Корона когтей

– Именно это и твердит мне Верон, бесчестный мерзкий негодяй. И вы ничуть не лучше.

Люсьен хватает меня за запястье, когда я пытаюсь ударить его.

– Но я могу все объяснить! Это была идея Арона…

Я перестаю пытаться отстраниться от него.

– Арона?

– Да, – он отпускает меня. Поднимает руки ладонями вверх, успокаивая. – Клянусь, я все объясню. На следующее утро после моего изгнания, перед тем как я покинул Цитадель, Арон предложил мне выбор: постоянное изгнание или шпионаж. Я должен был присягнуть на верность Таллис и рискнуть всем, чтобы снабдить его информацией о ее планах. Шанс доказать свою преданность и очистить свое имя.

– За всем этим стоял Арон? – я меняю позу так, чтобы оказаться лицом к лицу с Люсьеном, несмотря на вспышку боли в измученной коже. – Он знал и ничего не сказал? Почему он позволил мне продолжать думать, что…

– Потому что я заставил его поклясться, что он не откроет правду ни одной живой душе. Было достаточно трудно убедить Таллис принять меня. Если она когда-нибудь увидит нас вместе, то должна будет поверить, что вы меня ненавидите. Это я придумал, чтобы он сказал вам, что вы разговаривали со мной во сне, когда были больны, и…

– Нет, – я качаю головой, думая о бесчисленных несостыковках. – Откуда вы могли знать о яде? Как вы вообще меня нашли? Вы не знали об Эйрии…

– Но я это сделал! – он умоляюще наклоняется вперед. – До падения Цитадели я поддерживал связь с Ароном через сеть джентльменов Пианета. И мы договорились о месте, где можно оставлять сообщения, если ничего не получится; Арон обо всем подумал. Когда вы не пришли в себя, он оставил сообщение с просьбой помочь. Мне удалось определить тип яда и найти противоядие.

Я колеблюсь, изучая его лицо.

– Тогда почему бы не дать Арону противоядие?

Люсьен опускает взгляд.

– Он сам этого хотел. Но… если было слишком поздно спасать вас… если вы умирали… – он замолкает, закрывая лицо руками. Когда он снова смотрит на меня, по его щеке катится слеза. – Я должен был попытаться увидеть вас в последний раз. Поэтому Арон сдался. Хотя мы знали, что должны заставить вас поверить, что это сон.

Я хочу ему верить. Но все же на его счету так много смертей.

– Нападения на Хит и Мерл…

– Они уже были запланированы. Я сделал все, что мог, чтобы предупредить людей. По крайней мере, я смог сказать Арону, что штурм Цитадели неизбежен, хотя и не знал о роли Патруса. Я всегда буду жалеть, что не смог сделать большего, – он придвигается ближе, протягивая одну руку, медленно, словно я дикий зверек, который может убежать при любом резком движении. – Если мы выживем, я не жду прощения. Или снисхождения.

Эти слова я сказала ему, когда призналась, что доверяла Зигфриду и отдала себя – и свой доминион – во власть этого монстра.

– Пожалуйста, – добавляет он, – позвольте мне помочь вам.

Слишком тускло, чтобы я могла ясно прочесть выражение глаз Люсьена. Я думаю, что лучше быть замученной до смерти Таллис, чем пережить еще одно предательство от его рук. Но я здесь одна. И больше не к кому обратиться. И мне так хочется, чтобы он говорил правду…

Возможно, боль заставляет меня бредить. Я вытягиваю пальцы, почти что ожидая, что Люсьен исчезнет, и я снова окажусь в пустоте темной камеры.

Но я прикасаюсь к нему, и он настоящий, и он улыбается мне. Слабая, неуверенная улыбка. Достаточно, однако, чтобы напомнить мне о Люсьене, в которого я влюбилась. Я сжимаю его руку, и он вздыхает с облегчением.

– У нас мало времени. Надо быстро смыть остатки агарики с вашей кожи…

Я стягиваю вонючий плащ стражника, присаживаюсь на корточки рядом с ведром и начинаю плескать водой на свою израненную кожу. От облегчения я чуть не плачу. В конце концов, я беру ведро и выливаю оставшуюся воду себе на голову. Люсьен протягивает мне полотенце, хотя от малейшего прикосновения к коже я вздрагиваю.

– Крем действует быстро, – Люсьен достает из свертка небольшой глиняный кувшин. – Может… – он замолкает, опуская взгляд. – Может, намазать немного вам на спину?

Я не уверена, что хочу, чтобы он прикасался ко мне. После всего, что произошло, всего, что он сказал и сделал, это кажется слишком… интимным. Но я в отчаянии. Поэтому я киваю и зачерпываю немного крема себе в руки.

– Хорошо, но одновременно поговорите со мной. Где Ланселин? Он еще жив?

– Да, – Люсьен начинает растирать крем по моим плечам и спине. – Пока что мой отец жив. Но его дух сломлен. Его вера в мою измену, как настоящую, так и фальшивую, повергла его в отчаяние. Он не хочет со мной разговаривать. Он даже не смотрит на меня, – его голос дрожит от боли.

– Мне очень жаль, Люсьен.

– Я сам навлек это на себя. Я решил принять участие в заговоре против короля Албарика, хотя и знал, что это приведет к кровопролитию. Я видел, что в королевстве все должно измениться. Я просто не знал, что еще делать.

Я понимаю. Вот почему я претендовала на корону в первую очередь: потому что я думала, что могу изменить ситуацию.

Люсьен протягивает мне чистую мантию из свертка, лежащего у его ног.

– Нам пора идти.

– А как же стражники?

– Я подсыпал им в эль снотворное, – он передает мне факел и берет меч, последнюю вещь в узле. – Я не собираюсь просить вашего доверия, Адерин. Я постараюсь его заслужить. – Открыв дверь, Люсьен проверяет, свободен ли коридор, и выводит меня из камеры.

Мы спешим по длинным коридорам подземелий, пробегая от одной камеры к другой. Люсьен говорит мне, что каждая набита людьми – аристократами и бескрылыми, – которые оказали реальное или воображаемое сопротивление смене режима Таллис. Их слишком много, чтобы мы попытались освободить их всех. Интересно, недалеко ли мы от входа в тайное убежище Эмета, но я не знаю, как его найти, а даже если бы и нашла, я не собираюсь вести туда Люсьена. Он прав: я ему не доверяю. Еще нет.

У ворот в подземелья мы пробираемся мимо распростертых тел храпящих стражников и оставляем факел. Мы не направляемся к посадочной платформе – слишком велик риск быть обнаруженными, хотя Люсьен говорит мне, что сейчас середина ночи. Вместо этого мы поднимаемся на первый этаж и проходим через служебные помещения: кухни, кладовые, склады белья и так далее. По крайней мере, Люсьен идет уверенно, стараясь выглядеть так, как будто делает что-то само собой разумеющееся. Я, со своей неровной стрижкой и слишком длинной мантией (наверное, одной из тех, что принадлежали Люсьену), опускаю голову и цепляюсь за его тень. Мы видим лишь горстку слуг. Они останавливаются и кланяются. Люсьен и я игнорируем их, как они и ожидали.


К тому времени, когда мы подходим к тяжелой дубовой двери, ведущей в огород и на свободу, мое сердце колотится так сильно, что у меня перехватывает дыхание.

Люсьен поворачивает ручку. Хмурится. Дергает дверь взад-вперед.

Она не открывается.

– Она заперта, – он проводит рукой по замочной скважине, по верхней части дверного косяка и наклоняется, чтобы осмотреть пол. – Я не понимаю. Я проверял три раза – ключ всегда был здесь…

На этом уровне нет другого выхода в сад. Есть окна, расположенные высоко в стенах, но даже если бы мы могли добраться до них, они зарешечены.

– Мы можем взломать дверь? – шепчу я. – Или вернуться назад, мимо подземелий и через помещения темных стражников?

Люсьен толкает дверь плечом. От удара по каменным коридорам разносится эхо, но дверь не поддается.

– Она слишком тяжелая… – он постукивает пальцами по ноге. – Таллис поставила наемников там, где раньше были темные стражники. И я не знаю точно, как долго будет действовать снотворное зелье; стражники в подземельях могут скоро проснуться и обнаружить, что вас нет.

– Тогда в вестибюль. Лестница, ведущая во внутренний двор…

Он кивает и берет меня за руку. Мы торопливо поднимаемся по одной из лакейских лестниц. Когда мы подходим к двери, ведущей в вестибюль, Люсьен снова проверяет, свободен ли наш путь.

– Насколько я могу судить, вокруг никого нет.

– Он прав. Хотя люстры горят, как обычно, огромное пространство пусто. Из угла, где мы стоим, скрытые колонной, я вижу богато украшенные ворота, за которыми главный путь к посадочной платформе, и одну из дверей, ведущих в большой зал. Двери в тронный зал справа от нас. Вместе с длинной галеркой эти пространства, расходящиеся от вестибюля, являются центром Цитадели. Но вокруг полная тишина: ни шагов, ни приглушенных разговоров. Даже не слышно потрескивания поленьев в камине. Место кажется практически заброшенным.

Ступени, ведущие к конюшням и дворам, находятся на противоположной стороне вестибюля от того места, где мы стоим. Всего двенадцать размахов крыльев, хотя расстояние зияет передо мной, как бездна.

Люсьен крепче сжимает мою руку, и мы начинаем пересекать холл – торопясь, но стараясь не выглядеть так, будто спешим. Хотя мы босиком, каждый шаг, кажется, звенит по мраморному полу.

И все же я думаю, что мы справимся. Во дворах могут быть бескрылые – конюхи или ночные носильщики, – но они не смогут остановить наше преображение. И тогда мы сможем сбежать в Эйрию. Присоединиться к Арону и остальным.

Люсьен ускоряет шаг. Мы почти на самом верху лестницы…

Раскат смеха, холодного и пронзительного, разрывает тишину.

Позади нас, на балконе второго этажа, который проходит через вестибюль над дверями в тронный зал, стоит Таллис. И не только Таллис: ее окружают стражники и придворные.

Мы бежим к лестнице, но не успеваем подняться на третью ступеньку, как снизу на нас набрасываются вооруженные стражники. Люсьен поднимает свой меч и тащит меня вверх по лестнице и обратно в вестибюль как раз в тот момент, когда еще больше стражников врываются в ворота, ведущие к посадочной платформе.

Мы в ловушке.

– Вам некуда идти, – Таллис наблюдает. – Я бы посоветовала тебе бросить меч, Руквуд. Мои наемники не так дисциплинированны, как темные стражники, но у них есть определенный опыт, когда дело доходит до убийства людей.

Стражники, окружающие нас, придвигаются ближе. Люсьен медленно поворачивается, словно ищет слабость, которой можно воспользоваться.

Но это безнадежно. Их слишком много.

– Люсьен… – я качаю головой.

Он смотрит на меня долгим, мучительным взглядом и бросает меч.

– Подведите их поближе, – приказывает Таллис. Острия мечей упираются нам в спины. – Правда, Руквуд, я так… – она качает головой и вздыхает. – Я так разочарована в тебе. После всего, что я тебе обещала. Разве у тебя не было Атратиса и головы твоего изгнанника, чтобы насадить на пику над стенами замка Мерл? А теперь у тебя ничего нет. Глупец. Предатель.

– Глупа ты, Таллис, если веришь, что когда-либо могла соблазнить меня предать свою страну и своих друзей, чтобы последовать за тобой. Ты здесь предательница. Ты и все, кто стоит на твоей стороне.

Таллис снова смеется.

– Я уже давно знаю, что кто-то снабжает врага информацией. Я даже подозревала своего жениха, – она делает знак Верону, который стоит чуть позади нее, уставившись в пол. – Но он предал тебя, даже когда ты думала, что он помогает тебе предать меня. А теперь, полагаю, мне придется решить, что делать с вами двумя…

Леди Крамп протискивается вперед.

– Казнь, миледи. Кровавое жертвоприношение на арене, чтобы очистить Цитадель от их предательства и положить начало вашему правлению, – она не смотрит на меня, но в ее голосе слышится злорадство. – Чтобы отпраздновать коронацию настоящей королевы.

– Отличная идея. Мой жених просил подарить ему Адерин в качестве свадебного подарка, но как бы мне ни хотелось видеть ее рабыней, это лучше. Все согласны?

Дворяне вокруг нее с разной степенью энтузиазма дают свое согласие.

– Хорошо, – Таллис выпрямляется. – Адерин из дома Сигнус Атратис, формально защитница Атратиса, и Люсьен из дома Коракс Ансерис, настоящим вы осуждены судом ваших товарищей за измену мне, законной королеве, и приговорены к смертной казни. Гербы ваших домов будут вычеркнуты. Имена ваших домов будут опозорены, – она перегибается через балкон, стиснув зубы. – Твое правление, Адерин, каким бы оно ни было, будет вычеркнуто из записей. Как если бы тебя никогда не существовало. Словно ты погибла во время нападения, которое убило твою мать, как и следовало. На рассвете мы с Вероном поженимся. Поэтому вас казнят завтра утром, во время подготовки к нашей коронации. Уберите их с моих глаз.

Нас с Люсьеном ведут обратно в подземелья. Через несколько минут я уже в плену у тьмы, из которой он помог мне выбраться совсем недавно.

По крайней мере, поскольку все остальные камеры заняты, Люсьен со мной. Он кладет руки мне на плечи и дрожит.

– Мне так жаль, – бормочет он. – Я подвел вас.

– Нет. Это моя вина. Я должна была остановить ее. Я должна была спасти королевство. Но я отказалась почти от всего, что мне действительно было дорого, и я видела, как умирали те, кого я любила, и все еще умирают. Возможно, леди Крамп была права. Я никогда не была настоящей королевой.