Королева под снегом

Элиот нерешительно улыбнулся.

– Ее зовут Нана, – сказала молодая женщина, обняв девочку за плечи. – А меня Алиса.

– Элиот.

– Я знаю. Ваша подруга назвала вас по имени, перед тем как уйти.

Он залился краской до корней волос.

Женщина снова повернулась к афише.

– Элиот, поверьте мне, вы не должны отступаться. Она того стоит.

– Она встречается с друзьями в Камдене. Что я, по-вашему, должен делать? Вы представляете себе, как искать кого-то там?

– Всё же попробуйте. Уж очень жаль, когда всё рушится. Терять вам нечего… Жизнь порой творит чудеса.

Элиот вдруг вспомнил танцующую шевелюру Сэм, когда она удалялась в толпе. Черные кудри, тугие, струящиеся, точно эбеновый каскад. Он почувствовал, как та же боль, мучительная, острая, необъяснимая, пронзила ему ребра и ввинтилась в сердце.

Он кивнул и протянул руку.

– Спасибо, Алиса.

Она тепло пожала протянутую ладонь.

– Ступайте, Элиот. Вы знаете, что я права.

Он резко развернулся и ускорил шаг, оставив позади маму с дочкой, которая помахивала своими маленькими пальчиками на прощание.



Только выйдя в Камдене, он понял, как скудны шансы на успех. Он потерял время и слишком отстал.

Как он найдет Сэм в этом лабиринте улиц и крытых рынков, среди тысяч человек, бродящих из бутика в бутик? Он думал, что легко будет высмотреть красное пятно ее ветровки, но в толпе вокруг перемешались всевозможные люди, одетые более или менее экстравагантно. За час Элиот видел Сэм не меньше десятка раз. Сэм рылась в ящиках со шмотьем на рынке Инвернесс. Сэм стояла, облокотясь на решетку шлюзов Камден-Лок. Сэм пила пиво за окошком ирландского паба (но пила ли Сэм пиво?). Сэм шла под ручку с двумя подружками, навеселе, с зажатой в уголке рта сигаретой (но Сэм не курила). Сэм рассматривала образцы в витрине татуировщика (а была ли у Сэм татуировка?). Сэм торговала джинсы у продавца с большими бицепсами, под громкоговорителями, изливающими техно в полную силу, на громкости, достаточной, чтобы треснул череп и пошла кровь из ушей.

Можно было подумать, что в этот час вылупился целый выводок Сэм. Эти копии были подобны бомбам замедленного действия, потому что каждый раз, подойдя ближе, он ее не узнавал. Или Сэм странным образом постарела, или потолстела, и разочарование погружало его всё глубже в зыбкую печаль. Были цветные девушки, такие же как она, африканки, латиноамериканки, уроженки Кариб, но всегда это была не она. Чуть посветлее, поменьше ростом, слишком такая или недостаточно этакая. Одни неуклюжие клоны, рассыпанные в толпе с единственной целью его помучить. И снег бесшумно падал вокруг него, снег празднично кружился, окутывая город, словно тихонько приглушая голос. Мир лгал ему. Мир говорил с ним тихо-тихо.



Был момент, когда Элиот, как ему показалось, действительно увидел девушку за столиком в каком-то фастфуде, точнее, он не увидел ее, а уловил на короткий миг ее жест. Будь этот жест звуком, Элиот узнал бы его из тысячи: легкий и воздушный, как хрустальная нотка. Движение, которым Сэм отбрасывала назад волосы, излом руки, пальцы, затерявшиеся в черных кудрях, это длилось не дольше вздоха, маленький легкий танец украдкой, такой быстрый, что никто рядом с ней, казалось, не замечал его грации. Но он-то нашел в нем, запечатленном в памяти, интимный знак, уже взволновавший его прежде.

На этот раз ошибиться он не мог. Она была там, за стеклом, по другую сторону улицы, сидела в абрикосовом свете, одна, безразличная к окружающим разговорам. Полускрытая бликами, затерянная в своих мыслях, она не ведала, что за ней наблюдают, была так красива, сама того не зная, и от этого еще более трогательна.

Она повернулась на табурете, чтобы встать. Пока Элиот перебегал улицу, пока прокладывал себе дорогу между прохожими, пока собирался с духом, держа руку над дверной ручкой, в поисках первой фразы, верных слов, чтобы не обидеть ее, она исчезла. В панике он обшарил глазами зал, приставив руку козырьком к глазам, чтобы не мешали блики стекла, заметался над посетителями от столика к столику, задержался в каждом уголке. «Она здесь, я уверен, – подбадривал он себя. – Я знаю, что она здесь».

И он увидел ее, она шла к кассе в дальнем углу, в самом конце стеклянного прилавка, где лежала в ряд дешевая выпечка. Но это была не Сэм. Девушка была одета в ужасную куртку, что-то вроде пуховика в крупных цветах, мишленовский Бибендум, да и только. И когда она наклонилась, пересчитывая сдачу, он увидел только половину профиля, скрытого под шапочкой футбольного болельщика. Разочарование было так велико, что ему и в голову не пришло подойти поближе.

«Это не она», – убито подумал он.

Очередная обманка, новая имитация.

Жизнь творит чудеса – какая злая шутка!

Он выпустил ручку двери и отвернулся.

Еще несколько секунд – и он узнал бы рюкзачок у нее на плече с плюшевой гориллой, висящей на язычке молнии.





11




Перед мысленным взором Дианы стояла юная фигурка Сэм в аэропорту, удаляющаяся от ворот металлоискателя, и маленькая горилла весело танцевала жигу, отправляясь вместе с ней на каникулы. У нее защемило сердце. Пусть Ричард любил Сэм как родную дочь, он не мог понять. Он ее не носил девять месяцев, не видел младенцем, не наблюдал, как она росла…

Они встретились на цикле лекций о войне Севера и Юга в Американском центре в Париже. Ричард должен был читать последнюю, в начале лета. Нанятый для него переводчик в последний момент отказался, требовалась замена, и Диана сразу согласилась. Придя заранее, она прошла по пустым галереям аудитории и представилась маленькой группке, оживленно беседовавшей у кафедры. С ней рассеянно поздоровались. Ричард пробовал микрофон. Он едва на нее взглянул.

«Хам», – подумала Диана, обиженная профессиональной грубостью этого нескладного дылды.

Ричард был одним из крупнейших специалистов по войне Севера и Юга, заведующим кафедрой истории в университете Милуоки, доктором honoris causa[6] престижнейших университетов Европы.


Ничего этого Диана не знала. Впрочем, если бы и знала, это никак не облегчило бы ее стресс. Она села к микрофону для переводчиков и пробежала глазами свои записи, наспех сделанные перед тем, как прийти. Она не видела особого интереса в том, чтобы пережевывать подробности войны полуторавековой давности: подумаешь, большая драчка маленьких парней в сером и синем под предводительством старых вояк, такая подошла бы, пожалуй, Джону Уэйну или Дональду Трампу.

Однако с первых же фраз она была покорена… Ричард, блестящий оратор, с увлечением раскрывал печальные отголоски этого братоубийственного конфликта в сердце сегодняшней Америки.



Диана решила остаться после лекции на коктейль. С бокалом шампанского в руке она разглядывала фауну, обычную для подобных событий: треть – студенты с разинутыми ртами, треть – интеллектуалы, жаждущие ученых споров, треть – светские львы и прихлебатели. К ее немалому удивлению, после автограф-сессии Ричард подошел к ней и преподнес экземпляр своей книги с дарственной надписью, попросив великодушно извинить его за грубость.

– Ваш перевод… он был идеален, – запинаясь, проговорил он.

У Дианы округлились глаза.

– Так вы говорите по-французски?

– Немного… – признался он со сконфуженным видом ребенка над сломанной игрушкой. – Но не вполне достаточно для французской аудитории.

Высокая брюнетка, которая шла к ним, стуча каблуками, властно вмешалась в разговор:

– Вы Диана Гёз, не так ли? Мы не успели толком познакомиться. Меня зовут Кларисса Ли, я руковожу Американским центром. Вас мне рекомендовали, и, честно говоря, я об этом не жалею. Ваш перевод ложился идеально, вплоть до ритма и интонации, уже несколько человек это отметили в разговоре со мной. Я надеюсь, что у нас еще будет случай поработать с вами.

Диана с облегчением ответила, что готова, с большим удовольствием.

Ричард предложил пригласить ее на ужин, которым должен был закончиться вечер.

– Отличная идея, – согласилась Кларисса. – Сможем получше познакомиться. Ресторан уже заказан. Я сейчас позвоню, чтобы добавили еще один прибор.

Диана попыталась было протестовать, но девушка жестом остановила ее и, расчехлив телефон, отошла на несколько метров, чтобы позвонить.

Ричард развел руками с сокрушенной миной, давая понять, что события вышли из-под контроля. Кларисса пресекла благодарности Дианы.

– Готово, вы наша гостья. Я у вас в долгу, – сказала она, сунув телефон в чехол, – вы нас очень выручили.



Ресторан находился в трех кварталах, во дворике между двумя многоэтажными домами. Ричард оценил выбор, напомнивший ему рисунки Сампе[7], такие «восхитительно французские», сказал он. Их стол был накрыт в беседке, украшенной светящейся гирляндой, поблескивающей сквозь листву. Ричард усадил Диану рядом с собой.

– Мне еще могут понадобиться ваши услуги, – объяснил он, садясь в свою очередь.

– Но все здесь говорят по-английски, – мягко возразила Диана.

Хороший стол, хорошее вино и ласковое дыхание весны, клонящейся к лету. Они ужинали в узком кругу, присоединились только директриса книжного магазина и журналист из «Ревю историк».

Некоторое время разговор вращался вокруг политики по обе стороны Атлантики, потом заговорили о путешествиях и отпусках. Ричард оставался еще на шесть дней в Париже, после чего всё лето собирался напряженно работать.

– Предстоит много изысканий для моей будущей книги, – объяснил он.

Директриса книжного магазина не преминула воспользоваться случаем и спросить его о теме, а журналист так и кинулся на прорыв. Ричард не стал упираться.

– Я знаю, что история не повторяется, но можно ли по крайней мере извлечь уроки из наших прошлых ошибок? Я хочу копнуть эту идею реконструкции и поискать в былых конфликтах всё, что помогло бы нам их нейтрализовать, не отрекаясь от справедливости. Усилия Манделы по созданию «нации всех цветов радуги» в Южной Африке в этом отношении очень показательны.

– Война Севера и Юга была неизбежна, – заметила Диана. – Аболиционисты были тысячу раз правы. Только драться.

– Я согласен с вами, – кивнул Ричард, – но давайте отталкиваться от этой посылки: война совершенно разорила Юг, а Север покрыла долгами на космическом уровне. На все эти пущенные по ветру деньги Вашингтон мог бы без единого выстрела возместить ущерб южанам, выкупив всех рабов, дать им земельные наделы и развернуть программу ликвидации неграмотности по всей стране! Рабов освободили, а потом в течение десяти лет приняли законы, лишившие их самых элементарных прав, в том числе права на образование. Люди идут на чудовищные жертвы во время войн, но что мы готовы отдать в мирное время во имя справедливости, не проливая крови? Этот вопрос заслуживает рассмотрения, вы не находите?

– Возможно, но в таком случае мы покидаем территорию историка, – заметил журналист.

– В итоге ваш отпуск, – сменила тему Кларисса, – состоит в том, что вы его не берете! Вы никогда не даете себе передышки?

– Неделя в Париже – это уже замечательно! А вы? Какие планы на это лето?

– Не знаю, понравится ли это вам, я уезжаю на три недели в Кентукки, под Лексингтон. Буду кататься на лошадях у злых южан, – сказала она с гримаской. – А вы, Диана, куда отправитесь?

– Хм, я не планирую отпуск на этот год.

– Работа, я полагаю… С вашей профессией трудно строить планы. Во всяком случае, вы профи. Беглость, быстрота. А ведь лекция была нелегкая. Я уверен, что половина зала не знала слова «скалаваг». Я решил, что вы специалист. Вы интересуетесь войной Севера и Юга?

– Лучше сказать, что я ее веду, – призналась Диана с ноткой иронии в голосе. – Я как раз развожусь.

– Ай! – вскрикнул Ричард.

– Мы еще не определились с выбором оружия, – добавила она, – но я хочу по возможности избежать кавалерии. Мой муж работает с ветряными двигателями, а я трех секунд не удержусь на лошади… Сами догадайтесь, кто выступит в роли Дон Кихота. (Она подняла бокал, дружески подмигнув Клариссе.) Во всяком случае, мне бы понравилось в Кентукки. За ваш отпуск!

– И за ваш прием! – добавил Ричард. – За Париж!