Королева под снегом
Часть 36 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Это волосок из усов, – прошептал Найджел.
– Такой длинный! – удивилась Гарди. – Они уверены?
– Волосок из усов тигра, – уточнил Найджел в полной растерянности.
* * *
У Элиота была назначена встреча с Мэдди в Музее Виктории и Альберта[23]. Старушку в ее кресле с электромоторчиком высадили у входа, и она ждала его уже добрых десять минут. Она немного корила себя за то, что пользуется жадностью мальчика до малейших сведений о Саманте, но разве у нее был выбор?
Наконец она увидела его, он шел к ней рысцой, явно очень недовольный.
– Добрый день, Элиот. Вы уверены, что вас не затруднит меня прогулять?
– Я, знаете, немало прогуливал отца под конец его жизни, – сказал Элиот, переводя дыхание. – Я привык катать кресло.
– Понятно, – ответила она, смеясь. – Будем надеяться, что я еще поживу, если вы не против. И можете убедиться сами, это кресло ведет себя как машина.
– Мне, честно говоря, скучно смотреть костюмы. Это скорее для девчонок, вы не находите? Если хотите, пойдем лучше в Музей естественной истории, это рядом, через улицу. Там мегаскелет кита висит в нефе – суперское зрелище. И реконструкции динозавров, лучше настоящих.
– Мой дорогой Элиот, я не была на выставках целую вечность и даю себе труд, только когда это действительно того стоит. Вы знаете Стенли Кубрика?
– Впервые слышу.
– «Цельнометаллическая оболочка»? «Сияние» с Джеком Николсоном?
Элиот покачал головой.
– Неважно, – сказала она, помахав билетами. – Идем.
Элиот рвал и метал. Он не мог понять: то ли Мэдди не доверяет ему, то ли просто забавляется за его счет. Ну что ей стоит дать ему адрес Сэм? Да ничего! Он нехотя дал увлечь себя в сценографию, развернутую вокруг имени режиссера. Каждый фильм был обозначен новой декорацией, погруженной в полумрак, где выделялись еще более темные ниши, в которых виднелись костюмы и аксессуары в разном освещении. Кадры плыли на экранах из обрезков тюля, отделяя периоды творчества режиссера. Словно сквозь мираж они двигались от фильма к фильму. Растроганная Мэдди воскликнула:
– «2001: Космическая одиссея»! Моя первая стажировка. Я работала над первым эпизодом, «Заря человечества».
Она показывала на человека-обезьяну, он стоял с костью в руке в пустыне среди камней, а над ним шел фрагмент фильма под аккомпанемент «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса.
Элиот приблизился, чтобы лучше разглядеть костюм и латексную маску. Морда как у орангутанга, воспроизведенная до мельчайшей морщинки, и длинная спутанная шерсть, черная, как у шимпанзе.
– Вау, как настоящий! Обалдеть.
– Вы себе не представляете, сколько часов потрачено на эти костюмы, чтобы придать им естественный вид тела обезьяны. Кубрик всё проверял сам, пришлось искать настоящих акробатов, актеров, способных подражать обезьянам и так же двигать руками. И ведь можно было поверить, что их руки действительно длиннее! Я была ненамного старше вас, Элиот, но всё помню, как будто это было вчера. Мы работали день и ночь с невообразимым рвением. А потом были долгие поиски костюмов для астронавтов. Вы не видели этот фильм?
– Нет, мне это ничего не говорит.
– Я непременно подарю вам диск. Это одно из первых появлений на экране искусственного разума, компьютера HAL 9000. Кубрик на несколько лет опередил всё научно-фантастическое кино.
Мало-помалу Мэдди заразила Элиота своим энтузиазмом. Она довольно быстро прошлась по костюмам и аксессуарам к «Заводному апельсину».
– Тогдашняя пресса бушевала, обвиняя Кубрика в апологии бессмысленного преступления. Фильм был снят с афиш, режиссеру угрожали смертью, ему пришлось бежать со всей семьей в Ирландию. Кубрик не был чудовищем, напротив, но он считал, что некоторые темы можно затрагивать только так, чтобы зрителю стало не по себе.
Затем она надолго задержалась у костюмов к «Барри Линдону», попутно дав Элиоту урок истории.
– Видите, по одной только форме этой треуголки…
– Чего-чего?
– Треуголки. Это головной убор, если загнуть поля к середине, он складывается, образуя три угла. Но форма со временем менялась, я, только взглянув на нее, могу вам сказать, какого года это мода, 1760-го или 1780-го. То же и с одеждой, обувью, прическами… Наша одежда говорит о нас, о наших привычках, о нашей эпохе, Элиот. Это неисчерпаемый источник удивления и несравненный ресурс, чтобы воплотить персонажа! Вы поглядываете на девушек, я полагаю?
Элиот кашлянул.
– Не на всех.
– Можете описать мне Саманту?
– Она… очень красивая. У нее черные кудрявые волосы, очень длинные. Она…
– Как она одета?
– Не знаю, она переоделась, когда я видел ее в последний раз.
– Если вы представите ее сейчас перед собой, на ней будет платье или джинсы? Пальто или куртка? Ботинки, кроссовки или балетки?
– Не знаю. Я как-то об этом не думал, – сконфуженно признался Элиот.
– А вы постарайтесь.
– Скорее джинсы, наверно. Будь она здесь, она бы понравилась мне в любой одежде.
– А если бы вы захотели подарить ей, ну, не знаю, какой– нибудь аксессуар, что бы это было? Пояс? Шарф? Сумочка? Браслет? Сережки?
– Я не знаю, – пробормотал Элиот.
Он всерьез запаниковал. С Мэдди всё было так сложно. Она смотрела на него лукаво, ожидая ответа, который он не способен был дать.
– Наверно, я бы ничего ей не подарил. Просто взял бы ее за руку, смотрел на нее, мы пошли бы гулять…
Элиот говорил серьезно, почти печально. Он думал не о Сэм, а о ее отсутствии, о пустоте, которую она оставила в нем, уходя, – он так и не привык к этой пустоте и каждый раз ощущал ее в груди, вспоминая ее красивую фигурку, скрывшуюся в коридорах метро.
– Вы правы, Элиот. Я, наверно, старомодна. О, смотрите, это великолепно!
Она показывала на кружева платья, надетого на манекен в экстравагантном парике.
– Это один из туалетов Марисы Беренсон, непосредственно вдохновленный картиной Томаса Гейнсборо. Когда фильм вышел, Милена, художница по костюмам, получила «Оскара» за лучшие костюмы в Голливуде. Она была невероятно талантлива. Какое чудо! Всё из натурального шелка. Посмотрите, какие линии ткани, какой элегантный покрой! Я всегда немного жалела, что работала в этом фильме только с мужскими костюмами.
Элиот невольно улыбнулся. Было трогательно видеть простодушный восторг старушки.
– Одежда – это целый мир, Элиот! Даже народы, которые живут якобы нагими, всё равно украшают тело и прическу. Я вам наскучила?
– Ничего подобного, Мэдди. Мне повезло увидеть всё это вашими глазами.
– Вы не смеетесь надо мной?
Она отчего-то утратила уверенность, легкий надлом слышался в голосе, Элиот вдруг осознал это и удивился, что ее может беспокоить его мнение.
– Я серьезно. Я правда так думаю.
Она поглаживала кончиками пальцев края своей шали.
– У меня было много возлюбленных, и я всегда хранила что-нибудь на память о них. Знаете, приятно получить от любимого человека что-то, что можно носить на себе. Подумайте об этом для Сэм.
Элиот засунул руки в карманы парки.
– Всё равно я даже не знаю, где она живет.
– Зато я знаю. Идемте, досмотрим выставку.
37
В последовавшие за этим недели Элиот написал добрых два десятка писем и исчеркал полдюжины конвертов.
Всё ему не нравилось. Сэм ушла после их ссоры в метро, в которой за ним, к сожалению, осталось последнее слово. Как обратиться к ней? Он пробовал разные формулировки: «Дорогая Саманта»; «Хелло», «Сэм»; «Здравствуй, Сэм»; «Сэм» или самый простой и самый радикальный вариант: «Привет!»
Миновав этот риф, надо было еще решить, с чего начать, зная, что предложить ей свидание, когда она живет за двенадцать тысяч километров, будет нелегко. Даже если он станет каждый день мыть посуду у Тома, ему понадобится несколько месяцев, чтобы заплатить за билеты и хотя бы короткое пребывание там, сильно рискуя по приезде получить отпор. Тут было над чем подумать.
Вся эта исчерканная бумага кончала жизнь в мусорном ведре, смятая или разорванная – под настроение.
Думал он и о том, чтобы послать ей подарок, как советовала Мэдди, – что-нибудь, что можно носить. Но что? Бусы? Браслет? Сережки? Шарфик? Это была настоящая головоломка и, вероятно, лучший способ выставить себя на посмешище.
Мэдди между тем продолжала регулярно переписываться с Сэм. Девушка чувствовала себя всё лучше, перспектива вернуться в Париж ее вдохновляла, она нашла подходящий факультет и готовилась к поступлению, взяв множество книг в библиотеке. Мэдди еще не решалась упоминать в письмах об Элиоте, она написала только, что познакомилась с молодым человеком, который ходит с ней на выставки и так любезен, что оказывает время от времени услуги. Однако Сэм, со своей стороны, поведала ей обстоятельства встречи с Элиотом, и Мэдди начала думать, что девушка к нему неравнодушна.
Сэм написала и Нур, чтобы узнать, как поживает маленький Хан. Она была очень рада узнать, что миссис Биглет теперь считает их своей семьей, – это сильно облегчило им жизнь.
Во время очередной посадки самолета в Южной Африке Саманту навестила Катрин Стириделос, и Ричард с Дианой, которым Сэм рассказала о своем спасении в аэропорту, уговорили стюардессу остаться на обед.
– А этот мальчик, – шепнула ей Кэти наедине, прощаясь, – ну, тот, о котором ты говорила мне в Лондоне? Ты всё еще влюблена в него?
Сэм утвердительно кивнула. Они обнялись в дверях, и девушка долго смотрела вслед такси, увозившему Кэти как последнего свидетеля ее любовной истории.
– Такой длинный! – удивилась Гарди. – Они уверены?
– Волосок из усов тигра, – уточнил Найджел в полной растерянности.
* * *
У Элиота была назначена встреча с Мэдди в Музее Виктории и Альберта[23]. Старушку в ее кресле с электромоторчиком высадили у входа, и она ждала его уже добрых десять минут. Она немного корила себя за то, что пользуется жадностью мальчика до малейших сведений о Саманте, но разве у нее был выбор?
Наконец она увидела его, он шел к ней рысцой, явно очень недовольный.
– Добрый день, Элиот. Вы уверены, что вас не затруднит меня прогулять?
– Я, знаете, немало прогуливал отца под конец его жизни, – сказал Элиот, переводя дыхание. – Я привык катать кресло.
– Понятно, – ответила она, смеясь. – Будем надеяться, что я еще поживу, если вы не против. И можете убедиться сами, это кресло ведет себя как машина.
– Мне, честно говоря, скучно смотреть костюмы. Это скорее для девчонок, вы не находите? Если хотите, пойдем лучше в Музей естественной истории, это рядом, через улицу. Там мегаскелет кита висит в нефе – суперское зрелище. И реконструкции динозавров, лучше настоящих.
– Мой дорогой Элиот, я не была на выставках целую вечность и даю себе труд, только когда это действительно того стоит. Вы знаете Стенли Кубрика?
– Впервые слышу.
– «Цельнометаллическая оболочка»? «Сияние» с Джеком Николсоном?
Элиот покачал головой.
– Неважно, – сказала она, помахав билетами. – Идем.
Элиот рвал и метал. Он не мог понять: то ли Мэдди не доверяет ему, то ли просто забавляется за его счет. Ну что ей стоит дать ему адрес Сэм? Да ничего! Он нехотя дал увлечь себя в сценографию, развернутую вокруг имени режиссера. Каждый фильм был обозначен новой декорацией, погруженной в полумрак, где выделялись еще более темные ниши, в которых виднелись костюмы и аксессуары в разном освещении. Кадры плыли на экранах из обрезков тюля, отделяя периоды творчества режиссера. Словно сквозь мираж они двигались от фильма к фильму. Растроганная Мэдди воскликнула:
– «2001: Космическая одиссея»! Моя первая стажировка. Я работала над первым эпизодом, «Заря человечества».
Она показывала на человека-обезьяну, он стоял с костью в руке в пустыне среди камней, а над ним шел фрагмент фильма под аккомпанемент «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса.
Элиот приблизился, чтобы лучше разглядеть костюм и латексную маску. Морда как у орангутанга, воспроизведенная до мельчайшей морщинки, и длинная спутанная шерсть, черная, как у шимпанзе.
– Вау, как настоящий! Обалдеть.
– Вы себе не представляете, сколько часов потрачено на эти костюмы, чтобы придать им естественный вид тела обезьяны. Кубрик всё проверял сам, пришлось искать настоящих акробатов, актеров, способных подражать обезьянам и так же двигать руками. И ведь можно было поверить, что их руки действительно длиннее! Я была ненамного старше вас, Элиот, но всё помню, как будто это было вчера. Мы работали день и ночь с невообразимым рвением. А потом были долгие поиски костюмов для астронавтов. Вы не видели этот фильм?
– Нет, мне это ничего не говорит.
– Я непременно подарю вам диск. Это одно из первых появлений на экране искусственного разума, компьютера HAL 9000. Кубрик на несколько лет опередил всё научно-фантастическое кино.
Мало-помалу Мэдди заразила Элиота своим энтузиазмом. Она довольно быстро прошлась по костюмам и аксессуарам к «Заводному апельсину».
– Тогдашняя пресса бушевала, обвиняя Кубрика в апологии бессмысленного преступления. Фильм был снят с афиш, режиссеру угрожали смертью, ему пришлось бежать со всей семьей в Ирландию. Кубрик не был чудовищем, напротив, но он считал, что некоторые темы можно затрагивать только так, чтобы зрителю стало не по себе.
Затем она надолго задержалась у костюмов к «Барри Линдону», попутно дав Элиоту урок истории.
– Видите, по одной только форме этой треуголки…
– Чего-чего?
– Треуголки. Это головной убор, если загнуть поля к середине, он складывается, образуя три угла. Но форма со временем менялась, я, только взглянув на нее, могу вам сказать, какого года это мода, 1760-го или 1780-го. То же и с одеждой, обувью, прическами… Наша одежда говорит о нас, о наших привычках, о нашей эпохе, Элиот. Это неисчерпаемый источник удивления и несравненный ресурс, чтобы воплотить персонажа! Вы поглядываете на девушек, я полагаю?
Элиот кашлянул.
– Не на всех.
– Можете описать мне Саманту?
– Она… очень красивая. У нее черные кудрявые волосы, очень длинные. Она…
– Как она одета?
– Не знаю, она переоделась, когда я видел ее в последний раз.
– Если вы представите ее сейчас перед собой, на ней будет платье или джинсы? Пальто или куртка? Ботинки, кроссовки или балетки?
– Не знаю. Я как-то об этом не думал, – сконфуженно признался Элиот.
– А вы постарайтесь.
– Скорее джинсы, наверно. Будь она здесь, она бы понравилась мне в любой одежде.
– А если бы вы захотели подарить ей, ну, не знаю, какой– нибудь аксессуар, что бы это было? Пояс? Шарф? Сумочка? Браслет? Сережки?
– Я не знаю, – пробормотал Элиот.
Он всерьез запаниковал. С Мэдди всё было так сложно. Она смотрела на него лукаво, ожидая ответа, который он не способен был дать.
– Наверно, я бы ничего ей не подарил. Просто взял бы ее за руку, смотрел на нее, мы пошли бы гулять…
Элиот говорил серьезно, почти печально. Он думал не о Сэм, а о ее отсутствии, о пустоте, которую она оставила в нем, уходя, – он так и не привык к этой пустоте и каждый раз ощущал ее в груди, вспоминая ее красивую фигурку, скрывшуюся в коридорах метро.
– Вы правы, Элиот. Я, наверно, старомодна. О, смотрите, это великолепно!
Она показывала на кружева платья, надетого на манекен в экстравагантном парике.
– Это один из туалетов Марисы Беренсон, непосредственно вдохновленный картиной Томаса Гейнсборо. Когда фильм вышел, Милена, художница по костюмам, получила «Оскара» за лучшие костюмы в Голливуде. Она была невероятно талантлива. Какое чудо! Всё из натурального шелка. Посмотрите, какие линии ткани, какой элегантный покрой! Я всегда немного жалела, что работала в этом фильме только с мужскими костюмами.
Элиот невольно улыбнулся. Было трогательно видеть простодушный восторг старушки.
– Одежда – это целый мир, Элиот! Даже народы, которые живут якобы нагими, всё равно украшают тело и прическу. Я вам наскучила?
– Ничего подобного, Мэдди. Мне повезло увидеть всё это вашими глазами.
– Вы не смеетесь надо мной?
Она отчего-то утратила уверенность, легкий надлом слышался в голосе, Элиот вдруг осознал это и удивился, что ее может беспокоить его мнение.
– Я серьезно. Я правда так думаю.
Она поглаживала кончиками пальцев края своей шали.
– У меня было много возлюбленных, и я всегда хранила что-нибудь на память о них. Знаете, приятно получить от любимого человека что-то, что можно носить на себе. Подумайте об этом для Сэм.
Элиот засунул руки в карманы парки.
– Всё равно я даже не знаю, где она живет.
– Зато я знаю. Идемте, досмотрим выставку.
37
В последовавшие за этим недели Элиот написал добрых два десятка писем и исчеркал полдюжины конвертов.
Всё ему не нравилось. Сэм ушла после их ссоры в метро, в которой за ним, к сожалению, осталось последнее слово. Как обратиться к ней? Он пробовал разные формулировки: «Дорогая Саманта»; «Хелло», «Сэм»; «Здравствуй, Сэм»; «Сэм» или самый простой и самый радикальный вариант: «Привет!»
Миновав этот риф, надо было еще решить, с чего начать, зная, что предложить ей свидание, когда она живет за двенадцать тысяч километров, будет нелегко. Даже если он станет каждый день мыть посуду у Тома, ему понадобится несколько месяцев, чтобы заплатить за билеты и хотя бы короткое пребывание там, сильно рискуя по приезде получить отпор. Тут было над чем подумать.
Вся эта исчерканная бумага кончала жизнь в мусорном ведре, смятая или разорванная – под настроение.
Думал он и о том, чтобы послать ей подарок, как советовала Мэдди, – что-нибудь, что можно носить. Но что? Бусы? Браслет? Сережки? Шарфик? Это была настоящая головоломка и, вероятно, лучший способ выставить себя на посмешище.
Мэдди между тем продолжала регулярно переписываться с Сэм. Девушка чувствовала себя всё лучше, перспектива вернуться в Париж ее вдохновляла, она нашла подходящий факультет и готовилась к поступлению, взяв множество книг в библиотеке. Мэдди еще не решалась упоминать в письмах об Элиоте, она написала только, что познакомилась с молодым человеком, который ходит с ней на выставки и так любезен, что оказывает время от времени услуги. Однако Сэм, со своей стороны, поведала ей обстоятельства встречи с Элиотом, и Мэдди начала думать, что девушка к нему неравнодушна.
Сэм написала и Нур, чтобы узнать, как поживает маленький Хан. Она была очень рада узнать, что миссис Биглет теперь считает их своей семьей, – это сильно облегчило им жизнь.
Во время очередной посадки самолета в Южной Африке Саманту навестила Катрин Стириделос, и Ричард с Дианой, которым Сэм рассказала о своем спасении в аэропорту, уговорили стюардессу остаться на обед.
– А этот мальчик, – шепнула ей Кэти наедине, прощаясь, – ну, тот, о котором ты говорила мне в Лондоне? Ты всё еще влюблена в него?
Сэм утвердительно кивнула. Они обнялись в дверях, и девушка долго смотрела вслед такси, увозившему Кэти как последнего свидетеля ее любовной истории.