Корона когтей

– Вы ошибаетесь, Адерин, – ярость в голосе Люсьена удивляет меня. – Вы должны видеть себя такой, какой вас видят другие: храброй, умной, доброй… прирожденной быть предводительницей. Моя жизнь не имеет значения. Но я должен был… я должен был спасти вашу. Вы королева, в которой нуждается Соланум. Вы всегда были нужны. После того как вы с Ароном поженились, я не должен был мешать…

Я чувствую что-то вроде капель дождя на своей руке и осторожно поднимаю руку, чтобы смахнуть его слезы.

– Не плачьте, Люсьен. Еще есть надежда. Арон спасет нас, если сможет.

– Нет. Нападение на Цитадель не будет успешным. Стены слишком хорошо укреплены.

– Все еще есть надежда, – повторяю я, пытаясь заставить себя поверить в эту ложь, легкую банальность, чтобы притупить страх, который угрожает парализовать меня. Пытаюсь вселить хоть какую-то надежду в Люсьена, не выдавая плана Арона. Он и Валентин знают запланированную дату коронации Таллис. Конечно, тоннель должен быть почти готов. Конечно, наши силы должны быть почти на месте…

– Интересно, сколько у нас времени, – бормочет Люсьен.

– Я не знаю. Но если у меня осталось всего несколько часов, я рада, что провожу их с вами.

Его хватка на моих плечах усиливается.

– Вы все еще… Возможно ли, что вы все еще любите меня после всего, через что я заставил вас пройти?

Я прижимаю руку к его сердцу, чувствуя быстрый ритм его крови.

– Я пыталась ненавидеть вас. Я заставляла себя думать о том, что вы сказали, о том, что вы сделали, о том, как ваш нож прижимался к моему горлу, – он стонет, и я поднимаю обе руки вверх и беру его лицо в ладони. – Но это не помогло. Все это время… Я никогда не переставала любить вас. И никогда не перестану.

– О, Адерин… – он притягивает меня в свои объятия, крепко обнимает, шепчет мое имя и покрывает мое лицо поцелуями. – Я позволил себе немного на это надеяться, когда вы захотели взять меня за руку той ночью в Эйрии. Но это казалось таким невозможным… Вы преследовали меня во сне и наяву, но я думал, что потерял вас.

Я обнимаю его за шею, прижимаясь к нему.

– Вы мне тоже снились. Мне снилась ночь, которую мы провели вместе. Когда Зигфрид предположил, что вы с Таллис стали любовниками…

– Никогда. Я не смог бы этого сделать. Даже ради спасения собственной шкуры.

Я немного отстраняюсь от него, колеблясь.

Но мое будущее хранит в себе ужас и мало что еще. Я почти наверняка умру через несколько часов. Времени на сомнения не осталось. Или сожаления.

– Снимите мантию и расстелите ее на полу, – я слышу слабый вздох Люсьена, но он отпускает меня, и я чувствую движение воздуха, когда он расстилает ткань на грязной соломе камеры. Его рука находит мои. Он ведет меня, пока я не встаю на колени. Я расстегиваю свою мантию, накрываю ею нас, как одеялом, и ложусь рядом с ним.

– Адерин… моя единственная любовь. – Когда он скользит рукой вниз по изгибу моей талии и обнимает меня за спину, я поднимаю свой подбородок к его губам и теряю себя – свой страх, свою боль – в его объятиях.





Глава девятнадцатая




– На ноги, – стражник в тяжелых перчатках хватает Люсьена за руку и поднимает. Другой нацеливает копье ему в грудь, а третий приставляет острие меча к моей груди.

– Адерин… – Люсьен пытается повернуться ко мне, поскольку его руки грубо скованы за спиной, но стражник, держащий его, дергает его вперед, и они вдвоем выгоняют его из камеры.

– Подождите… – толчок третьего стражника заставляет меня замолчать.

Люсьен ушел. И я не знаю, увижу ли его когда-нибудь снова.

Входит еще один стражник.

– Приведите ее.

Я закутываюсь в мантию и встаю на ноги, прежде чем стражник успевает схватить меня. Он хмыкает, указывая на дверь.

Я иду между своими тюремщиками по длинным коридорам подземелий. Пол подо мной, кажется, постепенно поднимается вверх, но я понятия не имею, где нахожусь в этом лабиринте тоннелей и комнат, пока мы не оказываемся в помещении с окнами, и я моргаю от яркого дневного света. Мы рядом с ареной.

Стражники останавливаются, и один из них открывает дверь. Я делаю глубокий вдох, сжимаю кулаки, стараясь унять дрожь в ногах, готовясь к любым пыткам, которые могут меня ожидать, и переступаю порог.

Вокруг меня клубится облако ароматного розового пара. Он поднимается из ванны, стоящей в центре комнаты. Рядом с ней стоят две горничные в сером, обе в перчатках.

Стражник толкает меня вперед.

– Вали дальше.

Одна из горничных подходит к стражнику и мотает головой.

– Вас здесь не должно быть, – она упирает руки в бока. – Это неправильно. Вам лучше уйти, а то я все расскажу госпоже Петри.


Госпожа Петри была – и остается, я полагаю, – экономкой Цитадели. Я встречалась с ней только один раз: строгая женщина, которая не терпит никаких отклонений от своих правил. Я не очень удивлена, что угроза горничной сработала. Стражник ворчит и ругается, но идет ждать снаружи со своим напарником. Как только дверь закрывается, одна из служанок делает реверанс.

– Ваше Величество… мы не хотели. Но они угрожали нам, и… и… – она бросает взгляд на другую, младшую девочку – ей едва ли больше пятнадцати, – которая шмыгает носом и трет глаза. На ее руке большое пятно обожженной, покрытой волдырями кожи. Кто-то из дворян схватил ее.

– Все в порядке, пожалуйста, не плачь, – я оглядываю комнату, но не вижу ничего, кроме ванны, стопки полотенец и чего-то, похожего на платье на спинке стула. Окна, как и во всех комнатах для бескрылых, маленькие, зарешеченные и слишком высоко расположены, чтобы из них что-либо можно было увидеть. – Что я должна делать?

– Вы должны принять ванну, Ваше Величество. А потом оденетесь, и затем…

Младшая горничная начинает всхлипывать.

– Присмотри за ней. Я и сама могу помыться.

Сняв мантию, я опускаюсь в горячую воду, морщась, когда она жжет мою все еще больную кожу. Ванна маленькая, и вода доходит мне только до пояса – наверное, чтобы мне было труднее, если я попытаюсь утопиться, – но есть мыло и кувшин, чтобы ополоснуть волосы. То, что от них осталось. Я не тороплюсь. Но горничные ждут с полотенцами, то и дело поглядывая на дверь, и, в конце концов, я не могу больше тянуть. Я беру полотенце и выхожу.

– Что мне надеть?

Старшая горничная берет платье со стула.

Оно красное. Как платье, которое было на мне, когда умер мой отец, как платье, которое Зигфрид заставил меня надеть на банкет в честь дня жениха. Тогда я поклялась, что больше никогда не надену красное.

Платье сшито из тонкого шелка. Без рукавов, с вырезом, открывающим всю мою спину и шрамы, которые я всегда старалась – когда не трансформировалась – скрыть. Юбка длинная, но разрезана до бедер с обеих сторон, так что, когда я шагаю, видно мои ноги.

Я понимаю. Я одета так по той же причине, по которой мне отрезали волосы. Мало того, что я должна быть принесена в жертву. Таллис хочет лишить меня достоинства.

Слишком скоро дверь открывается, и я возвращаюсь к своим стражникам.

Они косятся на меня. Тот, что в тяжелых перчатках, заламывает мне руки за спину и связывает их. Они выводят меня на залитую солнцем арену.

Первое, что я замечаю, это сеть кабелей, натянутых между Цитаделью и отвесной зубчатой стеной напротив, и между высокими заборами, которые образуют две другие границы арены, создавая решетку, которая закрывает от нас небо. Даже если бы я смогла каким-то образом освободиться от наручников на запястьях и трансформироваться, я не смогла бы улететь. И если кто-то попытается помочь нам извне, они не смогут до нас добраться. Небо огорожено веревками.

Бескрылые обитатели Цитадели толпятся молча вдоль внешней стороны ограды. Позади них стоят стражники с обнаженными мечами. Я вижу два каменных столба, с которых, как обычно, свисают кандалы и цепи, только теперь у основания каждого столба лежат кучи хвороста.

Значит, мы должны сгореть.

На краю арены есть платформа, которой раньше не было. Стражники ведут меня к передней части платформы; отсюда я вижу, что большинство придворных Таллис стоят на балконе, который нависает над ареной. Сама Таллис сидит в кресле на платформе. Я полагаю: она переживает, что веревочная сеть будет мешать ей смотреть на наши страдания. На ней платье из серебристого атласа с длинным шлейфом, который струится вокруг ее ног, а на голове – хотя коронация еще не состоялась – древняя Корона Когтей, ее круг острых каменных когтей блестит на солнце. Около дюжины стражников окружают ее, все в тяжелых кожаных перчатках, которые позволяют им прикоснуться к нам, хотя бы ненадолго, все вооружены мечами или топорами – вместе с несколькими дворянами. Верон, тоже одетый в серебристый атлас, – один из них.

Люсьен стоит на коленях на траве перед помостом. На нем нет ничего, кроме темно-красных брюк, а руки связаны за спиной, как и у меня. Он смотрит, как стражник толкает меня на колени рядом с ним.

– Адерин…

– Молчать, – рявкает Таллис. Один из стражников, стоящих поблизости, разворачивает хлыст и хлещет Люсьена по спине. Люсьен мычит от удара, но не кричит.

Таллис встает.

– Жертвоприношение предателя для освящения нового царствования – древняя традиция, к сожалению, в последнее время почти забытая. Сегодня начинается не только новое царствование, но и восхождение нового дома. Вполне уместно, что конец дома Сигнус будет отмечен смертью двух человек, разделяющих его испорченную родословную.

Дворяне начинают аплодировать. Так, в конце концов, делают и бескрылые.

– И все же, – Таллис машет рукой, призывая к тишине, – я милосердна. Поэтому я предлагаю вам выбор, предатели, – она снова садится и машет рукой в сторону двух каменных колонн. – Вы видите мучения, которые приготовили для вас. Быть сожженным заживо, полностью осознавая страдания другого. Но есть альтернатива. Я знаю, что некоторые дворяне, включая моего дорогого убиенного брата, носят меч как альтернативу более благородной, чистой силе, которую мы носим в собственных телах, – ее голос повышается. – Но вы, как я понимаю, пали так низко, что сражались с другими дворянами в королевских пределах Цитадели якобы для собственного развлечения, а на самом деле для развлечения бескрылых стражников, которых следовало бы научить знать свое место, – Таллис делает глубокий вдох, ослабляя хватку на подлокотниках кресла.

Я бросаю взгляд на Верона. Румянец на его лице, плотно сжатые губы показывают, что он не забыл нашу дуэль. Сегодня на нем нет пояса с мечом.

– Итак, – продолжает Таллис, – раз вы развлекали их, вы можете развлекать и меня. Вы будете сражаться друг с другом до смерти. Если кто-то из вас не будет достойно конкурировать, вы будете сожжены. Если кто-то из вас сдастся или попытается найти легкую смерть, оставшийся в живых будет сожжен, – она откидывается на спинку стула и скрещивает ноги. – Какую смерть вы выбираете?

Мы с Люсьеном смотрим друг на друга. Я не хочу с ним сражаться. Я не могу себе представить, как можно причинить ему боль. Но, чтобы сжечь…

Время еще не стерло из моей памяти, как Патрус сжег человека в прошлом году. Крики. Запах обожженной плоти. Мой желудок сжимается.

– Меч. Я выбираю сражение.

Губы Таллис дергаются вверх.

– Как пожелаешь.

По ее сигналу один из стражников приближается и снимает веревки, связывающие наши руки. Я потираю запястья и сгибаю пальцы, морщась от прилива крови. Стражник протягивает мне меч. Он тяжелее, чем я привыкла держать, с зазубренным краем. Но все равно острый.

Люсьен изучает свой меч, пробно размахивая им в воздухе.

Ради него я должна попытаться убить его. Ради моего же блага я должна надеяться, что он попытается убить и меня.

Таллис берет конфету с блюда, стоящего у ее локтя, и кладет ее в рот.

– Начинайте.