Корона когтей

Пока остальные идут проверять зал для аудиенций, я опускаюсь на колени рядом с ней. Осторожно переворачиваю ее на спину, чтобы убедиться в том, чего я уже боюсь.

Фрис.

Ожоги покрыли и изуродовали ее лоб волдырями. Ей перерезали горло. Я вижу зияющую рану, покрытую коркой засохшей крови.

Она была безоружна и в любом случае не умела обращаться с оружием. Она ни для кого не представляла опасности. Зачем кому-то делать это с ней?

На мне нет перчаток, но она не пострадает от прикосновения. Я закрываю ей глаза так осторожно, как только могу, учитывая дрожащие руки. Шепчу, как сильно мне жаль. Бормочу строки, которые запомнились из Благословения Мертвых.

Но она не услышит меня, а у меня нет времени горевать.

Пир присел рядом со мной.

– Я осмотрел покои Его Величества. Их обыскали, но там никого нет, – он бросает взгляд на Одетту. – Никого живого или мертвого.

Я касаюсь лица Фрис на прощание и встаю.

– А как же Летия? А Ланселин? – я бросаю взгляд на Верона. – А как же Валентин?

Лин качает головой.

– До сих пор нам везло. Шансов на то, что мы обыщем Цитадель, найдем их и не попадемся, практически нет. Вы должны думать о том, что лучше для королевства, Ваше Величество. Мы должны уйти, пока еще можем. Те, кто еще не сбежал… – он пожимает плечами и разводит руками в жесте сожаления.

Я знаю, что он прав. Но повернуться спиной к тем, кого я люблю, бросить их…

Верон берет меня за руку.

– Пойдемте, – шепчет он. – Надежда еще есть.

Все, что я могу сделать, это кивнуть в знак согласия.

Лин торопит нас через открытую дверь в зал для аудиенций; теперь между нами и посадочной площадкой лежат только моя гостиная и спальня. По-прежнему никаких признаков погони, никаких звуков сражений. Я начинаю думать, не потеряли ли Таллис и Зигфрид слишком много последователей, не отступили ли они, не покинули ли Цитадель.

Лин поднимает руку, заставляет нас ждать, пока проверяет дверь в гостиную, затем снова манит нас вперед. Занавески в гостиной развеваются на ветру, дующем из одного из высоких окон: стекло разбито. Здесь еще больший беспорядок. Мои книги разбросаны по полу, страницы вырваны. Сломанная мебель валяется на полу, а картина с изображением замка Мерл, висящая на одной из стен, изрезана на ленты.

Я могу назвать только трех людей, которые ненавидели бы меня настолько, чтобы сделать это: Таллис, Зигфрид и Патрус. Один из них, должно быть, был здесь. Я игнорирую тоненький голосок в глубине своего сознания, который шепчет имя Люсьена.

Лин стоит у последней двери, той, что ведет в мою спальню. Он прислушивается, приоткрывает ее, манит нас вперед, как и прежде. Он входит, за ним Верон и Одетта. Облегчение пузырится в моих венах, вызывая головокружение. Одетта поворачивается ко мне.

– Как ты думаешь, Адерин, они схватили Арона? Или ты действительно думаешь, что он сбежал?

Я открываю рот, чтобы ответить. Но ей отвечает не мой голос. Искусственное освещение – довольно яркое, чтобы ослепить нас после темноты – вспыхивает, и дверь за нами захлопывается. Я разворачиваюсь, поднимаю меч, прикрываю глаза свободной рукой, щурясь, чтобы разглядеть фигуру за светом.

– Отчаянно пытался спастись бедный бескрылый принц, – голос скользит по моей коже, как лед. – Но в конце концов оказался в ловушке. Так же, как и вы.

Фигура приближается. Золотисто-русые волосы, голубые глаза, та же очаровательная улыбка, которую я помню.

Зигфрид.





Глава двенадцатая




Пир прыгает передо мной, как и Лин, с мечом в одной руке и кинжалом в другой, ревет и бросается на Зигфрида. Но далеко ему не уйти: из тени выскакивают новые дворяне и одолевают его, хватая оружие и заламывая руки за спину. Верона быстро обезоруживают. Я хватаю кузину за руку и притягиваю к себе, когда в комнате становится светлее и появляются другие – по меньшей мере десять мужчин и женщин с мечами и темными фонарями.

Тишину заполняют быстрые, прерывистые вздохи Одетты.

Зигфрид передает свой фонарь кому-то другому и подходит ближе.

Достаточно близко, чтобы я увидела сморщенный шрам, оставленный кольцом Таллис, которое рассекло его щеку. Должно быть, он подхватил заразу, и теперь это стало постоянным напоминанием о ее ярости, ведь он не убил Одетту перед тем, как они бежали из Цитадели прошлой осенью.

Он полностью облачен в пластинчатые доспехи, не покрыта только голова.

– Ты, – он указывает кинжалом на Пира, все еще стоящего перед нами с мечом наготове, – убирайся с дороги.

Пир не двигается.

Зигфрид вздыхает, – серьезно? – он жестикулирует, и три его последователя приближаются к Пиру с поднятым оружием.


Лин вскрикивает, когда один из мужчин, держащих его, прижимает острие кинжала к его шее. – Тебе не победить, Адерин. Но если ты будешь счастлива видеть, как гибнут твои люди…

– Пир, – приказываю я, – опусти меч.

Он повинуется. Двое мужчин приближаются, чтобы схватить его. В поле моего зрения появляется еще один. Люсьен.

Зигфрид смеется, а я задыхаюсь и отшатываюсь, не в силах скрыть свое смятение. Я вглядываюсь в лицо Люсьена, отчаянно надеясь отыскать какой-нибудь намек на то, что он не с ними, намек на сожаление с его стороны. Но выражение его лица так же бесстрастно, как и в Хэтчлендсе, когда он стоял рядом с Таллис и предлагал убить меня.

– Обезоружь ее, Руквуд.

Не сводя с меня глаз, Люсьен протягивает ладонь за моим мечом. Гнев вспыхивает в моем животе, превращая боль в груди во что-то более острое. Я не знаю, как мне выбраться отсюда.

Люсьен в доспехах, и даже несмотря на то, что он стоит так близко ко мне, на меня нацелено слишком много клинков, у меня нет возможности заколоть его.

Но будь я проклята, если собираюсь облегчить ему задачу. Я плюю ему в лицо – еще один тихий смех Зигфрида, хотя Люсьен едва реагирует – и бросаю свое оружие на пол. Люсьену приходится наклониться, чтобы поднять его.

– Хорошо, – Зигфрид снимает перчатки. – Руквуд, найди мою сестру и лорда Патруса. Скажи им, что они у нас. И пригласи их присоединиться ко мне. Думаю, мы будем на посадочной платформе королевы.

– Как пожелаете, лорд Зигфрид, – Люсьен кланяется и выходит из комнаты, даже не взглянув на меня.

Зигфрид оглядывает комнату.

– Такое приятное место. Моей сестре всегда нравилась эта комната. Я уверен, что ей и господину Руквуду здесь будет очень удобно, – он улыбается мне. – Люсьен и моя сестра очень сблизились за последние несколько недель. У нее было много мужчин, но он может стать ее любимчиком.

Он ждет, жадно наблюдая за моей реакцией. Но я ему не верю. Или же я так долго размышляла о предательстве Люсьена, что ничто из того, в чем его обвиняют, уже не может меня удивить. Улыбка Зигфрида исчезает, а взгляд становится хмурым.

– Выведите их наружу. Не стоит пачкать ковер кровью.

Когда его люди повинуются, он хватает меня за запястье.

– И не пытайся трансформироваться. Если только не хочешь, чтобы Арон страдал еще больше, чем сейчас.

Одетта стонет и закрывает лицо руками, но я не могу ей помочь; нас с ней разделяют, когда хватают и выгоняют наружу, угрожая ножом. Я пытаюсь оглядеться и определить, кто на нас напал: там пара лордов из Бритиса, еще три из Олориса. Остальных я не знаю. Но это дает мне некоторую надежду, что другие доминионы все еще верны Арону и мне.

По крайней мере, на какое-то время. Пока мы живы.

Как только мы достигаем посадочной площадки позади моих апартаментов, все пятеро выстраиваемся в линию, окруженные нашими врагами. Все они обнажили оружие, ближайшие клинки почти касаются нашей кожи, большинство врагов в доспехах. Двое из них несут факелы. Ветер треплет плащи и волосы, взбивает поверхность искусственно созданного озера, пока его воды, окрашенные в багровый цвет огнем, все еще пылающим в восточных башнях, не становятся похожими на языки пламени.

Смогу ли я убежать, если преображусь? Возможно. Неожиданность могла бы дать мне достаточное преимущество, чтобы избежать нацеленных на меня мечей. Но это означало бы оставить Одетту. Она не пойдет за мной, даже если сможет. Она не бросит Арона.

Зигфрид медленно вышагивает перед нами. Он останавливается перед Вероном.

– Ты, должно быть, правитель того, что осталось от Селонии. Мы разберемся с вами позже, – он машет рукой, и два его последователя выводят Верона из строя и ставят отдельно. – А теперь, остальные, снимайте мантии.

– Ты не посмеешь.

Я крепко сжимаю мантию. Для дворянина принудить другого дворянина раздеться не противоречит законам, но – даже больше, чем прикосновение к бескрылому человеку без согласия, – считается актом, совершенным только вопреки древнему обычаю: аморальным, нецивилизованным, чем-то, о чем мог бы додуматься только тот, кто обладает низменным и испорченным умом.

– О, я посмею, – отвечает Зигфрид. – Снимите их, или это сделает кто-нибудь другой.

– Я не позволю тебе… – вмешательство Верона вознаграждается тем, что один из его похитителей бьет его кулаком в живот. Он сгибается пополам, кряхтя от боли.

Зигфрид смеется.

– Как великодушно. Но на вашем месте, лорд Верон, я бы промолчал.

Несколько человек вокруг нас неловко переминаются с ноги на ногу, глядя в сторону или в землю.

– Милорд, неужели… – бормочет маленький седовласый человечек.

– Я сказал – молчать! – рявкает Зигфрид холодным от ярости голосом. Он хватает мужчину – кажется, члена семьи чаек – и толкает его вперед.

– Если только ты не хочешь присоединиться к ним? – мужчина качает головой и бормочет извинения.

Зигфрид отталкивает его. Он снова поворачивается ко мне.

– Делай, что тебе велят, – женщина, которая стоит ближе ко мне, прижимает острие клинка к моей спине.

– Ты отпустишь Лина и Пира? Они здесь только из-за меня. Они ничего тебе не сделали.

– Ты не в том положении, чтобы торговаться, Адерин. Больше спрашивать не буду.

Я протягиваю руку и расстегиваю три застежки, так медленно, как только могу. Снимаю мантию с плеч. Позволяю ей упасть на землю, благодарная за относительное укрытие ночи. Мой инстинкт просит прикрыться, но я отказываюсь доставлять Зигфриду удовольствие, он не увидит унижения, от которого горит моя кровь. Вместо этого я выпрямляюсь, поднимаю подбородок и со злостью смотрю на него.

Он медленно обходит меня по кругу, прежде чем снова повернуться ко мне лицом.