Королева Бедлама
Часть 37 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Тело могло и с другого берега принести, — сказал Мэтью, окидывая взглядом обширные, целиком заросшие лесом джерсийские берега. Грейтхаус тем временем взял в руки лопату и собрался вонзить ее в землю. — Мистер Маккаггерс сказал, что парень умер от падения с высоты. Разбил голову и сломал шею. С пологого склона так не упадешь.
— Посмотрим.
Грейтхаус с силой воткнул лопату и откинул в сторону первую порцию земли. Он работал методично и сосредоточенно, опустив голову и глядя только на могилу. Мэтью стало неловко стоять без дела. Останки все равно будут извлечены, хочет он этого или нет… А значит, надо копать. Он взял лопату, стиснул зубы и принялся за работу.
— Господа, — в замешательстве произнес Ормонд через пару минут. — Я вам про этого бедолагу, упокой Господь его душу, все рассказал, можно я пойду? Дел невпроворот…
— Ступайте, конечно. Мы его сразу обратно закопаем, — ответил Грейтхаус, не прекращая работать.
— Большое спасибо. — Ормонд помедлил; в воздухе уже стоял запах разложения. — Если захотите потом умыться, я вам вынесу мыло и ведро воды. — С этими словами он развернулся и быстро пошел прочь.
Через несколько взмахов лопаты Мэтью пожалел, что не захватил с собой носовой платок и уксус, — такой сильный трупный смрад поднялся от земли. В надежде на глоток свежего воздуха Мэтью попятился: его страшно мутило, но расставаться с обедом на виду у Грейтхауса не хотелось. Он вдруг осознал, что нежелание выставить себя слабаком делает его сильнее.
Тут раздался характерный звук: лопата наткнулась на что-то мягкое. Мэтью поморщился и изо всех сил попытался взять себя в руки. Если он все-таки даст слабину, кукурузная похлебка и ветчина еще долго будут ему не милы.
— Ну да, постой там, — понимающе сказал Грейтхаус. — Я сам все сделаю.
Мэтью осознал, что в таком случае никто не станет посвящать его в курс дела.
— Нет, сэр, я помогу, — сказал он, возвращаясь к яме и тому, что в ней лежало.
Останки уже потеряли человеческую форму: казалось, что в яме валяется грязное постельное белье. Длина свертка — приблизительно пять футов и пять дюймов, прикинул Мэтью. Смерть и вода наверняка убавили погибшему юноше не только вес, но и рост. Запах порчи чем-то напоминал вонь древней грязи на дне реки — плотного черного ила, который покрывал вековой слизью бог знает какие тайны и хранил в себе останки множества существ. Мэтью проклял тот день, когда ступил во владения Маккаггерса.
— Что ж, — Грейтхаус отложил лопату в сторону, — зарыли парня не слишком глубоко, но ему, пожалуй, теперь все равно. Готов?
Нет, подумал Мэтью, а вслух ответил:
— Да.
Грейтхаус выудил нож из висевших на пояснице ножен, наклонился и начал вспарывать ткань с того конца, где, по его мнению, была голова. Мэтью тоже нагнулся: трупная вонь, казалось, жгла лицо. По земле мелькнули какие-то тени. Он поднял голову и увидел кружащих над берегом ворон.
Пока Грейтхаус работал ножом, Мэтью заметил нечто странное: саван был испещрен мелкими дырочками с рваными краями, похожими на отверстия от мушкетных пуль.
Срезали первый слой, затем второй. Здесь простыня была желтовато-зеленая — в пятнах от речной воды, конечно, от чего же еще?
Грейтхаус сделал еще несколько движений ножом, а затем ухватился за простыню и медленно потянул на себя. Ткань с треском порвалась и явила миру лицо покойника.
— Ох, — выдавил Грейтхаус, будто ужасаясь людской жестокости.
У Мэтью перехватило дыхание и сердце замерло в груди, но он усилием воли заставил себя смотреть не отворачиваясь.
Не было решительно никакой возможности понять, как выглядел при жизни этот человек. Да, серая плоть еще кое-где сохранилась, но ее было недостаточно, чтобы образовать черты лица. Во лбу чернела пробоина, нос ввалился, в бледных глазницах скопилось что-то желтое и сухое. Череп облепили русые волосы. Последней издевкой судьбы торчал на затылке непокорный вихор. Рот покойника был разинут: внутри виднелись обломки зубов и обескровленный, жуткого белого цвета с восковым отливом язык. Именно это зрелище — вид последнего вдоха, с которым внутрь попала речная вода, песок и скрывающий тайны склизкий ил, — заставило Мэтью похолодеть, невзирая на палящий зной, и отвернуться к лесу.
— Отрежу-ка еще немного, — с заметным трудом выдавил Грейтхаус и вновь заработал ножом: как можно аккуратнее, с почтением к усопшему.
Когда они полностью убрали саван, взору предстала усохшая жертва во всем ужасе убийства: колени согнуты, точно в молитве, тонкие руки скрещены на груди по христианской традиции, — видимо, так их уложил Зед, когда убрал все путы. На трупе была сорочка — некогда белая, но теперь в миазматических серо-зеленых пятнах и черных разводах. После осмотра Маккаггерс не стал застегивать сорочку, и Мэтью с Грейтхаусом увидели четыре колотые раны, ярко-багровые на коже цвета порченного молока: три — на груди и одна — у основания шеи. Также на трупе были бриджи, цветом и видом теперь напоминавшие грязь, и коричневые сапоги.
Мэтью пришлось зажать нос и рот ладонью — такой невыносимый смрад поднимался из ямы. Краем глаза он заметил движение на ближайшем дереве: несколько ворон опустились на ветви и замерли в ожидании.
— Ага, вот кусок веревки.
Грейтхаус осторожно потянул ее на себя, не успев сообразить, что она прилипла к разложившейся плоти на груди: вслед за веревкой, точно расплавленный сыр, потянулась полоска кожи. Веревка оказалась тонкой, но крепкой, растрепанной на концах.
— Следы на запястьях видишь?
— Да, — ответил Мэтью, но нагибаться, чтобы рассмотреть получше, не стал. Однако кое-что привлекло его внимание. — На левой руке нет большого пальца!
— Только одной фаланги. И травма, похоже, старая — кость вон как сгладилась. — Грейтхаус осмелился ее потрогать и тут же перенес руку к одной из колотых ран на груди: Мэтью в ужасе решил, что сейчас тот сунет палец в багровеющее отверстие (и это, несомненно, стало бы последней каплей для неподготовленного желудка), но Грейтхаус лишь начертил в воздухе круг. — Лично я вижу только четыре раны, но переворачивать труп, с твоего позволения, не буду. Поверим мистеру Маккаггерсу на слово. — Он убрал руку и поднял на Мэтью глаза, красные, как будто он долго простоял в густом и едком дыму. — Должен сказать, что мне уже доводилось видеть нечто подобное. Утверждать не берусь, но…
Мэтью вскрикнул и резко отшатнулся от края ямы. Глаза у него были размером с тарелки из мастерской Стокли. То ли знойный воздух так покачнулся, то ли из могилы поднимались трупные миазмы, но на долю секунды его посетило странное наважденье: покойника будто сотрясла мелкая дрожь.
— Что такое? — Грейтхаус моментально вскочил на ноги. — Что с тобой?
— Он пошевелился, — прошептал Мэтью.
— Пошевелился? — Грейтхаус на всякий случай обернулся, однако труп лежал неподвижно, как и положено трупу. — Ты спятил?! Он мертвее короля Якова!
Они уставились на труп и тут уж оба ясно увидели, как тело задрожало, будто пробуждаясь от смертного сна. Несмотря на охватившее Мэтью оцепенение, он подметил, что дрожь эта скорее напоминает вибрацию, нежели движение мышц и сухожилий, которые в данном случае давно превратились в студень.
Грейтхаус шагнул к могиле. Мэтью остался на месте, однако различил ужасающий не то шорох, не то хруст, от которого волосы вздыбились на затылке.
Наконец Грейтхаус сообразил, в чем дело, и быстро схватился за лопату, но в этот самый миг из продавленного носа и разинутого рта покойника хлынуло разъяренное полчище светло-рыжих тараканов. Они метались по безглазому лицу и вытекали из ран на груди, словно янтарные капли крови. Видно, насекомых побеспокоило сотрясение тела, когда распарывали простыню, а может, неприятный солнечный жар погнал их прочь из стылого банкетного зала… Теперь Мэтью понял, откуда взялись дырочки в саване.
Грейтхаус начал спешно закидывать яму землей — будто в могиле ему померещились рога выбирающегося из преисподней черта. С трупом теперь можно было не церемониться, ведь душа давно покинула эту погребенную под землей оболочку и отлетела в лучший мир. Мэтью поспешил помочь Грейтхаусу, и вместе они сперва закидали землей лицо — маску из кишащих тараканов, — а затем и тело. Когда над могилой вновь вырос холмик, Грейтхаус отбросил в сторону лопату и молча ушел вниз, к реке. Там он встал на колени у кромки воды и начал умываться, а Мэтью тем временем сел на валун и подставил жаркому солнцу покрывшееся холодным потом лицо.
Когда Грейтхаус вернулся, Мэтью подумал, что тот разом постарел лет на пять: он с трудом волочил ноги, под глазами лежали тени, лицо одрябло. Встав между Мэтью и могилой, он украдкой покосился на холмик — не выползает ли кто оттуда? — едва заметно поежился и присел на камень в нескольких футах от Мэтью.
— Ты молодец, — сказал он.
— Да и вы не оплошали.
— Я ведь хотел ему карманы обыскать.
— Да?..
— Нет. Не очень-то хотел. Да и убийцы его обчистили как пить дать — еще до того, как связали.
— Лиллехорн или Зед тоже наверняка проверили одежду, — сказал Мэтью. — Ну, насколько это было возможно.
— Наверняка, — кивнул Грейтхаус.
Он посмотрел на ворон: те покинули ветви дерева и опять кружили над берегом. Время от времени они пронзительно каркали, словно грабители, которых ограбили.
Мэтью тоже принялся наблюдать за их полетом. Небо теперь казалось скорее белым, нежели светло-голубым, и река приобрела свинцовый оттенок. Зной становился тяжелым и удушливым. На другом берегу реки гулял и гнул деревья сильный ветер, но там, где сидели путники, не было ни дуновения: воздух висел неподвижной пеленой и все еще пах смертью.
Грейтхаус сказал:
— Я видел уже два таких трупа. Оба в Англии. Разумеется, я не уверен, что все именно так и было… Гадать можно сколько угодно: парня могли убить разбойники с большой дороги или разъяренные завсегдатаи трактира, которых он обжулил в карты… Только все эти истории не объяснят, зачем его связали. — Он потер костяшки пальцев и уставился на реку. — Словом, думается мне… мы с миссис Герральд можем знать, чьих это рук дело.
— Вы знаете, кто убийца?!
— Вероятно, мне известен… как бы лучше выразиться? — идейный вдохновитель. Тот, кто придумал и создал эту методу. Он может не присутствовать здесь физически, но в наших краях явно орудуют его последователи.
— Если вы знаете, кто это, нужно сообщить главному констеблю!
— В том-то и вся загвоздка. Я ничего не знаю наверняка. И даже если я пойду к Лиллехорну, едва ли он сможет что-то сделать. — Грейтхаус обратил взгляд на Мэтью. — Профессор Фелл… когда-нибудь слышали об этом человеке?
— Нет. А должен был?
Грейтхаус помотал головой:
— Вряд ли, разве что Натаниел… судья Пауэрс мог упоминать при тебе этого субъекта.
Мэтью в растерянности нахмурил лоб:
— При чем тут судья Пауэрс?
— Натаниел оказался в Нью-Йорке по милости профессора Фелла, — последовал ответ. — Он решил вывезти семью из Англии — ради их же безопасности. В Лондоне у него была своя практика, множество клиентов, однако все это пришлось бросить, поскольку он прогневил профессора Фелла: посадил за решетку его приспешника. Тот, кто перешел дорогу профессору Феллу, не жилец на этом свете. Только за океаном… А впрочем, и тут…
— Значит, профессор Фелл — преступник?
— Преступник! — тихо повторил Грейтхаус с горькой усмешкой, которая быстро исчезла с его лица. — А Лондон — это россыпь убогих хижин. Темза — ручеек. Королева Анна — старушка в красивом резном креслице. Да, профессор Фелл — преступник. Никто не знает его имени и возраста. Никто не знает даже, мужчина «он» или женщина и действительно ли «он» преподает в каком-то учебном заведении или университете. Никто никогда его не видел и не может описать его внешность, но поверь мне на слово: когда сегодня ты смотрел на труп этого юноши, ты видел плод его ума.
Грейтхаус умолк, и Мэтью тоже молчал — ждал продолжения.
— Существует подпольный преступный мир, который тебе и не снился. Даже «Газетт» не под силу его обрисовать. — Взор Грейтхауса потемнел; он был устремлен в пустоту, но, казалось, видел нечто такое, что вызывало страх и омерзение даже в его отважном сердце. — Он есть в Англии и во всей Европе со времен… бог знает с каких времен. Нам известны имена лишь самых отпетых его представителей. Господин Джеки Блю. Братья Тэкер. Огастес Понс. Мадам Чилейни. Эти люди промышляют подлогом, фальшивомонетничеством, кражей государственных и личных бумаг, шантажом, похищениями, поджогами, заказными убийствами — словом, заколачивают деньги всеми правдами и неправдами. На протяжении многих лет они сражались за территории — отвоевывали себе места за столом поближе к жареному поросенку. Эти криминальные междоусобицы были жестоки, кровавы и ровным счетом ничего им не давали. Однако в последнее время все стало меняться. Лет пятнадцать назад появился профессор Фелл; откуда — мы не знаем. Коварством, умом и немалой кровью он сумел объединить враждующих уголовников в эдакий криминальный парламент.
Мэтью по-прежнему молчал. Он весь превратился в слух.
— Как именно Феллу удалось стать их главарем — неизвестно. У нас есть информанты, но поступающие от них сведения ненадежны. Птички то и дело исчезают из клеток — совершенно, казалось бы, надежных и хорошо запертых. Первого запихнули в сундук и бросили в трюм корабля, направлявшегося в Абердин. Вторую мы нашли в мешке с камнями на дне реки Черуэлл — точнее, какой-то незадачливый купальщик нашел, спустя месяц после ее бесследного исчезновения. Ты уже знаешь, как выглядели трупы…
— Множественные ножевые ранения, — сообразил Мэтью, — нанесенные клинками разных форм и размеров.
— Мужчине досталось двадцать шесть ударов, женщине — двадцать два. Обоим проломили череп. И связали за спиной руки. Убийцы хотели, чтобы жертв рано или поздно нашли: таким образом они демонстрировали свою силу. У нас есть теория…
Грейтхаус умолк, не решаясь продолжать, и Мэтью сказал:
— Хотелось бы ее услышать.
— Теорию предложила миссис Герральд. Она обратила внимание, что жертв кололи спереди и сзади, но всегда выше пояса. Она думает, что Фелл придумал такое наказание для обидчиков и ослушников: прогонять их через строй палачей, каждый из которых наносит жертве удар. Возможно, перед началом действа происходит нечто вроде суда. Человека, обвиненного в нарушении кодекса чести или молчания, прогоняют через строй, а перед самой смертью проламывают ему череп. Весьма действенный способ заручиться верностью всех членов группировки, как считаешь?
Мэтью ничего не сказал.
— А может, никакого строя нет, — продолжал Грейтхаус. — Нарушителя просто загоняют в комнату, и все набрасываются на него, как дикие псы. Но зачем тогда путы на руках? Видимо, предполагается, что жертва должна из последних сил бежать — или ковылять, — сознавая, что спасения нет и что смерть будет медленной и мучительной, сколько бы раз ни пришлось пройти по дьявольскому коридору. — Лицо Грейтхауса исказила гримаса отвращения: он словно воочию увидел освещенное факелами подземелье, где отблески пламени играют на острых клинках и одна-единственная тень мечется, моля о пощаде, среди множества других теней. — Разумеется, должны быть и другие жертвы, просто их тела пока не найдены или уничтожены. А может, Фелл еще только приступил к исполнению своей задумки — созданию криминальной империи, которая охватит все континенты. Акулы помельче — тоже, впрочем, по-своему смертоносные — собрались под началом большой акулы и вот приплыли сюда, в эту реку, чтобы скормить рыбам этого юношу… за что? За ослушание? За отказ кланяться и лизать им сапоги? Не знаю… Возможно, его убили за какой-нибудь пустяк — просто в назиданье остальным, для острастки.
Грейтхаус отер рот тыльной стороной кисти и ссутулился. Какое-то время он молчал; вороны в небе каркали все тише. Наконец он сказал: «Ладно, идем отсюда» — и с этими словами молча зашагал прочь.
На обратном пути через сад Мэтью, несший грязные лопаты, спросил:
— Посмотрим.
Грейтхаус с силой воткнул лопату и откинул в сторону первую порцию земли. Он работал методично и сосредоточенно, опустив голову и глядя только на могилу. Мэтью стало неловко стоять без дела. Останки все равно будут извлечены, хочет он этого или нет… А значит, надо копать. Он взял лопату, стиснул зубы и принялся за работу.
— Господа, — в замешательстве произнес Ормонд через пару минут. — Я вам про этого бедолагу, упокой Господь его душу, все рассказал, можно я пойду? Дел невпроворот…
— Ступайте, конечно. Мы его сразу обратно закопаем, — ответил Грейтхаус, не прекращая работать.
— Большое спасибо. — Ормонд помедлил; в воздухе уже стоял запах разложения. — Если захотите потом умыться, я вам вынесу мыло и ведро воды. — С этими словами он развернулся и быстро пошел прочь.
Через несколько взмахов лопаты Мэтью пожалел, что не захватил с собой носовой платок и уксус, — такой сильный трупный смрад поднялся от земли. В надежде на глоток свежего воздуха Мэтью попятился: его страшно мутило, но расставаться с обедом на виду у Грейтхауса не хотелось. Он вдруг осознал, что нежелание выставить себя слабаком делает его сильнее.
Тут раздался характерный звук: лопата наткнулась на что-то мягкое. Мэтью поморщился и изо всех сил попытался взять себя в руки. Если он все-таки даст слабину, кукурузная похлебка и ветчина еще долго будут ему не милы.
— Ну да, постой там, — понимающе сказал Грейтхаус. — Я сам все сделаю.
Мэтью осознал, что в таком случае никто не станет посвящать его в курс дела.
— Нет, сэр, я помогу, — сказал он, возвращаясь к яме и тому, что в ней лежало.
Останки уже потеряли человеческую форму: казалось, что в яме валяется грязное постельное белье. Длина свертка — приблизительно пять футов и пять дюймов, прикинул Мэтью. Смерть и вода наверняка убавили погибшему юноше не только вес, но и рост. Запах порчи чем-то напоминал вонь древней грязи на дне реки — плотного черного ила, который покрывал вековой слизью бог знает какие тайны и хранил в себе останки множества существ. Мэтью проклял тот день, когда ступил во владения Маккаггерса.
— Что ж, — Грейтхаус отложил лопату в сторону, — зарыли парня не слишком глубоко, но ему, пожалуй, теперь все равно. Готов?
Нет, подумал Мэтью, а вслух ответил:
— Да.
Грейтхаус выудил нож из висевших на пояснице ножен, наклонился и начал вспарывать ткань с того конца, где, по его мнению, была голова. Мэтью тоже нагнулся: трупная вонь, казалось, жгла лицо. По земле мелькнули какие-то тени. Он поднял голову и увидел кружащих над берегом ворон.
Пока Грейтхаус работал ножом, Мэтью заметил нечто странное: саван был испещрен мелкими дырочками с рваными краями, похожими на отверстия от мушкетных пуль.
Срезали первый слой, затем второй. Здесь простыня была желтовато-зеленая — в пятнах от речной воды, конечно, от чего же еще?
Грейтхаус сделал еще несколько движений ножом, а затем ухватился за простыню и медленно потянул на себя. Ткань с треском порвалась и явила миру лицо покойника.
— Ох, — выдавил Грейтхаус, будто ужасаясь людской жестокости.
У Мэтью перехватило дыхание и сердце замерло в груди, но он усилием воли заставил себя смотреть не отворачиваясь.
Не было решительно никакой возможности понять, как выглядел при жизни этот человек. Да, серая плоть еще кое-где сохранилась, но ее было недостаточно, чтобы образовать черты лица. Во лбу чернела пробоина, нос ввалился, в бледных глазницах скопилось что-то желтое и сухое. Череп облепили русые волосы. Последней издевкой судьбы торчал на затылке непокорный вихор. Рот покойника был разинут: внутри виднелись обломки зубов и обескровленный, жуткого белого цвета с восковым отливом язык. Именно это зрелище — вид последнего вдоха, с которым внутрь попала речная вода, песок и скрывающий тайны склизкий ил, — заставило Мэтью похолодеть, невзирая на палящий зной, и отвернуться к лесу.
— Отрежу-ка еще немного, — с заметным трудом выдавил Грейтхаус и вновь заработал ножом: как можно аккуратнее, с почтением к усопшему.
Когда они полностью убрали саван, взору предстала усохшая жертва во всем ужасе убийства: колени согнуты, точно в молитве, тонкие руки скрещены на груди по христианской традиции, — видимо, так их уложил Зед, когда убрал все путы. На трупе была сорочка — некогда белая, но теперь в миазматических серо-зеленых пятнах и черных разводах. После осмотра Маккаггерс не стал застегивать сорочку, и Мэтью с Грейтхаусом увидели четыре колотые раны, ярко-багровые на коже цвета порченного молока: три — на груди и одна — у основания шеи. Также на трупе были бриджи, цветом и видом теперь напоминавшие грязь, и коричневые сапоги.
Мэтью пришлось зажать нос и рот ладонью — такой невыносимый смрад поднимался из ямы. Краем глаза он заметил движение на ближайшем дереве: несколько ворон опустились на ветви и замерли в ожидании.
— Ага, вот кусок веревки.
Грейтхаус осторожно потянул ее на себя, не успев сообразить, что она прилипла к разложившейся плоти на груди: вслед за веревкой, точно расплавленный сыр, потянулась полоска кожи. Веревка оказалась тонкой, но крепкой, растрепанной на концах.
— Следы на запястьях видишь?
— Да, — ответил Мэтью, но нагибаться, чтобы рассмотреть получше, не стал. Однако кое-что привлекло его внимание. — На левой руке нет большого пальца!
— Только одной фаланги. И травма, похоже, старая — кость вон как сгладилась. — Грейтхаус осмелился ее потрогать и тут же перенес руку к одной из колотых ран на груди: Мэтью в ужасе решил, что сейчас тот сунет палец в багровеющее отверстие (и это, несомненно, стало бы последней каплей для неподготовленного желудка), но Грейтхаус лишь начертил в воздухе круг. — Лично я вижу только четыре раны, но переворачивать труп, с твоего позволения, не буду. Поверим мистеру Маккаггерсу на слово. — Он убрал руку и поднял на Мэтью глаза, красные, как будто он долго простоял в густом и едком дыму. — Должен сказать, что мне уже доводилось видеть нечто подобное. Утверждать не берусь, но…
Мэтью вскрикнул и резко отшатнулся от края ямы. Глаза у него были размером с тарелки из мастерской Стокли. То ли знойный воздух так покачнулся, то ли из могилы поднимались трупные миазмы, но на долю секунды его посетило странное наважденье: покойника будто сотрясла мелкая дрожь.
— Что такое? — Грейтхаус моментально вскочил на ноги. — Что с тобой?
— Он пошевелился, — прошептал Мэтью.
— Пошевелился? — Грейтхаус на всякий случай обернулся, однако труп лежал неподвижно, как и положено трупу. — Ты спятил?! Он мертвее короля Якова!
Они уставились на труп и тут уж оба ясно увидели, как тело задрожало, будто пробуждаясь от смертного сна. Несмотря на охватившее Мэтью оцепенение, он подметил, что дрожь эта скорее напоминает вибрацию, нежели движение мышц и сухожилий, которые в данном случае давно превратились в студень.
Грейтхаус шагнул к могиле. Мэтью остался на месте, однако различил ужасающий не то шорох, не то хруст, от которого волосы вздыбились на затылке.
Наконец Грейтхаус сообразил, в чем дело, и быстро схватился за лопату, но в этот самый миг из продавленного носа и разинутого рта покойника хлынуло разъяренное полчище светло-рыжих тараканов. Они метались по безглазому лицу и вытекали из ран на груди, словно янтарные капли крови. Видно, насекомых побеспокоило сотрясение тела, когда распарывали простыню, а может, неприятный солнечный жар погнал их прочь из стылого банкетного зала… Теперь Мэтью понял, откуда взялись дырочки в саване.
Грейтхаус начал спешно закидывать яму землей — будто в могиле ему померещились рога выбирающегося из преисподней черта. С трупом теперь можно было не церемониться, ведь душа давно покинула эту погребенную под землей оболочку и отлетела в лучший мир. Мэтью поспешил помочь Грейтхаусу, и вместе они сперва закидали землей лицо — маску из кишащих тараканов, — а затем и тело. Когда над могилой вновь вырос холмик, Грейтхаус отбросил в сторону лопату и молча ушел вниз, к реке. Там он встал на колени у кромки воды и начал умываться, а Мэтью тем временем сел на валун и подставил жаркому солнцу покрывшееся холодным потом лицо.
Когда Грейтхаус вернулся, Мэтью подумал, что тот разом постарел лет на пять: он с трудом волочил ноги, под глазами лежали тени, лицо одрябло. Встав между Мэтью и могилой, он украдкой покосился на холмик — не выползает ли кто оттуда? — едва заметно поежился и присел на камень в нескольких футах от Мэтью.
— Ты молодец, — сказал он.
— Да и вы не оплошали.
— Я ведь хотел ему карманы обыскать.
— Да?..
— Нет. Не очень-то хотел. Да и убийцы его обчистили как пить дать — еще до того, как связали.
— Лиллехорн или Зед тоже наверняка проверили одежду, — сказал Мэтью. — Ну, насколько это было возможно.
— Наверняка, — кивнул Грейтхаус.
Он посмотрел на ворон: те покинули ветви дерева и опять кружили над берегом. Время от времени они пронзительно каркали, словно грабители, которых ограбили.
Мэтью тоже принялся наблюдать за их полетом. Небо теперь казалось скорее белым, нежели светло-голубым, и река приобрела свинцовый оттенок. Зной становился тяжелым и удушливым. На другом берегу реки гулял и гнул деревья сильный ветер, но там, где сидели путники, не было ни дуновения: воздух висел неподвижной пеленой и все еще пах смертью.
Грейтхаус сказал:
— Я видел уже два таких трупа. Оба в Англии. Разумеется, я не уверен, что все именно так и было… Гадать можно сколько угодно: парня могли убить разбойники с большой дороги или разъяренные завсегдатаи трактира, которых он обжулил в карты… Только все эти истории не объяснят, зачем его связали. — Он потер костяшки пальцев и уставился на реку. — Словом, думается мне… мы с миссис Герральд можем знать, чьих это рук дело.
— Вы знаете, кто убийца?!
— Вероятно, мне известен… как бы лучше выразиться? — идейный вдохновитель. Тот, кто придумал и создал эту методу. Он может не присутствовать здесь физически, но в наших краях явно орудуют его последователи.
— Если вы знаете, кто это, нужно сообщить главному констеблю!
— В том-то и вся загвоздка. Я ничего не знаю наверняка. И даже если я пойду к Лиллехорну, едва ли он сможет что-то сделать. — Грейтхаус обратил взгляд на Мэтью. — Профессор Фелл… когда-нибудь слышали об этом человеке?
— Нет. А должен был?
Грейтхаус помотал головой:
— Вряд ли, разве что Натаниел… судья Пауэрс мог упоминать при тебе этого субъекта.
Мэтью в растерянности нахмурил лоб:
— При чем тут судья Пауэрс?
— Натаниел оказался в Нью-Йорке по милости профессора Фелла, — последовал ответ. — Он решил вывезти семью из Англии — ради их же безопасности. В Лондоне у него была своя практика, множество клиентов, однако все это пришлось бросить, поскольку он прогневил профессора Фелла: посадил за решетку его приспешника. Тот, кто перешел дорогу профессору Феллу, не жилец на этом свете. Только за океаном… А впрочем, и тут…
— Значит, профессор Фелл — преступник?
— Преступник! — тихо повторил Грейтхаус с горькой усмешкой, которая быстро исчезла с его лица. — А Лондон — это россыпь убогих хижин. Темза — ручеек. Королева Анна — старушка в красивом резном креслице. Да, профессор Фелл — преступник. Никто не знает его имени и возраста. Никто не знает даже, мужчина «он» или женщина и действительно ли «он» преподает в каком-то учебном заведении или университете. Никто никогда его не видел и не может описать его внешность, но поверь мне на слово: когда сегодня ты смотрел на труп этого юноши, ты видел плод его ума.
Грейтхаус умолк, и Мэтью тоже молчал — ждал продолжения.
— Существует подпольный преступный мир, который тебе и не снился. Даже «Газетт» не под силу его обрисовать. — Взор Грейтхауса потемнел; он был устремлен в пустоту, но, казалось, видел нечто такое, что вызывало страх и омерзение даже в его отважном сердце. — Он есть в Англии и во всей Европе со времен… бог знает с каких времен. Нам известны имена лишь самых отпетых его представителей. Господин Джеки Блю. Братья Тэкер. Огастес Понс. Мадам Чилейни. Эти люди промышляют подлогом, фальшивомонетничеством, кражей государственных и личных бумаг, шантажом, похищениями, поджогами, заказными убийствами — словом, заколачивают деньги всеми правдами и неправдами. На протяжении многих лет они сражались за территории — отвоевывали себе места за столом поближе к жареному поросенку. Эти криминальные междоусобицы были жестоки, кровавы и ровным счетом ничего им не давали. Однако в последнее время все стало меняться. Лет пятнадцать назад появился профессор Фелл; откуда — мы не знаем. Коварством, умом и немалой кровью он сумел объединить враждующих уголовников в эдакий криминальный парламент.
Мэтью по-прежнему молчал. Он весь превратился в слух.
— Как именно Феллу удалось стать их главарем — неизвестно. У нас есть информанты, но поступающие от них сведения ненадежны. Птички то и дело исчезают из клеток — совершенно, казалось бы, надежных и хорошо запертых. Первого запихнули в сундук и бросили в трюм корабля, направлявшегося в Абердин. Вторую мы нашли в мешке с камнями на дне реки Черуэлл — точнее, какой-то незадачливый купальщик нашел, спустя месяц после ее бесследного исчезновения. Ты уже знаешь, как выглядели трупы…
— Множественные ножевые ранения, — сообразил Мэтью, — нанесенные клинками разных форм и размеров.
— Мужчине досталось двадцать шесть ударов, женщине — двадцать два. Обоим проломили череп. И связали за спиной руки. Убийцы хотели, чтобы жертв рано или поздно нашли: таким образом они демонстрировали свою силу. У нас есть теория…
Грейтхаус умолк, не решаясь продолжать, и Мэтью сказал:
— Хотелось бы ее услышать.
— Теорию предложила миссис Герральд. Она обратила внимание, что жертв кололи спереди и сзади, но всегда выше пояса. Она думает, что Фелл придумал такое наказание для обидчиков и ослушников: прогонять их через строй палачей, каждый из которых наносит жертве удар. Возможно, перед началом действа происходит нечто вроде суда. Человека, обвиненного в нарушении кодекса чести или молчания, прогоняют через строй, а перед самой смертью проламывают ему череп. Весьма действенный способ заручиться верностью всех членов группировки, как считаешь?
Мэтью ничего не сказал.
— А может, никакого строя нет, — продолжал Грейтхаус. — Нарушителя просто загоняют в комнату, и все набрасываются на него, как дикие псы. Но зачем тогда путы на руках? Видимо, предполагается, что жертва должна из последних сил бежать — или ковылять, — сознавая, что спасения нет и что смерть будет медленной и мучительной, сколько бы раз ни пришлось пройти по дьявольскому коридору. — Лицо Грейтхауса исказила гримаса отвращения: он словно воочию увидел освещенное факелами подземелье, где отблески пламени играют на острых клинках и одна-единственная тень мечется, моля о пощаде, среди множества других теней. — Разумеется, должны быть и другие жертвы, просто их тела пока не найдены или уничтожены. А может, Фелл еще только приступил к исполнению своей задумки — созданию криминальной империи, которая охватит все континенты. Акулы помельче — тоже, впрочем, по-своему смертоносные — собрались под началом большой акулы и вот приплыли сюда, в эту реку, чтобы скормить рыбам этого юношу… за что? За ослушание? За отказ кланяться и лизать им сапоги? Не знаю… Возможно, его убили за какой-нибудь пустяк — просто в назиданье остальным, для острастки.
Грейтхаус отер рот тыльной стороной кисти и ссутулился. Какое-то время он молчал; вороны в небе каркали все тише. Наконец он сказал: «Ладно, идем отсюда» — и с этими словами молча зашагал прочь.
На обратном пути через сад Мэтью, несший грязные лопаты, спросил: