Королева Бедлама
Часть 39 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Если это не «Сара Эмбри», — сказал Григсби после долгого молчания, — значит Берил пропала.
— Корабли часто задерживаются, — мягко напомнил ему Мэтью, — вы сами говорили.
— Да, говорил… Но мне также известно, что́ буря способна сделать с кораблем. Говорю тебе, Мэтью, Берил уже нет в живых, если только это не «Эмбри». — Он потер ладонью лоб промеж толстых бровей, словно пытаясь их угомонить. — Расскажу одну любопытную вещь про Берил. Я прежде особо не придавал этому значения, но теперь у меня прямо глаза открылись… Чую, быть беде. — Он перестал массировать брови и опустил руку. — Берил долгое время считала, что приносит несчастье себе и всем вокруг, даже тем, кому не желает зла. Первый ее кавалер упал с лошади, сломал копчик и целых два месяца пролежал в больнице. Теперь его называют Раскорякой Беном.
— Должно быть, лошадь норовистая попалась, сбросила наездника, — сказал Мэтью.
— Никто его не сбрасывал. Он был в стойле, примерял на лошадь новое седло. Каким-то загадочным образом ремни расстегнулись, и паренек хлопнулся наземь — аккурат на пятую точку. Причем произошло это на глазах у Берил. Она услышала, как хрустнула кость. Парень с тех пор не отвечает на ее письма. Стыдно ему, должно быть, очень уж он перед ней красовался, удалым наездником себя выставлял.
— Да ладно вам, не такая уж это и трагедия. Всякое в жизни бывает.
— Ага, вот и я то же самое написал Берил. Вскоре после этого она познакомилась с молодым человеком, который весь пошел пятнами, раздулся и покраснел, как помидор, когда Берил отправилась с ним на званый ужин к хозяину его бухгалтерской конторы. Когда он своим видом довел до слез хозяйских детей, его будущее в конторе сразу перестало казаться лучезарным.
— Да это просто совпадение, — отмахнулся Мэтью, наблюдая за приближающимся кораблем. — Стечение обстоятельств.
— Ага, я тоже так говорил. И тогда, и потом… всему можно найти разумное объяснение, считал я.
— Всему?.. — У Мэтью слегка пересохло в горле.
— Пожар в Мэрилебоне, например. Я говорил ей, что не стоит брать козла в школу, но кто мог знать, что случится такое несчастье? А когда рядом с ее домом разбилась карета, Берил тоже была ни при чем, ураганы ведь часто валят деревья. Но тут было странное совпадение по времени: Берил как раз провела обрезку.
— Понимаю, — сказал Мэтью, хотя в действительности ничего не понимал.
Спасатели на баркасах работали споро: разбитое судно уже вошло в порт. Какое же это было жалкое зрелище! Нос под носовой фигурой был в пробоинах и заплатах, от грот-мачты остался только жуткий обломок, по бокам висели порванные и спутанные снасти — словом, не корабль, а воплощение невезучести и непригодности к дальнейшей службе. Баркасы подходили все ближе и ближе к берегу, и буксируемое ими судно тоже увеличивалось в размерах. Кто-то из портовых работников сложил руки рупором и прокричал: «Эй! Что за корабль?»
С одного из баркасов последовал ответ:
— «Сара Эмбри»!
— О Боже! Хвала Иисусу! — Григсби схватился за Мэтью, чтобы удержаться на ногах, но колени у него все равно подогнулись. Весил он немало и едва не повалил с ног своего помощника. — Господи, она не утонула! Не утонула! — Слезы брызнули у него из глаз.
Мэтью из вежливости обратил взор на баркасы и стал смотреть, как работают из последних сил гребцы, затягивая «Эмбри» в док, а причальная команда готовится принять швартовные концы и накрепко привязать судно к пирсу.
Миновало еще минут пятнадцать, прежде чем корабль пришвартовали, а его якорь со звоном ушел в мутную воду дока. На палубе уже толпились пассажиры с отчаявшимися лицами. Когда между кораблем и причалом легли сходни, на них тут же выскочил человек с длинной бородой, в синих бриджах и грязной, некогда белой рубахе. Он кое-как проковылял по сходням и рухнул, рыдая, на причал. Следом потянулась страшная процессия: немытые, ошарашенные люди в самых разных одеждах, от простых до роскошных, но в равной степени покрытых серо-зеленым налетом плесени. Пассажиры шли как на ходулях, странно переставляя ноги, и несли в руках свои вещи — саквояжи и узелки. Лица их под слоем грязи казались совершенно одинаковыми, только у мужчин были грязные бороды, женщины превратились в замарашек с всклокоченными волосами, а дети — в чумазых беспризорников, напоминающих лесные поганки.
— Господи, каково же им пришлось! Вот так вояж! — Григсби, даром что любящий и обеспокоенный дедушка, ни на миг не переставал быть прагматичным газетчиком в вечном поиске материала. Даже не имея под рукой пера и бумаги, он уже начал работать над будущей статьей. — Где капитан? — спросил он двух ничего не соображающих пассажиров; за время странствия те, похоже, совершенно утратили способность к пониманию английской речи и просто прошли мимо. — Мне нужен капитан, — обратился печатник к седобородому человеку с запавшими глазами и в замшелом сюртуке, который был ему по размеру фунтов двадцать тому назад. — Где он?
Человек ткнул дрожащим пальцем в рыдающего на причале старика и поковылял дальше. С его ноги слетела туфля с пряжкой, но он на нее даже не посмотрел. Тем временем капитан, на мгновение уняв слезы, лобызал доски — да так крепко, что на губах его, несомненно, остались занозы.
— Деда! — раздался не то крик, не то визг.
— Берил! Берил! — заорал в ответ Григсби и стал проталкиваться к фигуре цвета глины, одетой в драные лохмотья.
Девушка (если под слоем грязи и плесени действительно была девушка) уронила наземь два холщовых мешка и хотела побежать навстречу деду, но не привыкшие к суше ноги тут же ее подвели. Два шага — и она рухнула на настил, как будто ее огрели по спине веслом. Григсби тут же присел на корточки рядом с внучкой и помог ей встать. Мэтью подошел к ним как раз в тот миг, когда несколько пассажиров подняли капитана, и таким образом очутился прямо на линии огня. Казалось, грянул залп из шести орудий, не меньше, когда бородатый мореход взревел:
— Эта девка!..
Берил села и заморгала, будто ей влепили пощечину. На носу у нее выступила кровь, и это было единственное пятнышко цвета в ее облике. Вся она была серо-зеленая, покрытая чем-то средним между пылью и плесенью: одежда, руки, ноги, лицо и волосы в колтунах.
— Это она прокляла корабль! — вопил капитан. Он хотел броситься к Берил, но остальные пассажиры чудом его удержали и едва не рухнули всем скопом на настил. — Две недели, как мы вышли из Портсмута, — а эта паскуда уже столкнула за борт преподобного Патриксона! Тогда на нас и посыпались злоключения. Мы напоролись на морское чудище — и начался сущий ад!
Берил попыталась встать и раскорячилась, как циркуль.
— Чертов кусок мяса прицепился к носу, и все море кругом кишело морскими адвокатами — днем и ночью! — надсаживался, как безумец, капитан. — Это твоих рук дело! Ты сама знаешь! Это ты навлекла на нас гнев Божий!
— Знаю, — отвечала ему Берил, тоже хриплым, но удивительно спокойным голосом. — Я, вообще-то, только мыло выронила.
— Только мыло выронила, ха! — проорал капитан всем присутствующим. — Мыло она выронила!
Тут он, по-видимому, окончательно лишился рассудка. Вырвавшись из рук тех, кто его держал, капитан закружился на месте и стал скидывать с себя одежду. Сбросив рубаху и туфли, он спустил бриджи до лодыжек и запрыгал по причалу в одних чулках и татуировках. Тут уж его скрутили и попытались завернуть в попону горожане. Увы, затея не удалась: капитан опять вырвался, скинул с себя оставшуюся одежду и совершенно нагой припустил по набережной в направлении Ганновер-сквер, вопя: «Только мыло выронила! Она только мыло выронила!» В погоню за ним устремились человек десять и три собаки.
— Дедушка, я не вру! — сказала Берил, приваливаясь к Григсби. Говорила она с трудом и, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Клянусь, я ничего плохого не сделала!
— Скоро мы будем дома, — заверил ее Григсби, весь красный как рак. — Накормим тебя и уложим спать. Господи, я ведь думал, что уже никогда тебя не увижу! Мэтью, будь так добр, помоги нам с мешками.
— Конечно.
Мэтью поднял мешки с дощатого настила: они оказались такими тяжелыми, что и Хадсон Грейтхаус едва ли справился бы с такой задачей, но сдаваться Мэтью был не намерен. Григсби повел внучку домой, а Мэтью шел за ними — пока не приметил среди оставшихся на причале зевак Эндрю Кипперинга. Тот щурился на солнце и вообще выглядел так, словно только проснулся. Причем спал он, по-видимому, прямо в одежде — так сильно она была измята.
— Мармадьюк! — крикнул Мэтью. — Вы идите, я вас догоню!
Григсби помахал и двинулся дальше, практически волоча Берил за собой. Мэтью приблизился к блудливому адвокату.
— Ну и шум подняли, а? — сказал Кипперинг, щуря мутные (с перепоя?) глаза; Мэтью пришло в голову, что адвокат не причесывался, не брился и не мылся по меньшей мере с четверга. — Даже в воскресенье поспать не дают!
— Я хотел попросить вас об одолжении. — Мэтью опустил мешки на землю и выудил из кармана сюртука письмо. — Не могли бы вы передать это мистеру Полларду?
Кипперинг даже не подумал брать конверт:
— А что это?
— Это для миссис Деверик, пусть он ей передаст. Можете ему отдать? Желательно прямо сегодня, если его увидите.
— Вряд ли увижу. Мы с пятницы не встречались. Он уехал по делам какого-то клиента.
— Что ж, в таком случае не могли бы подержать у себя письмо и передать его мистеру Полларду утром, как только он вернется?
Кипперинг почесал голову и зевнул. Понаблюдав с минуту, как работники выносят с «Сары Эмбри» заплесневелые сундуки и ящики, он сказал:
— Я сегодня не работаю и не хочу никаких обязанностей. Вручите письмо сами.
Мэтью вдруг вышел из себя — моментально, словно порох взорвался. Вероятно, гнев копился в нем еще с самого утра, когда миссис Деверик ответила ему столь грубым отказом, точно дворняжке, которую следовало проучить и поставить на место. Теперь же он просто выместил злобу на этом несносном адвокатишке, хотя, скорее, злился на самого себя: надо же так оплошать перед женщиной! Кроме того, его бесил высокий адвокатский статус Кипперинга, а особенно то, как бездумно он рушит собственную карьеру, некогда составлявшую предел его, Мэтью, мечтаний.
— Ах, простите! Я просто подумал, что миссис Деверик — ваша общая с Поллардом клиентка. — Мэтью почувствовал, как его губы дернулись в саркастичной усмешке. — Но вам-то, конечно, виднее… Можно куда продуктивнее провести время в компании бутылочки рома и… — он вспомнил имя, которое назвала ему вдова Шервин, — Грейс Хестер.
Кипперинг пристально следил за разгрузкой корабля. С «Эмбри» все еще сходили люди. Определить, пассажиры это или экипаж многострадального судна, было непросто: и тех и других одинаково шатало, когда они ступали на долгожданную твердую землю.
Вдруг Кипперинг посмотрел на Мэтью, и во взоре его забрезжило новое неуловимое чувство — странным холодным огнем полыхнули льдисто-голубые глаза.
— Откуда вы знаете это имя? — спросил Кипперинг как бы между делом — будто солнечным воскресным днем повстречал на улице приятеля и завел с ним светскую беседу. Однако в голосе его обозначилось некоторое напряжение.
Мэтью вдруг померещилось, что на него со шпагой наголо идет Грейтхаус и вот-вот порубит его на кусочки, если сейчас же не придумать защитную стратегию. Кипперинг сходил пешкой, и Мэтью должен ответить на ход противника, но как разыграть такой дебют — пока неясно.
— Грейс Хестер, — медленно повторил он, пытливо разглядывая лицо Кипперинга.
Надо отдать адвокату должное — тот и бровью не повел. Мэтью решил выдвинуть собственную пешку и посмотреть, чем это обернется. Рассудив, что темноволосая проститутка, висевшая на шее Кипперинга в кабаке, вполне может быть вышеозначенной особой, Мэтью сказал:
— Она была с вами в «Терновом кусте».
— Неужели? — Лицо Кипперинга исказила кривоватая и насквозь фальшивая улыбка.
— Полагаю, вам лучше вернуться в заведение мадам Блоссом и прикончить бутылку, — сказал Мэтью. Он решил последовать совету Грейтхауса и сразу перейти в наступление, пусть в руках у него — всего лишь маленький острый кинжал. — Мисс Хестер, несомненно, обрадуется компании.
Мэтью вдруг опротивел этот человек. Разве не грех — получить образование, работать не покладая рук и дослужиться до адвоката, чтобы потом в один миг пустить всю жизнь под откос? Он пытался покончить с собой, говорила вдова Шервин. Мэтью наклонился, поднял с земли мешки… и вдруг ощутил на плечах поразительно крепкую для пьяницы хватку Кипперинга. Не успел он опомниться, как адвокат поволок его по пирсу в тень, отбрасываемую мачтами и корпусами купеческих судов — Могучих Стен Империи.
Вдали от толпы зевак Кипперинг ослабил хватку, но руку с левого плеча Мэтью не убрал. Придвинувшись вплотную и сверля его испытующим взором — решительное лицо адвоката при этом, словно написанное маслом, было чуть тронуто серовато-голубыми мазками, — Кипперинг заговорил быстро и тихо, чтобы слышал только Мэтью:
— Корбетт, я все никак не могу вас раскусить. Пытаюсь, но вы — крепкий орешек. Скажите мне — и отвечайте правдиво, как отвечали бы судье Пауэрсу, — что вам известно о Грейс Хестер?
Мэтью оторопел. Рискуя быть раскушенным, он заупрямился:
— Вы не судья.
— Нет. Но я хочу быть вам другом. А вы усложняете мне эту задачу.
Как бы подчеркивая сказанное, Кипперинг еще сильнее стиснул Мэтью плечо. Ярдах в двадцати от них, на солнце, стояли люди. Кипперинг, конечно, не осмелится махать кулаками у всех на виду, но что он затеял, черт подери?!
— Я буду признателен, если сегодня вы воздержитесь от угроз и рукоприкладства, сэр, — спокойно произнес Мэтью и добавил: — Неужели вам так неймется получить ответ на свой вопрос, что ради этого вы готовы пообщаться с констеблем?
Хватка Кипперинга моментально ослабла. Он немного попятился, отвел взгляд… А потом вдруг распахнул глаза и уставился на Мэтью, словно его озарило:
— Джон Файв все вызнал, верно?! Вот о чем вы беседовали тем вечером в «Терновом кусте»!
Мэтью пожал плечами, сообразив, что балансирует на лезвии бритвы.
— Даже не пытайтесь уйти от ответа, — последовало строгое предостережение. — Он уже сообщил Констанции?
На этот вопрос Мэтью решил ответить как можно честнее:
— Нет.
— Так что же вы с Файвом хотите, а? Денег? Если вы задумали обчистить преподобного, должен вас расстроить: карманы его почти пусты. Я-то думал, этот одноухий кузнец действительно ее любит!
— Любит. Деньги здесь ни при чем.
— А что тогда? — Кипперинг снова навис над ним, однако Мэтью не попятился. — Кто еще знает правду? И как ее узнал Джон?
Мэтью выставил руку ладонью наружу, дабы остановить наступление Кипперинга, — и тот действительно остановился. Речь явно идет о ночных похождениях священника и его рыданиях под домом Полли Блоссом… Пару секунд Мэтью обдумывал ответ, а потом сказал:
— Корабли часто задерживаются, — мягко напомнил ему Мэтью, — вы сами говорили.
— Да, говорил… Но мне также известно, что́ буря способна сделать с кораблем. Говорю тебе, Мэтью, Берил уже нет в живых, если только это не «Эмбри». — Он потер ладонью лоб промеж толстых бровей, словно пытаясь их угомонить. — Расскажу одну любопытную вещь про Берил. Я прежде особо не придавал этому значения, но теперь у меня прямо глаза открылись… Чую, быть беде. — Он перестал массировать брови и опустил руку. — Берил долгое время считала, что приносит несчастье себе и всем вокруг, даже тем, кому не желает зла. Первый ее кавалер упал с лошади, сломал копчик и целых два месяца пролежал в больнице. Теперь его называют Раскорякой Беном.
— Должно быть, лошадь норовистая попалась, сбросила наездника, — сказал Мэтью.
— Никто его не сбрасывал. Он был в стойле, примерял на лошадь новое седло. Каким-то загадочным образом ремни расстегнулись, и паренек хлопнулся наземь — аккурат на пятую точку. Причем произошло это на глазах у Берил. Она услышала, как хрустнула кость. Парень с тех пор не отвечает на ее письма. Стыдно ему, должно быть, очень уж он перед ней красовался, удалым наездником себя выставлял.
— Да ладно вам, не такая уж это и трагедия. Всякое в жизни бывает.
— Ага, вот и я то же самое написал Берил. Вскоре после этого она познакомилась с молодым человеком, который весь пошел пятнами, раздулся и покраснел, как помидор, когда Берил отправилась с ним на званый ужин к хозяину его бухгалтерской конторы. Когда он своим видом довел до слез хозяйских детей, его будущее в конторе сразу перестало казаться лучезарным.
— Да это просто совпадение, — отмахнулся Мэтью, наблюдая за приближающимся кораблем. — Стечение обстоятельств.
— Ага, я тоже так говорил. И тогда, и потом… всему можно найти разумное объяснение, считал я.
— Всему?.. — У Мэтью слегка пересохло в горле.
— Пожар в Мэрилебоне, например. Я говорил ей, что не стоит брать козла в школу, но кто мог знать, что случится такое несчастье? А когда рядом с ее домом разбилась карета, Берил тоже была ни при чем, ураганы ведь часто валят деревья. Но тут было странное совпадение по времени: Берил как раз провела обрезку.
— Понимаю, — сказал Мэтью, хотя в действительности ничего не понимал.
Спасатели на баркасах работали споро: разбитое судно уже вошло в порт. Какое же это было жалкое зрелище! Нос под носовой фигурой был в пробоинах и заплатах, от грот-мачты остался только жуткий обломок, по бокам висели порванные и спутанные снасти — словом, не корабль, а воплощение невезучести и непригодности к дальнейшей службе. Баркасы подходили все ближе и ближе к берегу, и буксируемое ими судно тоже увеличивалось в размерах. Кто-то из портовых работников сложил руки рупором и прокричал: «Эй! Что за корабль?»
С одного из баркасов последовал ответ:
— «Сара Эмбри»!
— О Боже! Хвала Иисусу! — Григсби схватился за Мэтью, чтобы удержаться на ногах, но колени у него все равно подогнулись. Весил он немало и едва не повалил с ног своего помощника. — Господи, она не утонула! Не утонула! — Слезы брызнули у него из глаз.
Мэтью из вежливости обратил взор на баркасы и стал смотреть, как работают из последних сил гребцы, затягивая «Эмбри» в док, а причальная команда готовится принять швартовные концы и накрепко привязать судно к пирсу.
Миновало еще минут пятнадцать, прежде чем корабль пришвартовали, а его якорь со звоном ушел в мутную воду дока. На палубе уже толпились пассажиры с отчаявшимися лицами. Когда между кораблем и причалом легли сходни, на них тут же выскочил человек с длинной бородой, в синих бриджах и грязной, некогда белой рубахе. Он кое-как проковылял по сходням и рухнул, рыдая, на причал. Следом потянулась страшная процессия: немытые, ошарашенные люди в самых разных одеждах, от простых до роскошных, но в равной степени покрытых серо-зеленым налетом плесени. Пассажиры шли как на ходулях, странно переставляя ноги, и несли в руках свои вещи — саквояжи и узелки. Лица их под слоем грязи казались совершенно одинаковыми, только у мужчин были грязные бороды, женщины превратились в замарашек с всклокоченными волосами, а дети — в чумазых беспризорников, напоминающих лесные поганки.
— Господи, каково же им пришлось! Вот так вояж! — Григсби, даром что любящий и обеспокоенный дедушка, ни на миг не переставал быть прагматичным газетчиком в вечном поиске материала. Даже не имея под рукой пера и бумаги, он уже начал работать над будущей статьей. — Где капитан? — спросил он двух ничего не соображающих пассажиров; за время странствия те, похоже, совершенно утратили способность к пониманию английской речи и просто прошли мимо. — Мне нужен капитан, — обратился печатник к седобородому человеку с запавшими глазами и в замшелом сюртуке, который был ему по размеру фунтов двадцать тому назад. — Где он?
Человек ткнул дрожащим пальцем в рыдающего на причале старика и поковылял дальше. С его ноги слетела туфля с пряжкой, но он на нее даже не посмотрел. Тем временем капитан, на мгновение уняв слезы, лобызал доски — да так крепко, что на губах его, несомненно, остались занозы.
— Деда! — раздался не то крик, не то визг.
— Берил! Берил! — заорал в ответ Григсби и стал проталкиваться к фигуре цвета глины, одетой в драные лохмотья.
Девушка (если под слоем грязи и плесени действительно была девушка) уронила наземь два холщовых мешка и хотела побежать навстречу деду, но не привыкшие к суше ноги тут же ее подвели. Два шага — и она рухнула на настил, как будто ее огрели по спине веслом. Григсби тут же присел на корточки рядом с внучкой и помог ей встать. Мэтью подошел к ним как раз в тот миг, когда несколько пассажиров подняли капитана, и таким образом очутился прямо на линии огня. Казалось, грянул залп из шести орудий, не меньше, когда бородатый мореход взревел:
— Эта девка!..
Берил села и заморгала, будто ей влепили пощечину. На носу у нее выступила кровь, и это было единственное пятнышко цвета в ее облике. Вся она была серо-зеленая, покрытая чем-то средним между пылью и плесенью: одежда, руки, ноги, лицо и волосы в колтунах.
— Это она прокляла корабль! — вопил капитан. Он хотел броситься к Берил, но остальные пассажиры чудом его удержали и едва не рухнули всем скопом на настил. — Две недели, как мы вышли из Портсмута, — а эта паскуда уже столкнула за борт преподобного Патриксона! Тогда на нас и посыпались злоключения. Мы напоролись на морское чудище — и начался сущий ад!
Берил попыталась встать и раскорячилась, как циркуль.
— Чертов кусок мяса прицепился к носу, и все море кругом кишело морскими адвокатами — днем и ночью! — надсаживался, как безумец, капитан. — Это твоих рук дело! Ты сама знаешь! Это ты навлекла на нас гнев Божий!
— Знаю, — отвечала ему Берил, тоже хриплым, но удивительно спокойным голосом. — Я, вообще-то, только мыло выронила.
— Только мыло выронила, ха! — проорал капитан всем присутствующим. — Мыло она выронила!
Тут он, по-видимому, окончательно лишился рассудка. Вырвавшись из рук тех, кто его держал, капитан закружился на месте и стал скидывать с себя одежду. Сбросив рубаху и туфли, он спустил бриджи до лодыжек и запрыгал по причалу в одних чулках и татуировках. Тут уж его скрутили и попытались завернуть в попону горожане. Увы, затея не удалась: капитан опять вырвался, скинул с себя оставшуюся одежду и совершенно нагой припустил по набережной в направлении Ганновер-сквер, вопя: «Только мыло выронила! Она только мыло выронила!» В погоню за ним устремились человек десять и три собаки.
— Дедушка, я не вру! — сказала Берил, приваливаясь к Григсби. Говорила она с трудом и, казалось, вот-вот потеряет сознание. — Клянусь, я ничего плохого не сделала!
— Скоро мы будем дома, — заверил ее Григсби, весь красный как рак. — Накормим тебя и уложим спать. Господи, я ведь думал, что уже никогда тебя не увижу! Мэтью, будь так добр, помоги нам с мешками.
— Конечно.
Мэтью поднял мешки с дощатого настила: они оказались такими тяжелыми, что и Хадсон Грейтхаус едва ли справился бы с такой задачей, но сдаваться Мэтью был не намерен. Григсби повел внучку домой, а Мэтью шел за ними — пока не приметил среди оставшихся на причале зевак Эндрю Кипперинга. Тот щурился на солнце и вообще выглядел так, словно только проснулся. Причем спал он, по-видимому, прямо в одежде — так сильно она была измята.
— Мармадьюк! — крикнул Мэтью. — Вы идите, я вас догоню!
Григсби помахал и двинулся дальше, практически волоча Берил за собой. Мэтью приблизился к блудливому адвокату.
— Ну и шум подняли, а? — сказал Кипперинг, щуря мутные (с перепоя?) глаза; Мэтью пришло в голову, что адвокат не причесывался, не брился и не мылся по меньшей мере с четверга. — Даже в воскресенье поспать не дают!
— Я хотел попросить вас об одолжении. — Мэтью опустил мешки на землю и выудил из кармана сюртука письмо. — Не могли бы вы передать это мистеру Полларду?
Кипперинг даже не подумал брать конверт:
— А что это?
— Это для миссис Деверик, пусть он ей передаст. Можете ему отдать? Желательно прямо сегодня, если его увидите.
— Вряд ли увижу. Мы с пятницы не встречались. Он уехал по делам какого-то клиента.
— Что ж, в таком случае не могли бы подержать у себя письмо и передать его мистеру Полларду утром, как только он вернется?
Кипперинг почесал голову и зевнул. Понаблюдав с минуту, как работники выносят с «Сары Эмбри» заплесневелые сундуки и ящики, он сказал:
— Я сегодня не работаю и не хочу никаких обязанностей. Вручите письмо сами.
Мэтью вдруг вышел из себя — моментально, словно порох взорвался. Вероятно, гнев копился в нем еще с самого утра, когда миссис Деверик ответила ему столь грубым отказом, точно дворняжке, которую следовало проучить и поставить на место. Теперь же он просто выместил злобу на этом несносном адвокатишке, хотя, скорее, злился на самого себя: надо же так оплошать перед женщиной! Кроме того, его бесил высокий адвокатский статус Кипперинга, а особенно то, как бездумно он рушит собственную карьеру, некогда составлявшую предел его, Мэтью, мечтаний.
— Ах, простите! Я просто подумал, что миссис Деверик — ваша общая с Поллардом клиентка. — Мэтью почувствовал, как его губы дернулись в саркастичной усмешке. — Но вам-то, конечно, виднее… Можно куда продуктивнее провести время в компании бутылочки рома и… — он вспомнил имя, которое назвала ему вдова Шервин, — Грейс Хестер.
Кипперинг пристально следил за разгрузкой корабля. С «Эмбри» все еще сходили люди. Определить, пассажиры это или экипаж многострадального судна, было непросто: и тех и других одинаково шатало, когда они ступали на долгожданную твердую землю.
Вдруг Кипперинг посмотрел на Мэтью, и во взоре его забрезжило новое неуловимое чувство — странным холодным огнем полыхнули льдисто-голубые глаза.
— Откуда вы знаете это имя? — спросил Кипперинг как бы между делом — будто солнечным воскресным днем повстречал на улице приятеля и завел с ним светскую беседу. Однако в голосе его обозначилось некоторое напряжение.
Мэтью вдруг померещилось, что на него со шпагой наголо идет Грейтхаус и вот-вот порубит его на кусочки, если сейчас же не придумать защитную стратегию. Кипперинг сходил пешкой, и Мэтью должен ответить на ход противника, но как разыграть такой дебют — пока неясно.
— Грейс Хестер, — медленно повторил он, пытливо разглядывая лицо Кипперинга.
Надо отдать адвокату должное — тот и бровью не повел. Мэтью решил выдвинуть собственную пешку и посмотреть, чем это обернется. Рассудив, что темноволосая проститутка, висевшая на шее Кипперинга в кабаке, вполне может быть вышеозначенной особой, Мэтью сказал:
— Она была с вами в «Терновом кусте».
— Неужели? — Лицо Кипперинга исказила кривоватая и насквозь фальшивая улыбка.
— Полагаю, вам лучше вернуться в заведение мадам Блоссом и прикончить бутылку, — сказал Мэтью. Он решил последовать совету Грейтхауса и сразу перейти в наступление, пусть в руках у него — всего лишь маленький острый кинжал. — Мисс Хестер, несомненно, обрадуется компании.
Мэтью вдруг опротивел этот человек. Разве не грех — получить образование, работать не покладая рук и дослужиться до адвоката, чтобы потом в один миг пустить всю жизнь под откос? Он пытался покончить с собой, говорила вдова Шервин. Мэтью наклонился, поднял с земли мешки… и вдруг ощутил на плечах поразительно крепкую для пьяницы хватку Кипперинга. Не успел он опомниться, как адвокат поволок его по пирсу в тень, отбрасываемую мачтами и корпусами купеческих судов — Могучих Стен Империи.
Вдали от толпы зевак Кипперинг ослабил хватку, но руку с левого плеча Мэтью не убрал. Придвинувшись вплотную и сверля его испытующим взором — решительное лицо адвоката при этом, словно написанное маслом, было чуть тронуто серовато-голубыми мазками, — Кипперинг заговорил быстро и тихо, чтобы слышал только Мэтью:
— Корбетт, я все никак не могу вас раскусить. Пытаюсь, но вы — крепкий орешек. Скажите мне — и отвечайте правдиво, как отвечали бы судье Пауэрсу, — что вам известно о Грейс Хестер?
Мэтью оторопел. Рискуя быть раскушенным, он заупрямился:
— Вы не судья.
— Нет. Но я хочу быть вам другом. А вы усложняете мне эту задачу.
Как бы подчеркивая сказанное, Кипперинг еще сильнее стиснул Мэтью плечо. Ярдах в двадцати от них, на солнце, стояли люди. Кипперинг, конечно, не осмелится махать кулаками у всех на виду, но что он затеял, черт подери?!
— Я буду признателен, если сегодня вы воздержитесь от угроз и рукоприкладства, сэр, — спокойно произнес Мэтью и добавил: — Неужели вам так неймется получить ответ на свой вопрос, что ради этого вы готовы пообщаться с констеблем?
Хватка Кипперинга моментально ослабла. Он немного попятился, отвел взгляд… А потом вдруг распахнул глаза и уставился на Мэтью, словно его озарило:
— Джон Файв все вызнал, верно?! Вот о чем вы беседовали тем вечером в «Терновом кусте»!
Мэтью пожал плечами, сообразив, что балансирует на лезвии бритвы.
— Даже не пытайтесь уйти от ответа, — последовало строгое предостережение. — Он уже сообщил Констанции?
На этот вопрос Мэтью решил ответить как можно честнее:
— Нет.
— Так что же вы с Файвом хотите, а? Денег? Если вы задумали обчистить преподобного, должен вас расстроить: карманы его почти пусты. Я-то думал, этот одноухий кузнец действительно ее любит!
— Любит. Деньги здесь ни при чем.
— А что тогда? — Кипперинг снова навис над ним, однако Мэтью не попятился. — Кто еще знает правду? И как ее узнал Джон?
Мэтью выставил руку ладонью наружу, дабы остановить наступление Кипперинга, — и тот действительно остановился. Речь явно идет о ночных похождениях священника и его рыданиях под домом Полли Блоссом… Пару секунд Мэтью обдумывал ответ, а потом сказал: