Королева Бедлама

— Ага, а ослу порой надо давать пинка…

— Не ссорьтесь, мальчики, — укорила их миссис Герральд. — Мэтью, этих денег хватит на пакетбот до Филадельфии и обратно. Так на дорогу уйдет всего один день вместо трех и более, если добираться сушей. Поступайте, как считаете нужным, но не транжирьте деньги на всякие глупости, ясно?

— Да, мадам. Предельно ясно.

— И Хадсон, в свете новых сведений, которые сообщил нам Мэтью, я хочу, чтобы ты немедленно начал собирать досье на Саймона Капелла. Возможно, это имя знают в трактирах, порасспрашивай народ — но опять-таки будь осторожен. Хорошо?

— Я всегда осторожен, — заверил он миссис Герральд.

— Может, самого профессора Фелла здесь и нет, — продолжала та, — но если он в самом деле положил глаз на Нью-Йорк, это неспроста. Даже подумать страшно! Берегите себя и соблюдайте предельную осторожность, оба. Даст бог, в мае я сюда вернусь. Вопросы будут? — Она приподняла брови и поглядела на них обоих.

— Пожалуй… у меня есть один, — сказал Мэтью. — Насчет конторы.

— Что именно вас беспокоит? Помимо того, что сейчас это настоящий паучий рай?

— Эмм… я просто гадаю… где тут подвох?

— Подвох? Что вы имеете в виду?

— Сами посудите… просторные комнаты с хорошим видом, в центре города… Почему они так долго пустовали?

— Ах вот вы о чем! — Миссис Герральд натянуто улыбнулась. — Подвоха никакого нет, если не считать привидений.

— Привидений?.. — услышал Мэтью собственный ошалелый голос.

— Но это все сказочки, разумеется. Полагаю, вы уже видели кровавые пятна на полу? Импортеры кофе, которым принадлежала контора, повздорили и убили друг друга. Один заколол другого ножом, а тот, падая, столкнул партнера с лестницы и сломал ему шею. Оба соседа снизу — мистер Леверич и капитан Донеган — утверждают, что по временам сверху доносится топот сапог и ругань. Якобы призраки вздорят. Это, очевидно, и отпугивает большую часть желающих. Ах да, Хадсон, я вспомнила: надо сделать перила.

— Я тоже об этом подумал, — сказал Грейтхаус. — А то еще поспорим с Корбеттом, у кого бубенцы больше, он меня с лестницы и столкнет!

— Думаю, вы прекрасно поладите. Но самое главное… я жду от вас обоих профессионального отношения к делу и блестящих результатов. Всегда идите вперед, даже если не уверены, куда ведет дорога. Я жду, что вы… — миссис Герральд помедлила, и на лице ее заиграла легкая улыбка, прогнавшая остатки печали из глаз, — вложите в дело всю душу.

Заняться в конторе было больше нечем — пока здесь не поработают хорошенько метлой и тряпкой, а мебель не превратит пустые комнаты в рабочие кабинеты, — и Мэтью обратился мыслями к Уэстервику и Филадельфии, а в частности — к адвокату по имени Икабод Примм.

Он чувствовал, что все разгадки где-то рядом. Стоит лишь немного копнуть — и тайна личности Королевы Бедлама будет раскрыта, с Масочника можно будет сорвать маску, а Саймона Капелла вывести на чистую воду; но без помощи талисмана по имени Берри Григсби ему, пожалуй, не обойтись.

Вслед за Хадсоном Грейтхаусом и Кэтрин Герральд Мэтью спустился по лестнице. Поскольку последним за дверь выходил он, именно он и услышал… нет, не крики повздоривших привидений, а тихий вздох неприкаянной души, что внимательно следила за происходящим и тоже с нетерпением ждала развязки.





Глава 38




Берри подалась вперед, лицо ее сияло в утреннем солнце, лившемся в окно. Она была целиком сосредоточена на работе: между бровями пролегла единственная морщинка, глаза сперва внимательно осматривали модель, затем опускались на стопку бумаги, лежавшую у нее на коленях. Угольный карандаш уже был готов к работе, но рука — еще нет.

Мэтью смотрел, как солнце играет на ее густых медных волосах, и поймал себя на том, что любуется этими рассыпавшимися по плечам локонами. Они лежали так естественно, безыскусно. Лишь гребешок слоновой кости не давал строптивым прядям сваливаться на лоб и глаза. Мэтью глядел на профиль Берри и дивился, как же этот волевой подбородок и тонкий, чуть вздернутый носик могли произойти от нелепой плоти Мармадьюка Григсби. Смотреть на Берри было очень приятно. В голубых глазах ее — внимательных и приметливых — поблескивала сталь. Сегодня на Берри было то же платье, что и вчера, песочного цвета, с белым кружевом вдоль рукавов и на манжетах. Не самый удобный наряд для многочасовой поездки, но опыт верховой езды у Берри явно имелся (полученный, вероятно, на конных прогулках с юным удальцом, что грянулся с лошади и сломал себе копчик): за всю дорогу она ни разу не пожаловалась на усталость. Ее круглая соломенная шляпка была заломлена чуть ли не на затылок; лошадка под наездницей бежала резво, нисколько не отставая от Данте, и Мэтью думалось, что Берри легко может сойти за разбойницу. Он был рад, что она согласилась поехать. Не каждая на ее месте отважилась бы на такой шаг, ибо путь от Нью-Йорка до Уэстервика увеселительной прогулкой все-таки не назовешь.

Взглянув еще раз на модель и на чистый лист, Берри наконец опустила кончик карандаша на бумагу и вывела одну-единственную волнистую линию. Она рисовала портрет Королевы Бедлама. Мэтью посмотрел на врачей, наблюдавших за процессом из угла комнаты: Хальцен курил глиняную трубку (клубы дыма тотчас уходили в окно), а Рамсенделл сложил руки на груди и одной рукой подпирал бородатый подбородок.

Часы Мэтью показывали четыре минуты девятого. Они с Берри прибыли в Уэстервик вчера вечером, когда уже стемнело, и рисовать портрет Королевы при свечах она не захотела. Мэтью объяснил докторам, что намерен взять с собой изображение пациентки в Филадельфию, дабы показывать его опрашиваемым горожанам. Доктора согласились, и тогда он спросил Берри, можно ли будет выполнить портрет при утреннем свете. Та ответила, что это наилучший свет для рисования портретов, ибо он подчеркивает и проявляет все мельчайшие особенности облика. Затем они с Берри сняли две комнаты в «Добром друге», поужинали у миссис Деполь и легли спать с одинаковой ломотой в теле после долгой поездки верхом и в одинаковом предвкушении нового дня и новых задач. Впрочем, Мэтью потребовалось выпить полбутылки портвейна, дабы успокоить ум и заснуть.

Утренний свет прекрасно освещал лицо леди, сидевшей недвижно и безмолвно в темно-фиолетовом кресле с высокой спинкой. Как и прежде, она безучастно смотрела в сад, будто все присутствующие в комнате — равно как и все обретающиеся в мире — люди были лишь фантазмом, не стоившим ее внимания. Как и прежде, облачко ее белых волос было аккуратно причесано, а руки без колец и браслетов крепко стискивали подлокотники. На ногах — те же розовые домашние туфли с бантиками. С прошлого визита Мэтью и Хадсона облик ее почти не изменился, если не считать шелкового халата, который был теперь не бледно-розовый, а цвета желтых бабочек, что перелетали в саду с цветка на цветок. Впрочем, нет, она сидела не совсем уж недвижно: губы ее то и дело подергивались, словно задавая вопросы, на которые не могло быть ответов.

Берри решила запечатлеть Королеву в профиль — именно так она изобразила своего деда.

— Что мне нужно будет рисовать? — спросила Берри пятничным вечером, сидя с дедушкой и Мэтью за кухонным столом.

— Портрет пациентки одного дома призрения… лечебницы для душевнобольных, — ответил ей Мэтью. — Лечебница находится в Уэстервике, Нью-Джерси, это примерно в тридцати милях отсюда.

— Лечебница для душевнобольных? — оживился Григсби, почуяв историю даже сквозь аромат куриных потрохов на тарелке. — А что за женщина? Мэтью, ты от меня что-то скрываешь?

— Ничего не скрываю. Я ведь говорил, что работаю теперь в бюро «Герральд», которое занимается решением проблем. Данная проблема состоит в том, что врачи лечебницы не могут установить личность пациентки и просят нас о помощи. А как можно установить личность без описания примет и внешности человека? Портрет, безусловно, лучше любого словесного описания. — Мэтью повернулся к девушке. — Если ты сможешь это сделать, я тебе заплачу.

— Конечно смогу, — ответила Берри. — В Лондоне я каждые выходные ходила в парк и рисовала людей. Порой даже удавалось продать портрет-другой. А ты думал, я одни пейзажики рисую?

— Даже не знаю, — насупился Григсби. — Уж очень опасно. Визит в сумасшедший дом! Да еще целый день ехать через лес! Нет, я решительно против.

Дедушкин запрет сработал лучше всяких уговоров — с тем же успехом он мог подбросить пороху в огонь. И вот субботним утром на рассвете Берри и Мэтью уже стояли у переправы на Уихокен, дожидаясь парома; тут-то она и задала вопрос, которого он давно ждал:

— Раз уж я согласилась ехать с тобой к черту на кулички и рисовать портрет сумасшедшей старухи, не кажется ли тебе, что я должна знать историю целиком? Не отдельные кусочки, которые ты скармливаешь дедушке, а все — от начала до конца.


Долго раздумывать Мэтью не пришлось. Он осознал, что ему позарез нужна поддержка этой девицы. Больше, чем кого бы то ни было.

— Да, — кивнул он, — тебе лучше все знать.

Остаток пути он посвящал ее в курс дела — начав с того, как был одержим идеей привлечь Эбена Осли к ответственности. Он поведал, как его подстерегли на Слоут-лейн, как убили Пеннфорда Деверика, а потом и Осли и как он бегал за Масочником по городу. Дальше Мэтью рассказал о своем устройстве на работу в бюро «Герральд» и договоренности с вдовой Деверик, поручившей ему найти убийцу мужа. Затем был описан визит во владения Эштона Маккаггерса — тогда-то Мэтью и заметил пропажу блокнота — и встреча с Масочником в темном переулке, когда убийца схватил его за горло и всучил ему вышеупомянутый блокнот с именами сирот и загадочными числами на отмеченной странице. Наконец Мэтью поведал о своем первом знакомстве с Королевой Бедлама и о ее удивительной реакции на фамилию Деверика. Могут ли итальянские маски на стенах палаты указывать на связь между неведомым прошлым Королевы и нынешними деяниями Масочника? Мэтью решил поискать ответ в Филадельфии, но для успеха этого предприятия ему необходим портрет.

Наконец он закончил рассказ, умолчав лишь о том, что Берри знать было необязательно: о ночных похождениях преподобного Уэйда и о насилии, свершенном над Мэтью взбесившейся Чарити Леклер. Первое надлежало хранить в тайне, а второе… второе просто не делало ему чести, черт побери.

— Ого! — воскликнула Берри, когда Мэтью умолк, и по ее тону совершенно нельзя было понять, потрясена она или напугана. — Смотрю, ты времени даром не терял. Вот это да!

Он лишь кивнул, окончательно решив оставить историю о бешеной бабе при себе.

Пока Берри рисовала Королеву в профиль, доктору Хальцену пришлось отлучиться к другим пациентам, а доктор Рамсенделл подошел поближе и стал наблюдать за работой. У Берри получался великолепный портрет: Королева буквально оживала на бумаге. Внезапно модель вздрогнула, повернула голову и посмотрела прямо на Берри. Та охнула от неожиданности и замерла, отняв карандаш от бумаги. Несколько секунд прошло в полной тишине: леди пристально глядела на Берри, будто вопрошая, что та делает в ее покоях. Рамсенделл молча приподнял руку, давая девушке понять, чтобы она не двигалась и ничего не говорила. В следующий миг глаза Королевы потухли, и она вновь обратила бесстрастный взор на залитый солнцем сад. Берри покосилась на Мэтью, получила ободряющий кивок и вернулась к работе.

Он стал тихо ходить по комнате, изучая маски и венецианский пейзаж на стенах. В богато убранной палате стояла тишина, которую нарушало лишь птичье пение за окном и методичный скрип карандаша по бумаге. Поэтому все испуганно вздрогнули, когда леди вновь обратила внимание на художницу и царственным голосом вопросила:

— Юная леди! Прибыл ли ответ короля?

Берри смешалась и вопросительно взглянула на врача: тот помотал головой.

— Нет, мадам, — осторожно ответила она.

Королева еще какое-то время смотрела на Берри, но Мэтью видел, что глаза ее вновь остекленели и обратились к таинственному внутреннему миру, где она проводила все дни напролет.

— Когда прибудет — сразу же мне доложите, — сказала она и добавила изможденным шепотом: — Он обещал, и он всегда исполняет обещания.

Рамсенделл и Мэтью переглянулись. Берри вернулась к работе. Королева удостоила их кратким визитом и тотчас удалилась в иные миры.

Когда Берри закончила портрет, Мэтью подошел к леди и опустился перед ней на колени. Рамсенделл внимательно наблюдал, но не вмешивался.

— Мадам, — обратился Мэтью к Королеве. Та не ответила и даже бровью не повела. Он повторил громче: — Мадам! — По-прежнему нет ответа; Мэтью наклонился поближе. — Пеннфорд Деверик, — произнес он.

На сей раз Королева Бедлама моргнула. Как будто ее хлестнули плеткой. Однако лицо сохраняло прежнее безучастно выражение.

— Откуда вы знаете Пеннфорда Деверика? — спросил Мэтью.

На сей раз — никакой реакции. Ни малейшего движения век.

Мэтью хотел надавить сильнее, но сперва взглянул на Рамсенделла, приподняв брови и как бы испрашивая у того позволения. Врач кивнул и тихо сказал:

— Давайте.

— Пеннфорд Деверик. Откуда вам известно это имя, мадам?

Мэтью почудилось или ее руки стиснули подлокотники чуть крепче? Подбородок чуть поднялся, а губы дрогнули, не издав ни звука?

Он терпеливо ждал. Если Королева и возвращалась на миг в этот мир, теперь она вновь его покинула.

— Я хочу вам помочь, мадам, — произнес Мэтью. — Мы все хотим. Прошу, выслушайте меня, если можете. Пеннфорд Деверик. Вам известно это имя. Вы знаете, кто он. Торговый маклер. Пожалуйста, попробуйте ответить… какое отношение Деверик имеет к Филадельфии?

Слово всплыло на поверхность, точно призрак дома номер семь по Стоун-стрит:

— Филадельфия…

— Да, мадам! — Мэтью увидел, как Рамсенделл подошел к креслу Королевы с другой стороны. — Если точнее — пожалуйста, выслушайте внимательно! — какое отношение Деверик имеет к вам?

Ответа не было, но Мэтью увидел, как лицо Королевы подернулось неким чувством, словно пробившимся из темницы отчаяния, в которой была заточена ее душа и ключ от которой был утерян. Чувство это исказило ее черты лишь на долю секунды, однако причинило несчастной столь чудовищную боль — губы Королевы скривились, глаза потрясенно вспыхнули, — что Мэтью испугался, не причинил ли ей больше вреда, чем пользы. Рамсенделл тоже это увидел и сразу вмешался:

— Мистер Корбетт? Лучше не стоит…

— Пеннфорд Деверик умер, — с трудом выдохнула Королева Бедлама. — Теперь ничего не докажешь. Никогда.

Мэтью не мог сейчас отступиться. Сердце его бешено колотилось в груди.

— Не докажешь чего, мадам?

— Ответ короля. — Ее глаза влажно заблестели. — Он обещал, обещал! — Единственная слеза медленно скатилась по щеке.

— Мистер Корбетт, — строго проговорил доктор Рамсенделл. — Встреча окончена.

— Прошу вас, доктор, последний вопрос! Умоляю! Последний вопрос — и мы сразу уйдем. Хорошо?

— Я несу ответственность за пациентов, сэр. — Рамсенделл заглянул в лицо Королевы — совершенно пустое, если не считать влажного следа на щеке. — Кроме того, она нас покинула.