы в Москве?
– Нет, далеко от Белокаменной.
– Присылайте кого-нибудь с иконой. Староборкинский переулок, дом восемь, шестой этаж. Домофон двенадцать.
– Спаси вас, Господи. До которого часа вам можно звонить? Не хочется домашних беспокоить.
– Я работаю в мастерской. Я здесь одна. Пусть ваш человек позвонит, мы договоримся.
– Хорошо, что не дома трудитесь, икона просит тишины.
– Я только оклад делаю, ликом займется мой напарник. Нет у меня духовных сил на этот труд. И запахи резкие, я использую разные реактивы.
– Спаси вас, Господи. Ангела-хранителя вам в помощь.
– Спаси, Господи.
Разговор завершился.
Глава сорок вторая
– Ну, ты даешь! – поразился Степан. – Прямо как священник беседуешь.
– Дед служил настоятелем храма, – пояснил Филипп, – я у него в алтарниках состоял, пока в институт не поступил. Никита Иванович солгал. Он говорил, что Светлана зачем-то зашла в мастерскую матери и случайно выпила кислоту, которая была в чашке. Но, как мы сейчас выяснили, Елизавета Петровна не работает дома. И понятно почему: разные запахи могут раздражать членов семьи, в квартире сын, невестка, внучка, нянька, суета, громкие голоса. А работа с иконой, пусть даже только с окладом, требует тишины, сосредоточенности, молитвы. Я удивился, когда Леонов сообщил, что Вересова выпала из окна мастерской свекрови. В отчете об осмотре места падения говорится про окно столовой. Вот и закрались у меня подозрения: не врет ли издатель? Теперь ясно, что он лгал. Почему? Вернее, зачем?
У меня зазвонил телефон, номер был неизвестен. Я сомневалась пару секунд. Не люблю отвечать на звонки, если контакта нет в телефонной книжке, обязательно нарвешься на рекламу. Но потом все же отозвалась.
– Вилка, – зашептал мужской голос, – приезжай скорей.
– Кто это? – не сообразила я.
– Лиза чем-то больна!
До того дня жена не особенно заботилась о ребенке. Я сразу нанял няню, она ухаживала за младенцем. И вскоре у меня создалось впечатление, что рождение Лизы вызвано желанием жены пойти наперекор советам свекрови. Моя мама весьма разумно говорила:
– Подождите немного с детьми. Поживите для себя, притритесь друг к другу, поймите: ваши отношения надолго или это просто всплеск страсти.
Елизавета Петровна мудрая женщина, она опасалась, что молодые быстро разведутся. Далеко не каждая пара выдерживает испытание детьми. Мама хотела, чтобы наследник фамилии Леоновых жил в полной семье. А для этого надо, чтобы муж с женой сначала нагулялись. Здравая мысль, прекрасный совет. Но Светлана всегда в штыки воспринимала все советы свекрови и назло ей поступала наоборот. Поэтому супруга, ничего не сказав мне, перестала предохраняться, и родилась Лиза. Жена выдохнула, она утерла нос матери мужа, поступила по-своему. Да только ребенок Светлане был не нужен, она неделями не заходила в детскую. И вдруг примчалась с заявлением:
– Немедленно везу Лизочку к специалисту. К самому лучшему!
Назвала какую-то фамилию, вернулась домой в слезах. У девочки смертельный недуг! Порфирия!
Я попросил жену не истерить, но и сам понял, что ребенку плохо. Кожа пожелтела, вид у малышки стал болезненный, аппетит пропал, она все время спала. В придачу зубы у дочери стали темнеть. Я нашел врача, сам повез малышку в клинику. Там сделали анализы и за голову схватились. Все показатели непонятно какие! Растерялся педиатр. Возможно, он отличный врач, но с порфирией дел не имел. После посещения еще трех эскулапов я принял решение искать знающего человека за границей. Вышел на Рэя Эпштейна. Тот консультировал по всему миру. Во сколько мне обошелся его визит, говорить не хочу. Вопрос денег не важен, если речь идет о жизни ребенка.
Глава сорок первая
Леонов кашлянул:
– Эпштейн осмотрел Лизу, взял кучу анализов, сложил пробирки в особый бокс и улетел. Через несколько дней мы с ним связались по скайпу. Рэй сказал:
– Никакой порфирии у малышки нет, хотя анализы плохие. Но они такие не из-за болезни, а по причине приема препаратов. Моя лаборатория определила, что дают малышке. Список сейчас вышлю. Скорей всего, девочку угощают с помощью шоколадных конфет, они прекрасно маскируют вкус медикаментов. Кто, с какой целью старается представить ребенка больным, не мое дело. Но если прием лекарств продлится, ваша дочь может погибнуть.
Ну и кто попал под подозрение? У меня не было сомнений – это Светлана! Только она могла придумать историю с порфирией. Броня никогда не сделает ребенку плохо, и, кстати, она несколько раз говорила мне:
– Попросите жену не давать Лизочке шоколадные конфеты. У девочки животик плохо работать стал.
У нас с Брониславой тогда уже были близкие отношения, но она со мной до сих пор на «вы». После небольшого колебания я посоветовался с Броней, мы выработали план, который и осуществили. Самым сложным было не вызвать подозрений у Светланы. И не дай бог, чтобы она поняла, что Лизе делается лучше. Я не мог развестись с женой, в России ребенок традиционно остается с матерью. Отнять у нее малышку по суду? Стать героем прессы? Увольте, этого мне не надо.
– Ты же говорил, что Вересова не занималась дочкой, – удивилась я, – она бы тебе спокойно отдала Лизу.
– Как бы не так! – рассердился Никита. – Наоборот! В случае развода дочь для Светланы это способ давления на бывшего, повод выжать из меня как можно больше денег. «Не хочешь дать мне нужную сумму? Значит, не увидишь Лизу». Знаю я такие истории. План мы составили такой: Лиза «умирает» после тяжелой болезни. Светлану я отправляю жить в Лондон, потом тихо происходит развод, Вересова получает достойное содержание. Маму я через некоторое время выдам замуж.
– Что? – подпрыгнула я.
Никита улыбнулся:
– У нас с ней разница в возрасте – девятнадцать лет. Елизавета Петровна здорова, прекрасно выглядит, обеспечена. Жених нашелся быстро, он живет в Италии, сам русский. На десять лет моложе невесты, владеет мелким бизнесом, рад создать семью с богатой дамой, станет ее холить и лелеять. Ну и мы осуществили задуманное. Броня перехватывала конфеты, которые девочке постоянно подсовывала мать. Лиза стала принимать безопасные пищевые красители, они изменили цвет зубов, кожи. Хорошо, что девочка от природы спокойная, не любит бегать, шуметь. Я распустил слух, что у дочки порфирия… И в конце концов Лиза якобы умерла.
– Она жива, – обрадовалась я, – вот почему в гробу лежала кукла. Но после «смерти» ребенка все пошло не по вашему плану.
Никита кивнул.
– Я и подумать не мог, что Светлана глотнет кислоты. Но одной заботой стало меньше. Оплакивать бабу я не стал, похоронил ее достойно. Итальянец прилетел в Москву, все вроде шло отлично, маме он понравился, она к нему в гости в городок Лорето Апрутино постоянно летает. Жених получает от меня подарки. И вдруг! Лебедев решил меня шантажировать.
– А он тут при чем? – спросила я. – Или ты ему рассказал, для кого дом куплен?
Никита прищурился.
– Нет, конечно. А вот приличного жениха для мамы попросил найти. Не мог же я обратиться в брачное агентство. Елизавета Петровна не должна догадаться, что ее ухажер нанят! Несколько дней назад Лебедев выдвинул условие: я плачу ему теперь в месяц денег в два раза больше. Я ответил: «Надо поговорить. Встречаемся послезавтра на парковке, как обычно». Федор закапризничал: «Не могу, завтра у меня свадьба, я женюсь, давайте в понедельник». Соглашаться на его условия я не собирался, не имел желания играть по его правилам, поэтому сразу заявил: «Или послезавтра, или никогда». Он приехал на такси, вонял перегаром, заломил непомерную сумму. Я ему сказал:
– Очнись! Ты и так много имеешь.
Он заявил:
– Если не будете платить, я расскажу Елизавете Петровне, за кого она замуж собралась. И сообщу, кто придумал ей этого мужика подсунуть.
Вот тут я его и выбросил из джипа, о чем абсолютно не жалею. Лебедев в больнице, его оттуда долго не выпустят, он мне звонил, рыдал в трубку, просил прощения. Мама через неделю оформит брак. Вот и вся история. Больше мне добавить нечего.
– Лизу теперь зовут Катей? – неизвестно зачем уточнила я. – У вас с Брониславой пока нет детей?
Леонов не ответил, он встал.
– Теперь вы все знаете. Можно расходиться.
– Вроде складная история, но возникли вопросы, – произнес Степан, когда мы ехали в офис.
– Зачем Светлана решила представить девочку больной? – тут же выразил свое недоумение Майоров. – В чем смысл столь жестокого спектакля?
– Она не любила Лизу, действовала назло свекрови, – сказала я, – то, что девочка теперь с ней навсегда и никуда не денется, до жены Никиты дошло лишь после того, как младенец появился на свет. Наверное, Свете хотелось от малышки избавиться. И что делать? Сдать дочь в приют? Невозможно. Вот мать и решила убить дочь, объявив ту неизлечимо больной. Специально подобрала редкую хворь, отвела девочку к какому-то шарлатану.
Степа не стал спорить.
– Возможная версия. Но есть кое-что, не позволяющее в нее поверить. Вересова не бедная женщина. У Лизы с первых дней жизни была няня, потом Бронислава. Девочка никак не обременяла мать, та с дочкой почти не виделась, жила как хотела. Зачем выдумывать недуг? Женить на себе богатого мужчину и, чтобы привязать его покрепче, произвести на свет ребенка – любимая уловка нищих красавиц. Детей они не любят, все светлые чувства отдают деньгам. И как поступают такие мамаши с наследниками? До школьного возраста о них заботятся няньки, потом детей отправляют за границу. Домой они прилетают только на каникулы. Зачем порфирия? К чему этот спектакль?
– Елизавета Петровна действительно увлекается реставрацией церковной утвари, – неожиданно произнес Филипп, который может выуживать информацию в Сети при любых обстоятельствах, – госпожа Леонова хорошо известна в узких кругах людей, которые увлечены тем же делом. Иконами она не занимается, а вот их окладами – с удовольствием. Приди матери Никиты в голову зарабатывать таким образом, без работы она не останется. У Елизаветы прекрасная репутация. И денег она с заказчиков не берет, трудится бесплатно. У нее есть аккаунты в соцсетях, они посвящены исключительно ее реставрационным работам. Она там демонстрирует снимки икон. «Доска», например, тысяча пятьсот какого-то года. Лик темный, его совсем не видно. Оклад вообще ни на что не похож. Рядом снимок того же образа, но уже приведенного в порядок. И текст. Слушайте. «Увы, у меня нет таланта живописца. Икону вернул к жизни прекрасный художник. Я работала с окладом. Как всегда, начала с изучения образа, искала в архивных документах описания Одигитрии[4]. Господь мне помог. Я нашла что искала. Оклад сейчас, как и прежде, сделан из серебра. Драгоценные камни, правда, заменены искусственными, по цвету полностью им соответствуют…
Филипп остановился, потом продолжил:
– В каждой публикации она предлагает: «Пишите мне на почту или звоните в мастерскую». И указывает номер. Не мобильный, а стационарный. Сейчас соединюсь… Секунду…
По салону понеслись гудки, потом ответил молодой голос:
– Слушаю!
– Добрый день, меня зовут отец Дмитрий, – лихо соврал Филипп. – Позволительно ли поговорить с Елизаветой Петровной?
– Это я, батюшка.
– Еще раз добрый день, матушка. Разрешите вопрос задать?
– Конечно.
– Господь послал мне икону. Состояние ее плачевное, найдена на чердаке, валялась среди мусора.
– Ужасно!
– По моему разумению, это икона из монастыря, который в наших краях существовал до шестидесятых годов двадцатого века. Потом его разграбили, сделали из храма хранилище сена. Есть предположение, что образ, о котором я веду речь, – чудотворная святыня монастыря. Написан он был в тысяча пятьсот шестьдесят втором году по заказу помещика Елина в благодарность за избавление от тяжкой болезни его единственной дочери. Икона имела богатый оклад. Не сочтите за труд взглянуть на нашу находку и оценить: можно ли ее реставрировать? Мы, к сожалению, стеснены в средствах, но, если вы возьметесь, то прихожане соберут деньги…
– Батюшка, простите, что не дала вам договорить. Я работаю безвозмездно.
– Спаси вас, Господи.
– Вы в Москве?
– Нет, далеко от Белокаменной.
– Присылайте кого-нибудь с иконой. Староборкинский переулок, дом восемь, шестой этаж. Домофон двенадцать.
– Спаси вас, Господи. До которого часа вам можно звонить? Не хочется домашних беспокоить.
– Я работаю в мастерской. Я здесь одна. Пусть ваш человек позвонит, мы договоримся.
– Хорошо, что не дома трудитесь, икона просит тишины.
– Я только оклад делаю, ликом займется мой напарник. Нет у меня духовных сил на этот труд. И запахи резкие, я использую разные реактивы.
– Спаси вас, Господи. Ангела-хранителя вам в помощь.
– Спаси, Господи.
Разговор завершился.
Глава сорок вторая
– Ну, ты даешь! – поразился Степан. – Прямо как священник беседуешь.
– Дед служил настоятелем храма, – пояснил Филипп, – я у него в алтарниках состоял, пока в институт не поступил. Никита Иванович солгал. Он говорил, что Светлана зачем-то зашла в мастерскую матери и случайно выпила кислоту, которая была в чашке. Но, как мы сейчас выяснили, Елизавета Петровна не работает дома. И понятно почему: разные запахи могут раздражать членов семьи, в квартире сын, невестка, внучка, нянька, суета, громкие голоса. А работа с иконой, пусть даже только с окладом, требует тишины, сосредоточенности, молитвы. Я удивился, когда Леонов сообщил, что Вересова выпала из окна мастерской свекрови. В отчете об осмотре места падения говорится про окно столовой. Вот и закрались у меня подозрения: не врет ли издатель? Теперь ясно, что он лгал. Почему? Вернее, зачем?
У меня зазвонил телефон, номер был неизвестен. Я сомневалась пару секунд. Не люблю отвечать на звонки, если контакта нет в телефонной книжке, обязательно нарвешься на рекламу. Но потом все же отозвалась.
– Вилка, – зашептал мужской голос, – приезжай скорей.
– Кто это? – не сообразила я.