Королева Бедлама
Часть 23 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Приятно тикают, а? — спросил Джон.
— Да…
Джон положил часы на прикроватный столик и принюхался.
— А пахнет чем?
— Маслом тысячелистника. Плечо натрудил.
— Ясно… Мне б тоже пригодилось. И не раз.
Мэтью намазал щетину пеной и начал водить опасной бритвой по щекам. В маленьком зеркале над тазом он видел, что Джон Файв стоит позади него и угрюмо озирается по сторонам. Что же у него на уме? Мэтью не имел ни малейшего понятия.
Наконец Джон откашлялся.
— Пойдем поужинаем.
— Что?
— Ну, ужинать пошли. Я угощаю.
Мэтью принялся брить подбородок, но глаз с приятеля не сводил.
— А с чего вдруг, Джон?
Тот сперва пожал плечами, затем подошел к окну и выглянул на Бродвей.
— Не к лицу оно тебе, обиду-то таить. Знаешь ведь, о чем я толкую.
— Как я понял, ты имеешь в виду нашу размолвку касательно одного дела. Признаюсь честно, я много думал о твоих словах. Про Натана и все прочее. — Мэтью замер, поднеся лезвие к верхней губе. — Я бы хотел, чтобы все сложилось иначе, но изменить ничего не могу. Теперь я просто изо всех сил стараюсь об этом забыть, Джон. Правда.
— То есть и на меня зла не держишь?
Прежде чем ответить, Мэтью закончил с губой.
— Конечно не держу.
— Фух! — с видимым облегчением выдохнул Джон Файв. — Слава богу!
Вот теперь Мэтью стало любопытно. Он ополоснул бритву и отложил ее в сторонку.
— Если ты пришел только узнать, не затаил ли я на тебя обиды, смею заверить: не затаил. Но ведь ты не за тем пришел, верно?
— Нет, не за тем.
Мэтью начал вытирать лицо чистой тряпицей. Когда стало ясно, что просто так Джон Файв не расколется и ему надо задавать наводящие вопросы, Мэтью произнес:
— Что ж, я готов тебя выслушать, если ты готов рассказать.
Джон кивнул. Он потер рукой рот и уставился в пол — по всей видимости, успокаивал таким образом нервы. Мэтью никогда не видел друга в таком состоянии, и оттого его пуще прежнего разбирало любопытство.
— Давай я тебя угощу ужином, — сказал Джон. — Там все и расскажу. Скажем, в «Терновом кусте», в семь вечера?
— «Терновый куст»? Не самое мое любимое заведение.
— А чего? Кормят вкусно, дешево. И мне все на счет записывают.
— Почему бы нам не поговорить прямо здесь?
— Да видишь ли, я по четвергам в половине шестого ужинаю с Констанцией и преподобным Уэйдом. И сегодня мне вдвойне не хочется пропускать трапезу.
— Почему именно сегодня?
Джон втянул воздух и медленно выдохнул.
— Штука в том, — тихо произнес он, — что я хотел поговорить с тобой как раз о преподобном Уэйде. Констанция думает… она думает… — Джон замешкался, пытаясь усилием воли вытолкнуть из себя нужные слова.
— Что она думает? — столь же тихо спросил Мэтью.
Джон поднял на него взгляд — затравленный, измученный:
— Констанция думает, что ее отец сходит с ума.
Слова повисли в воздухе. Где-то на улице женщина — миссис Суэй, соседка — громко звала своего маленького сына Гидди ужинать. Залаяла собака, мимо со скрипом проехала повозка.
— И это еще не все, — продолжал Джон. — С ним что-то неясное творится… Ладно, я побежал, Мэтью. Мне надо их увидеть… понять, что имеет в виду Констанция, своими глазами посмотреть на ее отца. Ты, пожалуйста, приходи в «Терновый куст» к семи, хорошо? Тебе же все равно надо где-то поужинать?
Мэтью планировал ужинать дома, с четой Стокли, но расклад поменялся. Сам-то он никогда бы не пошел в «Терновый куст», однако хорошо понимал, почему Джон Файв выбрал сие сомнительное заведение (помимо того, что получить кредит в этом трактире было проще, чем в любом другом): при желании там можно затеряться в толпе, стать никем. Любители азартных игр и рыскающие по залам проститутки никого, кроме себя, не замечают. И уж точно в подобные заведения никогда не наведается ни преподобный Уэйд, ни его друзья.
— Ну что ж, — сказал Мэтью. — Раз тебе это так нужно, встретимся в семь часов вечера в «Терновом кусте».
— Спасибо! — Джон хотел хлопнуть Мэтью по правому плечу и уже занес руку, но вовремя заметил на коже блестящую масляную пленку. — Ладно, увидимся, — сказал он, и Мэтью открыл ему люк.
Наконец гость ушел. Хм, что же это происходит со священником? Сходит с ума?.. Как это, интересно, проявляется?
«Нам придется его оставить», — сказал Уэйд Вандерброкену, стоя в ночи над трупом.
И все-таки: вместе они отправились или по отдельности? Если вместе, то куда?
Ладно, все по порядку, решил Мэтью. Сперва надо выслушать Джона Файва, а затем уж разбираться, что к чему.
Он аккуратно сложил бритву и убрал ее на место. В голову пришла мысль: порой самое коварное и опасное лежит у нас под самым носом.
Глава 14
Мэтью подошел к «Терновому кусту» чуть раньше семи, а Джон Файв уже поджидал его у входа. На Нью-Йорк, обещая прекрасный вечер, опускались сумерки. Появились первые звезды, дул теплый ветерок, в уличных фонарях горели свечи, а на земле у трактира сидел какой-то человек с разбитым носом и осыпал проклятьями прохожих.
— Черт бы тебя побрал! — прокричал он Мэтью. — Думаешь, одолел меня, а?
Очевидно, человек был не только бит, но и пьян. Он начал с трудом подниматься на ноги, однако Джон Файв поставил сапог ему на плечо и без малейшего труда усадил обратно в грязь.
Входная дверь с резным орнаментом в виде терновых ветвей и пятью прямоугольными стеклянными вставками (три из них были треснувшие) вела в зал, где с потолочных балок свисали фонари. От дыма тысячи трубок эти балки стали черными, словно типографская краска, в воздухе висела пелена дыма. В первом зале — с барной стойкой, сразу бросавшейся в глаза, — за столиками сидели десяток посетителей на разных стадиях алкогольного опьянения, а вокруг них расхаживали, то и дело с карканьем пикируя на жертв, женщины в перьях. Подобное зрелище уже не раз представало взору Мэтью, когда он по ночам выслеживал Эбена Осли. Мэтью знал, что наиболее привлекательные из этих дам — то есть лучше одетые и лучше воспитанные (хотя едва ли местная публика обращала внимание на манеры) — пришли сюда из розового дома Полли Блоссом на Петтикот-лейн, а остальные, весьма запущенного и отчаянного вида, приехали на пароме из Нью-Джерси.
Сразу четыре уличные девки в возрасте от семнадцати до сорока семи накинулись на Джона Файва и Мэтью. Они то и дело облизывались, а томные выражения их размалеванных лиц были так нелепы, что Мэтью едва не расхохотался (но вовремя вспомнил, что считает себя джентльменом). Впрочем, он понимал: работа есть работа, и конкуренция среди проституток чудовищная. Эти дамы прекрасно знали, у кого в кошельке густо, а у кого пусто. Когда Джон Файв помотал головой, а Мэтью выдавил: «Нет, спасибо», они почти одновременно развернулись, пожали плечами, и жизнь пошла своим чередом.
Из второго зала доносились мужские выкрики. Мэтью знал, что именно там собираются завзятые игроки, там — их стихия.
Подошла сонного вида девица с кувшином вина на подносе. Джон Файв сказал:
— Нам бы столик в самом дальнем зале. Мой друг хочет поужинать.
— Бараний пирог с репой, говяжьи мозги с вареной картошкой, — зачитала девица список блюд.
— А можно бараний пирог и вареную картошку? — спросил Мэтью и получил в ответ как нельзя более двусмысленный взгляд, означавший, что возможно многое, но далеко не все.
— И два стакана вина, — добавил Джон. — Портвейна.
Девица удалилась на кухню, а Мэтью проследовал за Джоном в игорный зал, где стеной стоял едкий дым отборного виргинского табака. Из этого сизого тумана взгляд выхватывал силуэты не то людей, не то духов: одни сидели за столами и звонко шлепали на них карты, другие с грохотом метали игральные кости на доски с разноцветными цифрами. Тут в углу прогремел, точно взрыв, оглушительный рев, кто-то с размаху ударил кулаком по дереву и завопил: «А, к черту, Хэллок! Все на черное!»
Мэтью невольно подумал, что обитатели иных сумасшедших домов — бедламов, как их называют, — будут покрепче на голову, чем завсегдатаи «Тернового куста». И уж точно поспокойнее. Вопли стихли, наступило короткое затишье — игроки переворачивали карты, бросали кости, — а затем вновь разверзлась пасть геенны огненной и выпустила наружу жаркое дыхание хаоса. Некоторые игроки приходили сюда не за выигрышем, нет — их манил этот самый миг безотчетной радости или ужаса, столь чистых и могучих, что вся остальная жизнь бледнела в их тени.
— Гляньте! — выкрикнул кто-то слева, когда Мэтью проталкивался сквозь толпу ко входу в дальний зал. — Да это ж Корбетт!
Он обернулся на голос и обнаружил, что стоит у столика для игры в кости, а рядом с ним — два молодых адвоката: Джоплин Поллард и Эндрю Кипперинг, оба уже хорошенько подгуляли и держат в руках кружки с элем. Особое внимание Мэтью обратил на висевшую на левом плече Кипперинга темноволосую и не сказать чтобы совсем уж непривлекательную проститутку лет двадцати; черные, глубоко запавшие глаза ее были пусты, как пепелище на Слоут-лейн.
— Видал, Эндрю? Это он! — с широкой улыбкой возгласил Поллард. — Как есть он! Единственный и неповторимый!
— Да, я — это я, пожалуй, — хмыкнул Мэтью.
— Славный малый! — Поллард ударил его по плечу своей кружкой и плеснул элем ему на сорочку — светло-голубую и последнюю из чистых. — Всегда будь верен себе! Да, Эндрю?
— Всегда! — подтвердил Кипперинг, торжественно поднял кружку и сделал большой глоток. Проститутка прильнула к нему, и Кипперинг милостиво дал хлебнуть и ей.
— А это у нас кто? — На сей раз, когда Поллард махнул кружкой в сторону Джона Файва, Мэтью вовремя успел отскочить. — Погодите минутку! — Поллард повернулся к игральному столу и делавшим ставки игрокам. — Я тоже участвую, эй! Три шиллинга на якорь!
Они играли в широко известную игру «Корабль, капитан и экипаж», в которой игроку, бросающему кости, должны выпасть сперва шесть очков, затем пять, а в конце четыре (то есть «корабль», «капитан» и «экипаж»). Остальные делают ставки на его успех или неудачу. Поллард поставил на «якорь», ожидая, что в первом броске выпадет тройка.
— Мой друг Джон Файв, — сказал Мэтью Полларду, когда тот вновь обернулся к ним. — Джон, это господа Джоплин Поллард и Эндрю Кипперинг, адвокаты.
— Первый бросок! «Экипаж» без «корабля» и туз! — донеслось из-за стола, вслед за чем последовал хаос. Четверка и единица. Затем игроки вновь начали делать ставки, лихорадочно бросая серебряные монеты в железный горшок.
Поллард лишь пожал плечами:
— Да…
Джон положил часы на прикроватный столик и принюхался.
— А пахнет чем?
— Маслом тысячелистника. Плечо натрудил.
— Ясно… Мне б тоже пригодилось. И не раз.
Мэтью намазал щетину пеной и начал водить опасной бритвой по щекам. В маленьком зеркале над тазом он видел, что Джон Файв стоит позади него и угрюмо озирается по сторонам. Что же у него на уме? Мэтью не имел ни малейшего понятия.
Наконец Джон откашлялся.
— Пойдем поужинаем.
— Что?
— Ну, ужинать пошли. Я угощаю.
Мэтью принялся брить подбородок, но глаз с приятеля не сводил.
— А с чего вдруг, Джон?
Тот сперва пожал плечами, затем подошел к окну и выглянул на Бродвей.
— Не к лицу оно тебе, обиду-то таить. Знаешь ведь, о чем я толкую.
— Как я понял, ты имеешь в виду нашу размолвку касательно одного дела. Признаюсь честно, я много думал о твоих словах. Про Натана и все прочее. — Мэтью замер, поднеся лезвие к верхней губе. — Я бы хотел, чтобы все сложилось иначе, но изменить ничего не могу. Теперь я просто изо всех сил стараюсь об этом забыть, Джон. Правда.
— То есть и на меня зла не держишь?
Прежде чем ответить, Мэтью закончил с губой.
— Конечно не держу.
— Фух! — с видимым облегчением выдохнул Джон Файв. — Слава богу!
Вот теперь Мэтью стало любопытно. Он ополоснул бритву и отложил ее в сторонку.
— Если ты пришел только узнать, не затаил ли я на тебя обиды, смею заверить: не затаил. Но ведь ты не за тем пришел, верно?
— Нет, не за тем.
Мэтью начал вытирать лицо чистой тряпицей. Когда стало ясно, что просто так Джон Файв не расколется и ему надо задавать наводящие вопросы, Мэтью произнес:
— Что ж, я готов тебя выслушать, если ты готов рассказать.
Джон кивнул. Он потер рукой рот и уставился в пол — по всей видимости, успокаивал таким образом нервы. Мэтью никогда не видел друга в таком состоянии, и оттого его пуще прежнего разбирало любопытство.
— Давай я тебя угощу ужином, — сказал Джон. — Там все и расскажу. Скажем, в «Терновом кусте», в семь вечера?
— «Терновый куст»? Не самое мое любимое заведение.
— А чего? Кормят вкусно, дешево. И мне все на счет записывают.
— Почему бы нам не поговорить прямо здесь?
— Да видишь ли, я по четвергам в половине шестого ужинаю с Констанцией и преподобным Уэйдом. И сегодня мне вдвойне не хочется пропускать трапезу.
— Почему именно сегодня?
Джон втянул воздух и медленно выдохнул.
— Штука в том, — тихо произнес он, — что я хотел поговорить с тобой как раз о преподобном Уэйде. Констанция думает… она думает… — Джон замешкался, пытаясь усилием воли вытолкнуть из себя нужные слова.
— Что она думает? — столь же тихо спросил Мэтью.
Джон поднял на него взгляд — затравленный, измученный:
— Констанция думает, что ее отец сходит с ума.
Слова повисли в воздухе. Где-то на улице женщина — миссис Суэй, соседка — громко звала своего маленького сына Гидди ужинать. Залаяла собака, мимо со скрипом проехала повозка.
— И это еще не все, — продолжал Джон. — С ним что-то неясное творится… Ладно, я побежал, Мэтью. Мне надо их увидеть… понять, что имеет в виду Констанция, своими глазами посмотреть на ее отца. Ты, пожалуйста, приходи в «Терновый куст» к семи, хорошо? Тебе же все равно надо где-то поужинать?
Мэтью планировал ужинать дома, с четой Стокли, но расклад поменялся. Сам-то он никогда бы не пошел в «Терновый куст», однако хорошо понимал, почему Джон Файв выбрал сие сомнительное заведение (помимо того, что получить кредит в этом трактире было проще, чем в любом другом): при желании там можно затеряться в толпе, стать никем. Любители азартных игр и рыскающие по залам проститутки никого, кроме себя, не замечают. И уж точно в подобные заведения никогда не наведается ни преподобный Уэйд, ни его друзья.
— Ну что ж, — сказал Мэтью. — Раз тебе это так нужно, встретимся в семь часов вечера в «Терновом кусте».
— Спасибо! — Джон хотел хлопнуть Мэтью по правому плечу и уже занес руку, но вовремя заметил на коже блестящую масляную пленку. — Ладно, увидимся, — сказал он, и Мэтью открыл ему люк.
Наконец гость ушел. Хм, что же это происходит со священником? Сходит с ума?.. Как это, интересно, проявляется?
«Нам придется его оставить», — сказал Уэйд Вандерброкену, стоя в ночи над трупом.
И все-таки: вместе они отправились или по отдельности? Если вместе, то куда?
Ладно, все по порядку, решил Мэтью. Сперва надо выслушать Джона Файва, а затем уж разбираться, что к чему.
Он аккуратно сложил бритву и убрал ее на место. В голову пришла мысль: порой самое коварное и опасное лежит у нас под самым носом.
Глава 14
Мэтью подошел к «Терновому кусту» чуть раньше семи, а Джон Файв уже поджидал его у входа. На Нью-Йорк, обещая прекрасный вечер, опускались сумерки. Появились первые звезды, дул теплый ветерок, в уличных фонарях горели свечи, а на земле у трактира сидел какой-то человек с разбитым носом и осыпал проклятьями прохожих.
— Черт бы тебя побрал! — прокричал он Мэтью. — Думаешь, одолел меня, а?
Очевидно, человек был не только бит, но и пьян. Он начал с трудом подниматься на ноги, однако Джон Файв поставил сапог ему на плечо и без малейшего труда усадил обратно в грязь.
Входная дверь с резным орнаментом в виде терновых ветвей и пятью прямоугольными стеклянными вставками (три из них были треснувшие) вела в зал, где с потолочных балок свисали фонари. От дыма тысячи трубок эти балки стали черными, словно типографская краска, в воздухе висела пелена дыма. В первом зале — с барной стойкой, сразу бросавшейся в глаза, — за столиками сидели десяток посетителей на разных стадиях алкогольного опьянения, а вокруг них расхаживали, то и дело с карканьем пикируя на жертв, женщины в перьях. Подобное зрелище уже не раз представало взору Мэтью, когда он по ночам выслеживал Эбена Осли. Мэтью знал, что наиболее привлекательные из этих дам — то есть лучше одетые и лучше воспитанные (хотя едва ли местная публика обращала внимание на манеры) — пришли сюда из розового дома Полли Блоссом на Петтикот-лейн, а остальные, весьма запущенного и отчаянного вида, приехали на пароме из Нью-Джерси.
Сразу четыре уличные девки в возрасте от семнадцати до сорока семи накинулись на Джона Файва и Мэтью. Они то и дело облизывались, а томные выражения их размалеванных лиц были так нелепы, что Мэтью едва не расхохотался (но вовремя вспомнил, что считает себя джентльменом). Впрочем, он понимал: работа есть работа, и конкуренция среди проституток чудовищная. Эти дамы прекрасно знали, у кого в кошельке густо, а у кого пусто. Когда Джон Файв помотал головой, а Мэтью выдавил: «Нет, спасибо», они почти одновременно развернулись, пожали плечами, и жизнь пошла своим чередом.
Из второго зала доносились мужские выкрики. Мэтью знал, что именно там собираются завзятые игроки, там — их стихия.
Подошла сонного вида девица с кувшином вина на подносе. Джон Файв сказал:
— Нам бы столик в самом дальнем зале. Мой друг хочет поужинать.
— Бараний пирог с репой, говяжьи мозги с вареной картошкой, — зачитала девица список блюд.
— А можно бараний пирог и вареную картошку? — спросил Мэтью и получил в ответ как нельзя более двусмысленный взгляд, означавший, что возможно многое, но далеко не все.
— И два стакана вина, — добавил Джон. — Портвейна.
Девица удалилась на кухню, а Мэтью проследовал за Джоном в игорный зал, где стеной стоял едкий дым отборного виргинского табака. Из этого сизого тумана взгляд выхватывал силуэты не то людей, не то духов: одни сидели за столами и звонко шлепали на них карты, другие с грохотом метали игральные кости на доски с разноцветными цифрами. Тут в углу прогремел, точно взрыв, оглушительный рев, кто-то с размаху ударил кулаком по дереву и завопил: «А, к черту, Хэллок! Все на черное!»
Мэтью невольно подумал, что обитатели иных сумасшедших домов — бедламов, как их называют, — будут покрепче на голову, чем завсегдатаи «Тернового куста». И уж точно поспокойнее. Вопли стихли, наступило короткое затишье — игроки переворачивали карты, бросали кости, — а затем вновь разверзлась пасть геенны огненной и выпустила наружу жаркое дыхание хаоса. Некоторые игроки приходили сюда не за выигрышем, нет — их манил этот самый миг безотчетной радости или ужаса, столь чистых и могучих, что вся остальная жизнь бледнела в их тени.
— Гляньте! — выкрикнул кто-то слева, когда Мэтью проталкивался сквозь толпу ко входу в дальний зал. — Да это ж Корбетт!
Он обернулся на голос и обнаружил, что стоит у столика для игры в кости, а рядом с ним — два молодых адвоката: Джоплин Поллард и Эндрю Кипперинг, оба уже хорошенько подгуляли и держат в руках кружки с элем. Особое внимание Мэтью обратил на висевшую на левом плече Кипперинга темноволосую и не сказать чтобы совсем уж непривлекательную проститутку лет двадцати; черные, глубоко запавшие глаза ее были пусты, как пепелище на Слоут-лейн.
— Видал, Эндрю? Это он! — с широкой улыбкой возгласил Поллард. — Как есть он! Единственный и неповторимый!
— Да, я — это я, пожалуй, — хмыкнул Мэтью.
— Славный малый! — Поллард ударил его по плечу своей кружкой и плеснул элем ему на сорочку — светло-голубую и последнюю из чистых. — Всегда будь верен себе! Да, Эндрю?
— Всегда! — подтвердил Кипперинг, торжественно поднял кружку и сделал большой глоток. Проститутка прильнула к нему, и Кипперинг милостиво дал хлебнуть и ей.
— А это у нас кто? — На сей раз, когда Поллард махнул кружкой в сторону Джона Файва, Мэтью вовремя успел отскочить. — Погодите минутку! — Поллард повернулся к игральному столу и делавшим ставки игрокам. — Я тоже участвую, эй! Три шиллинга на якорь!
Они играли в широко известную игру «Корабль, капитан и экипаж», в которой игроку, бросающему кости, должны выпасть сперва шесть очков, затем пять, а в конце четыре (то есть «корабль», «капитан» и «экипаж»). Остальные делают ставки на его успех или неудачу. Поллард поставил на «якорь», ожидая, что в первом броске выпадет тройка.
— Мой друг Джон Файв, — сказал Мэтью Полларду, когда тот вновь обернулся к ним. — Джон, это господа Джоплин Поллард и Эндрю Кипперинг, адвокаты.
— Первый бросок! «Экипаж» без «корабля» и туз! — донеслось из-за стола, вслед за чем последовал хаос. Четверка и единица. Затем игроки вновь начали делать ставки, лихорадочно бросая серебряные монеты в железный горшок.
Поллард лишь пожал плечами: