Королева Бедлама
Часть 47 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Знаете, это все из-за меня.
Мэтью заглянул в лицо Берри. Она кое-как умылась в ведре с водой, и сейчас при свете лампы он увидел россыпь веснушек на загорелых щеках и переносице. Рыжие волосы горели медным огнем, одна кудрявая прядь спадала на лоб и невыщипанную бровь. Ясные выразительные глаза Берри были того же цвета морской волны, что у деда, и они даже не думали таять под взглядом Мэтью. Она больше похожа на бойкую доярку, нежели на эрудированную учительницу, решил он. Такая скорее будет кидать вилами сено или собирать в поле кукурузу, чем учить детей грамоте. Безусловно, она хороша собой — особенно для тех, кому не по вкусу изнеженные особы, — и твердо намерена идти по жизни своим путем. Есть в ней немножко авантюризма, немножко дикарства… и с лихвой безрассудства. А еще эти зубы с щербинкой, которую она не показывала с тех пор, как ее представили Мэтью, но он-то знал, что щербинка есть, и все ждал, когда же она снова явит себя миру. Чем еще Берри похожа на деда? Страшно и подумать…
— Из-за вас? — переспросил он, хлебнув вина. — Почему же?
— Я притягиваю несчастья. Разве вам дедушка не рассказывал? — Она кивнула на Мармадьюка.
— Ах, что за чушь! — воскликнул печатник. — Несчастья иногда со всеми случаются.
— Вот именно — иногда. А со мной они случаются постоянно. И с теми, кому не посчастливилось оказаться рядом. — Она взяла бокал вина и одним глотком едва его не осушила — Грейтхаус точно одобрил бы. — Взять хоть случай с проповедником на «Саре Эмбри».
— Ну, не начинай! — сказал, а точнее, взмолился Григсби. — Я уже и сам говорил, и остальные пассажиры подтвердили: то была случайность. Если кто и виноват, так это сам капитан.
— Неправда. Мыло уронила я. Если бы не это, проповедник не упал бы за борт.
— Ладно. — Мэтью был утомлен и подавлен, но ничто так не разгоняет кровь, как хороший спор. — Допустим, вас действительно преследует злой рок. Вы сеете вокруг несчастья, как волшебную пыльцу. Одного вашего присутствия оказалось достаточно, чтобы бык сошел с ума, — закроем глаза на кошек, собак и отражение, которое бык увидел в витрине. Безусловно, я не знаю подробностей остальных ваших злоключений, но, полагаю, вы склонны усматривать во всем злой рок по одной-единственной причине… — Он пожал плечами.
— Почему? — с вызовом спросила она, и Мэтью подумал, что зашел слишком далеко — на рыжий волосок дальше, чем следовало.
— Потому что совпадения и случайности, — ответил он, охотно глотая наживку, — это тоска зеленая. Порой даже обыденную жизнь взрывает хаос, какие-то непредвиденные и печальные обстоятельства, однако патетические слова о преследующем человека злом роке сразу возвышают его над толпой, перенося в мир… — Он вновь почувствовал, что ступил на зыбучие пески, под которыми намечается некая вулканическая активность, и тут же захлопнул рот.
— Давайте лучше выпьем, — предложил Григсби слегка заплетающимся языком.
— В мир чего? — последовал вопрос.
Мэтью посмотрел Берри прямо в глаза и выпалил все как на духу:
— В горний мир, где воздух разрежен и где обитают лишь те, кому для поддержания жизни необходима особая смесь жалости к себе и сверхъестественных сил — ведь и то и другое притягивает внимание окружающих, как магнит.
Берри не ответила. Неужто щеки ее зарделись — или это загар? Мэтью показалось, что в глазах цвета морской волны вспыхнул огонь — подобно тому как вспыхивали солнечные блики на шпаге Грейтхауса, когда тот пытался его уколоть. А ведь эта девица, пожалуй, получает удовольствие от такого рода перепалок…
— Спокойно, спокойно, — пробормотал Григсби в свой бокал.
— Могу вас заверить, сэр, — сказала Берри, мельком улыбнувшись и наконец продемонстрировав ту самую щербинку, — что я не склонна себя жалеть и никакими сверхъестественными способностями не обладаю. Я лишь рассказываю вам о выводах, которые сделала. Всю мою жизнь меня — и тех, кто оказывался рядом, — преследовали напасти. Сколько их было? Десять, двадцать, тридцать? Да и одной достаточно, поверьте. Пожары, аварии на дорогах, несчастные случаи, в результате которых люди ломали кости, чуть не тонули… хотя почему «чуть», проповедник вот утонул. И подобных событий в моей жизни не счесть. Сегодняшнее происшествие — не исключение, это наглядный пример действия моей «волшебной пыльцы», как вы метко выразились. И между прочим, этой волшебной пыльцы еще очень много в ваших волосах.
— Увы, сегодня у меня не было возможности помыться. Прошу прощения, если мой вид оскорбляет ваши чувства.
— Дети, — вмешался Григсби, — я, конечно, рад, что мы все так замечательно ладим, но давайте на секундочку вернемся на бренную землю! Мэтью, где ты сегодня будешь ночевать?
Хороший вопрос. Мэтью лишь пожал плечами, пытаясь скрыть свое отчаяние.
— Какой-нибудь ночлег да найду. Сниму комнату, по всей видимости. Или мистер Садбери разрешит мне провести одну ночь в подсобке…
— Близится час, когда на улицах никого не должно быть. Негоже тебе ходить по домам после восьми тридцати — если, конечно, не хочешь попасть за решетку. — Григсби допил вино и отодвинул бокал. — Слушай, Мэтью, у меня есть идея.
Послушать-то, конечно, можно, вот только идеи у тебя обычно сомнительные, подумал Мэтью. Берри, казалось, тоже направила все внимание на деда, пытавшегося сформулировать некую мысль.
— Я пригласил бы тебя в гости, но, боюсь, с Берил… то есть с Берри это не очень удобно… Зато у меня рядом с домом есть подсобка, голландский молочный погреб, помнишь?
Мэтью вспомнил кирпичный сарай, где печатник держал бумагу, краску и запасные части для печатного пресса. Раньше это помещение служило для хранения молока и прочих скоропортящихся продуктов. Что ж, приятно будет поспать в прохладе для разнообразия, но есть как минимум одна загвоздка…
— Разве там не земляной пол?
— Застелим его ковриком — и все дела, — ответил Григсби.
— Последние заказы, господа! Делайте последние заказы! — закричал мистер Садбери, звоня в колокольчик над барной стойкой. — Через десять минут закрываемся!
— Даже не знаю, — сказал Мэтью, стараясь не смотреть на Берри — хотя та не сводила с него глаз. — Там ведь ужасно мало места…
— А тебе надо много? Мы с Берри там немного приберем, расчистим местечко. У меня и койка есть. Сам же говоришь — это всего на одну ночь. Впрочем, я тебя не тороплю, живи, сколько пожелаешь.
Ага, подумал Мэтью, вот где собака зарыта! Хочешь держать меня поближе к Берри и потихоньку обрабатывать, чтобы я стал ее нянькой.
— Там и окон-то нет, — сказал он. — А я привык к виду.
— Да на что тебе смотреть в темноте? Соглашайся, Мэтью! Там сейчас склад, но место для койки непременно найдется, а то и для небольшого письменного столика, если он тебе нужен. Фонарь засветим — и выйдет уютный ночлег.
Мэтью хлебнул еще вина и задумался. Он так устал за день, что ему было совершенно все равно, где спать, — лишь бы не в грязи.
— Мышей нет? — уточнил он.
— Нет, конечно! Чисто и безопасно — не дом, а крепость! На двери замок, ключ у меня в столе.
Мэтью кивнул и покосился на Берри:
— А вы что думаете на этот счет?
— Я не против. Поступайте, как сочтете нужным. Если не боитесь моей волшебной пыльцы, конечно.
— Она у вас когда-нибудь заканчивается?
— Судя по всему, нет.
— Я не верю в злой рок.
— Простите, сэр, — сладко запричитала она, — но в удачу-то вы верите! Если кто-то рождается под счастливой звездой, то почему другому не родиться под черной тучей?
— Я думаю, черную тучу вы себе просто выдумали, — ответил Мэтью. Глаза Берри вновь предостерегающе сверкнули, однако молчать он не мог: — Впрочем, готов допустить, что вы не внимания людей ищете, а наоборот… Пытаетесь под этой тучей спрятаться.
— Спрятаться? — Берри едва заметно скривила губы. — От чего же я, по-вашему, прячусь?
— Позвольте, нам сейчас не о черных тучах надо думать! — вмешался Григсби, чему Мэтью был даже рад, так как у него пропало всякое желание продолжать словесный поединок с этой девицей. — Лучше подумай, где тебе провести черную ночь, дорогой Мэтью. Что ты там говорил?
— Ничего.
Если Берри и впрямь родилась под черной тучей, то лило из этой тучи почему-то на всех вокруг. Допивая третий бокал вина, Мэтью с тоской осознал, что в голове у него еще недостаточно пусто.
— Ладно, Берри, нам пора. Идем, внучка, — сказал Григсби. Они встали из-за стола, и Берри тотчас, не попрощавшись и даже не оглянувшись, вышла на улицу. — Ты уж не обессудь, Мэтью. Она немного не в своей тарелке. Бедняжке столько пришлось пережить на корабле — я ее не виню.
— Если относительно ее неудачливости еще могут быть какие-то сомнения, то относительно дурных манер — нет.
— По-моему, она искренне убеждена, что навлекла на корабль беду. Одним своим присутствием, судя по всему. Не переживай, очень скоро она к тебе потеплеет.
Мэтью насупился:
— А какое мне дело, потеплеет она ко мне или нет?
— Да нет, это я так… Хотел подбодрить по-дружески. Слушай, мое приглашение в силе. Может, все-таки заночуешь у нас?
— Я пока не решил, но спасибо.
— Если надумаешь, я оставлю для тебя фонарь у двери, а ключ повешу на дверную ручку. Хорошо?
Мэтью хотел пожать плечами — упрямство Берри явно было заразно, — но вместо этого вздохнул и ответил:
— Хорошо. Пожалуй, я сперва пропущу еще стаканчик.
— Не забывай про указ, возвращайся вовремя! — предостерег его Григсби и с этими словами покинул «Галоп».
Мэтью попросил у Садбери еще полбокала вина и выпил его, пока решал шахматную задачу за одним из столиков. Ровно в восемь Садбери сообщил, что трактир закрывается, и Мэтью, взяв мешок со своими пыльными пожитками, поблагодарил его за доброту и оставил ему шиллинг из своей оловянной кружки с пожертвованиями. Из трактира он вышел последним и потому услышал, как за его спиной лязгнул засов.
Вечер был теплый и приятный. Мэтью повернул направо, на Краун-стрит, а затем на углу вышел на Смит-стрит, намереваясь сделать круг и подняться по набережной к дому Григсби. Хотелось подышать воздухом и обдумать все хорошенько. От выпитого вина голова слегка шла кругом, но в целом он чувствовал себя неплохо. На улицах уже горели фонари, в небе светили звезды, а где-то далеко на востоке, над Атлантикой, бушевала гроза и мерцали молнии. Мэтью иногда попадались спешившие домой прохожие, однако сам он шел неторопливо и думал вовсе не о Бруте и рухнувшей гончарной мастерской, а о таинственной даме из сумасшедшего дома.
Пожалуй, ему действительно надо съездить Филадельфию. Но в самом деле, как ему быть, если Примм наотрез откажется предоставлять информацию о Королеве Бедлама? Останавливать прохожих на улицах и каждому описывать внешность вышеупомянутой дамы? Грейтхаус прав, это невозможно. Что же тогда делать?
А эта девица нахальная… Злой рок и черные тучи. Какой бред!
Однако вернемся к поставленной задаче. Необходимо каким-то образом установить личность пациентки. И тут, сдается, Мэтью действительно переоценил свои возможности. Вспомнились сказанные в сердцах слова Грейтхауса: «Ты же у нас главный следователь!» Интересно, что это значит? Мэтью предстоит ехать в Филадельфию одному, — стало быть, бюро поручило ему первое полноценное дело? Неплохо для начала, верно?
А девица все-таки на редкость невоспитанная. Однако в глазах ее Мэтью заметил что-то еще — помимо гнева. «Пытаетесь под этой тучей спрятаться»… Быть может, он и сам не понял, насколько был прав?
На углу Уолл-стрит Мэтью остановился взглянуть на часы. Почти четверть девятого. Время еще есть: до дома Григсби всего пару кварталов на север по набережной. Он завел часы и пошел дальше, думая то о безумной старушке, то о девице, способной кого угодно довести до безумия.
Вновь над морем полыхнула молния. Справа темнели силуэты кораблей с взмывающими высоко в небо мачтами. То по очереди, то все вместе в нос ударяли запахи смолы, дерева и речной воды. Мэтью был где-то посередине между Кинг-стрит и Уолл-стрит — обдумывал, что ему понадобится для шестидневной поездки в Филадельфию (три дня туда и три дня обратно), — когда за его спиной что-то хрустнуло.
Будто гравий под чьими-то ногами или, быть может, устричная рако…
В тот же миг, когда волосы у него на затылке встали дыбом и он почти развернулся, чья-то сильная рука стиснула ему горло, без труда оторвала его от земли и с силой припечатала к кирпичной стене ближайшей лавки. Мэтью от неожиданности выронил мешок; он не мог ни продохнуть, ни крикнуть. Руки и ноги беспомощно месили воздух, тело билось о стену, не в силах вырваться из крепкой хватки, и вдруг чей-то голос, слегка приглушенный слоем ткани, прошептал ему прямо на ухо:
— Не дергайся и не шуми. Слушай.
Мэтью был не в настроении слушать. Он пытался сделать хотя бы один вдох и позвать на помощь, но рука крепко стискивала ему глотку. В висках уже пульсировала кровь, перед глазами все поплыло.
— Вот, держи. — В правую руку Мэтью что-то вложили. Он машинально сжал пальцы, а потом разжал — и выронил предмет. — Нужная страница помечена. Заострите на ней внимание.
Мэтью почти лишился чувств. Еще чуть-чуть — и голова взорвется.
Приглушенный голос прошептал:
Мэтью заглянул в лицо Берри. Она кое-как умылась в ведре с водой, и сейчас при свете лампы он увидел россыпь веснушек на загорелых щеках и переносице. Рыжие волосы горели медным огнем, одна кудрявая прядь спадала на лоб и невыщипанную бровь. Ясные выразительные глаза Берри были того же цвета морской волны, что у деда, и они даже не думали таять под взглядом Мэтью. Она больше похожа на бойкую доярку, нежели на эрудированную учительницу, решил он. Такая скорее будет кидать вилами сено или собирать в поле кукурузу, чем учить детей грамоте. Безусловно, она хороша собой — особенно для тех, кому не по вкусу изнеженные особы, — и твердо намерена идти по жизни своим путем. Есть в ней немножко авантюризма, немножко дикарства… и с лихвой безрассудства. А еще эти зубы с щербинкой, которую она не показывала с тех пор, как ее представили Мэтью, но он-то знал, что щербинка есть, и все ждал, когда же она снова явит себя миру. Чем еще Берри похожа на деда? Страшно и подумать…
— Из-за вас? — переспросил он, хлебнув вина. — Почему же?
— Я притягиваю несчастья. Разве вам дедушка не рассказывал? — Она кивнула на Мармадьюка.
— Ах, что за чушь! — воскликнул печатник. — Несчастья иногда со всеми случаются.
— Вот именно — иногда. А со мной они случаются постоянно. И с теми, кому не посчастливилось оказаться рядом. — Она взяла бокал вина и одним глотком едва его не осушила — Грейтхаус точно одобрил бы. — Взять хоть случай с проповедником на «Саре Эмбри».
— Ну, не начинай! — сказал, а точнее, взмолился Григсби. — Я уже и сам говорил, и остальные пассажиры подтвердили: то была случайность. Если кто и виноват, так это сам капитан.
— Неправда. Мыло уронила я. Если бы не это, проповедник не упал бы за борт.
— Ладно. — Мэтью был утомлен и подавлен, но ничто так не разгоняет кровь, как хороший спор. — Допустим, вас действительно преследует злой рок. Вы сеете вокруг несчастья, как волшебную пыльцу. Одного вашего присутствия оказалось достаточно, чтобы бык сошел с ума, — закроем глаза на кошек, собак и отражение, которое бык увидел в витрине. Безусловно, я не знаю подробностей остальных ваших злоключений, но, полагаю, вы склонны усматривать во всем злой рок по одной-единственной причине… — Он пожал плечами.
— Почему? — с вызовом спросила она, и Мэтью подумал, что зашел слишком далеко — на рыжий волосок дальше, чем следовало.
— Потому что совпадения и случайности, — ответил он, охотно глотая наживку, — это тоска зеленая. Порой даже обыденную жизнь взрывает хаос, какие-то непредвиденные и печальные обстоятельства, однако патетические слова о преследующем человека злом роке сразу возвышают его над толпой, перенося в мир… — Он вновь почувствовал, что ступил на зыбучие пески, под которыми намечается некая вулканическая активность, и тут же захлопнул рот.
— Давайте лучше выпьем, — предложил Григсби слегка заплетающимся языком.
— В мир чего? — последовал вопрос.
Мэтью посмотрел Берри прямо в глаза и выпалил все как на духу:
— В горний мир, где воздух разрежен и где обитают лишь те, кому для поддержания жизни необходима особая смесь жалости к себе и сверхъестественных сил — ведь и то и другое притягивает внимание окружающих, как магнит.
Берри не ответила. Неужто щеки ее зарделись — или это загар? Мэтью показалось, что в глазах цвета морской волны вспыхнул огонь — подобно тому как вспыхивали солнечные блики на шпаге Грейтхауса, когда тот пытался его уколоть. А ведь эта девица, пожалуй, получает удовольствие от такого рода перепалок…
— Спокойно, спокойно, — пробормотал Григсби в свой бокал.
— Могу вас заверить, сэр, — сказала Берри, мельком улыбнувшись и наконец продемонстрировав ту самую щербинку, — что я не склонна себя жалеть и никакими сверхъестественными способностями не обладаю. Я лишь рассказываю вам о выводах, которые сделала. Всю мою жизнь меня — и тех, кто оказывался рядом, — преследовали напасти. Сколько их было? Десять, двадцать, тридцать? Да и одной достаточно, поверьте. Пожары, аварии на дорогах, несчастные случаи, в результате которых люди ломали кости, чуть не тонули… хотя почему «чуть», проповедник вот утонул. И подобных событий в моей жизни не счесть. Сегодняшнее происшествие — не исключение, это наглядный пример действия моей «волшебной пыльцы», как вы метко выразились. И между прочим, этой волшебной пыльцы еще очень много в ваших волосах.
— Увы, сегодня у меня не было возможности помыться. Прошу прощения, если мой вид оскорбляет ваши чувства.
— Дети, — вмешался Григсби, — я, конечно, рад, что мы все так замечательно ладим, но давайте на секундочку вернемся на бренную землю! Мэтью, где ты сегодня будешь ночевать?
Хороший вопрос. Мэтью лишь пожал плечами, пытаясь скрыть свое отчаяние.
— Какой-нибудь ночлег да найду. Сниму комнату, по всей видимости. Или мистер Садбери разрешит мне провести одну ночь в подсобке…
— Близится час, когда на улицах никого не должно быть. Негоже тебе ходить по домам после восьми тридцати — если, конечно, не хочешь попасть за решетку. — Григсби допил вино и отодвинул бокал. — Слушай, Мэтью, у меня есть идея.
Послушать-то, конечно, можно, вот только идеи у тебя обычно сомнительные, подумал Мэтью. Берри, казалось, тоже направила все внимание на деда, пытавшегося сформулировать некую мысль.
— Я пригласил бы тебя в гости, но, боюсь, с Берил… то есть с Берри это не очень удобно… Зато у меня рядом с домом есть подсобка, голландский молочный погреб, помнишь?
Мэтью вспомнил кирпичный сарай, где печатник держал бумагу, краску и запасные части для печатного пресса. Раньше это помещение служило для хранения молока и прочих скоропортящихся продуктов. Что ж, приятно будет поспать в прохладе для разнообразия, но есть как минимум одна загвоздка…
— Разве там не земляной пол?
— Застелим его ковриком — и все дела, — ответил Григсби.
— Последние заказы, господа! Делайте последние заказы! — закричал мистер Садбери, звоня в колокольчик над барной стойкой. — Через десять минут закрываемся!
— Даже не знаю, — сказал Мэтью, стараясь не смотреть на Берри — хотя та не сводила с него глаз. — Там ведь ужасно мало места…
— А тебе надо много? Мы с Берри там немного приберем, расчистим местечко. У меня и койка есть. Сам же говоришь — это всего на одну ночь. Впрочем, я тебя не тороплю, живи, сколько пожелаешь.
Ага, подумал Мэтью, вот где собака зарыта! Хочешь держать меня поближе к Берри и потихоньку обрабатывать, чтобы я стал ее нянькой.
— Там и окон-то нет, — сказал он. — А я привык к виду.
— Да на что тебе смотреть в темноте? Соглашайся, Мэтью! Там сейчас склад, но место для койки непременно найдется, а то и для небольшого письменного столика, если он тебе нужен. Фонарь засветим — и выйдет уютный ночлег.
Мэтью хлебнул еще вина и задумался. Он так устал за день, что ему было совершенно все равно, где спать, — лишь бы не в грязи.
— Мышей нет? — уточнил он.
— Нет, конечно! Чисто и безопасно — не дом, а крепость! На двери замок, ключ у меня в столе.
Мэтью кивнул и покосился на Берри:
— А вы что думаете на этот счет?
— Я не против. Поступайте, как сочтете нужным. Если не боитесь моей волшебной пыльцы, конечно.
— Она у вас когда-нибудь заканчивается?
— Судя по всему, нет.
— Я не верю в злой рок.
— Простите, сэр, — сладко запричитала она, — но в удачу-то вы верите! Если кто-то рождается под счастливой звездой, то почему другому не родиться под черной тучей?
— Я думаю, черную тучу вы себе просто выдумали, — ответил Мэтью. Глаза Берри вновь предостерегающе сверкнули, однако молчать он не мог: — Впрочем, готов допустить, что вы не внимания людей ищете, а наоборот… Пытаетесь под этой тучей спрятаться.
— Спрятаться? — Берри едва заметно скривила губы. — От чего же я, по-вашему, прячусь?
— Позвольте, нам сейчас не о черных тучах надо думать! — вмешался Григсби, чему Мэтью был даже рад, так как у него пропало всякое желание продолжать словесный поединок с этой девицей. — Лучше подумай, где тебе провести черную ночь, дорогой Мэтью. Что ты там говорил?
— Ничего.
Если Берри и впрямь родилась под черной тучей, то лило из этой тучи почему-то на всех вокруг. Допивая третий бокал вина, Мэтью с тоской осознал, что в голове у него еще недостаточно пусто.
— Ладно, Берри, нам пора. Идем, внучка, — сказал Григсби. Они встали из-за стола, и Берри тотчас, не попрощавшись и даже не оглянувшись, вышла на улицу. — Ты уж не обессудь, Мэтью. Она немного не в своей тарелке. Бедняжке столько пришлось пережить на корабле — я ее не виню.
— Если относительно ее неудачливости еще могут быть какие-то сомнения, то относительно дурных манер — нет.
— По-моему, она искренне убеждена, что навлекла на корабль беду. Одним своим присутствием, судя по всему. Не переживай, очень скоро она к тебе потеплеет.
Мэтью насупился:
— А какое мне дело, потеплеет она ко мне или нет?
— Да нет, это я так… Хотел подбодрить по-дружески. Слушай, мое приглашение в силе. Может, все-таки заночуешь у нас?
— Я пока не решил, но спасибо.
— Если надумаешь, я оставлю для тебя фонарь у двери, а ключ повешу на дверную ручку. Хорошо?
Мэтью хотел пожать плечами — упрямство Берри явно было заразно, — но вместо этого вздохнул и ответил:
— Хорошо. Пожалуй, я сперва пропущу еще стаканчик.
— Не забывай про указ, возвращайся вовремя! — предостерег его Григсби и с этими словами покинул «Галоп».
Мэтью попросил у Садбери еще полбокала вина и выпил его, пока решал шахматную задачу за одним из столиков. Ровно в восемь Садбери сообщил, что трактир закрывается, и Мэтью, взяв мешок со своими пыльными пожитками, поблагодарил его за доброту и оставил ему шиллинг из своей оловянной кружки с пожертвованиями. Из трактира он вышел последним и потому услышал, как за его спиной лязгнул засов.
Вечер был теплый и приятный. Мэтью повернул направо, на Краун-стрит, а затем на углу вышел на Смит-стрит, намереваясь сделать круг и подняться по набережной к дому Григсби. Хотелось подышать воздухом и обдумать все хорошенько. От выпитого вина голова слегка шла кругом, но в целом он чувствовал себя неплохо. На улицах уже горели фонари, в небе светили звезды, а где-то далеко на востоке, над Атлантикой, бушевала гроза и мерцали молнии. Мэтью иногда попадались спешившие домой прохожие, однако сам он шел неторопливо и думал вовсе не о Бруте и рухнувшей гончарной мастерской, а о таинственной даме из сумасшедшего дома.
Пожалуй, ему действительно надо съездить Филадельфию. Но в самом деле, как ему быть, если Примм наотрез откажется предоставлять информацию о Королеве Бедлама? Останавливать прохожих на улицах и каждому описывать внешность вышеупомянутой дамы? Грейтхаус прав, это невозможно. Что же тогда делать?
А эта девица нахальная… Злой рок и черные тучи. Какой бред!
Однако вернемся к поставленной задаче. Необходимо каким-то образом установить личность пациентки. И тут, сдается, Мэтью действительно переоценил свои возможности. Вспомнились сказанные в сердцах слова Грейтхауса: «Ты же у нас главный следователь!» Интересно, что это значит? Мэтью предстоит ехать в Филадельфию одному, — стало быть, бюро поручило ему первое полноценное дело? Неплохо для начала, верно?
А девица все-таки на редкость невоспитанная. Однако в глазах ее Мэтью заметил что-то еще — помимо гнева. «Пытаетесь под этой тучей спрятаться»… Быть может, он и сам не понял, насколько был прав?
На углу Уолл-стрит Мэтью остановился взглянуть на часы. Почти четверть девятого. Время еще есть: до дома Григсби всего пару кварталов на север по набережной. Он завел часы и пошел дальше, думая то о безумной старушке, то о девице, способной кого угодно довести до безумия.
Вновь над морем полыхнула молния. Справа темнели силуэты кораблей с взмывающими высоко в небо мачтами. То по очереди, то все вместе в нос ударяли запахи смолы, дерева и речной воды. Мэтью был где-то посередине между Кинг-стрит и Уолл-стрит — обдумывал, что ему понадобится для шестидневной поездки в Филадельфию (три дня туда и три дня обратно), — когда за его спиной что-то хрустнуло.
Будто гравий под чьими-то ногами или, быть может, устричная рако…
В тот же миг, когда волосы у него на затылке встали дыбом и он почти развернулся, чья-то сильная рука стиснула ему горло, без труда оторвала его от земли и с силой припечатала к кирпичной стене ближайшей лавки. Мэтью от неожиданности выронил мешок; он не мог ни продохнуть, ни крикнуть. Руки и ноги беспомощно месили воздух, тело билось о стену, не в силах вырваться из крепкой хватки, и вдруг чей-то голос, слегка приглушенный слоем ткани, прошептал ему прямо на ухо:
— Не дергайся и не шуми. Слушай.
Мэтью был не в настроении слушать. Он пытался сделать хотя бы один вдох и позвать на помощь, но рука крепко стискивала ему глотку. В висках уже пульсировала кровь, перед глазами все поплыло.
— Вот, держи. — В правую руку Мэтью что-то вложили. Он машинально сжал пальцы, а потом разжал — и выронил предмет. — Нужная страница помечена. Заострите на ней внимание.
Мэтью почти лишился чувств. Еще чуть-чуть — и голова взорвется.
Приглушенный голос прошептал: