Королева ангелов

– Велите нам начать. Вы здесь главный.

Альбигони покачал головой, затем поднял руку.

– Приступайте, – сказал он.

Ласкаль предложил ему вздремнуть.

– Вы очень устали, сэр.

Альбигони вышел из обзорной. Они услышали, как он, идя по коридору, сказал:

– Меня потихоньку отпускает, Пол. Боже, помоги мне. Теперь это начинает сказываться.

Мартин закрыл дверь, поднял свои наручные часы и постучал по ним.

– Сейчас ровно четыре. Мы можем задавать вопросы Голдсмиту в течение часа, сделать перерыв на ужин, вечером продолжить.

Голдсмит в комнате для пациентов неторопливо делал зарядку. Нагибался и поворачивался, поднимал ноги, касался пальцами пола. Ласкаль постучал в дверь. Голдсмит сказал: «Войдите», – и сел на кровать, потирая ладонями колени. За Ласкалем вошли Марджери и Эрвин, одетые в извечные белые лабораторные халаты, самое надежное средство укрепления доверия пациента.

– Мы бы хотели начать, господин Голдсмит, – сказала Марджери.

Голдсмит кивнул каждому из них и пожал руки всем, кроме Ласкаля.

– Я готов, – заявил он.

Дэвид, Карл, Кэрол и Мартин сидели перед экраном в обзорной. Мартин прищурился. Чего-то не хватало.

– Почему он не волнуется? – пробормотал он.

– Ему нечего терять, – предположил Дэвид. – Или ему стыдно.

В палате Марджери уселась на один из трех стульев. Эрвин сел рядом с ней, но Ласкаль остался стоять.

– Тебе не обязательно оставаться, если не хочешь, Пол, – тихо сказал Голдсмит. – Думаю, я в хороших руках.

– Господин Альбигони хочет, чтобы я все видел.

– Тогда все в порядке, – сказал Голдсмит.

Начала Марджери:

– Сначала мы зададим вам ряд вопросов. Отвечайте по возможности правдиво. Если вы слишком смущены или расстроены, чтобы отвечать, просто скажите. Мы не будем принуждать вас.

– Отлично.

Марджери уткнулась в свой планшет.

– Как звали вашего отца?

– Теренс Рейли Голдсмит.

– А мать?

Мартин следил за таймером в левом нижнем углу экрана.

– Мэриленд Луиза Ришо. Мэриленд, как название штата. R-I–C-H-A-U-D. Ее девичья фамилия. Она сохранила ее.

– У вас были братья и сестры?

– Тому все это известно, – заметил Голдсмит. – Разве он не сказал вам?

– Это часть процедуры.

– Братьев не было. Могла бы быть сестра, но она родилась мертвой, когда мне было пятнадцать. Полагаю, ошибка врачей. Я был единственным ребенком.

– Вы помните свое рождение?

Голдсмит покачал головой.

Теперь вопрос задал Эрвин:

– Вы когда-нибудь видели призрак, господин Голдсмит?

– Когда мне было десять – постоянно. Конечно, я не пытался убедить в его существовании кого-либо другого.


– Вы узнали, чей это призрак?

– Нет. Это был совсем мальчик, моложе меня.

– Вам не хватало брата или сестры?

– Да. Я выдумал себе друзей. Выдумал воображаемого брата, который играл со мной, а потом мама сказала мне, что это нездорово и что я веду себя, словно псих.

Мартин сделал пометку: ранний опыт моделирования личности посредством проекции.

– У вас бывали повторяющиеся сны? – спросил Эрвин.

– В смысле, один и тот же самый сон?

– Да.

– Нет. Мои сны обычно разные.

– Что значит «обычно»?

– Есть места, куда я могу возвращаться. Они не всегда одинаковы, но я их узнаю.

– Можете ли вы описать одно из таких мест?

– Одно – это большой торговый центр, отдельное здание, какие бывали раньше. Мне иногда снится, что я захожу там во все магазины. Магазины всегда разные, и их оформление тоже, но… это то самое место.

– Еще какие-то места повторяются в ваших снах?

– Несколько. Мне снится, что я возвращаюсь на свою улицу в Бруклине. Но я ни разу туда не добрался. Ну, не совсем так. Как-то давно я все же попал туда. Как правило, я иду и никогда не дохожу. То заблужусь в метро или на улицах, то меня преследуют.

Мартину страшно хотелось вмешаться и спросить у Голдсмита, что тот увидел, когда вернулся в свой старый дом, и что или кто гнался за ним, но это нарушило бы процедуру. Его пальцы летали по клавиатуре планшета, едва касаясь ее, создавая заметки.

– Есть ли у вас какое-то видение или образ, которые вы используете, чтобы успокоиться, когда расстроены? – спросила Марджери.

– Да. – Голдсмит помолчал. Он молчал несколько секунд. Мартин точно записал время. – В Сан-Франциско закат, и падает снег. Снег золотистый. Все небо кажется теплым, золотистым, и ветра нет. Снег тихо падает. – Он медленно, лениво опустил руку.

– Вы такое когда-нибудь видели?

– О да. Это воспоминание, а не вымысел. Я был в Сан-Франциско, приезжал в гости к подруге. Мы только что разошлись. Ее звали Джеральдина. Точнее, так я называл ее потом. Не важно. Я вышел из ее дома в старом центре города и стоял на улице. В тот год шел снег. Это казалось мне невероятно успокаивающим. – Пауза в десять секунд. Взгляд Голдсмита поплыл. Наконец он сказал: – Я до сих пор думаю об этом.

– Вам когда-нибудь снятся люди, которых вы не любите, люди, которые вас обижали или которых вы считаете врагами?

Пауза. Губы непрерывно шевелятся, словно он что-то пережевывает или пытается сказать сразу две вещи.

– Нет. Я не создаю себе врагов.

– Можете ли вы описать свой худший кошмар в период, когда вам было тринадцать лет или меньше?

– Ужасный кошмар. Мне приснилось, что у меня есть брат и он пытается убить меня. Он был одет обезьяной и пытался задушить меня длинным хлыстом. Я с криком проснулся.

– Как часто вам снится секс? – спросила Марджери.

Голдсмит издал тихий смешок. Покачал головой.

– Не часто.

– Вы находите в снах вдохновение? Я имею в виду, для стихов или других сочинений, – продолжала Марджери.

– Не слишком часто.

– Вы когда-нибудь чувствовали отстраненность, словно не контролируете себя? – спросил Эрвин.

Голдсмит опустил голову. Длительная пауза, пятнадцать секунд. Он несколько раз сглотнул и зажал ладони между коленями.

– Я всегда себя контролирую.

– У вас бывают сны, в которых вы не контролируете ситуацию? В которых кто-то принуждает вас делать то, чего вы не хотите?

– Нет.

– Что вы видите, если сейчас закрываете глаза? – спросила Марджери.

– Мне закрыть глаза?