Королева Бедлама

Он закусил губу и крикнул:

— Здравствуйте!

Берри обернулась, помахала и вернулась к своему наброску. Судя по всему, ее внимание привлекли холмистые зеленые пастбища на другом берегу, близ Брюкелена. Чайки парили над водой, следуя за белыми парусами небольшого пакетбота, уходящего на юг.

— Можно подойти? — спросил Мэтью.

— Как вам угодно, — не отрываясь от работы, отвечала девушка.

Он подумал, что дело это безнадежное, но все же вышел на пирс и тут же, не успев сделать и трех шагов, понял: Берри выбрала причал, которым пользовались, должно быть, еще первые торговцы пушниной, прибывшие в Нью-Амстердам охотиться на бобров. Носы давно канувших в забвение кораблей оставили множество вмятин на этом сооружении, щели зияли между побитыми непогодой досками… Один неверный шаг — изъеденная червями доска под ногой проломится, и Мэтью можно больше не волноваться ни о стирке, ни о ванне.

Тут он почувствовал на себе взгляд девушки и понял, что придется идти до конца. Кроме того, Берри ведь не провалилась, так? Но черт подери, почему она выбрала именно этот древний разбитый пирс, мало, что ли, на набережной других подходящих мест?

Мэтью двинулся вперед, вздрагивая от каждого треска и стона под ногами. Тут впереди показалась дыра размером с наковальню — внизу темнела вода, и от этого зрелища Мэтью едва не развернулся. Однако половина пути уже пройдена, а на конце пирса сидит, скрестив ноги по-турецки, и внимательно наблюдает за его продвижением Берри Григсби… Нет, одолеть этот пирс — дело чести. Или отваги. Мэтью кое-как обогнул пролом в настиле и несмело двинулся дальше, обдумывая каждый шаг.

Когда он наконец добрался до Берри, из его груди, по-видимому, вырвался вздох облегчения: девушка тут же бросила на него взгляд из-под полей соломенной шляпки, а на губах ее, кажется, мелькнула ехидная улыбочка.

— Прекрасное утро для прогулки, да, мистер Корбетт?

— Да уж, прогулка выдалась бодрящая.

Мэтью ощутил некоторую сырость под мышками. Берри тем временем продолжала рисовать: у нее получался весьма славный пейзаж с холмами и пастбищами. Рядом на пирсе стояла коробочка с карандашами всевозможных цветов и оттенков.

— Пока не поймала, — сказала Берри.

— Не поймали чего?

— Атмосферу этого места. Энергию.

— Энергию?

— Силы природы. Вот, смотрите, это законченная работа.

Она приподняла верхний лист. Под ним обнаружился другой пейзаж, те же самые холмистые пастбища, но в таких цветах, что у Мэтью едва кровь не пошла из глаз: изумрудно-зеленый, бледно-зеленый, ослепительно-желтый, огненные оранжевый и красный. Словом, кузнечный горн изнутри, а не пасторальная сцена. Враждебный акт против матери-природы. Мэтью еще раз взглянул на противоположный берег — убедиться, что ему не померещилось и он видит ту же самую картину, что и Берри. Судя по всему, видели они по-разному… Интересно, что сказал бы добрый, запуганный сказками о ведьмах народ Фаунт-Ройала, увидев сей пейзаж и саму художницу? К счастью, дурной вкус пока не считался признаком одержимости дьяволом — иначе Берри уже давно повесили бы на ее же синих чулках. Постеснялась бы показывать людям такую мазню, подумал Мэтью, но язык на всякий случай прикусил.

— Это просто эскиз, конечно. Я напишу пейзаж маслом, когда закончу с эскизами.

— Простите, — не удержался Мэтью, — но я не вижу на том берегу ничего красного и оранжевого. А! Вы, наверное, хотели изобразить свет восходящего солнца?

Берри уронила верхний лист, спрятав под ним первый эскиз — будто давая понять, что Мэтью не способен постичь ее художественного замысла, — и вернулась к работе.

— Я пытаюсь изобразить не то, что видно глазу, мистер Корбетт, — с некоторой прохладцей проговорила она. — Я хочу передать сущность этих мест. Разумеется, тут нет ни красного, ни оранжевого. Эти оттенки олицетворяют в моем понимании созидательный огонь земли. А вы видите лишь пастбище.

— Да. Именно это я и вижу — пастбище. Я что-то упускаю?

— Самую малость — стихию, что обретается под зелеными полями. Сердце земли, пышущее жаром жизни, похожее на… не знаю, допустим, на огонь в печке или в…

— Кузнечном горне? — предложил Мэтью.

— Да! — воскликнула с улыбкой Берри. — Вот теперь вы все поняли.

Ему подумалось, что не стоит девушке разглагольствовать прилюдно о пышущем жаром сердце Земли, если она не хочет в смоле и перьях отправиться прямиком в Бедлам. Однако приличия не позволили ему сказать такое вслух.

— Полагаю, это какие-то современные лондонские веянья? — спросил он.

— О нет! Там нынче пишут одну серую хмарь. Такое чувство, что лондонские художники омывают кисти собственными слезами. А портреты, боже мой! Почему люди хотят войти в историю эдакими тугозадыми индюками?! Дамы особенно!

Мэтью опешил от столь возмутительных слов.

— Что ж, — произнес он, с трудом приходя в себя, — быть может, потому, что они и есть тугозадые индюки?

Берри подняла голову и на сей раз подставила лицо солнцу. В ее голубых глазах, чистых, как бриллианты (и, вероятно, столь же легко рассекающих все живое на своем пути), загорелся неподдельный интерес, но она почти сразу вернулась к рисованию.

Мэтью кашлянул:

— Можно узнать, почему вы выбрали именно этот пирс? Он вот-вот развалится на части!

— В самом деле, — кивнула Берри. — И потому я решила, что в городе не найдется дураков, которым взбредет в голову подойти сюда и оторвать меня от работы.

— Виноват, простите за беспокойство. — Он отвесил легкий поклон. — Немедленно оставлю вас наедине с горном.

Мэтью уже развернулся и хотел покинуть хлипкое сооружение, когда Берри очень спокойным и непринужденным тоном произнесла:


— А я ведь знаю, о чем вас просит дедушка. Нет-нет, он не в курсе, что я в курсе, потому как недооценивает мою… скажем, интуицию. Он попросил вас за мной присматривать, верно? Не спускать с меня глаз — как бы чего не натворила?

— Он выразился несколько иначе.

— Да? И как же? — Берри отложила карандаш и сосредоточила все внимание на Мэтью.

— Он просит познакомить вас с городом, помочь вам освоиться. — Его начинала раздражать ее коварная улыбочка. — Нью-Йорк, конечно, не Лондон, однако и здесь есть свои подводные камни. Ваш дед не хочет, чтобы вы на них напоролись.

— Понятно. — Берри кивнула и склонила голову набок. Солнце вспыхнуло на ее рыжих волосах, упавших на плечо. — Знайте же, мистер Корбетт, что вам морочат голову. Перед моим отъездом из Англии отец получил письмо от дедушки: мол, не волнуйся, я найду ей мужа и все устрою наилучшим образом. В настоящий момент он всерьез рассматривает вашу кандидатуру на роль жениха.

Мэтью широко улыбнулся, настолько нелепыми показались ему последние слова. Впрочем, когда он увидел серьезное лицо Берри, улыбка его померкла.

— Это же смешно!

— Я рада, что хоть в этом мы с вами единодушны.

— Женитьба не входила в мои планы на ближайшее будущее.

— В мои тоже. Мне нужно сперва начать зарабатывать на искусстве.

Умрет в нищете и старой девой, обреченно подумал Мэтью.

— Разве вы не собираетесь стать учительницей?

— Собираюсь. Я имею к этому способности и люблю детей. Но мое истинное призвание — это искусство.

Не просто призвание, а оглушительный полуночный йодль, подумал Мэтью (стараясь, впрочем, сохранять внешнюю невозмутимость).

— Послушайте, я вас уверяю, что сегодня же открою глаза вашему деду на истинное положение вещей. Видно, неспроста он меня уговаривал поселиться в подсобке!

Берри встала. Ее глаза оказались почти на уровне глаз Мэтью.

— Не спешите, мистер Корбетт, — вкрадчивым голоском проговорила она. — Если дедушка делает ставку на вас, то он не будет знакомить меня с занудами и идиотами, которым для счастья нужно только мягкое кресло и покладистая жена. Подыграйте мне, пожалуйста! Я буду вам очень признательна.

— Неужели? А что я получу в награду? Жизнь в землянке без окон и дверей?

— Слушайте, вам не придется очень уж долго… как вы сказали?.. знакомить меня с городом. От силы месяц, а может, и меньше. Я только должна вдолбить… — Берри осеклась и выбрала более удобоваримое слово, — втолковать дедушке, как мне дорога свобода. И что я сама найду себе мужа, когда буду готова.

— Целый месяц? — Во рту у Мэтью пересохло. — Да в тюрьме и то уютней! Там хоть окна есть.

— Вы просто подумайте об этом, хорошо? Буду перед вами в неоплатном долгу!

Мэтью не хотел думать, но дело вдруг открылось ему с новой стороны: если он все же согласится пожить в подсобке и сделает вид, что исправно выполняет обязанности наставника, няньки или кем там его назначит чертов пройдоха Григсби, возможно, тот все-таки не станет печатать в «Уховертке» заметку о судье Пауэрсе. Один месяц? Что ж, это ему по силам. Наверное.

— Хорошо, я подумаю, — кивнул он.

— Спасибо. Пожалуй, на сегодня я закончила. — Берри опустилась на колени и начала собирать карандаши. — Можно мне пройтись с вами?

Видимо, она сообразила, что нью-йоркский жених на самом деле в женихи не рвется, и оттого сразу к нему потеплела.

— Я иду не к Григсби, но вы вполне можете составить мне компанию. — Он с опаской покосился на пятьдесят футов трухлявого настила, отделявших их от берега. Как бы злой рок Берри не утопил их обоих…

Они благополучно добрались до суши, хотя раз или два Мэтью посещала уверенность, что следующий шаг увлечет его в воду. Берри засмеялась, когда они ступили на твердую землю, — то, что для Мэтью явилось тяжелым испытанием, для нее было увеселительной прогулкой. Он невольно подумал, что ее беда — вовсе не злой рок, а неразумные поступки и решения. Впрочем, смех у нее небесприятный.

Когда они шли обратно по Куин-стрит, Берри спросила Мэтью, бывал ли тот в Лондоне. Он ответил, что, увы, нет, но надеется в обозримом будущем побывать. Тогда она принялась развлекать его описанием некоторых лондонских достопримечательностей и улиц, которые глаз художника запомнил во всех роскошных и удивительных подробностях. Мэтью нашел любопытным описание нескольких книжных лавок, где Берил была частым гостем, особенно одной, где подавали кофе и какао. После ее рассказа он буквально увидел льющий за окнами дождь и почуял витающие в воздухе ароматы свежей бумаги и горячего черного кофе.

Они уже подходили к дому Григсби — Берри рассказывала о своей жизни в великом городе, а Мэтью слушал и будто шагал с ней рядом по лондонским мостовым, — когда сзади раздался цокот лошадиных копыт и звон упряжи. Пронзительно заверещал колокольчик, и Мэтью с Берил отошли в сторону, пропуская коляску, запряженную парой лошадей. Коляска остановилась, и Мэтью позади кучера увидел Джоплина Полларда и миссис Деверик. Он был в бежевом сюртуке, жилете и треуголке, она — в черном траурном платье и шляпе, с белым от пудры лицом. Кожаный верх коляски был поднят и отбрасывал тень на лица пассажиров.

— А! Корбетт! — воскликнул адвокат. — Мы с миссис Деверик как раз едем к печатнику, тебя ищем.

— Да?

— Заехали к Стокли, и тот нам сказал, что после вчерашнего жуткого происшествия ты отбыл вместе с Григсби. От мастерской почти ничего не осталось! А это кто?

— Это мисс Берил… Берри Григсби. Внучка Мармадьюка. Берри, это Джоплин Поллард и… вдова Деверик.

— Очень приятно познакомиться, дорогая.

Поллард прикоснулся к закрученным полям своей треуголки, а Берри кивнула в ответ. Вдова стремительным взором окинула ее платье, а затем с прищуром уставилась на саму девушку — как будто разглядывала ящерицу.

— Позволите украсть у вас мистера Корбетта? Нам нужно переговорить. — Не дожидаясь ответа Берри, Поллард распахнул перед Мэтью дверцу коляски. — Залезай, Корбетт.

— Раз вы едете в том направлении, — сказал Мэтью, — не могли бы вы заодно подвезти мисс Григсби до дома? Это всего лишь…

— Беседа будет с глазу на глаз, — перебила его миссис Деверик, глядя прямо перед собой.