Королева Бедлама
Часть 22 из 93 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Миссис Герральд тебе не поведала свою историю?.. — наконец спросил он.
— Только сказала, что бюро основал ее муж. Ныне покойный, я так понял. Может, мне следует знать что-то еще? — Тут его осенило. — А! Вы с миссис Герральд познакомились еще в Лондоне. Поэтому она и отправила к вам посыльного. Уж не мистера ли Грейтхауса?
— Хадсона, да, его самого.
— Вы его даже по имени зовете! Выходит, близко знакомы? Впечатляет! Наверное, и с миссис Герральд вас многое связывает?
Судья изобразил кривую усмешку:
— Теперь я понял, каково это — быть свидетелем в суде. Может, мне следует сразу признать вину и отдаться на милость суда, господин обвинитель?
— Прошу прощения, сэр. — Мэтью тоже улыбнулся, но ему было отнюдь не смешно: он просто надеялся таким образом скрыть свою неловкость. — Я несколько перегнул палку.
— И далеко не в первый раз. Но отвечу на твой вопрос, Мэтью: да, я познакомился с Кэтрин Герральд еще в Лондоне. Рич приводил ее на субботний ужин в братство.
— Рич?
— Ричард Герральд. Мы с ним оба состояли в кембриджском юридическом братстве. Отменный был теннисист, надо сказать. Почти как я. И юристом тоже стал отменным, специализировался на уголовных делах. Да, он привел свою красавицу-невесту Кэтрин Тейлор на субботний ужин, и мы потом все дружно делали ставки на то, когда они поженятся. Я не угадал, хотя был близко.
— Что случилось с мистером Герральдом?
И вновь судья сосредоточил внимание на своих бумагах. Мэтью чувствовал: ему есть что сказать, но, видимо, приличия не позволяют.
— Полагаю, — наконец произнес Пауэрс, — об этом вам должна поведать сама миссис Герральд.
— Ну хоть расскажите про «общих врагов», — не унимался Мэтью. — Это ведь не возбраняется? — Тут он опомнился и добавил почтительно: — Сэр.
— По идее, нет, — кивнул Пауэрс и снова умолк на минуту-другую. Наконец: — Однако мой ответ в значительной мере зависит от ответа миссис Герральд, так что предоставлю это ей.
— Сэр, я ведь не прошу вас вынести решение суда, мне лишь хотелось бы знать…
— Если через пять секунд ты не выйдешь за дверь, — сказал Пауэрс, — я решу, что язык у тебя в отличие от руки не отнялся и вполне способен надиктовать эти письма секретарю Макфини. Ты уходишь или нет?
— Ухожу.
— Так ступай.
Дверь закрылась за спиною Мэтью.
На лестнице он вновь столкнулся с главным прокурором Байнсом и вынужден был его пропустить, затем наконец вышел на яркое утреннее солнце. Внимательно глядя по сторонам, Мэтью влился в поток пешеходов, юркнул за повозку с сеном и двинулся по Смит-стрит в сторону аптеки.
Он не сумел побороть желание еще разок рассмотреть то место под красно-белым аптечным навесом, где был найден труп Деверика. Вчера здесь ничего не нашлось, да и сегодня тоже. И вот он уже стоял возле аптечной стойки, за которой тянулись полки со всевозможными эликсирами, средствами от изжоги, различными видами древесной коры для снятия жара, цинковыми лосьонами, пиявками, зубными порошками, сушеными цветами и травами, медицинскими уксусами и так далее и тому подобное. Коротко переговорив с мистером Устерхаутом, Мэтью вышел на улицу с баночкой масла тысячелистника, которым ему надлежало растирать плечо дважды в день. На пересечении Смит-стрит и Кинг-стрит он повернул направо и по дороге к мастерской печатника вынужден был вновь пройти мимо ненавистного заведения Эбена Осли (в солнечном свете оно выглядело столь же угрюмо, как и во мраке ночи).
Вскоре Мэтью оказался в обществе Мармадьюка Григсби. Тот уже размечал статьи и подбирал соответствующие литеры. Печатный пресс, помещавшийся в центре залитой солнцем комнаты, представлял собой внушительных размеров устройство, каким мог пользоваться сам Иоганн Гутенберг. Глядя на эту махину, трудно было поверить, что из ее недр выходят листы пергамента с текстом, оттиснутым типографской краской — смесью ламповой копоти и льняного масла, — сообщающие городским жителям последние новости.
— Пришли помочь мне с набором, надеюсь? — спросил Григсби. — Если все пойдет гладко, завтра сможем приступить к печати.
— Я вам кое-что принес. — Мэтью протянул Григсби конверт и дождался, пока тот его откроет.
Печатник внимательно прочел письмо.
— Бюро «Герральд»? По всем вопросам обращаться в гостиницу «Док-хаус»? Что это вообще такое?
— Вот деньги. — Мэтью открыл кошелек и достал одну серебряную монету. — Этого достаточно, чтобы один раз разместить объявление?
— Конечно! — Григсби внимательно рассмотрел монету, словно хотел ее съесть. — Так что за «решение проблем» — как это понимать?
— Просто напечатайте как есть, пожалуйста. Кому надо, те всё поймут.
— Что ж, хорошо. А теперь садитесь за стол, я сейчас принесу чистую бумагу. Хочу записать вашу историю о том, как вы нашли тело Деверика. — Григсби поднял руку прежде, чем Мэтью успел возразить. — Знаю, знаю, вы не первым подоспели на место преступления, однако Филип Кови нес какую-то невразумительную чушь. Уж вы-то сможете описать все как было и заодно рассказать, что думает Маккаггерс об этом Масочнике. Ну, садитесь!
Усаживаясь на стул с гнутой спинкой, Мэтью вдруг вспомнил совет Маккаггерса и наставление Байнса не разглашать информацию. Когда печатник уже макнул перо в чернильницу и занес его над бумагой, Мэтью сказал:
— Свои впечатления о той ночи я вполне могу описать, но повторять слова Маккаггерса пока не буду.
Тут кустистые брови Григсби задергались.
— Ах нет, Мэтью! И вы туда же!
— Не понял?
— Вы ведь на моей стороне, верно? Вы же не станете укрывать от меня сведения, которые Лиллехорн велел не предавать широкой огласке? Или кто там держит вас на поводке — судья Пауэрс?
Мэтью помотал головой:
— Вы же меня знаете, это здесь ни при чем. Маккаггерс объяснил, что не стоит пока обнародовать сведения о Масочнике: это может помешать следствию.
— А! Так он снова использовал это словечко! — Григсби склонился над листом бумаги.
— Он лишь дал понять, что Деверика убил тот же самый человек.
— Масочник, стало быть! — воскликнул Григсби, брызжа слюной, и тут же застрочил пером по бумаге с исступлением, понятным и доступным лишь писателю.
Мэтью поморщился, живо представив, как будет рвать и метать Байнс, прочитав эту статью.
— Нет, Маккаггерс не использовал это слово. И вряд ли нам стоит…
— Вздор! — последовал короткий и резкий ответ. — В «Газетт» написали бы именно так, а раз словечко годится для «Газетт», значит и «Уховертке» не пристало брезговать! — Григсби вновь макнул перо. — Ну а теперь рассказывайте, как все было.
Час спустя Мэтью в полном бессилии покидал мастерскую печатника. Григсби так умотал его бесконечными расспросами и уточнениями (да и ночные тренировки, разумеется, давали о себе знать), что он теперь совершенно не понимал, какие сведения ему удалось сохранить в секрете, а какие нет. Григсби брал одну фразу и без труда раздувал из нее целый абзац. В конечном итоге Мэтью взмолился отпустить его домой. Проку от него все равно не было, и даже не столько потому, что болело плечо, сколько потому, что не соображала голова. Григсби, понятное дело, расстроился, однако решил в пятницу попросить помощи у Ефрема Аулза.
Мэтью отправился домой, где тут же получил от Хайрама Стокли задание подмести мастерскую. Решив, что отрабатывать жилье все же нужно, он сразу и без малейших жалоб приступил к подметанию. Сперва это оказалось труднее, чем он ожидал: приходилось без конца увертываться от рыла Сесилии, которым она то и дело тыкалась ему в колени. В конце концов Хайрам смилостивился и выгнал свинью на улицу. Мэтью закончил работу и сообщил о своем намерении подняться к себе и вздремнуть, однако на лестнице ему пришлось остановиться и заверить гончара, что он не болен и врача вызывать не нужно.
У себя на чердаке Мэтью открыл окно, дабы выпустить наружу теплый воздух, разделся и нанес на правое плечо и предплечье масло тысячелистника. Одна мысль о предстоящей субботе лишала его сил. Он привык работать головой, а не руками и шпагой. Какая нелепость — тратить столько сил и времени на занятие, которое никогда не будет ему по душе, занимайся он хоть по десять часов кряду и каждый день. Как вообще можно овладеть таким тяжелым и неповоротливым оружием? Для начала надо обзавестись железными руками и телом, не иначе.
«Это все тлен. Ты гниешь изнутри» — так ему сказал Хадсон Грейтхаус.
Много ты понимаешь, подумал Мэтью. Легко орудовать шпагой, когда в тебе росту шесть футов три дюйма и сбит ты крепко, как боевой корабль. А из пистолета любой дурак может стрелять, так что толку?!
«Больше на привидение похож, чем на человека».
Сильные слова из уст человека со слабым умишкой, разозлился Мэтью. Да черт с ним! Ишь раскомандовался, генерала из себя строит! Пусть командует у себя в песочнице! Будь он неладен!
Мэтью лег на кровать и закрыл глаза, но и это не уняло его гнева. В такую даль ради них отправился, а меня чуть не облапошили! Хотели дураком выставить! Только я вам оказался не по зубам, верно? А то! Чтобы выставить дураком Мэтью Корбетта, надобно иметь мозги получше, чем у этих двоих. Да еще тренировку среди ночи устроили, проверяли, из какого я теста. Велели мне делать то, чего я отродясь не делал. Махать шпагой, драться на кулаках и вести себя как деревенщина! Да если б я хотел посвятить жизнь дракам и насилию, то остался бы в сиротском приюте и рыскал бы по городу с портовыми шайками!
Тут перед его мысленным взором предстала Кэтрин Герральд, ее ясные голубые глаза, похожие на светящиеся под водой фонари.
«Порой вам придется терпеть поражение — ничего не поделаешь, такова природа вещей и правда жизни. Что же вы станете делать, когда найдете лошадь, — поворотите назад или двинетесь вперед?» — сказала она.
А потом занесла ладонь над столом, стиснула ее в кулак и постучала по дереву. Один раз… второй… и третий.
— Мэтью? Мэтью!
Он резко сел в кровати и тут же заметил, как потемнело на чердаке.
Опять три удара.
— Мэтью! Открой, пожалуйста!
То был голос Хайрама Стокли. Он стоял на лестнице и стучал в люк.
— Мэтью?
— Да-да, сэр! Минутку!
Он скинул ноги на пол и потер глаза. Чувствовал он себя гораздо лучше, но который час? Часы лежат в кармане сюртука… Судя по померкшему дневному свету, должно быть около пяти. Он поднял люк и посмотрел вниз, на лицо Стокли.
— Прости, что беспокою, — извинился тот. — К тебе гость.
— Гость?
Стокли шагнул в сторону, и Мэтью увидел у подножия лестницы человека, которого никак не ожидал увидеть.
— Здравствуй, Мэтью! — поприветствовал его Джон Файв. Он, похоже, явился сюда прямиком из кузницы. Хотя на нем была простая белая рубаха, коричневые бриджи и сапоги, лицо его еще пылало после работы у горна. — Можно к тебе подняться?
— Да, конечно! Проходи. — Мэтью придержал люк, и Джон живо вскарабкался по лестнице.
— Уютное местечко, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Сколько книг! Ну, немудрено…
— Извини. — Мэтью быстро ополоснул лицо над умывальным тазом, затем достал из сюртука часы и увидел, что сейчас в самом деле десять минут шестого. Он завел их и поднес к уху, чтобы услышать тиканье.
— Ого, какие! Я и не знал, что ты столько зарабатываешь!
— Это подарок. Хороши, правда?
— У меня таких, поди, никогда не будет. Можно подержать?
Мэтью дал ему часы и начал взбивать пену для бритья. Джон Файв тем временем слушал тиканье уцелевшим ухом.
— Только сказала, что бюро основал ее муж. Ныне покойный, я так понял. Может, мне следует знать что-то еще? — Тут его осенило. — А! Вы с миссис Герральд познакомились еще в Лондоне. Поэтому она и отправила к вам посыльного. Уж не мистера ли Грейтхауса?
— Хадсона, да, его самого.
— Вы его даже по имени зовете! Выходит, близко знакомы? Впечатляет! Наверное, и с миссис Герральд вас многое связывает?
Судья изобразил кривую усмешку:
— Теперь я понял, каково это — быть свидетелем в суде. Может, мне следует сразу признать вину и отдаться на милость суда, господин обвинитель?
— Прошу прощения, сэр. — Мэтью тоже улыбнулся, но ему было отнюдь не смешно: он просто надеялся таким образом скрыть свою неловкость. — Я несколько перегнул палку.
— И далеко не в первый раз. Но отвечу на твой вопрос, Мэтью: да, я познакомился с Кэтрин Герральд еще в Лондоне. Рич приводил ее на субботний ужин в братство.
— Рич?
— Ричард Герральд. Мы с ним оба состояли в кембриджском юридическом братстве. Отменный был теннисист, надо сказать. Почти как я. И юристом тоже стал отменным, специализировался на уголовных делах. Да, он привел свою красавицу-невесту Кэтрин Тейлор на субботний ужин, и мы потом все дружно делали ставки на то, когда они поженятся. Я не угадал, хотя был близко.
— Что случилось с мистером Герральдом?
И вновь судья сосредоточил внимание на своих бумагах. Мэтью чувствовал: ему есть что сказать, но, видимо, приличия не позволяют.
— Полагаю, — наконец произнес Пауэрс, — об этом вам должна поведать сама миссис Герральд.
— Ну хоть расскажите про «общих врагов», — не унимался Мэтью. — Это ведь не возбраняется? — Тут он опомнился и добавил почтительно: — Сэр.
— По идее, нет, — кивнул Пауэрс и снова умолк на минуту-другую. Наконец: — Однако мой ответ в значительной мере зависит от ответа миссис Герральд, так что предоставлю это ей.
— Сэр, я ведь не прошу вас вынести решение суда, мне лишь хотелось бы знать…
— Если через пять секунд ты не выйдешь за дверь, — сказал Пауэрс, — я решу, что язык у тебя в отличие от руки не отнялся и вполне способен надиктовать эти письма секретарю Макфини. Ты уходишь или нет?
— Ухожу.
— Так ступай.
Дверь закрылась за спиною Мэтью.
На лестнице он вновь столкнулся с главным прокурором Байнсом и вынужден был его пропустить, затем наконец вышел на яркое утреннее солнце. Внимательно глядя по сторонам, Мэтью влился в поток пешеходов, юркнул за повозку с сеном и двинулся по Смит-стрит в сторону аптеки.
Он не сумел побороть желание еще разок рассмотреть то место под красно-белым аптечным навесом, где был найден труп Деверика. Вчера здесь ничего не нашлось, да и сегодня тоже. И вот он уже стоял возле аптечной стойки, за которой тянулись полки со всевозможными эликсирами, средствами от изжоги, различными видами древесной коры для снятия жара, цинковыми лосьонами, пиявками, зубными порошками, сушеными цветами и травами, медицинскими уксусами и так далее и тому подобное. Коротко переговорив с мистером Устерхаутом, Мэтью вышел на улицу с баночкой масла тысячелистника, которым ему надлежало растирать плечо дважды в день. На пересечении Смит-стрит и Кинг-стрит он повернул направо и по дороге к мастерской печатника вынужден был вновь пройти мимо ненавистного заведения Эбена Осли (в солнечном свете оно выглядело столь же угрюмо, как и во мраке ночи).
Вскоре Мэтью оказался в обществе Мармадьюка Григсби. Тот уже размечал статьи и подбирал соответствующие литеры. Печатный пресс, помещавшийся в центре залитой солнцем комнаты, представлял собой внушительных размеров устройство, каким мог пользоваться сам Иоганн Гутенберг. Глядя на эту махину, трудно было поверить, что из ее недр выходят листы пергамента с текстом, оттиснутым типографской краской — смесью ламповой копоти и льняного масла, — сообщающие городским жителям последние новости.
— Пришли помочь мне с набором, надеюсь? — спросил Григсби. — Если все пойдет гладко, завтра сможем приступить к печати.
— Я вам кое-что принес. — Мэтью протянул Григсби конверт и дождался, пока тот его откроет.
Печатник внимательно прочел письмо.
— Бюро «Герральд»? По всем вопросам обращаться в гостиницу «Док-хаус»? Что это вообще такое?
— Вот деньги. — Мэтью открыл кошелек и достал одну серебряную монету. — Этого достаточно, чтобы один раз разместить объявление?
— Конечно! — Григсби внимательно рассмотрел монету, словно хотел ее съесть. — Так что за «решение проблем» — как это понимать?
— Просто напечатайте как есть, пожалуйста. Кому надо, те всё поймут.
— Что ж, хорошо. А теперь садитесь за стол, я сейчас принесу чистую бумагу. Хочу записать вашу историю о том, как вы нашли тело Деверика. — Григсби поднял руку прежде, чем Мэтью успел возразить. — Знаю, знаю, вы не первым подоспели на место преступления, однако Филип Кови нес какую-то невразумительную чушь. Уж вы-то сможете описать все как было и заодно рассказать, что думает Маккаггерс об этом Масочнике. Ну, садитесь!
Усаживаясь на стул с гнутой спинкой, Мэтью вдруг вспомнил совет Маккаггерса и наставление Байнса не разглашать информацию. Когда печатник уже макнул перо в чернильницу и занес его над бумагой, Мэтью сказал:
— Свои впечатления о той ночи я вполне могу описать, но повторять слова Маккаггерса пока не буду.
Тут кустистые брови Григсби задергались.
— Ах нет, Мэтью! И вы туда же!
— Не понял?
— Вы ведь на моей стороне, верно? Вы же не станете укрывать от меня сведения, которые Лиллехорн велел не предавать широкой огласке? Или кто там держит вас на поводке — судья Пауэрс?
Мэтью помотал головой:
— Вы же меня знаете, это здесь ни при чем. Маккаггерс объяснил, что не стоит пока обнародовать сведения о Масочнике: это может помешать следствию.
— А! Так он снова использовал это словечко! — Григсби склонился над листом бумаги.
— Он лишь дал понять, что Деверика убил тот же самый человек.
— Масочник, стало быть! — воскликнул Григсби, брызжа слюной, и тут же застрочил пером по бумаге с исступлением, понятным и доступным лишь писателю.
Мэтью поморщился, живо представив, как будет рвать и метать Байнс, прочитав эту статью.
— Нет, Маккаггерс не использовал это слово. И вряд ли нам стоит…
— Вздор! — последовал короткий и резкий ответ. — В «Газетт» написали бы именно так, а раз словечко годится для «Газетт», значит и «Уховертке» не пристало брезговать! — Григсби вновь макнул перо. — Ну а теперь рассказывайте, как все было.
Час спустя Мэтью в полном бессилии покидал мастерскую печатника. Григсби так умотал его бесконечными расспросами и уточнениями (да и ночные тренировки, разумеется, давали о себе знать), что он теперь совершенно не понимал, какие сведения ему удалось сохранить в секрете, а какие нет. Григсби брал одну фразу и без труда раздувал из нее целый абзац. В конечном итоге Мэтью взмолился отпустить его домой. Проку от него все равно не было, и даже не столько потому, что болело плечо, сколько потому, что не соображала голова. Григсби, понятное дело, расстроился, однако решил в пятницу попросить помощи у Ефрема Аулза.
Мэтью отправился домой, где тут же получил от Хайрама Стокли задание подмести мастерскую. Решив, что отрабатывать жилье все же нужно, он сразу и без малейших жалоб приступил к подметанию. Сперва это оказалось труднее, чем он ожидал: приходилось без конца увертываться от рыла Сесилии, которым она то и дело тыкалась ему в колени. В конце концов Хайрам смилостивился и выгнал свинью на улицу. Мэтью закончил работу и сообщил о своем намерении подняться к себе и вздремнуть, однако на лестнице ему пришлось остановиться и заверить гончара, что он не болен и врача вызывать не нужно.
У себя на чердаке Мэтью открыл окно, дабы выпустить наружу теплый воздух, разделся и нанес на правое плечо и предплечье масло тысячелистника. Одна мысль о предстоящей субботе лишала его сил. Он привык работать головой, а не руками и шпагой. Какая нелепость — тратить столько сил и времени на занятие, которое никогда не будет ему по душе, занимайся он хоть по десять часов кряду и каждый день. Как вообще можно овладеть таким тяжелым и неповоротливым оружием? Для начала надо обзавестись железными руками и телом, не иначе.
«Это все тлен. Ты гниешь изнутри» — так ему сказал Хадсон Грейтхаус.
Много ты понимаешь, подумал Мэтью. Легко орудовать шпагой, когда в тебе росту шесть футов три дюйма и сбит ты крепко, как боевой корабль. А из пистолета любой дурак может стрелять, так что толку?!
«Больше на привидение похож, чем на человека».
Сильные слова из уст человека со слабым умишкой, разозлился Мэтью. Да черт с ним! Ишь раскомандовался, генерала из себя строит! Пусть командует у себя в песочнице! Будь он неладен!
Мэтью лег на кровать и закрыл глаза, но и это не уняло его гнева. В такую даль ради них отправился, а меня чуть не облапошили! Хотели дураком выставить! Только я вам оказался не по зубам, верно? А то! Чтобы выставить дураком Мэтью Корбетта, надобно иметь мозги получше, чем у этих двоих. Да еще тренировку среди ночи устроили, проверяли, из какого я теста. Велели мне делать то, чего я отродясь не делал. Махать шпагой, драться на кулаках и вести себя как деревенщина! Да если б я хотел посвятить жизнь дракам и насилию, то остался бы в сиротском приюте и рыскал бы по городу с портовыми шайками!
Тут перед его мысленным взором предстала Кэтрин Герральд, ее ясные голубые глаза, похожие на светящиеся под водой фонари.
«Порой вам придется терпеть поражение — ничего не поделаешь, такова природа вещей и правда жизни. Что же вы станете делать, когда найдете лошадь, — поворотите назад или двинетесь вперед?» — сказала она.
А потом занесла ладонь над столом, стиснула ее в кулак и постучала по дереву. Один раз… второй… и третий.
— Мэтью? Мэтью!
Он резко сел в кровати и тут же заметил, как потемнело на чердаке.
Опять три удара.
— Мэтью! Открой, пожалуйста!
То был голос Хайрама Стокли. Он стоял на лестнице и стучал в люк.
— Мэтью?
— Да-да, сэр! Минутку!
Он скинул ноги на пол и потер глаза. Чувствовал он себя гораздо лучше, но который час? Часы лежат в кармане сюртука… Судя по померкшему дневному свету, должно быть около пяти. Он поднял люк и посмотрел вниз, на лицо Стокли.
— Прости, что беспокою, — извинился тот. — К тебе гость.
— Гость?
Стокли шагнул в сторону, и Мэтью увидел у подножия лестницы человека, которого никак не ожидал увидеть.
— Здравствуй, Мэтью! — поприветствовал его Джон Файв. Он, похоже, явился сюда прямиком из кузницы. Хотя на нем была простая белая рубаха, коричневые бриджи и сапоги, лицо его еще пылало после работы у горна. — Можно к тебе подняться?
— Да, конечно! Проходи. — Мэтью придержал люк, и Джон живо вскарабкался по лестнице.
— Уютное местечко, — сказал он, оглядываясь по сторонам. — Сколько книг! Ну, немудрено…
— Извини. — Мэтью быстро ополоснул лицо над умывальным тазом, затем достал из сюртука часы и увидел, что сейчас в самом деле десять минут шестого. Он завел их и поднес к уху, чтобы услышать тиканье.
— Ого, какие! Я и не знал, что ты столько зарабатываешь!
— Это подарок. Хороши, правда?
— У меня таких, поди, никогда не будет. Можно подержать?
Мэтью дал ему часы и начал взбивать пену для бритья. Джон Файв тем временем слушал тиканье уцелевшим ухом.