Королева Бедлама
Часть 67 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Могу я произнести последнее имя? Только имя. Ее отклик может стать важной подсказкой. — Он увидел, что Рамсенделл колеблется. — Одно имя, я даже повторять его не стану!
Врач замер. Потер рукой подбородок, а затем кивнул.
Мэтью придвинулся к Королеве так близко, что ощутил сиреневый аромат ее мыла.
Отчетливо и громко он произнес:
— Эндрю Кипперинг.
Мэтью и сам не знал, какого отклика ждал. Грома с небес? Потока ясного сознания, которое вдруг хлынет в выжженную пустыню ее разума? Стона, крика и внезапного возвращения в реальный мир, пусть и сулящий ей одни страдания и пытки?
Ничего этого, конечно, не произошло.
Старуха смотрела перед собой. Губы ее не двинулись, веки не дрогнули, пальцы не стиснули подлокотники. Как метко выразился Рамсенделл, Королева их покинула.
Судя по ее полному безразличию, имя Кипперинга ничего для нее не значило. Ничего.
Мэтью встал. Берри тоже вскочила и скрутила свою работу в трубочку. Эх! А ведь он был так уверен, что ответ рядом. Он вот-вот его увидит, но пока еще слеп. «Ответ короля. Он обещал, обещал!»
И эти таинственные, удивительные слова: «Теперь ничего не докажешь. Никогда».
— Я вас провожу, — сказал Рамсенделл. — Удачи вам в Филадельфии.
— Спасибо, — ответил Мэтью, не в силах прийти в себя. Как же близок ответ, как близок! — Удача мне понадобится. — И он с таким трудом выдавил из себя улыбку, что едва ею не поперхнулся.
Глава 39
Под свинцовым небом Мэтью стоял на палубе пакетбота «Меркурий» и смотрел, как из серой дымки выплывают очертания города, построенного на мечтах о братской любви.
Было утро вторника, почти семь часов. Вчера вечером Мэтью разделил плотный ужин с семью другими пассажирами и капитаном пакетбота, после чего крепко проспал всю ночь в гамаке, приятно покачивающемся вместе с судном. Утром он надел свой самый приличный костюм: темно-синий сюртук и жилет с серебряными пуговицами, а также новую темно-синюю треуголку, купленную только вчера утром, за час до отплытия «Меркурия». На плече висел коричневый парусиновый саквояж с кожаным ремнем, любезно предоставленный Мармадьюком Григсби. Заправленный в ворот белоснежной сорочки галстух в сине-белую полоску придавал его облику профессиональный флер. Иными словами, Мэтью теперь походил не на простого секретаря, а скорее на молодого адвоката, которому сегодня предстоит нанести немало деловых визитов. В частности, он должен был каким-то образом попасть на прием к Икабоду Примму, ведь заранее о встрече он не договаривался.
«Меркурий» медленно, но верно продвигался вдоль зеленых берегов реки Делавэр. Через некоторое время леса и поля на берегу сменились сперва россыпью деревянных построек, а затем и солидными кирпичными домами. Наконец показались верфи и пирсы, по которым сновали туда-сюда люди, грузившие и разгружавшие корабли. Толстые барабаны тросов, ящики, мешки и бочки всех размеров громоздились на пирсах в ожидании погрузки. Река сильно пахла болотом, однако именно она, очевидно, давала Филадельфии жизнь и приносила прибыль. В доках Мэтью видел большие корабли, которые вытащили на мель для ремонта, очистки от моллюсков и прочих подобных процедур. Работники с киянками и другими инструментами ползали вдоль по сооруженным лесам, точно муравьи, — каждый был сосредоточен на своем крошечном фрагменте общей большой картины.
Особое внимание Мэтью привлекла одна работа, производимая над старыми судами: с них скалывали названия. Те, кого кормило море, обязаны были почитать королеву Анну, а для записи нарушителей в порту всегда имелся чиновник с блокнотом и карандашом наготове. Потому все корабли со словом «король» в названии надлежало переименовать в «королев». Суда сидели килями в грязи в ожидании зубила и нового — более политически угодного — прозвания.
Мэтью внимательно наблюдал за этой работой с палубы «Меркурия», после чего вернулся мыслями к удивительной новости, которую обрушил на них с порога Мармадьюк Григсби воскресным вечером, когда усталые путники возвратились из Уэстервика.
— Потрясающая история! — воскликнул печатник. — Утром в церкви преподобный Уэйд поднялся на кафедру и объявил, что душа его давно не знает покоя и разрывается между долгом перед паствой и долгом перед семьей, каковую он создал вместе с покойной супругой. Посему он принял непростое решение — тут он надолго замолчал, словно до сих пор еще его обдумывал, — до последнего хранить верность жене и поступить так, как хотела бы она, даже памятуя о последствиях. Собравшись с духом, его преподобие сообщил, что его старшая дочь, Грейс, сейчас при смерти. И можешь представить, где она лежит, Мэтью?
— Не томите, — ответил Мэтью, кладя в чашку с горячим чаем ложку сахару.
— В доме Полли Блоссом! Немыслимо! — Белые брови его пустились в пляс. — Пастор во всеуслышанье объявил, что Грейс… как бишь он выразился?.. была дочерью улиц, однако сумела найти путь домой. Глядя в глаза всем собравшимся, он сообщил, что уже нанес ей визит в том самом доме и будет посещать ее до тех пор, покуда она не преставится. Мало того, он намерен отпевать ее и похоронить на кладбище, на участке по своему выбору. Ты, конечно, представляешь, как взбесились старейшины! Едва бунт не учинили!
— Представляю, — сказал Мэтью.
— Констанция при этом присутствовала, она сидела в первом ряду со своим женихом. Ну, ты его знаешь, одноухий здоровяк.
— Знаю.
— Судя по всему, их предупредили заранее, иначе они не стали бы молчать, но остальной народ в церкви как с цепи сорвался! Одни старейшины кричали про богохульство, другие — просто развернулись и вышли, и видел бы ты, как задрали носы жители Голден-Хилла! Ох, это было бы даже смешно… — тут Григсби помрачнел, — когда бы не было так печально. Боюсь, Уильяма Уэйда мы больше не увидим.
— Как знать, — возразил Мэтью, — характер у него все-таки очень сильный, и он многое сделал для церкви Троицы. Если прихожане встанут на его защиту — а они должны встать, и я буду в их числе, — вполне может быть, что он выстоит в этой буре.
Григсби обратил на него озадаченный взгляд:
— Почему меня не покидает чувство, что тебя это не удивляет?
— А что должно было меня удивить? Что наш пастор — в первую очередь человек? И что любой человек, достойнейший и недостойный, может стать жертвой обстоятельств? Или я должен подивиться, что тот, кто учит людей прощению и любви, оказался способен прощать и любить? Скажи мне, Марми, чему тут удивляться?
Печатник пожал непропорциональными плечами и удалился к себе — впрочем, не без ворчанья и пары причудливых гримас, сопровождаемых едва слышным раскатом китайского гонга.
Глядя на возникающий впереди город, Мэтью думал, что мог бы быть добрее к Григсби, однако его до сих пор трясло при мысли о каверзном плане печатника выдать за него внучку (и внучку, кстати, трясло не меньше). Нельзя просто посадить двух людей рядом и ждать, что они переплетутся корнями, точно растения. Нет, это должен быть долгий процесс, полный волнующих открытий. А дальше… дальше пусть все случится само собой. Однако Григсби заслуживал доброго отношения уже хотя бы потому, что вложил столько усилий в облагораживание молочного погреба. Купил хороший письменный стол, приличную кровать, повесил книжные полки — которым, Мэтью надеялся, недолго придется пустовать, — даже застелил земляной пол ковром! А еще установил надежный замок на дверь. Жаль, конечно, нет окна… Но теперь, в общем и целом, это действительно его собственное маленькое имение, и ни одно съемное жилье не обошлось бы ему дешевле.
— Мистер Корбетт?
Мэтью обернулся и увидел упитанного белобородого мистера Хаверстро, а рядом — его столь же упитанную и, к счастью, безбородую жену по имени Джанин. Минувшим вечером выяснилось, что супруги Хаверстро — уроженцы Нью-Джерси и владельцы мельницы неподалеку от Стони-Пойнта — намереваются погостить несколько дней у своего старшего сына, который вместе с семьей живет в Филадельфии. Поскольку мистер Хаверстро частенько там бывал, он подсказал Мэтью, где лучше всего переночевать.
— Очень приятно было познакомиться, — сказал Хаверстро, на прощанье протягивая ему мозолистую руку. — Надеюсь, ваша поездка сложится наилучшим образом. Говорите, вы здесь по какому-то правовому вопросу?
— Да, сэр.
— Что ж, желаем удачи. Не забудьте заглянуть в «Приют сквайра» на Честнат-стрит, там отменная говядина! Неплохо кормят и в «Синем якоре», если вы любите рыбу. А постоялый двор миссис Фонтейн ничем не хуже хваленого «Маркет-стрит-лодж», зато не в пример дешевле.
— Спасибо, сэр!
Миссис Хаверстро украдкой пихнула мужа в живот (Мэтью сделал вид, что ничего не заметил).
— Ах да! — воскликнул мельник, краснея. — Я все хотел спросить. Вы женаты?
— Нет, сэр.
— Ага, ясно. Ну а… девушка на примете у вас есть?
Мэтью понял, куда клонит мистер Хаверстро. Сейчас он скажет, что у друга его друга есть шестнадцатилетняя красавица-дочка, которая мечтает выйти замуж и нарожать детей. Мэтью улыбнулся и сказал:
— В настоящее время я наслаждаюсь свободой и не намерен с нею расставаться.
Взгляд мельничихи сразу потух. Хаверстро кивнул:
— Будете рядом — заглядывайте в гости!
Когда его жена отвернулась, он незаметно показал Мэтью оттопыренный вверх большой палец.
«Меркурий» ошвартовался, и Мэтью вместе с остальными пассажирами спустился по сходням на дощатый причальный настил. Неподалеку играл скрипач — под ногами у него стояла чашка для подаяний, — чуть дальше плясали две маленькие девочки, а родители подыгрывали им на барабанах. Что в Нью-Йорке, что в Филадельфии — одна картина.
Мэтью направился к перекрестку Уолнат-стрит и Четвертой, где, по словам Хаверстро, располагался дом миссис Фонтейн. Речной туман по-прежнему застилал все вокруг, но Мэтью увидел, что город весьма похож на Нью-Йорк: дома из красного кирпича и серого камня, церкви с деревянными колокольнями, пешеходы, спешащие по своим делам, и множество повозок и карет на дорогах. Заметил Мэтью и приятную отличительную особенность — рассаженные вдоль тротуаров деревья. Вскоре ему стало ясно, что и сами улицы здесь расположены иначе: план города представляет собой сеть длинных прямых улиц, протянувшихся с севера на юг и с запада на восток, в то время как Нью-Йорк местами застраивался беспорядочно и хаотично.
Пройдя еще один квартал, Мэтью понял, что у такой городской планировки, в остальном весьма удачной, есть один существенный недостаток. Из тумана вынырнула запряженная двумя лошадьми и груженная сеном телега. Она неслась с такой скоростью, что Мэтью запросто мог угодить под копыта, если бы вовремя не отскочил на тротуар, благодаря Бога за целые кости. По длинным прямым улицам велик был соблазн пустить лошадей во весь опор, что многие кучера и делали, — и горе зазевавшимся пешеходам!
Сняв комнату у миссис Фонтейн, побрившись и съев легкий завтрак, Мэтью взял саквояж и отправился на Маркет-стрит — искать контору Икабода Примма. Солнце начинало пробиваться сквозь серую мглу. Благодаря указаниям одного портного на углу Маркет-стрит и Четвертой найти нужное здание не составило Мэтью никакого труда: оно находилось в квартале от ателье на восток, рядом с красивейшей церковью Иисуса Христа, утопающей в тени зеленых вязов.
«Икабод Примм, юрист», — гласила медная табличка на калитке. Мэтью поднялся по шести ступеням крыльца к массивной деревянной двери, открыл ее и увидел за письменным столом в передней молодого секретаря. Атмосфера была тихая и мрачная, как в склепе, стены — цвета черного чая. Секретарь молча ждал, пока Мэтью закроет за собой дверь и подойдет к столу.
— Чем могу помочь, сэр?
— Я хочу встретиться с мистером Приммом, если это возможно.
Глаза молодого человека за стеклами очков казались холодными угольками, и наряд Мэтью явно не произвел на него ни малейшего впечатления.
— Простите, вы насчет?..
— Мне просто нужно с ним побеседовать, отниму у него буквально пару минут.
— Хм. — Секретарь скрестил на груди тонкие руки. Мэтью сразу признал в нем маленького человека, внезапно почуявшего власть. — Мистер Примм — человек занятой, сэр. Сейчас он с клиентом и вряд ли освободится в течение часа. Сейчас посмотрю… — Он открыл толстый журнал и сделал вид, что водит пальцем по списку запланированных встреч. — Нет, прошу прощения, но нет. Сегодня у мистера Примма нет свободного времени, и нового клиента он принять не сможет. — Секретарь поднял голову и безрадостно улыбнулся. — Быть может, вы придете завтра?
— Завтра утром я сажусь на пакетбот до Нью-Йорка.
— О, Нью-Йорк, говорите? Я сразу заметил, что вы не местный…
— Вполне допускаю, — учтиво произнес Мэтью. — Однако я все же надеюсь, что мистер Примм уделит мне пять минут. Сегодня. Неужели это невозможно?
— Увы, сэр, невозможно. — Секретарь взял в руки перо и с деловитым видом занялся тем, чем якобы занимался до прихода посетителя.
Мэтью надеялся, что до этого не дойдет. Но вот дошло. И как-то слишком быстро. Он открыл саквояж, достал оттуда свиток с портретом и положил его на стол перед секретарем.
— Если вы дорожите своим местом, — спокойно сказал он, — вы передадите это мистеру Примму. Я подожду.
Молодой человек развернул свиток и озадаченно взглянул на портрет — он явно видел изображенную на нем женщину впервые.
— Насколько я понимаю, в этом есть какой-то тайный смысл?
— Понимайте, как вам угодно, — ответил Мэтью уже с холодком в голосе. Он решил обойтись с этим досадным препятствием на дороге так, как обошелся бы Хадсон Грейтхаус. — Только будьте любезны, прямо сейчас оторвите свою понималку от стула и ступайте покажите портрет мистеру Примму. Плевать я хотел, с кем он сейчас, и через две минуты ему тоже будет плевать, уж поверьте. — Для пущей убедительности он выудил из кармана серебряные часы и открыл крышку.
Что-то все-таки проняло секретаря — то ли тон, то ли часы, — ибо он схватил со стола рисунок Берри и зайцем взлетел по лестнице, у подножия которой помещался письменный стол.
В ожидании его возвращения Мэтью завел часы. Минуту спустя раздался звук открывшейся двери и топот сапог по лестнице. Мужской бас прогремел:
— Не мог же я просто сидеть сиднем и терпеть побои! Средь бела дня, в моем любимом трактире! Надо вызвать старого хрыча на дуэль, вот что, и к чертям ваши суды!
— Думаю, это не самый разумный выход из ситуации, адмирал, — донесся голос секретаря, уже скорее раздосадованный, нежели властный.
Секретарь шел по пятам за человеком лет семидесяти в мундире с медалями на груди и в огромной двууголке с кокардой. Под глазом у адмирала красовался синяк.
Врач замер. Потер рукой подбородок, а затем кивнул.
Мэтью придвинулся к Королеве так близко, что ощутил сиреневый аромат ее мыла.
Отчетливо и громко он произнес:
— Эндрю Кипперинг.
Мэтью и сам не знал, какого отклика ждал. Грома с небес? Потока ясного сознания, которое вдруг хлынет в выжженную пустыню ее разума? Стона, крика и внезапного возвращения в реальный мир, пусть и сулящий ей одни страдания и пытки?
Ничего этого, конечно, не произошло.
Старуха смотрела перед собой. Губы ее не двинулись, веки не дрогнули, пальцы не стиснули подлокотники. Как метко выразился Рамсенделл, Королева их покинула.
Судя по ее полному безразличию, имя Кипперинга ничего для нее не значило. Ничего.
Мэтью встал. Берри тоже вскочила и скрутила свою работу в трубочку. Эх! А ведь он был так уверен, что ответ рядом. Он вот-вот его увидит, но пока еще слеп. «Ответ короля. Он обещал, обещал!»
И эти таинственные, удивительные слова: «Теперь ничего не докажешь. Никогда».
— Я вас провожу, — сказал Рамсенделл. — Удачи вам в Филадельфии.
— Спасибо, — ответил Мэтью, не в силах прийти в себя. Как же близок ответ, как близок! — Удача мне понадобится. — И он с таким трудом выдавил из себя улыбку, что едва ею не поперхнулся.
Глава 39
Под свинцовым небом Мэтью стоял на палубе пакетбота «Меркурий» и смотрел, как из серой дымки выплывают очертания города, построенного на мечтах о братской любви.
Было утро вторника, почти семь часов. Вчера вечером Мэтью разделил плотный ужин с семью другими пассажирами и капитаном пакетбота, после чего крепко проспал всю ночь в гамаке, приятно покачивающемся вместе с судном. Утром он надел свой самый приличный костюм: темно-синий сюртук и жилет с серебряными пуговицами, а также новую темно-синюю треуголку, купленную только вчера утром, за час до отплытия «Меркурия». На плече висел коричневый парусиновый саквояж с кожаным ремнем, любезно предоставленный Мармадьюком Григсби. Заправленный в ворот белоснежной сорочки галстух в сине-белую полоску придавал его облику профессиональный флер. Иными словами, Мэтью теперь походил не на простого секретаря, а скорее на молодого адвоката, которому сегодня предстоит нанести немало деловых визитов. В частности, он должен был каким-то образом попасть на прием к Икабоду Примму, ведь заранее о встрече он не договаривался.
«Меркурий» медленно, но верно продвигался вдоль зеленых берегов реки Делавэр. Через некоторое время леса и поля на берегу сменились сперва россыпью деревянных построек, а затем и солидными кирпичными домами. Наконец показались верфи и пирсы, по которым сновали туда-сюда люди, грузившие и разгружавшие корабли. Толстые барабаны тросов, ящики, мешки и бочки всех размеров громоздились на пирсах в ожидании погрузки. Река сильно пахла болотом, однако именно она, очевидно, давала Филадельфии жизнь и приносила прибыль. В доках Мэтью видел большие корабли, которые вытащили на мель для ремонта, очистки от моллюсков и прочих подобных процедур. Работники с киянками и другими инструментами ползали вдоль по сооруженным лесам, точно муравьи, — каждый был сосредоточен на своем крошечном фрагменте общей большой картины.
Особое внимание Мэтью привлекла одна работа, производимая над старыми судами: с них скалывали названия. Те, кого кормило море, обязаны были почитать королеву Анну, а для записи нарушителей в порту всегда имелся чиновник с блокнотом и карандашом наготове. Потому все корабли со словом «король» в названии надлежало переименовать в «королев». Суда сидели килями в грязи в ожидании зубила и нового — более политически угодного — прозвания.
Мэтью внимательно наблюдал за этой работой с палубы «Меркурия», после чего вернулся мыслями к удивительной новости, которую обрушил на них с порога Мармадьюк Григсби воскресным вечером, когда усталые путники возвратились из Уэстервика.
— Потрясающая история! — воскликнул печатник. — Утром в церкви преподобный Уэйд поднялся на кафедру и объявил, что душа его давно не знает покоя и разрывается между долгом перед паствой и долгом перед семьей, каковую он создал вместе с покойной супругой. Посему он принял непростое решение — тут он надолго замолчал, словно до сих пор еще его обдумывал, — до последнего хранить верность жене и поступить так, как хотела бы она, даже памятуя о последствиях. Собравшись с духом, его преподобие сообщил, что его старшая дочь, Грейс, сейчас при смерти. И можешь представить, где она лежит, Мэтью?
— Не томите, — ответил Мэтью, кладя в чашку с горячим чаем ложку сахару.
— В доме Полли Блоссом! Немыслимо! — Белые брови его пустились в пляс. — Пастор во всеуслышанье объявил, что Грейс… как бишь он выразился?.. была дочерью улиц, однако сумела найти путь домой. Глядя в глаза всем собравшимся, он сообщил, что уже нанес ей визит в том самом доме и будет посещать ее до тех пор, покуда она не преставится. Мало того, он намерен отпевать ее и похоронить на кладбище, на участке по своему выбору. Ты, конечно, представляешь, как взбесились старейшины! Едва бунт не учинили!
— Представляю, — сказал Мэтью.
— Констанция при этом присутствовала, она сидела в первом ряду со своим женихом. Ну, ты его знаешь, одноухий здоровяк.
— Знаю.
— Судя по всему, их предупредили заранее, иначе они не стали бы молчать, но остальной народ в церкви как с цепи сорвался! Одни старейшины кричали про богохульство, другие — просто развернулись и вышли, и видел бы ты, как задрали носы жители Голден-Хилла! Ох, это было бы даже смешно… — тут Григсби помрачнел, — когда бы не было так печально. Боюсь, Уильяма Уэйда мы больше не увидим.
— Как знать, — возразил Мэтью, — характер у него все-таки очень сильный, и он многое сделал для церкви Троицы. Если прихожане встанут на его защиту — а они должны встать, и я буду в их числе, — вполне может быть, что он выстоит в этой буре.
Григсби обратил на него озадаченный взгляд:
— Почему меня не покидает чувство, что тебя это не удивляет?
— А что должно было меня удивить? Что наш пастор — в первую очередь человек? И что любой человек, достойнейший и недостойный, может стать жертвой обстоятельств? Или я должен подивиться, что тот, кто учит людей прощению и любви, оказался способен прощать и любить? Скажи мне, Марми, чему тут удивляться?
Печатник пожал непропорциональными плечами и удалился к себе — впрочем, не без ворчанья и пары причудливых гримас, сопровождаемых едва слышным раскатом китайского гонга.
Глядя на возникающий впереди город, Мэтью думал, что мог бы быть добрее к Григсби, однако его до сих пор трясло при мысли о каверзном плане печатника выдать за него внучку (и внучку, кстати, трясло не меньше). Нельзя просто посадить двух людей рядом и ждать, что они переплетутся корнями, точно растения. Нет, это должен быть долгий процесс, полный волнующих открытий. А дальше… дальше пусть все случится само собой. Однако Григсби заслуживал доброго отношения уже хотя бы потому, что вложил столько усилий в облагораживание молочного погреба. Купил хороший письменный стол, приличную кровать, повесил книжные полки — которым, Мэтью надеялся, недолго придется пустовать, — даже застелил земляной пол ковром! А еще установил надежный замок на дверь. Жаль, конечно, нет окна… Но теперь, в общем и целом, это действительно его собственное маленькое имение, и ни одно съемное жилье не обошлось бы ему дешевле.
— Мистер Корбетт?
Мэтью обернулся и увидел упитанного белобородого мистера Хаверстро, а рядом — его столь же упитанную и, к счастью, безбородую жену по имени Джанин. Минувшим вечером выяснилось, что супруги Хаверстро — уроженцы Нью-Джерси и владельцы мельницы неподалеку от Стони-Пойнта — намереваются погостить несколько дней у своего старшего сына, который вместе с семьей живет в Филадельфии. Поскольку мистер Хаверстро частенько там бывал, он подсказал Мэтью, где лучше всего переночевать.
— Очень приятно было познакомиться, — сказал Хаверстро, на прощанье протягивая ему мозолистую руку. — Надеюсь, ваша поездка сложится наилучшим образом. Говорите, вы здесь по какому-то правовому вопросу?
— Да, сэр.
— Что ж, желаем удачи. Не забудьте заглянуть в «Приют сквайра» на Честнат-стрит, там отменная говядина! Неплохо кормят и в «Синем якоре», если вы любите рыбу. А постоялый двор миссис Фонтейн ничем не хуже хваленого «Маркет-стрит-лодж», зато не в пример дешевле.
— Спасибо, сэр!
Миссис Хаверстро украдкой пихнула мужа в живот (Мэтью сделал вид, что ничего не заметил).
— Ах да! — воскликнул мельник, краснея. — Я все хотел спросить. Вы женаты?
— Нет, сэр.
— Ага, ясно. Ну а… девушка на примете у вас есть?
Мэтью понял, куда клонит мистер Хаверстро. Сейчас он скажет, что у друга его друга есть шестнадцатилетняя красавица-дочка, которая мечтает выйти замуж и нарожать детей. Мэтью улыбнулся и сказал:
— В настоящее время я наслаждаюсь свободой и не намерен с нею расставаться.
Взгляд мельничихи сразу потух. Хаверстро кивнул:
— Будете рядом — заглядывайте в гости!
Когда его жена отвернулась, он незаметно показал Мэтью оттопыренный вверх большой палец.
«Меркурий» ошвартовался, и Мэтью вместе с остальными пассажирами спустился по сходням на дощатый причальный настил. Неподалеку играл скрипач — под ногами у него стояла чашка для подаяний, — чуть дальше плясали две маленькие девочки, а родители подыгрывали им на барабанах. Что в Нью-Йорке, что в Филадельфии — одна картина.
Мэтью направился к перекрестку Уолнат-стрит и Четвертой, где, по словам Хаверстро, располагался дом миссис Фонтейн. Речной туман по-прежнему застилал все вокруг, но Мэтью увидел, что город весьма похож на Нью-Йорк: дома из красного кирпича и серого камня, церкви с деревянными колокольнями, пешеходы, спешащие по своим делам, и множество повозок и карет на дорогах. Заметил Мэтью и приятную отличительную особенность — рассаженные вдоль тротуаров деревья. Вскоре ему стало ясно, что и сами улицы здесь расположены иначе: план города представляет собой сеть длинных прямых улиц, протянувшихся с севера на юг и с запада на восток, в то время как Нью-Йорк местами застраивался беспорядочно и хаотично.
Пройдя еще один квартал, Мэтью понял, что у такой городской планировки, в остальном весьма удачной, есть один существенный недостаток. Из тумана вынырнула запряженная двумя лошадьми и груженная сеном телега. Она неслась с такой скоростью, что Мэтью запросто мог угодить под копыта, если бы вовремя не отскочил на тротуар, благодаря Бога за целые кости. По длинным прямым улицам велик был соблазн пустить лошадей во весь опор, что многие кучера и делали, — и горе зазевавшимся пешеходам!
Сняв комнату у миссис Фонтейн, побрившись и съев легкий завтрак, Мэтью взял саквояж и отправился на Маркет-стрит — искать контору Икабода Примма. Солнце начинало пробиваться сквозь серую мглу. Благодаря указаниям одного портного на углу Маркет-стрит и Четвертой найти нужное здание не составило Мэтью никакого труда: оно находилось в квартале от ателье на восток, рядом с красивейшей церковью Иисуса Христа, утопающей в тени зеленых вязов.
«Икабод Примм, юрист», — гласила медная табличка на калитке. Мэтью поднялся по шести ступеням крыльца к массивной деревянной двери, открыл ее и увидел за письменным столом в передней молодого секретаря. Атмосфера была тихая и мрачная, как в склепе, стены — цвета черного чая. Секретарь молча ждал, пока Мэтью закроет за собой дверь и подойдет к столу.
— Чем могу помочь, сэр?
— Я хочу встретиться с мистером Приммом, если это возможно.
Глаза молодого человека за стеклами очков казались холодными угольками, и наряд Мэтью явно не произвел на него ни малейшего впечатления.
— Простите, вы насчет?..
— Мне просто нужно с ним побеседовать, отниму у него буквально пару минут.
— Хм. — Секретарь скрестил на груди тонкие руки. Мэтью сразу признал в нем маленького человека, внезапно почуявшего власть. — Мистер Примм — человек занятой, сэр. Сейчас он с клиентом и вряд ли освободится в течение часа. Сейчас посмотрю… — Он открыл толстый журнал и сделал вид, что водит пальцем по списку запланированных встреч. — Нет, прошу прощения, но нет. Сегодня у мистера Примма нет свободного времени, и нового клиента он принять не сможет. — Секретарь поднял голову и безрадостно улыбнулся. — Быть может, вы придете завтра?
— Завтра утром я сажусь на пакетбот до Нью-Йорка.
— О, Нью-Йорк, говорите? Я сразу заметил, что вы не местный…
— Вполне допускаю, — учтиво произнес Мэтью. — Однако я все же надеюсь, что мистер Примм уделит мне пять минут. Сегодня. Неужели это невозможно?
— Увы, сэр, невозможно. — Секретарь взял в руки перо и с деловитым видом занялся тем, чем якобы занимался до прихода посетителя.
Мэтью надеялся, что до этого не дойдет. Но вот дошло. И как-то слишком быстро. Он открыл саквояж, достал оттуда свиток с портретом и положил его на стол перед секретарем.
— Если вы дорожите своим местом, — спокойно сказал он, — вы передадите это мистеру Примму. Я подожду.
Молодой человек развернул свиток и озадаченно взглянул на портрет — он явно видел изображенную на нем женщину впервые.
— Насколько я понимаю, в этом есть какой-то тайный смысл?
— Понимайте, как вам угодно, — ответил Мэтью уже с холодком в голосе. Он решил обойтись с этим досадным препятствием на дороге так, как обошелся бы Хадсон Грейтхаус. — Только будьте любезны, прямо сейчас оторвите свою понималку от стула и ступайте покажите портрет мистеру Примму. Плевать я хотел, с кем он сейчас, и через две минуты ему тоже будет плевать, уж поверьте. — Для пущей убедительности он выудил из кармана серебряные часы и открыл крышку.
Что-то все-таки проняло секретаря — то ли тон, то ли часы, — ибо он схватил со стола рисунок Берри и зайцем взлетел по лестнице, у подножия которой помещался письменный стол.
В ожидании его возвращения Мэтью завел часы. Минуту спустя раздался звук открывшейся двери и топот сапог по лестнице. Мужской бас прогремел:
— Не мог же я просто сидеть сиднем и терпеть побои! Средь бела дня, в моем любимом трактире! Надо вызвать старого хрыча на дуэль, вот что, и к чертям ваши суды!
— Думаю, это не самый разумный выход из ситуации, адмирал, — донесся голос секретаря, уже скорее раздосадованный, нежели властный.
Секретарь шел по пятам за человеком лет семидесяти в мундире с медалями на груди и в огромной двууголке с кокардой. Под глазом у адмирала красовался синяк.