Королевская отравительница
Часть 36 из 44 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Снова раздался топот, громче и тяжелее, и Оуэн понял, что это старый герцог и Рэтклифф. Мужчины вошли на кухню, один выглядел мрачным и серьезным, а другой – словно его предали и оскорбили, когда бросил взгляд на Манчини.
– Нет! – завопила девочка, увидев своего деда. Она тоже оказалась преданной и несчастной, но в ней все еще пылала искра неповиновения и железной воли. – Я тоже еду!
Рэтклифф фыркнул про себя и скрестил руки на широкой груди, с жалостью глядя на Хорвата:
– Ты имеешь дело с водным бесом. Сплошные хлопоты на твою голову.
Хорват нахмурился:
– Это моя внучка. Попридержи язык.
Хорват медленно приблизился, как будто Эви была пугливой лошадью, готовой отскочить.
– Это нечестно, дедушка! – вопила она. Потянула Оуэна за руку, как будто он был якорем, который не позволил бы течению унести ее.
– Ступайте, леди Мортимер, – сказала Лиона. – Не позорьте своего деда. Слушайтесь его.
Эви глянула на Лиону, как на врага.
– Моя мать – леди Мортимер, – сказала она страстно, с оттенком злости. – Я – Элизабет Виктория Мортимер!
– Идем, – нежно сказал герцог Хорват, опустившись на колени у скамейки. Он умоляюще протянул внучке руку ладонью вверх.
– Оуэн умрет? – пискнула она, ее голос был полон скорби. Эви смотрела на своего дедушку, слезы текли из ее глаз.
Герцог был суров и спокоен, но его глаза были полны боли. Он посмотрел на Оуэна, а затем снова на свою внучку.
– Не знаю, – прошептал он.
От этого стало еще хуже. Черная пропасть, казалось, разверзлась под Оуэном, угрожая проглотить его. Он вспомнил, как приехал в Кингфонтейн, как сидел позади герцога на коне. Вспомнил ощущение заброшенности, одиночество, страх заговорить с кем-либо.
– Ну же, девочка, – мягко подтолкнул ее герцог Хорват, его рука была готова принять ее руку.
Она уставилась на своего дедушку, не в силах устоять перед его нежностью. Он не принуждал. Но если бы она не подчинилась ему, человеку, облеченному властью, это возымело бы последствия. Ее свобода была бы ограничена. Возможно, ее ждал разрыв с близкими. Оуэн видел борьбу в ее глазах, и ее трясущиеся распухшие губы выражали вину и страдание.
Наконец она встала и взяла дедушку за руку. Рэтклифф снова фыркнул и первым вышел из кухни. Оуэн думал, что его сердце разобьется, когда Эви уходила. Она оглянулась, ее губы дрожали. Лиона вытирала глаза, она успокаивающе похлопала Оуэна по плечу, когда очередная слеза скатилась по кончику его носа.
И вдруг Эви сделала нечто поразившее всех. Она схватилсь за дедов кинжал, висевший на поясе, и выдернула его из ножен. Затем она высвободила руку и двинулась к Оуэну. Взялась за косичку, ту, с воткнутым белым пером, и отрезала, прежде чем кто-либо смог ее остановить.
Она бросила кинжал, крепко обняла Оуэна, прижала влажные губы к его щеке и сунула отрезанную косу в его руки.
– Будь храбрым! – вызывающе прошипела она ему на ухо.
Страдание и отчаяние словно испарились. Когда она отстранилась, ее горящие глаза твердо смотрели в его глаза, в них была воля, настолько сильная, что способна была ворваться в его собственную и затопить то, что от нее оставалось. Она стиснула косу в его руках, ее пальцы глубоко впивались в его ладони. Очертания рта стали жесткими и яростными. Она словно обезумела. Затем она поцеловала его еще раз, повернулась и пошла обратно к деду, пнув кинжал сапогом, так что он с грохотом пролетел по всей кухне. Даже Манчини смотрел на нее с благоговейным ужасом и уважением, когда она уходила.
Рэтклифф ненавидит меня, это видно невооруженным взглядом. Дни Рэтклиффа сочтены, и другой встанет, чтобы занять его место. Это буду я, если все пойдет хорошо. Когда человек балансирует на краю пропасти, порой все, что нужно, – небольшой толчок. Он сказал, что шпионы соберутся в гостинице «Холивелл Инн», когда мы доберемся до Бистоуна. Он сказал мне, потому что не верит, что я готов отстать от прочих. А я и не собираюсь идти в ногу с прочими. Он также намекнул, что в книге Танмора есть кое-что о Кискаддонах – обоих родителях мальчишки. Если бы я только мог достать книгу, чтобы узнать, что к чему. Не сомневаюсь, что Анкаретта надеется, что я украду ее. Если она еще не сделала этого сама.
Доминик Манчини, шпион при дворцовой кухне
Глава тридцать вторая
Слабость
На кухне остались только Оуэн и Манчини. Тусклый свет исходил от мерцающих углей в хлебных печах и единственного фонаря, свисавшего с крюка. Оуэн закончил строить свой шедевр, но не хотел его опрокидывать. Ему казалось, что если плитки не упадут, то ему не придется уезжать утром на Запад. И он не столкнется со своей судьбой и судьбой своей семьи. Он гладил косичку, ощущая мягкость и тепло, исходящие от волос. Маленькое белое перышко напомнило ему, как Рэтклифф ворвался в ураган кружившего пуха, который они выпустили в комнате Эви. Воспоминания о перьях, прилипших к лысине Рэтклиффа, почти заставили его засмеяться. Но вызвали не больше мимолетной улыбки, так мрачно было все впереди.
Манчини сидел на своем обычном месте, засунув руки за пояс, постукивая башамаком по полу в такт какой-то песне. Он ждал Анкаретту. И выглядел изрядно довольным собой.
– Я никогда не приглядывал за детьми, – сказал Манчини не то Оуэну, не то самому себе, покусывая ноготь. – Я был бы ужасным отцом.
– Согласен, – мрачно сказал Оуэн, достаточно громко, чтобы толстяк услышал.
– Мой отец порол меня, когда я сажал ошибки на письме. Он всегда подталкивал меня к тому, чтобы я преуспел в языках, юриспруденции, в науке. Я лишь хотел доставить ему удовольствие. – Он фыркнул, качая головой. – Знаешь, я пью только тогда, когда мне скучно. Когда мне не хватает чего-нибудь, способного привлечь мой разум. Я могу вернуться в Жениву, когда дело будет сделано. Тебе бы там понравилось, парень. Кругом много воды, чтоб купаться. Я купался. – Он снова вздохнул. – Может быть, мне следовало просто позволить тебе утонуть.
Оуэн почувствовал, как внутри у него все сжалось, когда он уставился на толстяка. Их глаза встретились. Оба молчали.
Была почти полночь, когда она наконец пришла.
Потайная дверь открылась, и появилась Анкаретта со свечой, как тогда, в первую ночь несколько месяцев назад. Оуэн поднялся с пола и подошел к ней. Она выглядела бледной, измученной и слабой, как будто вес свечи был для нее обременителен.
– Добыла книгу? – спросил Манчини с кривой усмешкой.
Анкаретта покачала головой и поставила свечу. Она даже не глянула на поднос с едой.
– Король читает ее. Он читает ее с вечера. И вряд ли дочитает до рассвета.
Манчини хмыкнул.
– Тогда я полагаю, ты хочешь, чтоб я попытался украсть ее.
Оуэн почувствовал, как его перекрутило от гнева, когда он посмотрел на ленивого шпиона. Как будто прочитав его мысли, а возможно, и вправду прочитав, Анкаретта одарила его грустной усталой улыбкой и нежно погладила его волосы. Она пахла как увядшие розы.
– Что же будет? – прошептал Оуэн. – Завтра меня забирают домой, но я боюсь ехать.
Она погладила его щеку:
– Я сказала, что помогу тебе, Оуэн.
– Ты сказала, что поможешь мне, – съязвил Манчини. – Не знаю, мальчик. Думаю, она порастеряла свои трюки. – Он хмыкнул, вздохнул и тяжело поднялся на ноги. – Если ты не смогла выкрасть книгу, как изловчусь я? Твоя игра почти проиграна. На королевской стороне доски вазира все еще слишком много фигур. А у тебя не хватает. Признай, что это конец. Ты не сможешь спасти мальчика.
Оуэн обернулся и взглянул на Манчини. Но он увидел в глазах шпиона хищный азарт. Он пытался спровоцировать Анкаретту на признание или раскрытие какого-либо секрета.
На ее губах мелькнула легкая улыбка.
– Ты больше не хочешь мне помогать? Думаешь, что сможешь занять место Рэтклиффа самостоятельно?
Манчини пожал плечами:
– По правде говоря, да. Король сегодня практически отправил его в отставку. И то, что я знаю об иностранных дворах, будет гораздо полезнее для него, если все его враги в своей стране мертвы. – Он почесал уголок рта.
– Его доверие должно быть заслужено, Доминик, – настаивала Анкаретта. – Его предавали слишком много раз. Ты – иностранец. Потребовалось бы что-то невероятное, чтобы изменить его мнение о тебе. Но я помогу тебе, как и обещала. Мне нужно поговорить с Джоном Танмором, но это невозможно, пока он в убежище.
Манчини усмехнулся.
– Я думал, что это ты стоишь за его побегом.
Оуэн удивился, когда она покачала головой.
– Я просто помогла ему открыть дверь. И из-за тебя король теперь держит святилище Владычицы под постоянной охраной. Деконей Танмор по-прежнему в тюрьме, просто сменил одну камеру на другую. Он не продержится там долго. Ему нужна свобода. Ты готов к следующему заданию, Доминик? Или ты уходишь?
Он прищурился, вид у него был озадаченный.
– Думаю, игра закончена, – сказал он зловеще. – Если ты продвигаешь Танмора в главы Разведывательной службы, наши интересы больше не совпадают.
– Король не будет доверять деконею Танмору, – сказала Анкаретта. – Не сомневайся. Нам нужно заполучить эту книгу.
Манчини покачал головой:
– Невозможно.
Она опустилась на колени рядом с Оуэном и сжала его плечо. Посмотрела на Манчини:
– Ты никогда не сможешь полностью завоевать доверие короля, Манчини. Слишком много препятствий. Но когда-нибудь Оуэн возглавит Разведывательную службу. И ты будешь нуждаться в нем, а он будет нуждаться в тебе. Ваши судьбы переплетены. Ты должен помогать мальчику, когда меня не станет.
У Манчини отвисла челюсть. Он был потрясен.
– Но я думал… мы договорились… что я возглавлю Разведывательную службу!
– И возглавишь! – сказала она улыбаясь. – Через посредство Оуэна. Король берет тебя с собой. Разве ты не видишь? Этим он дает тебе разрешение быть рядом с ним, консультировать его. Чтобы помочь Оуэну получить информацию, ему нужно выжить. Я связала вас вместе шелковыми нитями. Вы нужны друг другу, чтобы дело пошло на лад. Я не смогу быть с тобой.
Оуэн вздрогнул от изумления:
– Ты не поедешь?
– Я не могу, Оуэн, – сказала она. – Я очень больна. Трудно даже спуститься по ступенькам на кухню. Манчини поедет. Он поможет тебе, а ты должен помогать ему.
Оуэн сморгнул слезы.
– Я не хочу, чтобы он мне помогал!
– Нет! – завопила девочка, увидев своего деда. Она тоже оказалась преданной и несчастной, но в ней все еще пылала искра неповиновения и железной воли. – Я тоже еду!
Рэтклифф фыркнул про себя и скрестил руки на широкой груди, с жалостью глядя на Хорвата:
– Ты имеешь дело с водным бесом. Сплошные хлопоты на твою голову.
Хорват нахмурился:
– Это моя внучка. Попридержи язык.
Хорват медленно приблизился, как будто Эви была пугливой лошадью, готовой отскочить.
– Это нечестно, дедушка! – вопила она. Потянула Оуэна за руку, как будто он был якорем, который не позволил бы течению унести ее.
– Ступайте, леди Мортимер, – сказала Лиона. – Не позорьте своего деда. Слушайтесь его.
Эви глянула на Лиону, как на врага.
– Моя мать – леди Мортимер, – сказала она страстно, с оттенком злости. – Я – Элизабет Виктория Мортимер!
– Идем, – нежно сказал герцог Хорват, опустившись на колени у скамейки. Он умоляюще протянул внучке руку ладонью вверх.
– Оуэн умрет? – пискнула она, ее голос был полон скорби. Эви смотрела на своего дедушку, слезы текли из ее глаз.
Герцог был суров и спокоен, но его глаза были полны боли. Он посмотрел на Оуэна, а затем снова на свою внучку.
– Не знаю, – прошептал он.
От этого стало еще хуже. Черная пропасть, казалось, разверзлась под Оуэном, угрожая проглотить его. Он вспомнил, как приехал в Кингфонтейн, как сидел позади герцога на коне. Вспомнил ощущение заброшенности, одиночество, страх заговорить с кем-либо.
– Ну же, девочка, – мягко подтолкнул ее герцог Хорват, его рука была готова принять ее руку.
Она уставилась на своего дедушку, не в силах устоять перед его нежностью. Он не принуждал. Но если бы она не подчинилась ему, человеку, облеченному властью, это возымело бы последствия. Ее свобода была бы ограничена. Возможно, ее ждал разрыв с близкими. Оуэн видел борьбу в ее глазах, и ее трясущиеся распухшие губы выражали вину и страдание.
Наконец она встала и взяла дедушку за руку. Рэтклифф снова фыркнул и первым вышел из кухни. Оуэн думал, что его сердце разобьется, когда Эви уходила. Она оглянулась, ее губы дрожали. Лиона вытирала глаза, она успокаивающе похлопала Оуэна по плечу, когда очередная слеза скатилась по кончику его носа.
И вдруг Эви сделала нечто поразившее всех. Она схватилсь за дедов кинжал, висевший на поясе, и выдернула его из ножен. Затем она высвободила руку и двинулась к Оуэну. Взялась за косичку, ту, с воткнутым белым пером, и отрезала, прежде чем кто-либо смог ее остановить.
Она бросила кинжал, крепко обняла Оуэна, прижала влажные губы к его щеке и сунула отрезанную косу в его руки.
– Будь храбрым! – вызывающе прошипела она ему на ухо.
Страдание и отчаяние словно испарились. Когда она отстранилась, ее горящие глаза твердо смотрели в его глаза, в них была воля, настолько сильная, что способна была ворваться в его собственную и затопить то, что от нее оставалось. Она стиснула косу в его руках, ее пальцы глубоко впивались в его ладони. Очертания рта стали жесткими и яростными. Она словно обезумела. Затем она поцеловала его еще раз, повернулась и пошла обратно к деду, пнув кинжал сапогом, так что он с грохотом пролетел по всей кухне. Даже Манчини смотрел на нее с благоговейным ужасом и уважением, когда она уходила.
Рэтклифф ненавидит меня, это видно невооруженным взглядом. Дни Рэтклиффа сочтены, и другой встанет, чтобы занять его место. Это буду я, если все пойдет хорошо. Когда человек балансирует на краю пропасти, порой все, что нужно, – небольшой толчок. Он сказал, что шпионы соберутся в гостинице «Холивелл Инн», когда мы доберемся до Бистоуна. Он сказал мне, потому что не верит, что я готов отстать от прочих. А я и не собираюсь идти в ногу с прочими. Он также намекнул, что в книге Танмора есть кое-что о Кискаддонах – обоих родителях мальчишки. Если бы я только мог достать книгу, чтобы узнать, что к чему. Не сомневаюсь, что Анкаретта надеется, что я украду ее. Если она еще не сделала этого сама.
Доминик Манчини, шпион при дворцовой кухне
Глава тридцать вторая
Слабость
На кухне остались только Оуэн и Манчини. Тусклый свет исходил от мерцающих углей в хлебных печах и единственного фонаря, свисавшего с крюка. Оуэн закончил строить свой шедевр, но не хотел его опрокидывать. Ему казалось, что если плитки не упадут, то ему не придется уезжать утром на Запад. И он не столкнется со своей судьбой и судьбой своей семьи. Он гладил косичку, ощущая мягкость и тепло, исходящие от волос. Маленькое белое перышко напомнило ему, как Рэтклифф ворвался в ураган кружившего пуха, который они выпустили в комнате Эви. Воспоминания о перьях, прилипших к лысине Рэтклиффа, почти заставили его засмеяться. Но вызвали не больше мимолетной улыбки, так мрачно было все впереди.
Манчини сидел на своем обычном месте, засунув руки за пояс, постукивая башамаком по полу в такт какой-то песне. Он ждал Анкаретту. И выглядел изрядно довольным собой.
– Я никогда не приглядывал за детьми, – сказал Манчини не то Оуэну, не то самому себе, покусывая ноготь. – Я был бы ужасным отцом.
– Согласен, – мрачно сказал Оуэн, достаточно громко, чтобы толстяк услышал.
– Мой отец порол меня, когда я сажал ошибки на письме. Он всегда подталкивал меня к тому, чтобы я преуспел в языках, юриспруденции, в науке. Я лишь хотел доставить ему удовольствие. – Он фыркнул, качая головой. – Знаешь, я пью только тогда, когда мне скучно. Когда мне не хватает чего-нибудь, способного привлечь мой разум. Я могу вернуться в Жениву, когда дело будет сделано. Тебе бы там понравилось, парень. Кругом много воды, чтоб купаться. Я купался. – Он снова вздохнул. – Может быть, мне следовало просто позволить тебе утонуть.
Оуэн почувствовал, как внутри у него все сжалось, когда он уставился на толстяка. Их глаза встретились. Оба молчали.
Была почти полночь, когда она наконец пришла.
Потайная дверь открылась, и появилась Анкаретта со свечой, как тогда, в первую ночь несколько месяцев назад. Оуэн поднялся с пола и подошел к ней. Она выглядела бледной, измученной и слабой, как будто вес свечи был для нее обременителен.
– Добыла книгу? – спросил Манчини с кривой усмешкой.
Анкаретта покачала головой и поставила свечу. Она даже не глянула на поднос с едой.
– Король читает ее. Он читает ее с вечера. И вряд ли дочитает до рассвета.
Манчини хмыкнул.
– Тогда я полагаю, ты хочешь, чтоб я попытался украсть ее.
Оуэн почувствовал, как его перекрутило от гнева, когда он посмотрел на ленивого шпиона. Как будто прочитав его мысли, а возможно, и вправду прочитав, Анкаретта одарила его грустной усталой улыбкой и нежно погладила его волосы. Она пахла как увядшие розы.
– Что же будет? – прошептал Оуэн. – Завтра меня забирают домой, но я боюсь ехать.
Она погладила его щеку:
– Я сказала, что помогу тебе, Оуэн.
– Ты сказала, что поможешь мне, – съязвил Манчини. – Не знаю, мальчик. Думаю, она порастеряла свои трюки. – Он хмыкнул, вздохнул и тяжело поднялся на ноги. – Если ты не смогла выкрасть книгу, как изловчусь я? Твоя игра почти проиграна. На королевской стороне доски вазира все еще слишком много фигур. А у тебя не хватает. Признай, что это конец. Ты не сможешь спасти мальчика.
Оуэн обернулся и взглянул на Манчини. Но он увидел в глазах шпиона хищный азарт. Он пытался спровоцировать Анкаретту на признание или раскрытие какого-либо секрета.
На ее губах мелькнула легкая улыбка.
– Ты больше не хочешь мне помогать? Думаешь, что сможешь занять место Рэтклиффа самостоятельно?
Манчини пожал плечами:
– По правде говоря, да. Король сегодня практически отправил его в отставку. И то, что я знаю об иностранных дворах, будет гораздо полезнее для него, если все его враги в своей стране мертвы. – Он почесал уголок рта.
– Его доверие должно быть заслужено, Доминик, – настаивала Анкаретта. – Его предавали слишком много раз. Ты – иностранец. Потребовалось бы что-то невероятное, чтобы изменить его мнение о тебе. Но я помогу тебе, как и обещала. Мне нужно поговорить с Джоном Танмором, но это невозможно, пока он в убежище.
Манчини усмехнулся.
– Я думал, что это ты стоишь за его побегом.
Оуэн удивился, когда она покачала головой.
– Я просто помогла ему открыть дверь. И из-за тебя король теперь держит святилище Владычицы под постоянной охраной. Деконей Танмор по-прежнему в тюрьме, просто сменил одну камеру на другую. Он не продержится там долго. Ему нужна свобода. Ты готов к следующему заданию, Доминик? Или ты уходишь?
Он прищурился, вид у него был озадаченный.
– Думаю, игра закончена, – сказал он зловеще. – Если ты продвигаешь Танмора в главы Разведывательной службы, наши интересы больше не совпадают.
– Король не будет доверять деконею Танмору, – сказала Анкаретта. – Не сомневайся. Нам нужно заполучить эту книгу.
Манчини покачал головой:
– Невозможно.
Она опустилась на колени рядом с Оуэном и сжала его плечо. Посмотрела на Манчини:
– Ты никогда не сможешь полностью завоевать доверие короля, Манчини. Слишком много препятствий. Но когда-нибудь Оуэн возглавит Разведывательную службу. И ты будешь нуждаться в нем, а он будет нуждаться в тебе. Ваши судьбы переплетены. Ты должен помогать мальчику, когда меня не станет.
У Манчини отвисла челюсть. Он был потрясен.
– Но я думал… мы договорились… что я возглавлю Разведывательную службу!
– И возглавишь! – сказала она улыбаясь. – Через посредство Оуэна. Король берет тебя с собой. Разве ты не видишь? Этим он дает тебе разрешение быть рядом с ним, консультировать его. Чтобы помочь Оуэну получить информацию, ему нужно выжить. Я связала вас вместе шелковыми нитями. Вы нужны друг другу, чтобы дело пошло на лад. Я не смогу быть с тобой.
Оуэн вздрогнул от изумления:
– Ты не поедешь?
– Я не могу, Оуэн, – сказала она. – Я очень больна. Трудно даже спуститься по ступенькам на кухню. Манчини поедет. Он поможет тебе, а ты должен помогать ему.
Оуэн сморгнул слезы.
– Я не хочу, чтобы он мне помогал!