Королева ангелов

Клыкастый труп. Идет куда угодно – куда пригласят.

Мартин знал, на что смотрит. Он вспомнил рисунок, сделанный спьяну на представительском экземпляре своего атласа мозга. С клыков капает кровь, а стрелки указывают на несколько точек в обонятельных центрах и верхней лимбической системе. Он размышлял тогда о вампирах и оборотнях, о символах с глубоким смыслом, всплывающих из Страны, где они представляли шаблоны поведения, связанные с выживанием и насилием.

Комплекс охотника. Внутренний убийца, такой же древний, как спинной мозг, связанный с нюхом и поиском по кровавым следам, повелитель боя или бегства. В кошмарных снах темный мертвый зверь раздирает и рвет, защищает от всех внешних сил, но сам никогда не действует и не осознает; безгласный, изолированный, презираемый.

У Эмануэля Голдсмита этот субшаблон принял вид Сэра, отца, теперь соединенного с полковником сэром Джоном Ярдли. Он возвысился от безгласного субшаблона до маски субличности и далее до властелина всей Страны, представителя самого Голдсмита – мэра / короля, который умер.

Темный мертвый зверь научился говорить. Теперь он стоял в Стране Мартина, где не имел права находиться, гнусный, как любая заразная болезнь.

Мартин бросил последний взгляд на застывшего рыжеволосого юношу и повернулся к Сэру. Он поднял руки и сжал кулаки.

Отвали от меня.

Если это война, подумал Мартин, я, по крайней мере, мог бы достойно дать сдачи. Если не избавиться от этого демона, невозможно даже представить, что тот может сделать с его псише. Это была новая игра, новая война. Однако она велась на его территории, и у него было одно мощное оружие – осознание того, где он и кто он.

Я куда сильнее тебя, сказал Сэр. Ты ничего не можешь сделать.

Мартин поднял руку и наставил палец. Прочертил поодаль проходящую траншею на тротуаре; асфальт трескался и расходился там, куда он указывал. Мартин закольцевал траншею вокруг Сэра. Резким движением ладони он заставил включиться пожарный гидрант на другой стороне улицы. Взметнулся высокий белый фонтан воды. Скрючив палец, он направил воду в траншею. Фонтан наклонился, как шаткое дерево, согнулся вдвое, облил мостовую и хлынул в траншею. Траншея заполнилась мутной водой.

Сэр стоял в круге воды, кровь на его шее горела ярко-красным на мертвой коже, незрячие глаза оставались невозмутимыми. Но Мартин знал силу своего метафорического плана там, где все основано на метафорах и сравнениях. Отбить запах. Если темный зверь не сможет пересечь проточную воду, не сможет учуять брод, у него нет ни территории, ни власти.

Он собирался сорвать железные решетки с ближайших окон и сделать клетку, но ниоткуда снова появился змееподобный хлыст, вцепился в спину, глубоко впиваясь металлическими зубами, вырывая у него крик. Он поднял Мартина высоко над городом и на кратчайший миг задержал его там; глядя вниз, тот увидел Сэра в окружении мутных вод – тот стоял, скрестив руки на груди, уставясь слепыми глазами в пространство и одновременно на все.

Клыкастый труп перешагнул траншею и рассмеялся.



Операционную заполнили крики Мартина. Он отчаянно рвался из ремней и злобно смотрел на Марджери и Эрвина, словно те были чудовищами. Марджери скорректировала настройки кушетки, чтобы успокоить Мартина, но тот бился слишком сильно. Она могла лишь слегка притушить это буйство.

– Верните меня! Он все еще во мне! Боже мой, дайте мне вернуться!

Эрвин наклонился над Кэрол, пытаясь подстроить ее индукторы, прошелся вверх и вниз по шкалам – без видимого эффекта.

– Она не сможет выйти оттуда, – сказал он.

– Я не могу вернуть вас обратно, доктор Берк, – сказала Марджери. По ее щекам катились слезы. – Я даже не знаю, где вы были. – Она продолжала бросать отчаянные взгляды на другую кушетку. Мартин повернул голову и увидел рядом Кэрол. Ее глаза были закрыты; она затерялась во сне.

– Что с ней не так? – спросил он, все еще дрожа, но уже справившись с истерикой.

– Я не могу вытащить ее! – закричал Эрвин. Он треснул рукой по кушетке, опустил голову и в отчаянии оттолкнулся, вставая. – Она не отвечает.

Мартин откинулся на спину, закрыл глаза и согнул запястья. Глубоко, прерывисто вздохнул, заглянул в себя и увидел лишь пустую темную стену между сознательной основной структурой личности и тем, что лежало ниже. Он снова открыл глаза и заплакал.

– Развяжите меня, – сказал он между всхлипами, натягивая ремни. – Дайте помочь.





57




Но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих.

Новый Завет, Римлянам 7:23



Ричард Феттл чувствовал себя так, как могла бы чувствовать себя мумия, избавленная по прошествии трех тысяч лет от повязок. Симптомы его недомогания прошли; он смотрел на яркое утреннее солнце с восторгом, какого не ощущал десятилетия.

Он держал в руке плоскую фотографию Джины и Дионы и обводил пальцами лицо жены. Постепенно он подвел палец к лицу дочери, положил снимок на стол и откинулся на спинку дивана.

Он услышал, как Надин что-то делает в спальне. В ванной бежала вода. Надин появилась в криво надетом халате, раздраженная, озадаченная. Волосы она зачесала назад и увязала в причудливый шестидюймовый столбик на голове, фаллос из волос. Ричард улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал он.

Она рассеянно кивнула и заморгала от солнечного света.

– Что случилось? – спросила она. – Ты не спал?

– Я выспался.


– Уже поздно. Я проспала, – сказала она. – И не в духе. Мы съели все, что было у нас на завтрак?

– Не знаю, – сказал Ричард. – Могу посмотреть.

– Не утруждайся. – Она подозрительно прищурилась. – Что-то не так, да? Расскажи.

Ричард покачал головой и снова улыбнулся.

– Мне намного лучше.

– Лучше?

– И я хочу извиниться. Ты мне очень помогла. Ночью я видел сон. Очень странный.

Ее подозрения окрепли.

– Я рада, что тебе лучше, – сказала она без убеждения. – Хочешь кофе?

– Нет, спасибо.

– Тебе правда надо поесть, – бросила она через плечо, шлепая на кухню.

– Знаю, – согласился Ричард. Его восторг стал почти головокружительным; он слегка беспокоился, как бы не потерять ощущение благополучия и не ухнуть обратно, но новое настроение не исчезало. Он поднялся и прошел на кухню, увидел словно в первый раз потертый кафельный пол, многократно перекрашенные деревянные шкафы и древние оштукатуренные стены.

Надин у раковины очистила мандарин от кожуры и жевала его по одной дольке, задумчиво глядя в окно.

– Так что насчет твоего сна? – спросила она.

– Мне снился Эмануэль, – сказал он.

– Прекрасно, – заметила она с иронией.

– Я припомнил его хороший поступок, очень хороший. Вспомнил, как он помог мне после смерти Джины и Дионы.

– Очень мило, – сказала Надин. Резкость ее тона озадачила Феттла. Она бросила остатки мандариновой кожуры и его сердцевину в раковину, подобрала полы халата и повернулась к нему. – Я стараюсь помочь тебе, но ничего не получается. Потом приходит Голдсмит, и все в порядке. Большое спасибо, Ричард.

Улыбка Ричарда застыла.

– Я же сказал, ты помогла мне. Я это ценю. Мне просто пришлось разгрести некоторые глупости. – Он покачал головой. – Я чувствовал, что нас с Голдсмитом связывает какая-то ниточка. Я чувствовал его в себе. Не уверен, было ли что-нибудь…

Ее выражение не изменилось; озадаченность и злость.

– Но сейчас его там нет. Не поручусь, что верю в такие вещи, но Голдсмита сейчас нет нигде, я его вообще не чувствую. Голдсмит, которого я знал, мертв, – человек, которого я любил, человек, который был добр ко мне в самое тяжелое время. Думаю, он действительно мертв, Надин. – Ричард покачал головой, понимая, что говорит ерунду.

Она протиснулась мимо него.

– Итак, полагаю, тебе значительно лучше. Я не нужна. Я могу уйти, а ты живи своей жизнью. – Она обернулась и подалась вперед, лицо – маска презрения. – Сколько раз я просила тебя заняться со мной любовью? Четыре, пять? А ты отказался. Полагаю, теперь, когда чувствуешь себя лучше, ты готов к какому-нибудь безобидному пистону, хм?

Ричард выпрямился, отрезвленный ее реакцией, но все еще испытывая сильную внутреннюю радость.

– Да, мне значительно лучше.

– Что ж, это замечательно, потому что я чувствую себя… – Она потрясла воздетым кулаком, не находя слов, развернулась на пятке, опять ушла в ванную и захлопнула дверь.

Ричард тоже очистил мандарин и, стоя у кухонного окна, осматривал каждый кусочек, смаковал сладость и терпкость. Он не позволит Надин испортить обретенное им.

Из ванной она вышла уже одетой, но все на ней, казалось, сидело не так, как надо. Макияж, нанесенный густо и неумело, коркой облеплял ее лицо; она попыталась подчеркнуть, что ее глаза опухли от плача, но преуспела лишь в том, что стала походить на горгулью.

– Я рада, что тебе лучше, – сказала она медовым голосом, не глядя ему в глаза. Коснулась его плеча, потеребила воротник. – Теперь я могу идти, да?

– Если хочешь, – сказал Ричард.

– Хорошо. Я рада, что получаю свободу – по твоей милости. – Она подхватила сумку, быстро вышла за дверь и решительно захлопнула ее. Он прислушался к ее шагам по коридору, затем по лестнице.

Где он. Покончил с собой? Улететь в Эспаньолу и совершить самоубийство. Не чувствую след.

Ричард вздрогнул.

Пора насладиться одиночеством.