Ковен заблудших ведьм
Часть 39 из 62 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Меня будто облили ледяной водой из шланга. Я онемела, обескураженная, как ловко Тюльпана поменяла нас местами. И все бы ничего, если бы она не была права… Мой мозг заскрипел, отказываясь признавать это. Мысль, которую я гнала долгое время, обрушилась неистовой стихией: что будет после того, как эпопея с Ферн завершится? Какое будущее ждет меня с Коулом, если ведьм моего ковена почти не осталось? Мне было всего двадцать, и я жила сегодняшним днем, не думая о завтрашнем, который и вовсе мог не наступить. Но если все-таки наступит…
– В чем дело, Одри? – поддела меня Тюльпана, улыбаясь сквозь боль, которую выдавала за ехидство. – Кто-то ведь должен был открыть тебе глаза на очевидное. Странно, что Рашель не сделала этого. Твой ковен вымер, ведь так? Твоя задача как Верховной – восстановить его. Неприкаянных ведьм не хватит для этого… Нужны ведьмы одной с тобой крови. Тебе придется заводить детей, и много. Думаешь, все из них будут девочками? А что, если природа сыграет злую шутку и у вас с Коулом будут рождаться лишь сыновья? В таком случае Верховенство прервется, и ведьмы Дефо исчезнут с лица земли.
Я похолодела от этих слов, но ничем себя не выдала. По крайней мере, постаралась.
– Везде есть лазейки.
– Такие же, как та лазейка, которую нашла Виктория, извратив сущность Джулиана и сделав его больным чудовищем, вожделеющим родную сестру?
Я сглотнула, бесстрашно глядя Тюльпане в глаза. Она испытывала меня, как дикий зверь, – дам я слабину или выстою? Заслужу ли право быть посвященной в ее фамильную тайну?
– По-моему, последнее, что тебя должно волновать, – это мое потенциальное потомство.
Тюльпана пожала плечами и усмехнулась. Безжалостный шторм в ее глазах, поднятый моими расспросами, улегся до безобидных набегов пены.
– Но я ведь теперь ведьма твоего ковена. Я должна заботиться о будущем своей Верховной. Коул – не пара тебе, Одри. Природа не зря ограничила наследование магии: ведьмы должны быть с ведьмами. – Тюльпана оглянулась в сторону парка – туда, где на мигающем колесе обозрения, пронзающем синее небо, сейчас катался ее сын с приемной семьей. – Атташе – наш авангард. Они всегда умирают первыми. И дети от них тоже. Но это неправильно… Ребенок должен пережить свою мать, а не наоборот.
– Ты говоришь словами Авроры.
– Может быть, – согласилась Тюльпана. В Лас-Вегасе стояло как минимум двадцать градусов, но она завернулась в фиолетовый плащ и обняла себя руками, будто замерзла. – Мы с Киллианом провели вместе больше двадцати лет… В ту пору меня не влекло Верховенство – я не встречалась с Авророй долгие годы. А Киллиан даже не был охотником на ведьм, как твой Коул. Он был обыкновенным мужчиной, для которого принесенная мне клятва значила больше, чем человеческий брак. Он управлялся с мечом хуже, чем с бритвой, но ему было важно сделать для меня хоть что-то. И он сделал. Генри стал его лучшим подарком мне, пока Аврора все не испортила.
Мы стояли посреди оживленной площади, а от этого короткого рассказала у Тюльпаны подкашивались колени. Она покачнулась и опустилась на скамейку под искусственной сакурой, глядя на свои черные ботинки с шипами.
– Аврора убила Киллиана, а потом отняла Генри? – догадалась я шепотом, пытаясь сдержать сочувствие, которого Тюльпана никогда бы не потерпела в свой адрес.
Она медленно моргнула вместо ответа.
– Аврора жалела, что выпустила меня из поля зрения на целый век. Считала, я отбилась от рук и мне нужно вернуться в лоно ковена. Но с ребенком-смертным вход туда закрыт… Однажды, когда мне пришлось отлучиться из дома, она пришла за Генри. Его уже и след простыл к моему возвращению. Пытать Аврору было бесполезно – она никогда не отступается от своих планов. А на Генри было столько защитных чар, собственноручно мною наложенных… У меня ушло полтора года, чтобы его найти. И когда я нашла… Оказалось, Генри уже забрали в семью. Он – страховой агент, она – флорист с собственным цветочным магазинчиком. Семьи обычнее днем с огнем не сыщешь! Они больше десяти лет не могли завести детей, а потому дали Генри все, что ему было нужно, и даже больше. Они дали ему любовь, какую я никогда не знала, а потому не могла дать. У Генри появился шанс прожить нормальную жизнь, дожить до глубокой старости в спокойном незнании, что чудовища, прячущиеся под его детской кроваткой, – вполне реальны. И я не стала этот шанс отбирать. Я поняла, что Аврора была права: так лучше не только для меня, но и для Генри. Теперь каждый на своем месте.
Я нервно сжимала и разжимала подол своего платья, боясь перебить Тюльпану, боясь запомнить ее слова и спустя годы прочувствовать нечто подобное. Я восхищалась ею, если не сказать больше – боготворила. Сильная внешне, она была сильной и внутри – не расколоть, не продавить. Но я бы никогда не пожелала себе такой силы – ее можно лишь выстрадать и воспитать в себе через тернии и агонию.
– Ферн хотела, чтобы я увидела Генри, – прошептала Тюльпана серыми губами, и отчаяние ее сменилось испепеляющей ненавистью. – Это мое наказание. Он так похож на Киллиана… С тех пор как Генри исполнилось два, я никогда не подходила к нему настолько близко. И больше не подойду. – Тюльпана вскочила с места и бросила на меня непроницаемый взгляд. – Забудь о том, что здесь было. Если расскажешь хоть кому-нибудь – у тебя отсохнет язык.
Я чиркнула пальцами по губам, изображая застежку. Тюльпана удовлетворенно хмыкнула и направилась к парковке, где на солнце сверкал синий джип. Она легко стерла наш разговор из памяти, но для меня было слишком поздно: я почувствовала, как сорняки сомнений, посаженные ею, начали прорастать. Однажды я зарасту ими и уже не выпутаюсь.
– Решай проблемы по мере их поступления, – повторила я про себя совет Рашель, вставая со скамьи и отряхиваясь. – Сначала Ферн, потом – все остальное.
Я перебежала дорогу на красный свет и юркнула в машину, где все уже были в сборе.
– Выглядит… живописно, – прокомментировала я лиловый синяк с запекшейся кровью, обводящий нижнюю губу Коула. – Сувенир от Гидеона?
Коул посмотрелся в зеркало заднего вида и ужаснулся – похоже, до этого момента он даже не задумывался, что выглядит настолько кошмарно. Волосы сбились в дремучие клоки, левая скула была рассечена по диагонали, как если бы Коул проехался лицом по асфальту. Один рукав обожаемой мною рубашки отсутствовал, а уж на штаны я и вовсе смотреть побоялась.
– Надеюсь, он выглядит так же, – попыталась разрядить обстановку я, открыв баночку с цветочной мазью и ласково втерев ее в свежие ссадины.
Коул зашипел, но мужественно вытерпел.
– Хуже. За Бакса я точно отплатил.
– Мой ты умница!
Коул скривился – не то от моего тона, не то от травяного запаха, щиплющего израненную кожу. Коул был горячим, как в лихорадке, и я прижала к нему ладонь, впитывая в себя тепло вместе с воспоминаниями. Два брата, сцепившиеся в мертвой хватке и катящиеся вниз по улице прямо под колеса машин. Копье и навахон, скрещенные на глазах у прохожих. Две метки, горящие на запястьях оранжевым светом. «Ты вечно берешь на себя больше, чем тебе положено!» – «А ты вечно лезешь, куда не просят!» Зевающая Тюльпана лениво наблюдает за ними с другого конца сквера. «Предатель!» – «Тупица!» Мальчишеская схватка, закончившаяся тумаками и позорной ничьей. «А ну стоять!» Остроконечный значок местной полиции и бегство обоих, чтобы не объяснять то, что никто все равно не поймет.
– Ого, – ахнула я, отняв руку от лица Коула, который даже не понял, что произошло: видение заняло всего секунду. – А дар прорицания полезная штука. Надеюсь, ты не потерял Вестников?
Он надулся, словно его обидел мой вопрос, и вынул из-за пазухи жемчужные бусы: те были застегнуты у него на шее как украшение. Я хихикнула, но одобрительно кивнула: Коул был готов сберечь их даже ценой собственного имиджа.
– Эй, голубки, – прервала нас Тюльпана. – Это, случаем, не машина Ферн?
Мы одновременно обернулись, уставившись в заднее стекло. Посреди дороги мигал фарами раритетный Pontiac Bonneville 1968 года – красный, как девственная кровь. От зависти у меня свело зубы: вот какую машину я заказывала тогда Зои, а не синюю!
– Кажется, она хочет, чтобы мы ехали за ней, – угрюмо заметил Коул, заводя мотор, когда Pontiac неторопливо повернул к выезду из города, а в приоткрытом окне показался острый профиль курящей Ферн. Я вгляделась в окна и не без облегчения отметила, что Джулиана в машине нет: лучше Коулу не знать, что он вообще в городе. За рулем Pontiac сидел Гидеон. В драке ему перепало сильнее: вся левая сторона лица была залита синевой, а ворот черной рубашки отсутствовал. Притормозив на перекрестке, он высунулся из окна и указал пальцем на шоссе.
Друг за другом мы выехали из Лас-Вегаса. Нам в спину светили неоновые огни: солнце завалилось набок, и город готовился к безумной ночи. Отринув сожаления, что мне не удалось принять в ней участие, я сосредоточилась на Pontiac, опережающем нас на несколько метров.
Тюльпана молча смотрела в окно, прощаясь не только с Лас-Вегасом, но и с белокурым мальчиком, который никогда не узнает о ее существовании.
– И куда мы едем? – наконец спросил Коул: его решимость следовать за мной даже в преисподнюю не оставляла ему времени на расспросы. – Ферн объяснила, что за «мастер-класс» тебя ждет?
– Нет. Лишь сказала, что приведет меня туда, где обучалась моя мать. Просто езжай за ней. Надеюсь, это не далеко.
Но моя надежда не оправдалась. Мы ехали без остановки следом за Pontiac еще минимум час, пока не свернули с шоссе на однополосную дорогу без асфальта и не остались одни в пустыне. Оранжевые полосы заката освещали нам путь, и на сливовом небе начали проглядывать звезды. Темно-коричневые песчаные хребты слились с горизонтом. Ветер нес облака пыли, а земля повсюду шла трещинами, сухая и изнеможенная, как старческая кожа. Лишь вдоль дороги тянулись поросли юкки. Эта местность была непригодна ни для жизни, ни уж тем более для обучения, и я не понимала, что мы могли забыть здесь.
– Мне это не нравится, – озвучил Коул то, что я упрямо скрывала, боясь признаться себе, что обещанный приз Ферн не что иное, как хитроумная ловушка.
Когда желание, чтобы Коул развернулся и умчался прочь, сделалось нестерпимым, заставляя меня елозить в кресле, красный Pontiac вдруг съехал на обочину и остановился.
– Прошу, – объявила торжественно Ферн, примостившись на багажнике и обведя рукой сумрачную пустыню. – Тебе туда.
Коул вышел первым, держась за рукоять меча, торчащего из-за пояса. Он смерил взглядом сначала улыбающуюся Ферн, затем Гидеона, вылезшего из Pontiac следом за ней. Из разбитого носа у него торчал ватный тампон.
– Куда «туда»? – спросила Тюльпана, теряя терпение и усиленно наглаживая холку Штруделя, дремлющего у нее на руках.
У меня возник тот же вопрос. Там, куда указывала Ферн, не было ни души. В пятидесяти футах от дороги, на возвышенности, росло единственное зеленое деревце – жесткосемянный можжевельник с крючковатым стволом, изогнутым в недовершенном знаке бесконечности. На ветвях качались грозди темно-синих ягод с серым налетом, похожие на перезревшую чернику. А между корней торчали пучки ларреи и цветки люпина, выжженные солнцем.
– Видишь то древо? – Ферн махнула в его сторону, посматривая на можжевельник с какой-то странной опаской. – Дойдешь до него, и твое обучение начнется. Друзей брать с собой не рекомендую. Удачи.
Она цокнула туфельками и быстро засеменила в обход машины. Я, нахмурившись, вгляделась в даль, не спеша двигаться с места.
– Одри… – позвал Коул, но я не услышала.
Впереди что-то мерцало. Плотная завеса словно отгораживала можжевельник от остального мира, кружа вокруг него дорожную пыль и песок. Иногда завеса шла рябью, и я могла поклясться, что вижу в ней наши отражения, как в зеркале: четыре путника, две машины, кот с горящими глазами на заднем сиденье.
– Не ходи туда одна, – подсказал мне на ухо мяукающий голосок, и я скосила глаза на Эго, запрыгнувшего мне на плечо. Его хвост оплел мою шею, чтобы удержаться, но впервые рядом не было ни Блуда, ни Спора. – Возьми горную ведьму с собой. Поверь доброму приятелю Монтагу. Пустыня не любит одиночек… И костяные змеи, что роятся в ее недрах, тоже.
Эго испарился раньше, чем я успела открыть рот, но моя интуиция согласилась с ним прежде, чем согласился разум. С тем деревом действительно было что-то неладно.
– Эй, Ферн, – окликнула я, когда ее светлая макушка почти скрылась под крышей машины. – Не так быстро!
Я обогнула Pontiac и приложила ладонь к капоту, сварив двигатель, чтобы не дать машине завестись.
– Что ты творишь?! – зашлась воплем Ферн, подавшись мне навстречу, и в этом была ее фатальная ошибка.
– Хочу, чтобы ты составила мне компанию. Мы ведь сестры!
Ферн отпрыгнула от меня, стоило мне протянуть к ней руки, но я оказалась быстрее. Мои ладони обхватили ее лицо, примяв к скулам непослушные косы, а спустя секунду вокруг нас сомкнулся песчаный простор.
– Mellt! – вскрикнула Ферн, ударив меня по рукам статическим электричеством, но было поздно: я уже перенесла нас к самому древу.
Где-то вдалеке выли койоты, а со стороны шоссе мигали фары, но их свет не доставал до нас. Сделалось так темно, будто ночь проглотила нас живьем. Под ногой Ферн хрустнул куст ларреи. Белые бутоны с мягкими колючками раскрошились, смешавшись с темно-красной глиной и крошкой белого полупрозрачного камня, насыпанного вокруг можжевельника и похожего на толченую морскую соль.
– Это и есть морская соль, – поняла я, когда, наклонившись, погрузила в крошку кончики пальцев и те разъело до волдырей. – Проклятая соль…
Ферн оцепенела. На ее лбу выступила испарина, и она медленно оглянулась, проверяя, где мы стоим – все еще за чертой соляного круга или же внутри него. С замиранием сердца я осмотрелась и поняла – внутри.
– Что ты наделала? – спросила она едва слышно и вдруг споткнулась на ровном месте, повалившись на песок. Тот разошелся в разные стороны и проглотил ее целиком у меня на глазах, засыпав с головой. Следом что-то толкнуло и меня. Я погрузилась в бурлящее марево жара и колдовства, а вынырнула посреди полуденной пустыни в полном одиночестве в тысяче миль от цивилизации.
X
Завтрашний день
Пустыня Мохаве.
Не зря индейцы прозвали это место Горящей землей, а путеводители – Долиной смерти. Здесь действительно легко можно было умереть. Песок хрустел под ногами, бурый и безжизненный, как и вся пустошь, тянущаяся на тысячи километров. Лишь чудом можно было наткнуться на новорожденную сальвию и акации – весной пустыня цвела, коротко и прекрасно, но вновь погибала уже к началу лета. Стоило солнцу взойти, как воздух раскалялся добела за считаные минуты, начиная трещать. Дышать было мучительно: то же самое, что вдыхать огонь. Со лба скатывались градины соленого пота, а пересохшее горло саднило. От палящего солнца спрятаться было негде: ни одного деревца на мили вокруг. Только плоская равнина с высокими скалами на горизонте, дребезжащем, как мираж. Туда не добраться: ступни ныли, утопая в песке, и каждый шаг превращался в пытку.
– Этого не может быть… Это все нереально…
Я твердила это себе, продолжая идти. Даже если все было взаправду, утешало одно: у всего есть конец. Эта пустыня не может быть бесконечной! Рано или поздно она закончится.
– Laguz, – прошептала я над трещинами, уходящими глубоко в коричневую землю и делящими ее на четвертинки. Спустя мгновение по всем законам моего мира сквозь них должна была просочиться вода, но ничего не происходило. – Да что же это такое?!
Я хлопнула по земле ладонью и попыталась как следует разозлиться, чтобы небо заволокло дождевыми тучами. Но сколько бы я ни пыталась колдовать, магия отказывалась подчиняться. Она покинула меня, умерев в этой пустыне так же, как умирало все живое. Во мне не осталось даже крупиц Шепота – вены на руках выглядели обычными. Я должна была радоваться, но не могла, ведь это значило лишь одно – я стала никем.
Когда загадочное колдовское марево под ветвями можжевельника проглотило меня, во всей Неваде стояла ночь, но стоило мне открыть глаза, как наступил ясный день. И он длился бесконечно, даже не думая кончаться. Сколько бы раз я ни взглянула на солнце, оно висело в одном положении, застыв, как на картине. Отодрав от подола любимого кашемирового платья лоскут, я обмотала его вокруг головы банданой, чтобы не схлопотать солнечный удар. И на кой черт я сняла бейсболку в машине?!
– Ферн! – попыталась вновь позвать я, срывая голос.
На мой крик, как и раньше, никто не отзывался. Не теряя надежды, я раз за разом перебирала все имена, что знала, лишь бы кто-нибудь меня услышал.
– Коул! Тюльпана… Эго? – Я тряхнула золотым браслетом, безжизненным, как обычная бижутерия без демонического нутра. – Черт побери… Что же это за место?
Оно словно поглощало не только магию, но и звуки: иногда казалось, что я не слышу собственного голоса, будто плыву в вакууме. Песчаные скалы не приближались ни на метр, сколько бы я ни шла. Казалось, я перебираю ногами на одном месте.
– В чем дело, Одри? – поддела меня Тюльпана, улыбаясь сквозь боль, которую выдавала за ехидство. – Кто-то ведь должен был открыть тебе глаза на очевидное. Странно, что Рашель не сделала этого. Твой ковен вымер, ведь так? Твоя задача как Верховной – восстановить его. Неприкаянных ведьм не хватит для этого… Нужны ведьмы одной с тобой крови. Тебе придется заводить детей, и много. Думаешь, все из них будут девочками? А что, если природа сыграет злую шутку и у вас с Коулом будут рождаться лишь сыновья? В таком случае Верховенство прервется, и ведьмы Дефо исчезнут с лица земли.
Я похолодела от этих слов, но ничем себя не выдала. По крайней мере, постаралась.
– Везде есть лазейки.
– Такие же, как та лазейка, которую нашла Виктория, извратив сущность Джулиана и сделав его больным чудовищем, вожделеющим родную сестру?
Я сглотнула, бесстрашно глядя Тюльпане в глаза. Она испытывала меня, как дикий зверь, – дам я слабину или выстою? Заслужу ли право быть посвященной в ее фамильную тайну?
– По-моему, последнее, что тебя должно волновать, – это мое потенциальное потомство.
Тюльпана пожала плечами и усмехнулась. Безжалостный шторм в ее глазах, поднятый моими расспросами, улегся до безобидных набегов пены.
– Но я ведь теперь ведьма твоего ковена. Я должна заботиться о будущем своей Верховной. Коул – не пара тебе, Одри. Природа не зря ограничила наследование магии: ведьмы должны быть с ведьмами. – Тюльпана оглянулась в сторону парка – туда, где на мигающем колесе обозрения, пронзающем синее небо, сейчас катался ее сын с приемной семьей. – Атташе – наш авангард. Они всегда умирают первыми. И дети от них тоже. Но это неправильно… Ребенок должен пережить свою мать, а не наоборот.
– Ты говоришь словами Авроры.
– Может быть, – согласилась Тюльпана. В Лас-Вегасе стояло как минимум двадцать градусов, но она завернулась в фиолетовый плащ и обняла себя руками, будто замерзла. – Мы с Киллианом провели вместе больше двадцати лет… В ту пору меня не влекло Верховенство – я не встречалась с Авророй долгие годы. А Киллиан даже не был охотником на ведьм, как твой Коул. Он был обыкновенным мужчиной, для которого принесенная мне клятва значила больше, чем человеческий брак. Он управлялся с мечом хуже, чем с бритвой, но ему было важно сделать для меня хоть что-то. И он сделал. Генри стал его лучшим подарком мне, пока Аврора все не испортила.
Мы стояли посреди оживленной площади, а от этого короткого рассказала у Тюльпаны подкашивались колени. Она покачнулась и опустилась на скамейку под искусственной сакурой, глядя на свои черные ботинки с шипами.
– Аврора убила Киллиана, а потом отняла Генри? – догадалась я шепотом, пытаясь сдержать сочувствие, которого Тюльпана никогда бы не потерпела в свой адрес.
Она медленно моргнула вместо ответа.
– Аврора жалела, что выпустила меня из поля зрения на целый век. Считала, я отбилась от рук и мне нужно вернуться в лоно ковена. Но с ребенком-смертным вход туда закрыт… Однажды, когда мне пришлось отлучиться из дома, она пришла за Генри. Его уже и след простыл к моему возвращению. Пытать Аврору было бесполезно – она никогда не отступается от своих планов. А на Генри было столько защитных чар, собственноручно мною наложенных… У меня ушло полтора года, чтобы его найти. И когда я нашла… Оказалось, Генри уже забрали в семью. Он – страховой агент, она – флорист с собственным цветочным магазинчиком. Семьи обычнее днем с огнем не сыщешь! Они больше десяти лет не могли завести детей, а потому дали Генри все, что ему было нужно, и даже больше. Они дали ему любовь, какую я никогда не знала, а потому не могла дать. У Генри появился шанс прожить нормальную жизнь, дожить до глубокой старости в спокойном незнании, что чудовища, прячущиеся под его детской кроваткой, – вполне реальны. И я не стала этот шанс отбирать. Я поняла, что Аврора была права: так лучше не только для меня, но и для Генри. Теперь каждый на своем месте.
Я нервно сжимала и разжимала подол своего платья, боясь перебить Тюльпану, боясь запомнить ее слова и спустя годы прочувствовать нечто подобное. Я восхищалась ею, если не сказать больше – боготворила. Сильная внешне, она была сильной и внутри – не расколоть, не продавить. Но я бы никогда не пожелала себе такой силы – ее можно лишь выстрадать и воспитать в себе через тернии и агонию.
– Ферн хотела, чтобы я увидела Генри, – прошептала Тюльпана серыми губами, и отчаяние ее сменилось испепеляющей ненавистью. – Это мое наказание. Он так похож на Киллиана… С тех пор как Генри исполнилось два, я никогда не подходила к нему настолько близко. И больше не подойду. – Тюльпана вскочила с места и бросила на меня непроницаемый взгляд. – Забудь о том, что здесь было. Если расскажешь хоть кому-нибудь – у тебя отсохнет язык.
Я чиркнула пальцами по губам, изображая застежку. Тюльпана удовлетворенно хмыкнула и направилась к парковке, где на солнце сверкал синий джип. Она легко стерла наш разговор из памяти, но для меня было слишком поздно: я почувствовала, как сорняки сомнений, посаженные ею, начали прорастать. Однажды я зарасту ими и уже не выпутаюсь.
– Решай проблемы по мере их поступления, – повторила я про себя совет Рашель, вставая со скамьи и отряхиваясь. – Сначала Ферн, потом – все остальное.
Я перебежала дорогу на красный свет и юркнула в машину, где все уже были в сборе.
– Выглядит… живописно, – прокомментировала я лиловый синяк с запекшейся кровью, обводящий нижнюю губу Коула. – Сувенир от Гидеона?
Коул посмотрелся в зеркало заднего вида и ужаснулся – похоже, до этого момента он даже не задумывался, что выглядит настолько кошмарно. Волосы сбились в дремучие клоки, левая скула была рассечена по диагонали, как если бы Коул проехался лицом по асфальту. Один рукав обожаемой мною рубашки отсутствовал, а уж на штаны я и вовсе смотреть побоялась.
– Надеюсь, он выглядит так же, – попыталась разрядить обстановку я, открыв баночку с цветочной мазью и ласково втерев ее в свежие ссадины.
Коул зашипел, но мужественно вытерпел.
– Хуже. За Бакса я точно отплатил.
– Мой ты умница!
Коул скривился – не то от моего тона, не то от травяного запаха, щиплющего израненную кожу. Коул был горячим, как в лихорадке, и я прижала к нему ладонь, впитывая в себя тепло вместе с воспоминаниями. Два брата, сцепившиеся в мертвой хватке и катящиеся вниз по улице прямо под колеса машин. Копье и навахон, скрещенные на глазах у прохожих. Две метки, горящие на запястьях оранжевым светом. «Ты вечно берешь на себя больше, чем тебе положено!» – «А ты вечно лезешь, куда не просят!» Зевающая Тюльпана лениво наблюдает за ними с другого конца сквера. «Предатель!» – «Тупица!» Мальчишеская схватка, закончившаяся тумаками и позорной ничьей. «А ну стоять!» Остроконечный значок местной полиции и бегство обоих, чтобы не объяснять то, что никто все равно не поймет.
– Ого, – ахнула я, отняв руку от лица Коула, который даже не понял, что произошло: видение заняло всего секунду. – А дар прорицания полезная штука. Надеюсь, ты не потерял Вестников?
Он надулся, словно его обидел мой вопрос, и вынул из-за пазухи жемчужные бусы: те были застегнуты у него на шее как украшение. Я хихикнула, но одобрительно кивнула: Коул был готов сберечь их даже ценой собственного имиджа.
– Эй, голубки, – прервала нас Тюльпана. – Это, случаем, не машина Ферн?
Мы одновременно обернулись, уставившись в заднее стекло. Посреди дороги мигал фарами раритетный Pontiac Bonneville 1968 года – красный, как девственная кровь. От зависти у меня свело зубы: вот какую машину я заказывала тогда Зои, а не синюю!
– Кажется, она хочет, чтобы мы ехали за ней, – угрюмо заметил Коул, заводя мотор, когда Pontiac неторопливо повернул к выезду из города, а в приоткрытом окне показался острый профиль курящей Ферн. Я вгляделась в окна и не без облегчения отметила, что Джулиана в машине нет: лучше Коулу не знать, что он вообще в городе. За рулем Pontiac сидел Гидеон. В драке ему перепало сильнее: вся левая сторона лица была залита синевой, а ворот черной рубашки отсутствовал. Притормозив на перекрестке, он высунулся из окна и указал пальцем на шоссе.
Друг за другом мы выехали из Лас-Вегаса. Нам в спину светили неоновые огни: солнце завалилось набок, и город готовился к безумной ночи. Отринув сожаления, что мне не удалось принять в ней участие, я сосредоточилась на Pontiac, опережающем нас на несколько метров.
Тюльпана молча смотрела в окно, прощаясь не только с Лас-Вегасом, но и с белокурым мальчиком, который никогда не узнает о ее существовании.
– И куда мы едем? – наконец спросил Коул: его решимость следовать за мной даже в преисподнюю не оставляла ему времени на расспросы. – Ферн объяснила, что за «мастер-класс» тебя ждет?
– Нет. Лишь сказала, что приведет меня туда, где обучалась моя мать. Просто езжай за ней. Надеюсь, это не далеко.
Но моя надежда не оправдалась. Мы ехали без остановки следом за Pontiac еще минимум час, пока не свернули с шоссе на однополосную дорогу без асфальта и не остались одни в пустыне. Оранжевые полосы заката освещали нам путь, и на сливовом небе начали проглядывать звезды. Темно-коричневые песчаные хребты слились с горизонтом. Ветер нес облака пыли, а земля повсюду шла трещинами, сухая и изнеможенная, как старческая кожа. Лишь вдоль дороги тянулись поросли юкки. Эта местность была непригодна ни для жизни, ни уж тем более для обучения, и я не понимала, что мы могли забыть здесь.
– Мне это не нравится, – озвучил Коул то, что я упрямо скрывала, боясь признаться себе, что обещанный приз Ферн не что иное, как хитроумная ловушка.
Когда желание, чтобы Коул развернулся и умчался прочь, сделалось нестерпимым, заставляя меня елозить в кресле, красный Pontiac вдруг съехал на обочину и остановился.
– Прошу, – объявила торжественно Ферн, примостившись на багажнике и обведя рукой сумрачную пустыню. – Тебе туда.
Коул вышел первым, держась за рукоять меча, торчащего из-за пояса. Он смерил взглядом сначала улыбающуюся Ферн, затем Гидеона, вылезшего из Pontiac следом за ней. Из разбитого носа у него торчал ватный тампон.
– Куда «туда»? – спросила Тюльпана, теряя терпение и усиленно наглаживая холку Штруделя, дремлющего у нее на руках.
У меня возник тот же вопрос. Там, куда указывала Ферн, не было ни души. В пятидесяти футах от дороги, на возвышенности, росло единственное зеленое деревце – жесткосемянный можжевельник с крючковатым стволом, изогнутым в недовершенном знаке бесконечности. На ветвях качались грозди темно-синих ягод с серым налетом, похожие на перезревшую чернику. А между корней торчали пучки ларреи и цветки люпина, выжженные солнцем.
– Видишь то древо? – Ферн махнула в его сторону, посматривая на можжевельник с какой-то странной опаской. – Дойдешь до него, и твое обучение начнется. Друзей брать с собой не рекомендую. Удачи.
Она цокнула туфельками и быстро засеменила в обход машины. Я, нахмурившись, вгляделась в даль, не спеша двигаться с места.
– Одри… – позвал Коул, но я не услышала.
Впереди что-то мерцало. Плотная завеса словно отгораживала можжевельник от остального мира, кружа вокруг него дорожную пыль и песок. Иногда завеса шла рябью, и я могла поклясться, что вижу в ней наши отражения, как в зеркале: четыре путника, две машины, кот с горящими глазами на заднем сиденье.
– Не ходи туда одна, – подсказал мне на ухо мяукающий голосок, и я скосила глаза на Эго, запрыгнувшего мне на плечо. Его хвост оплел мою шею, чтобы удержаться, но впервые рядом не было ни Блуда, ни Спора. – Возьми горную ведьму с собой. Поверь доброму приятелю Монтагу. Пустыня не любит одиночек… И костяные змеи, что роятся в ее недрах, тоже.
Эго испарился раньше, чем я успела открыть рот, но моя интуиция согласилась с ним прежде, чем согласился разум. С тем деревом действительно было что-то неладно.
– Эй, Ферн, – окликнула я, когда ее светлая макушка почти скрылась под крышей машины. – Не так быстро!
Я обогнула Pontiac и приложила ладонь к капоту, сварив двигатель, чтобы не дать машине завестись.
– Что ты творишь?! – зашлась воплем Ферн, подавшись мне навстречу, и в этом была ее фатальная ошибка.
– Хочу, чтобы ты составила мне компанию. Мы ведь сестры!
Ферн отпрыгнула от меня, стоило мне протянуть к ней руки, но я оказалась быстрее. Мои ладони обхватили ее лицо, примяв к скулам непослушные косы, а спустя секунду вокруг нас сомкнулся песчаный простор.
– Mellt! – вскрикнула Ферн, ударив меня по рукам статическим электричеством, но было поздно: я уже перенесла нас к самому древу.
Где-то вдалеке выли койоты, а со стороны шоссе мигали фары, но их свет не доставал до нас. Сделалось так темно, будто ночь проглотила нас живьем. Под ногой Ферн хрустнул куст ларреи. Белые бутоны с мягкими колючками раскрошились, смешавшись с темно-красной глиной и крошкой белого полупрозрачного камня, насыпанного вокруг можжевельника и похожего на толченую морскую соль.
– Это и есть морская соль, – поняла я, когда, наклонившись, погрузила в крошку кончики пальцев и те разъело до волдырей. – Проклятая соль…
Ферн оцепенела. На ее лбу выступила испарина, и она медленно оглянулась, проверяя, где мы стоим – все еще за чертой соляного круга или же внутри него. С замиранием сердца я осмотрелась и поняла – внутри.
– Что ты наделала? – спросила она едва слышно и вдруг споткнулась на ровном месте, повалившись на песок. Тот разошелся в разные стороны и проглотил ее целиком у меня на глазах, засыпав с головой. Следом что-то толкнуло и меня. Я погрузилась в бурлящее марево жара и колдовства, а вынырнула посреди полуденной пустыни в полном одиночестве в тысяче миль от цивилизации.
X
Завтрашний день
Пустыня Мохаве.
Не зря индейцы прозвали это место Горящей землей, а путеводители – Долиной смерти. Здесь действительно легко можно было умереть. Песок хрустел под ногами, бурый и безжизненный, как и вся пустошь, тянущаяся на тысячи километров. Лишь чудом можно было наткнуться на новорожденную сальвию и акации – весной пустыня цвела, коротко и прекрасно, но вновь погибала уже к началу лета. Стоило солнцу взойти, как воздух раскалялся добела за считаные минуты, начиная трещать. Дышать было мучительно: то же самое, что вдыхать огонь. Со лба скатывались градины соленого пота, а пересохшее горло саднило. От палящего солнца спрятаться было негде: ни одного деревца на мили вокруг. Только плоская равнина с высокими скалами на горизонте, дребезжащем, как мираж. Туда не добраться: ступни ныли, утопая в песке, и каждый шаг превращался в пытку.
– Этого не может быть… Это все нереально…
Я твердила это себе, продолжая идти. Даже если все было взаправду, утешало одно: у всего есть конец. Эта пустыня не может быть бесконечной! Рано или поздно она закончится.
– Laguz, – прошептала я над трещинами, уходящими глубоко в коричневую землю и делящими ее на четвертинки. Спустя мгновение по всем законам моего мира сквозь них должна была просочиться вода, но ничего не происходило. – Да что же это такое?!
Я хлопнула по земле ладонью и попыталась как следует разозлиться, чтобы небо заволокло дождевыми тучами. Но сколько бы я ни пыталась колдовать, магия отказывалась подчиняться. Она покинула меня, умерев в этой пустыне так же, как умирало все живое. Во мне не осталось даже крупиц Шепота – вены на руках выглядели обычными. Я должна была радоваться, но не могла, ведь это значило лишь одно – я стала никем.
Когда загадочное колдовское марево под ветвями можжевельника проглотило меня, во всей Неваде стояла ночь, но стоило мне открыть глаза, как наступил ясный день. И он длился бесконечно, даже не думая кончаться. Сколько бы раз я ни взглянула на солнце, оно висело в одном положении, застыв, как на картине. Отодрав от подола любимого кашемирового платья лоскут, я обмотала его вокруг головы банданой, чтобы не схлопотать солнечный удар. И на кой черт я сняла бейсболку в машине?!
– Ферн! – попыталась вновь позвать я, срывая голос.
На мой крик, как и раньше, никто не отзывался. Не теряя надежды, я раз за разом перебирала все имена, что знала, лишь бы кто-нибудь меня услышал.
– Коул! Тюльпана… Эго? – Я тряхнула золотым браслетом, безжизненным, как обычная бижутерия без демонического нутра. – Черт побери… Что же это за место?
Оно словно поглощало не только магию, но и звуки: иногда казалось, что я не слышу собственного голоса, будто плыву в вакууме. Песчаные скалы не приближались ни на метр, сколько бы я ни шла. Казалось, я перебираю ногами на одном месте.